И я подумал: «Да пошло оно все». Я решил наконец-то выйти на передний план, хоть мне это и не доставляло большого удовольствия. Однако я понимал, что теперь группа стала исключительно моей. Я никогда не хотел этого, но такова была реальность. Последние альбомы «KISS», по сути, были моими сольными альбомами – к этому я тоже никогда не стремился. Но выбора у меня не было. На обложке «Smashes, Thrashes & Hits» я был центральной фигурой.
Да пошло оно все.
А в видеоклипах на новые песни «Let`s Put the X in the Sex» и «(You Make Me) Rock Hard» я даже гитару в руках не держал. Это было, можно сказать, прямое заявление – я фронтмен, и «KISS» - моя группа, нравилось мне это или нет.
А видеоклипы…ну, что тут можно сказать?
Начнем с того, что песни были ужасны. «Rock Hard» написал я вместе с Дезмондом Чайлдом и Дайан Уоррен, и это был тот случай, когда союз трех талантов потерпел неудачу. «X in the Sex» была ненамного лучше. Для работы над клипами мы наняли очень талантливую женщину по имени Ребекка Блейк, которая работала с несколькими клипами Принца, а также выпустила очень интересный альбом со стилизованными фотографиями в стиле «фэшн-фэнтези». Мне казалось, нам нужен новый образ, а Ребекка разбиралась в таких вещах.
Она отобрала девушек для клипа, костюмы, макияж – все, что было необходимо. Когда я пришел на съемки, я сказал: «Такое впечатление, что всех этих девчонок давно не кормили. Они похожи на голодающих пеликанов». Ни грудей, ни попы. И, когда они начинали ходить, как в клипе Роберта Палмера – руки на бедрах, механические повороты – то больше напоминали манекенщиц, чем девушек из клипа (на песню) в стиле хэйр-металл.
А мои костюмы! Я должен был надеть безрукавку из кольчуги, белые лосины, и в таком виде раскачиваться на трапеции. Я танцевал в корсете, облизывая свои пальцы, а на фоне строем двигались истощенные дамочки. После такого опыта я мог бы написать книгу о том, чего не нужно делать, когда снимаешь клип. Ну, в самом деле, я же не расхаживал по улицам в лосинах с пришитыми на них велосипедными фарами или в обрезанных майках, едва прикрывавших соски. Это был новый уровень дурновкусия. Не лучший момент моей жизни.
Итак, гастроли с «Crazy Nights» были позади, с выходом «Smashes, Thrashes & Hits» появлялся еще год свободного времени, и у меня возникла новая идея – сольный тур. Мне надоела вся эта ситуация с «KISS», хотелось расслабиться и побыть наедине с собой, не говоря уже о том, чтобы наконец, фигурально выражаясь, обрезать пуповину, соединяющую меня с Джином.
Наши выступления стали более безалаберными, особенно когда у нас снова появился стабильный состав. Мы все делали очень быстро, и, хотя Джину это пришлось по душе, но мы начали проигрывать в качестве и драйве. Во время турне с «Crazy Nights» у нас даже были специальные люди, которые сидели сбоку сцены и играли на синтезаторах, чтобы усилить звучание ритм-гитары, дать мне возможность больше попрыгать по сцене и придать бэк-вокалу необходимую глубину и мощь. Сегодня, оглядываясь назад, я очень хорошо понимаю, почему число наших поклонников уменьшилось.
Для своего сольного тура я хотел собрать команду из людей, с которыми никогда не играл ранее – просто для того, чтобы попробовать что-то новое – хоть я и планировал исполнять многие старые песни. В конце концов, песни «KISS» были моими, и в период после снятия грима я стал все яснее это понимать. Да, на альбомах было написано «KISS», но их содержимое было результатом моего творчества. Так почему бы мне не исполнить то, что я написал? Я также подумал, что этот сольный тур может дать мне шанс побороться со своими комплексами, пообщаться с новыми людьми, изменить мировоззрение.
Кроме «KISS», я выступал вживую только с одной маленькой и веселой кавер-группой; мы несколько раз играли в «Чайна-Баре» («Китайском баре»), заведении, популярном среди нью-йоркских музыкантов. Состав группы подбирался довольно спонтанно, незадолго до выступлений, и постоянно менялся, единственными постоянными величинами были я и мой друг, бас-гитарист по имени Боб Хелд. Мы «наштамповали» кучу композиций в стиле «AC/DC» и «Led Zeppelin».
