Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 22 глава

– Эдриан, – говорит она, – давай-ка выйдем не­надолго.

– С удовольствием, – облегченно соглашается Эд­риан.

Кэгни готов поклясться, что заметил самодоволь­ную ухмылку у него на лице.

Санни направляется к входной двери; когда ее от­крывают, дверь издает оглушительный вопль. Толпа танцующих, пьющих и поющих гостей одобрительно гудит. Кэгни смотрит вслед Санни и Эдриану.

– Ты в порядке? – спрашивает Кристиан, обеспокоенно глядя на друга.

– Меня только что поставили на место. – Кэгни не сводит взгляда с закрывшейся двери. – Они как кроли­ки. Не могут дождаться, когда вырвутся на свободу.

– Кто знает, – задумчиво произносит Кристиан.

Сквозь витрину магазина видно, как Санни и Эд­риан идут к станции метро.

– Приятного вечера, – говорит Кэгни.

Кристиан с улыбкой кивает головой. Подойдя к бар­ной стойке, Кэгни берет с нее две полные бутылки крас­ного вина. Удерживая бутылки в одной руке, а бокал в другой, пинком распахивает дверь в коридор и отправ­ляется к себе в офис.

Я сижу на скамейке под деревом рядом с мясной лавкой. Ночь очень темная и облачная. Небо будто раз­верзлось, оттуда высыпали все звезды и усеяли небо­склон крохотными поцелуями. На той части моих ног и бедер, которая не скрыта белыми теннисными шор­тами, появляется гусиная кожа. Эдриан сидит рядом, обняв меня за плечи, но я стараюсь держаться прямо, не поддаюсь его рукам.

– Странная какая-то вечеринка, – говорит Эдри­ан. – Пойдем куда-нибудь перекусим? Как насчет ин­дийского ресторанчика?

 

– Я не хочу есть, – отвечаю я и поворачиваюсь к Эдриану с улыбкой.

–Да брось ты. Сан ни, черт побери! От одного долбаного ужина в индийском ресторане не растолстеешь! Ты что, до конца своей долбаной жизни собираешься ничего не есть?

Я вздыхаю.

– Прости, я не хотел ругаться. Я просто имел в виду, что ты можешь позволить себе немного расслабиться. Санни? – Он нежно проводит пальцем по моей ноге. – Ну, детка. Ну, милая. Прости меня, пожалуйста...

Эдриан пытается притянуть меня к себе, но я его отстраняю.

– Что? Что случилось? – По всей видимости, ему очень странно чувствовать себя отвергнутым.

Я никогда прежде не делала того, что собираюсь сделать сейчас. У меня никогда не было такой возмож­ности. Я еще не успела начать, а уже чувствую себя от­вратительно. Вдруг у меня не хватит храбрости?.. Надо постараться.

Я поворачиваюсь к Эдриану и говорю:

–Прости меня. Мне очень жаль, что так получилось.

– Жаль? – спрашивает Эдриан.

Он пока не понимает, что происходит, но я уже слы­шу в его голосе обиду.

– Дай мне сказать, пожалуйста. Не перебивай.

Эдриан убирает руку с моего плеча и садится пря­мо, приготовившись внимательно слушать. Я улыбаюсь ему самой теплой из всех моих улыбок и начинаю, чест­но глядя Эдриану в глаза:

– Прости меня. Мне кажется, все это время я вос­принимала тебя не столько как человека, сколько как какое-то неживое существо, набор из частей тела – пара губ, пара рук, пенис...

Я слегка морщусь от собственного признания и от того, как звучит последнее слово.

– Я как будто тренировалась на тебе, понимаешь? Я не думала о том, с кем именно встречаюсь. Не думала о том, кого целую. В то время у меня как раз начина­лась новая жизнь, проблемы с лишним весом остались в прошлом, и происходившее напоминало сказку. Правда, позднее сказка обернулась не такой уж вол­шебной. Наверное, я никогда не чувствовала, что мы с тобой по-настоящему вместе. Не чувствовала с самого первого дня. Очевидно, ты никогда не понимал меня до конца. Не понимал, что я чувствую, как восприни­маю саму себя, как я изменилась внешне, практически не изменившись внутренне. Ты не понимал, что я по- прежнему остаюсь маленькой толстой девочкой, кото­рая мечтает о любви после многих-многих лет боли, унижений и одиночества. Мне кажется, ты никогда не понимал меня, потому что никогда не пытался, и ни­когда не пытался, потому что не хотел... Но я не виню тебя! Не виню, Эдриан. У тебя своих проблем доста­точно. Мои слова тебе безразличны – ты только-толь­ко ушел от Джейн, а вы были вместе столько лет, и ваше расставание очень болезненное... Я все понимаю. Про­сто мне обязательно надо было сказать тебе правду. Так будет честно.