У меня не было никаких иллюзий касательно будущего тура, я не надеялся выступать на стадионах и в огромных концертных залах. Я просто хотел иметь немного простора для творчества и возможность сыграть с другими музыкантами. Итак, я договорился о выступлении в нескольких клубах и собрал группу. Гитаристом стал Боб Кулик - я знал его не первый год, знал, на что он способен и был уверен, что он – именно тот, кто мне нужен. Боб привел с собой бас-гитариста по имени Деннис Сент-Джеймс, а я нашел клавишника, Гэри Корбетта, который вдобавок еще и пел, что было немаловажно. Затем я начал искать барабанщиков, и в конечном итоге решил попробовать двоих – Грега Бисонетта, который играл с Дэвидом Ли Ротом, и Эрика Сингера. Кандидатуру Эрика предложил Дэннис, к тому же, я слышал о нем много положительных отзывов. Поэтому я ему позвонил и предложил встретиться.
На тот момент Эрик как раз записывался в Нью-Йорке с группой «Badlands» Джейка Ли, не так давно покинувшего группу Оззи. Студия, где они работали, находилась недалеко от офиса, который мы сняли, когда решили сами стать менеджерами «KISS». Эрик пришел ко мне в офис и принес несколько дисков со своими работами для «Black Sabbath». Он также сделал все демо для альбома «Sonic Temple» группы «Cult», а год назад гастролировал с Гэри Муром, знаменитым ирландским блюз-гитаристом.
Работы Эрика показались мне многообещающими, и я попросил его прийти к нам на репетицию и поиграть вместе с остальными членами группы. Мне было непросто оценить его, ведь барабанщики не просто должны держать ритм, они должны играть впереди, внутри и позади него, при этом не мешая остальным музыкантам, в данном случае, мне. Но все же, насколько мне было понятно даже по этой первой сессии, играл он отлично.
Теперь наша группа была в полном составе, и мы начали выступать на обоих побережьях.
Я не думаю, что Джин переживал по поводу моего сольного тура. Мне кажется, он, наоборот, успокоился и перестал думать о том, что он делал и чего не делал для группы. А вот Эрику было очень сложно принять то, что я занимался чем-то вне «KISS». Он также был обижен, что я его не взял в свою гастрольную группу. Я объяснил ему, что затеял все это только ради того, чтобы попробовать что-то новое, самостоятельно. Но он продолжал дуться. «Ты – барабанщик в «KISS», - говорил я ему. – «Ты не можешь быть моим запасным барабанщиком».
Когда я выходил на сцену, будучи самим собой, меня охватывало чувство радости и свободы. Однажды мы выступали в Бруклине, в знаменитом клубе «Лямур», и внезапно на сцену взбежал какой-то парень и попытался меня обнять. Внезапно я увидел на сцене клок моих накладных волос, вырванный пылким поклонником (в то время многие носили накладные волосы). Этот клок выглядел, как дохлая крыса, лежащая на сцене.
У нас было два выступления на Манхэттене, в «Рице», и на одно из них пришел Эрик Карр. Он весь вечер просидел на балкончике, положив голову на перила. После выступления он пришел за кулисы, и заявил Эрику Сингеру: «Ты меня заменишь».
«О чем ты говоришь?» - удивился я.
«Он будет играть в «KISS» вместо меня», - сказал Эрик Карр, кивая в сторону Эрика Сингера.
«Послушай, Эрик, ты – барабанщик в «KISS», а он - в моей сольной группе».
В конце восьмидесятых Эрик Карр был уже не тем жизнерадостным парнем, каким я его знал. Он начал выпивать, и, возможно, употреблять наркотики, хотя в этом я не был уверен. Люди из моего окружения обычно скрывали от меня свое пристрастие к наркотикам, зная мое отношение к ним. Я не знаю, выпивка ли повлияла на состояние Эрика или наоборот, он начал пить из-за своей депрессии, но, как бы там ни было, его поведение становилось все более странным.
К тому времени, как группа «KISS» вновь собралась вместе и начала гастролировать с новым альбомом «Hot In The Shade» в конце 1989 года, Эрик окончательно перестал со мной разговаривать.