– Неправда, – говорит Эдриан, глядя мне прямо в глаза. – Твои слова мне не безразличны. Ты мне очень нравишься, Санни, однако, боюсь, ты хочешь слишком многого. Ты, наверное, надеялась, что я окажусь каким- нибудь волшебным принцем на белом коне. Волшебных принцев не существует, Санни. Я обычный парень – ве­селый, симпатичный, честный и...

Эдриан замолкает на полуслове. Мы оба немного смущены.

– На самом деле все происходит по-другому, – продолжает он. – Ты встречаешь кого-то, кто тебе нра­вится, и проводишь с ним время. Только и всего. А ты, по-моему, рассчитываешь на что-то большее, и в этом вся проблема. У тебя голова забита романтическими идеалами. От них одно разочарование, Санни, поверь.

– Может быть, – соглашаюсь я, кивая головой. – Мне кажется, я сама это понимаю. Просто я ждала слишком долго, чтобы согласиться на малое. Я признаю, что раньше была помешана на всяких романтических глупостях, представляла себе любовь совсем не такой, какая она на самом деле. Тут ты прав, Эдриан. Однако сейчас все изменилось. У меня уже не осталось ника­ких безумных идей, я просто хочу найти человека, ко­торый не пожалеет времени на то, чтобы меня понять и сделать счастливой. И я говорю не о материальных вещах; я хочу, чтобы мы понимали друг друга, относи­лись друг к другу с уважением, чтобы он догадывался о моих маленьких желаниях и в меру возможностей ис­полнял их, хотя бы пытался исполнять. Вот и все. О принце на белом коне я не мечтаю, Эдриан. Не нужны мне ни букеты алых роз, ни отпуск в Париже.

– Ты просто не понимаешь мужчин. Никто из нас не станет сидеть и размышлять о взаимопонимании и всяких таких вещах. Никто не будет думать о том, ка­ким бы ты хотела его видеть и как бы стать именно та­ким. Учти это, Санни, иначе опять будут у тебя одни разочарования. Не найдешь ты такого парня, о каком грезишь.

– По-моему, я уже его нашла, – отвечаю я, глядя на «Королеву экрана».

Музыка, гремящая внутри, ненадолго замолкает, и вся компания начинает петь гимн Уэльса «Страна моих отцов». Слова гимна вырываются из освещенных окон в темное небо, взлетают к кронам деревьев и окутыва­ют нас с Эдрианом, заставляя улыбнуться. Мгновение спустя лицо Эдриана снова грустно вытягивается.

– Прости меня, – прошу я, взяв его за руку.

Эдриан сжимает мою ладонь и быстро отпускает ее.

– Ладно, – говорит он, – я пойду. Все равно мне здесь больше делать нечего.

– Хорошо, – киваю я в ответ.

– Ну, тогда... увидимся. Я зайду к тебе как-нибудь, заберу свои вещи.

– Конечно, заходи.

Я встаю и на прощание целую Эдриана в щеку. Я не спрашиваю, куда он пойдет. Не спрашиваю, что он со­бирается делать. Все это меня больше не касается. Эд­риан уходит, и только тут я обращаю внимание, что он до сих пор держит в руках надувную гитару, с которой пришел на вечеринку. Эдриан на ходу выпускает из нее воздух.

Я стою под деревом и неожиданно для самой себя замечаю, что начался дождь. Я выхожу из-под ветвей. Ветер с силой дует мне в лицо, дождевые капли все сильнее бьются о кожу. Я вытираю влажное лицо, по­нимая, что стираю пудру и размазываю по щекам тушь и подводку. Сорвав с головы парик, я встряхиваю сво­ими настоящими волосами, и они рассыпаются по пле­чам. Я провожу по ним руками, и волосы тут же стано­вятся влажными от дождя и моих мокрых ладоней.

Странно, но мне совсем не хочется плакать. Поче­му же я приняла такое решение? Мне ведь нравился Эдриан, он неплохой парень. Почему же я не дала ему еще одного шанса? Может, я просто испугалась тех чувств и эмоций, которые всегда сопутствуют челове­ческим взаимоотношениям? Испугалась – и решила отказаться от них? Может, мне не хотелось идти на компромисс, и я просто-напросто поторопилась сжечь мосты? Боялась, что Эдриан рано или поздно разобьет мне сердце? Нет, я знаю наверняка, что дело совсем в другом.

Я прислоняюсь спиной к витрине мясной лавки, опускаюсь на корточки и сажусь прямо на тротуар, обхватив колени руками и глядя на свои тенниски. За­тем провожу пальцами по волосам и расслабляюсь, опу­стив руки на колени. Я целую вечность была одна. Я привыкла считаться только со своим мнением и не люб­лю уступать. Не люблю думать о других людях, потому что привыкла думать только о себе. Я не хочу с боем отстаивать свое право быть такой, какая я есть. И не хочу подстраиваться под кого-то. Не хочу наткнуться на стену непонимания, когда от меня будут требовать только согласия и подчинения с бесконечными «Конеч­но, как скажешь» и «Ладно, если тебе так хочется». Я не желаю меняться ради кого-то. Я нравлюсь себе та­кой, какая я есть. Мне нравятся в себе не только воло­сы, тело или одежда, а я сама – целиком и полностью.

Я сижу на тротуаре перед мясной лавкой, и дождь смывает остатки пудры и туши. Шорты и тенниски пре­вращаются из белых в грязно-серые. Я сижу и улыба­юсь, потому что знаю наверняка: лучше мокнуть здесь, под проливным дождем, чем быть в тепле и уюте, но с нелюбимым мужчиной.

Наконец, стряхнув оцепенение и поеживаясь от холода, я иду обратно к «Королеве экрана». Дверь рас­пахивается, и на улицу вываливаются трое припозднив­шихся гуляк. Они покачиваются, держась друг за дру­га, и я отступаю в сторону, чтобы на меня ненароком не упали или случайно не сбили с ног.

Внутри весь пол усеян мячами для регби, пустыми пивными бутылками, флагами Уэльса. Кругом ходят странные регбисты и еще более странные Томы Джон­сы. Звучит песня с альбома «Стереофоникс». Интерес­но, что Эдриан был наряжен солистом именно этой группы. Я огладываюсь по сторонам и замечаю Крис­тиана. Он сидит возле прилавка, переоборудованного в барную стойку, вместе с Айаном и еще каким-то не­знакомым парнем. Кэгни нигде не видно. Наверняка он ушел с вечеринки несколько часов назад. На меня накатывает волна горького разочарования.

Я останавливаюсь перед Кристианом и его друзья­ми и, скрестив руки на груди, говорю с сильным вал­лийским акцентом:

– На вас, ребята, без слез не взглянешь.

– Фантастика. – Айан в изрядном подпитии. – Это она.

– В каком смысле? – не понимаю я.

Незнакомый молодой человек медленно поднима­ет на меня глаза. Одет он в зеленый свитер с высоким воротом и зеленые же вельветовые брюки, а на голове у него – желтый обруч с приклеенными картонными лепестками.

– Неправда, – говорит незнакомец усталым голо­сом. – Она слишком молодая.

– Кто? Я? Вы обо мне? – спрашиваю я растерян­но.

– Ей двадцать восемь, – замечает Кристиан.

– Нет, правда, вы обо мне говорите? У меня, знае­те ли, есть имя!

– Санни! – восклицают они хором, как будто при­шли на собрание религиозной секты и обращаются к своему лидеру.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – спраши­ваю я у парня с лепестками.

– От верблюда, – отвечает странный молодой че­ловек с кривой ухмылкой и задирает зеленый свитер, чтобы показать мне свой левый сосок.

– Ты что делаешь?

– Ничего, – отвечает он и опускает свитер. – Наш босс в тебя влюблен.

– Ты тоже работаешь на Кэгни? – спрашиваю я, чтобы тут же рассердиться на себя за поспешный вы­вод. С чего я взяла, что он говорит о Кэгни?

– Он полная шиза, – говорит молодой человек.

Меня осеняет неожиданная догадка:

– Ты что, под кайфом?

– Он всегда такой, Санни, не обращай внимания, – извиняется Кристиан, с улыбкой глядя на меня снизу вверх. – Ох, туго мне завтра будет...

– Слушай, у тебя тут, случайно, нет полотенца? И чего-нибудь, в чем можно дойти до дома? Я насквозь промокла под дождем.

– А выглядишь ты неплохо, – замечает незнако­мый мне молодой человек.

– Ты кто такой? – спрашиваю я с недоумением.

– Говард! Только не говори, что он обо мне не рас­сказывал!

Парень запрокидывает голову назад, чтобы выра­зительно рассмеяться, но ударяется затылком о прила­вок. Я болезненно морщусь. Впрочем, остальных слу­чившаяся неприятность нисколько не смущает.

– Ну что, Кристиан? – спрашиваю я. – Найдется для меня какая-нибудь одежка?

– Нет, милая. Прости.

– У меня наверху есть спортивный костюм, – го­ворит Айан. – Если хочешь, бери. Я сам прикинулся гренком.

– Значит, наверху? – переспрашиваю я.

– Возьми. – Говард, не открывая глаз, снимает с головы обруч с желтыми картонными лепестками. – Я так обойдусь...

Картонный цветок падает на пол.

Кроме нас четверых, стоящих и сидящих возле при­лавка, в магазине никого не осталось. Я подхожу к вход­ной двери и закрываю ее на запор.