Один из синглов этого альбома, «Forever», стал хитом, что позволило нам снова отправиться на гастроли. Клип к этой песне часто транслировался по MTV, и мы решили устроить групповой тур, вместе с молодыми группами, также признанными MTV, такими, как «Faster Pussycat», «Danger Danger», и «Winger». Среди этих групп был коллектив под названием «Slaughter», созданный солистом и басистом бывшей группы Винни Винсента, которую он сколотил после того, как мы его выгнали. Ребята тоже устали от Винни, поэтому ушли от него, отказались от названия «Vinnie Vincent Invasion» и – о чудо! – к ним немедленно пришел успех. Лейбл продлил с ними контракт, а с Винни – нет.
Забавный момент по поводу «Forever» - поскольку эта песня была нехарактерна для «KISS», люди воспринимали ее, как «песню Майкла Болтона», тем более, что он был заявлен как один из авторов. Да я и сам бы мог написать эту песню. Ведь, по сути, Майкл внес свой вклад лишь на начальной стадии ее создания, в отеле «Сансет Маркиз». А, когда песня стала хитом, он позвонил к нам в офис с просьбой выслать ему по факсу ее слова. Только после этого он начал включать ее в свои концерты, везде указывая, что это песня, написанная им для «KISS».
Когда представители нашего лейбла услышали «Forever», впервые за десять лет свое мнение высказал агент по поиску талантов. Он пригласил меня в свой кабинет для беседы, и сказал, что песню нужно немного переделать, предложив свой вариант. Это полностью изменило бы окончание песни, а, по моему мнению, именно в нем была ее уникальность.
Я сказал об этом агенту-теоретику, однако тот не успокаивался, а продолжал настаивать – это было больше похоже не на совет, а на приказ. Мне это все надоело. «Ты еще в школе учился, а я уже песни писал», - сказал я ему.- «И с лейблом стал работать задолго до того, как ты здесь появился, и буду работать, когда тебя здесь уже не будет. Так что спасибо, но я сам разберусь».
На этом наша встреча и закончилась. А что касается песни.. В сингловом чарте «Billboard» композиция «Forever» заняла восьмое место – а в первой десятке наши песни не оказывались уже более 10 лет. Вскоре после этого агента-неудачника уволили из лейбла, а на его место взяли другого человека.
Также после выхода «Hot In The Shade» мы взяли на работу моего врача, доктора Хилсена, чтобы он занимался офисом «KISS» и решал все организационные вопросы. Я подписал документ, в котором отказывался от его услуг, как психотерапевта. С тех пор мы в основном говорили только о делах.
Конечно же, это решение вызвало удивление у окружающих, многие сомневались, что это было правильно – взять на работу своего бывшего психотерапевта. Я прекрасно все понимал, но, послушайте, когда группа «KISS» играла по правилам? Мы и успеха-то добились именно потому, что игнорировали существующие правила, создавали наши собственные, которые затем могли и отменить. Так было и в этот раз. Хилсен даже в бизнесе, завязанном на кумовстве и обмане артистов, умудрился найти совершенно необыкновенных людей и привлечь их к работе с нами. Например, Билла Рэндольфа, бывшего поверенного одной из корпораций с Уолл-Стрит, который совершенно не разбирался в юридических аспектах индустрии развлечений.
Письмо, написанное Джесси Хилсеном, в котором он снимает с себя обязанности моего психотерапевта.
Когда потребовалось найти бухгалтера, он, опять-таки, не стал обращаться в крупные специализированные фирмы Нью-Йорка, а вместо этого нашел Аарона Ван Дайна, опытного общественного бухгалтера, у которого был офис в Нью-Джерси. У Ван Дайна были необходимые программы и достаточно знаний, чтобы правильно высчитать суммы гонораров, полагающиеся авторам песен и записывающимся исполнителям. Однако, у него было всего два клиента из музыкальной индустрии – Эдди Бригати и Феликс Кавальер из группы «Rascals». И Билл, и Аарон стали неотъемлемой частью нашей команды, мы до сих пор работаем с ними, кроме того, их нестандартный подход и преданность делу привлекли множество других людей, пожелавших стать их клиентами.
К сожалению, я не могу сказать того же о Хилсене. Он бросил жену и детей примерно в то же время, когда начал работать с нами, и после этого я нередко слышал о том, что он отказывается платить алименты. Но, когда я спрашивал его об этом, он все упорно отрицал. В конечном итоге, против него было возбуждено дело. Я был свидетелем того, как человек, которого я воспринимал как источник стабильности и уравновешенности, становится скрытным, неуловимым параноиком. Мне было очень тяжело наблюдать, как исчезает человек, которого я знал столько лет, и который помог мне измениться – потом, в 1994 году, скрываясь от закона, он исчез и в буквальном смысле, и я больше никогда его не видел.
Третьего июля 1990 года мы давали концерт в Спрингфилде, штат Массачусетс, после которого у нас был выходной. Спрингфилд находится не очень далеко от Нью-Йорка, и я решил отправиться домой и провести выходной у себя в квартире. Поэтому я нанял машину с водителем, который должен был отвезти меня туда. И вот на шоссе, недалеко от Нью-Йорка, когда водитель перестраивался в другой ряд, какая-то машина врезалась в нас с той стороны, где сидел я, и наш лимузин начал бешено вращаться.
Я вцепился в переднее сиденье и прижался к нему головой, чтобы хоть как-то удержаться – машина полностью вышла из-под контроля, вращаясь и сбивая фонарные столбы на обочине дороги. Затем она врезалась в ограждение, я перелетел через переднее сиденье и оказался под приборной доской. Машину просто сплющило, но нам с водителем удалось выбраться наружу, благодаря тому, что лобовое стекло было разбито. Когда на место происшествия прибыл патрульный, он посмотрел на машину, разбитую вдребезги, потом на меня, и спросил: «Вы были в этой машине?»
Авария произошла посреди ночи, так что я отправился домой, спать.
На следующее утро я с трудом мог передвигаться. Я поехал в больницу, где мне сделали полный рентген, с головы до ног. У меня на теле живого места не было, но я отказался лечь на обследование, и вернулся домой.
Следующие несколько концертов пришлось отменить. Никто из группы мне не позвонил и не поинтересовался моим здоровьем.
Когда я вернулся на гастроли, я обнаружил, что не могу поворачивать голову или наклоняться. У меня были такие болезненные спазмы спины, что мне приходилось прибегать к услугам физиотерапевта перед каждым концертом. Но, даже зная об этом, никто из членов группы так и не спросил, что со мной, и как я себя чувствую.
Об этом даже в разговоре никто ни разу не упомянул.
Господи, да я же в аварию попал! А вы – мои товарищи по группе!
Я не мог этого понять.
По окончанию тура я поехал в нью-йоркскую студию, чтобы поработать с несколькими демо. В студии – как в крепости или в казино: ни окон, ни часов, ты как будто отрезан от реальной жизни. Любая студия, в которой я работал, становилась моим убежищем, защитой от окружающего мира. И однажды ночью, когда я был в студии один, я четко понял одну вещь.
Дело не в том, что тебе необходимо быть здесь, а в том, что тебе некуда идти.
У меня не было серьезных отношений, никакой «привязки» ни к миру, ни к группе, которая долгое время была, по сути, моей семьей. Я мог пойти в студию, когда захочу, даже если мне просто нечем было больше заняться.
Когда мне позвонили и попросили стать продюсером одной группы с Западного побережья, я сразу же заказал билет на самолет. Садясь на свое место, я чувствовал себя прекрасно, как и всегда перед полетом. Внезапно у меня начали трястись руки, а губы онемели.
Я начал задыхаться, хватать ртом воздух.
У меня что, сердечный приступ?
Я был в ужасе, не зная, что происходит со мной. Я вскочил с места, схватил свои вещи и выбежал из самолета.
Что же со мной было?
Я принял «Валиум», немного успокоился, и поехал к врачу. Он сказал, что волноваться не стоит – это была просто паническая атака.
47.
Меня всегда забавлял тот факт, что многие люди, которые смотрят ток-шоу, на самом деле верят, что приглашенные гости говорят чистую правду, и что между ними и ведущим происходит обычный разговор, как будто они собрались дома или в кафе за чашечкой кофе.
Это все – представление, игра!
Все диалоги уже расписаны, гости ток-шоу знают, как им нужно себя показать, на чем акцентировать внимание, и т.д. Так бывает всегда, когда ты выступаешь перед представителями СМИ, неважно, объектив на тебя нацелен или микрофон. Именно так было и со мной, когда я лежал в постели с дюжиной женщин, и у меня брали интервью для документального фильма «Упадок западной цивилизации. Часть 2 – Эпоха «металла»».
Теперь, когда мы выступали без грима, казалось бы, мне никто не мешает быть самим собой и на сцене, и мне это даже нравилось. Но все же, откровенно говоря, между мной и парнем со сцены была определенная разница. Некоторые женщины были слегка разочарованы тем, что наедине с ними я был не таким, как во время шоу. Я мог так играть, мог притворяться, мог быть таким в постели – но это был не настоящий я. В реальности я был более скучным и нервным, чем они ожидали.
Сценарий «Упадка цивилизации» был приближен к реальности – за исключением количества женщин, которые якобы были со мной одновременно. У меня могло быть столько, но не за раз, а за неделю. Но я был не против довести это шоу до абсурда. Я сам создал этого персонажа, и понимал всю иронию ситуации.
Я уверен, некоторые думали: «Какой же он козел!». Но мне было весело, и я смеялся вместе со зрителями.
Вы только посмотрите на него!
Да, я играл (в) Супермена. Но, приближаясь к сорокалетию, я все чаще стал задумываться о том, что мне нужно найти спутницу жизни, остепениться, завести семью.
Играть в Супермена было, конечно, замечательно, но у этой медали было две стороны. Моя работа и то, как меня воспринимали – все это мешало мне найти свою единственную. Иногда возникали ситуации, когда я чувствовал себя обязанным оправдаться, доказать, что я другой. Я говорил некоторым женщинам, с которыми встречался: «Эй, я на самом деле не такой». Или «Знаешь, я очень хороший парень». Или «В жизни я очень серьезный и практичный человек». Неважно, помогало это или нет – я просто чувствовал необходимость объясниться. Это было не очень хорошее начало отношений. Меня либо понимали, либо нет.
Я часто вспоминал начало восьмидесятых и один нью-йоркский клуб, в который я любил ходить, под названием «Трекс». Там был один завсегдатай, лысоватый мужчина, который был старше большинства посетителей. Тогда я думал: «Я не хочу быть таким». И вот, десятилетие спустя, именно это мне и угрожало. Я не хотел становиться старпером, который зачесывает волосы набок, пытаясь скрыть лысину, и пристает к молоденьким девушкам. Это выглядело уродливо, жалко и позорно. Но быть одному мне тоже не хотелось.
Как же решить эту проблему?
Знаю! Мне нужно жениться!
Приняв это решение, я не скрывал свои намерения от окружающих. Я наконец-то переехал в Лос-Анджелес на постоянное место жительства, и подумал, что лучший способ познакомиться с кем-то – это запустить «сарафанное радио». Именно это я и сделал.
Вскоре после этого один знакомый рассказал мне о своей бывшей девушке, с которой остался в хороших отношениях, и добавил, что, если она будет не против, он даст мне ее номер. Она отказалась, так как совсем недавно рассталась с парнем, и пока не была готова к новым знакомствам. Это подстегнуло мой интерес – я всегда хотел именно то, что не мог заполучить. Я настаивал, и, в конце концов, она согласилась дать мне свой номер. Эту девушку звали Пэм Боуэн, она была актрисой, снималась в эпизодических ролях в таких сериалах, как «МакГайвер», «Агентство «Лунный Свет», «Чирс», а также работала представителем крупной компьютерной компании.
На наше первое свидание она опоздала. Затем, когда мы начали общаться, она призналась, что не хотела знакомиться со мной, так как до сих пор переживала из-за разрыва со своим парнем, французом по имени Клод. Он вернулся обратно в Европу и женился на другой. Эта другая была от него беременна, и он посчитал своим долгом жениться на ней. Однако, как выяснилось позже, даже у чувства долга были свои границы.
Что касается второго свидания, я пригласил ее на торжественное открытие сезона в «Опере Лос-Анджелеса». Мы должны были отправиться туда вместе с Бобом Эзрином и его женой Фрэн. Я случайно узнал, что Пэм переживала по поводу того, что ей нечего надеть в оперу. Эту проблему я решил быстро, организовав ей примерку нарядов и заплатив за прокат – так делали многие звезды, приглашенные на торжественные мероприятия.
Пэм почему-то не захотела, чтобы мы ее забрали, сказав, что подъедет ко мне. За двадцать минут до поднятия занавеса мы с Бобом и Фрэн все еще ждали ее возле моего дома, не зная, что ее так задержало, и сможем ли мы успеть на премьеру. Фрэн повернулась ко мне и спросила: «Она всегда так опаздывает?» Я пожал плечами. Наконец, она появилась. «Я заблудилась – свернула не туда», - сказала она сквозь слезы.
Что???
Мы все сели в лимузин, и водитель совершил невозможное, доставив нас к опере как раз вовремя – к началу представления.
Мы с Пэм начали встречаться, и часто проводили время с ее друзьями, так как у меня друзей было очень мало. Но ее круг общения мне не очень нравился. Например, ее подруга Марла Мэйплз, которая снискала себе сомнительную славу, разрушив брак Дональда Трампа. На опору общества никак не тянет. Но Пэм часто была слишком великодушной к людям, чью репутацию я находил сомнительной. «У них на самом деле доброе сердце», - говорила она. «В таком случае, они это умело скрывают», парировал я. Если у человека доброе сердце, это видно по его отношению к людям. А поступки друзей и знакомых Пэм характеризовали их, как дрянных людишек. Поэтому я не верил в ее речи об их добросердечности. Но, что касается самой Пэм, я был доволен тем, что у нас серьезные, правильные отношения, которые могут привести к браку.
Однако, драматизма в этих отношениях тоже хватало. С самого начала мы постоянно отправляли друг другу письма и открытки, в которых либо писали о своем разочаровании, либо извинялись за что-то и пытались объясниться. Проблемы были у нас обоих, но я считал, что смогу с ними справиться – и с её, и со своими.
Я хочу отношений. Я хочу жениться. Я хочу семью.
Я хочу, чтоб моя жизнь была похожа на картину Нормана Рокуэлла.
Однажды, в начале 1991 года, мне позвонил Эрик Карр. Он сказал, что недавно вернулся от врача. «Что случилось?» - спросил я.
«Я начал плеваться кровью, поэтому решил обратиться к доктору», - ответил он.
«И как – все в порядке?»
«Не знаю», - сказал Эрик. – «Но я очень волнуюсь. Меня обследовали, сделали снимок, и оказалось, что у меня какое-то образование в районе сердца».
«И что тебе сказали?»
«Что у меня, возможно, рак».
«Да ну, не переживай», - успокаивал я. – «Не стоит сразу настраиваться на худший вариант. Ты же сам говорил, врачи сказали «возможно». И, даже если у тебя рак, его можно вылечить».
К сожалению, через несколько дней он позвонил мне снова и сказал: «У меня действительно рак».
Как будто этого было недостаточно, у Эрика оказалась очень редкая форма рака – рак сердца. По статистике, в год им заболевают меньше десяти человек. Но, даже узнав об этом, я все еще надеялся на лучшее.
Он уехал в Нью-Йорк, и лег в больницу там. Мы с Джином последовали за ним, чтобы поддержать, ведь Эрику должны были делать операцию на сердце.
Вскоре после этого, нас попросили записать песню «God Gave Rock`n`Roll To You» как саундтрек к фильму «Новые Приключения Билла и Теда». Продюсером записи был Боб Эзрин, который попытался стереть воспоминания о «The Elder» и вернуть хоть малую толику волшебства эпохи «Destroyer». Эрик отчаянно хотел поработать над этой песней, но он еще был слишком слаб. «Теперь ты должен уделять больше внимания своему здоровью», - сказал я ему, - «что бы это ни значило: восстанавливать силы где-нибудь на тропическом острове, или просто отдыхать и не напрягаться».
Если бы я мог заглянуть в будущее, если бы я только знал, что это его последний шанс сыграть, конечно, я бы позволил ему это. Но я до сих пор был уверен, что Эрик справится с болезнью. Поэтому играл Эрик Сингер, а Эрик Карр просто приехал в Лос-Анджелес, и сидел за барабанами во время съемок. У него выпали все волосы, так что ему пришлось носить объемный парик, напоминающий его бывшую шевелюру. На съемках он играл, как одержимый, дублируя партии Эрика Сингера, несмотря на то, что это забирало у него все силы.
Композиция «God Gave Rock`n`Roll To You» вышла очень неплохой, и мы решили записать еще один альбом с Бобом Эзрином. Когда Боб бывал в ударе, у него получались гарантированные хиты. К тому же, мне кажется, ему тоже было стыдно за «The Elder» и он хотел доказать, что способен на большее, создав качественный, яркий альбом. «Hot In The Shade» был такой себе «сборной солянкой», доказательством того, что группа не функционировала, как единое целое. Но, если бы Джин попытался изменить эту ситуацию, и вместе со мной вернулся к тому, что мы делали раньше, я был бы только за.
Мы сказали Эрику Карру, что собираемся записать альбом без него, однако, заверили, что оплатим все его счета и страховые взносы. Я без конца повторял, что здоровье намного важнее группы, и что он должен сделать все возможное, чтобы поправиться, и не размениваться ни на что другое.
Когда мы начали работать над «Revenge», Боб привел несколько барабанщиков, чтобы они порепетировали с нами. Среди них был Эйнсли Данбар, известный по сотрудничеству с «Whitesnake», «Journey», «The Jeff Beck Group» и многими другими коллективами и исполнителями. Он был прекрасным музыкантом, классическим английским барабанщиком, просто не подходил именно нам. В конце концов, мы позвали обратно Эрика Сингера. Где бы вы не работали – в группе, на заводе или в офисе, принцип один и тот же: отношения с сотрудниками всегда влияют как на атмосферу в коллективе, так и на качество работы в целом. Эрик Сингер идеально вписался в нашу группу. Он действительно заменил Эрика Карра – по крайней мере, на несколько месяцев, проведенных в студии.
Все это время мне в голову даже не приходила мысль о том, что Эрик (Карр) может умереть. Я думал, что он будет еще долго выздоравливать, но потом все придет в норму – так я себя успокаивал, чтобы не думать о наихудшем исходе.
Но я ошибался.
Осенью 1991 года, когда мы работали в Лос-Анджелесе, мне позвонил мой нью-йоркский приятель Боб Хелд. То, что он сказал, просто выбило меня из колеи. У Эрика Карра произошло кровоизлияние в мозг, вызванное раковыми клетками. Он был в своей квартире, когда это случилось, и перед тем, как потерять сознание, успел позвонить в службу 9-1-1. Когда приехали спасатели, Эрик еще был без сознания, поэтому они, не зная, кому звонить, выбрали номер наугад из его адресной книги. Это оказался номер Боба.
Это было единственное, что нам удалось узнать. Родители Эрика отказывались разговаривать с нами. Я звонил им каждый день, но безуспешно. Я не понимал, почему они не хотят говорить ни со мной, ни даже с Джином.
Через несколько недель, 24 ноября 1991 года, от своего секретаря (ассистента?) я узнал, что Эрика не стало.
Я немедленно сообщил об этом Джину.
Это стало для нас полным шоком, частично потому, что до этого мы ничего не знали о его состоянии.
Мы с Джином полетели в Нью-Йорк на похороны Эрика. Гроб был открыт, и зрелище было довольно мрачным. Тело в гробу, с барабанными палочками в руках, не было похоже на Эрика. Оно вообще было больше похоже на манекен, чем на человека. Девушка Эрика, модель из «Плейбоя», с которой он встречался уже несколько лет, зачем-то забрала из гроба барабанные палочки; при этом пальцы Эрика как будто зашевелились.
Запах цветов был просто удушающим. Но, кроме него, я, казалось, чувствовал запах ненависти, разлитый в воздухе. Люди бросали на нас враждебные взгляды. На похороны приехали даже Питер и Эйс, и Питер, который, как все знали, терпеть не мог Эрика, сказал мне, что Эрик часто звонил ему в последнее время. Я вообще не мог ничего понять. Девушка Эрика была настроена против нас с Джином – оказалось, что Эрик плохо отзывался о нас, говорил, что мы выгнали его из группы, не поддерживали его. Это, конечно же, было неправдой. Но все окружающие твердо верили, что мы действительно бросили Эрика. На самом деле мы его не бросали, он сам отдалился от нас после того, как мы сказали ему, что собираемся записывать «Revenge». Я не чувствовал себя плохим парнем, и мне было странно, что меня воспринимали именно так.
Во время службы во мне как будто что-то щелкнуло, и внезапно я начал рыдать, не в силах остановиться.
Под влиянием смерти Эрика я начал все больше задумываться о том, правильно ли я живу. Хотя раньше мне казалось, что я принимал верные решения, теперь я понял, что это было совсем не так. Мы действительно бросили Эрика, причем сделали это самым худшим способом, отказав ему в том, что для него было важнее всего на свете – его месте в «KISS». А я не понял этого, сосредоточившись на работе, на том, что следовало сделать, и что казалось важным нам.
Не стоило отнимать у Эрика его спасательный круг в жизни, нашу группу. И я должен был это понять, поскольку сам относился к ней точно так же, а ведь я был здоров!