Часы показывают десять минут третьего. Открыв бо­ковую дверь, я выглядываю в начинающийся за ней ко­ридор. Здесь совершенно темно. Пытаюсь нащупать на стене выключатель, но его нигде нет. Приходится подни­маться в темноте, ступенька за ступенькой, держась за стену. Вверху, на лестничной площадке, чуть приоткры­та дверь, и из щели льется свет. Так как никакой другой комнаты не видно, Айан, вероятно, оставил свой спортив­ный костюм именно тут. Еще я понимаю, что это офис Кэгни, потому что на двери написано его имя.

Я вхожу.

– Привет, – говорит Кэгни.

Я вздрагиваю, однако не очень пугаюсь – слишком устала.

– Что вы делаете? – спрашиваю я.

На столе стоят одна полупустая бутылка красного вина и одна полная.

– Поднялся сюда пару часов назад, чтобы выпить в одиночестве, но так толком и не взялся за дело. А вы что делаете?

– Я промокла насквозь под дождем и хочу во что- нибудь переодеться. Айан разрешил взять его спортив­ный костюм.

– Вон он валяется, – говорит Кэгни и показывает на оранжевый костюм, лежащий на полу в углу комнаты.

– Спасибо. Вы не возражаете, если я... переоде­нусь? Я слегка замерзла во всем мокром и... в общем...

– Да, конечно.

Кэгни отворачивается к окну. Я хватаюсь за свой мокрый блейзер и торопливо стягиваю его через голо­ву. Взяв с пола куртку, надеваю ее и обнаруживаю, что она мне ужасно велика. Потом снимаю теннисные шор­ты и вместе с ними едва не срываю с себя трусы, кото­рые тоже промокли насквозь, потому что я сидела пря­мо на тротуаре.

– Спасибо, – говорю я, закончив переодеваться.

Кэгни поворачивается ко мне.

– Неплохо смотритесь, – замечает он совершен­но серьезно.

– Еще бы, – отвечаю я с улыбкой.

– Ну что ж...

– Думаю, мне пора домой...

Кэгни перебивает:

– Не хотите со мной выпить?

Он показывает на полупустую бутылку вина.

– С удовольствием! – Я широко улыбаюсь и са­жусь на коробку, стоящую перед письменным столом.

– Нет, не туда. Садитесь на мое место, а я устро­юсь здесь.

Кэгни вскакивает с кресла и обходит вокруг стола.

– Нет, сидите, где сидите, – возражаю я, встаю с коробки и устраиваюсь прямо на полу, прислонившись к какому-то шкафу.

Кэгни смотрит на меня с откровенным изумлением.

– Ну ладно. Как хотите.

Он возвращается к своему креслу, однако сразу не садится, а некоторое время смотрит на меня, словно желая убедиться, что я не передумаю. Затем все-таки устраивается на своем законном месте, и мы сидим молча.

Похоже, что неловкое молчание длится целую веч­ность, хотя на самом деле проходит секунд десять или чуть больше. Наконец Кэгни начинает говорить, что­бы заполнить чем-то тишину:

– Как ваша работа?

– Вы действительно хотите знать? – уточняю я с недоверием, опасаясь, что наша беседа опять превра­тится в банальную ссору.

– Ну, – с сомнением произносит Кэгни, – расска­жите в общих чертах, как дела. Конечно, не обязательно рассказывать в подробностях, что у вас там продается, но если вы сочтете это необходимым, то почему бы и нет...

– Вам неловко говорить о сексе? – спрашиваю я с некоторым вызовом, хотя еще секунду назад не соби­ралась спорить.

– Всем мужчинам неловко говорить о сексе с жен­щинами. Потому что, когда женщины предлагают по­говорить о сексе, на самом деле они имеют в виду чув­ства. Какой мужчина любит говорить о чувствах?

Кэгни грустно улыбается своим мыслям. Я тут же забываю о том, что собиралась с ним спорить.

– Думаю, – говорю я, – что надо либо говорить друг другу все, либо вообще ничего не говорить. Полу­меры никогда никому не помогали.

– По-моему, раз люди никогда не говорят толком о сексе, им кажется, что они не получают его в достаточ­ных количествах.

Кэгни приподнимается с кресла и отпивает из сво­его бокала немного вина. Он внимательно смотрит мне в глаза. Я выдерживаю его взгляд чуть дольше, чем мог­ла бы предположить.

– А какое количество вы считаете достаточным? – спрашиваю я с улыбкой. – То, после которого человек не в состоянии ходить?

Я вздрагиваю от дерзости собственного предполо­жения.

– Нет. Это такое количество, после которого чело­века тошнит и рвет от физического истощения.

– Надеюсь, не на простыни? – уточняю я с иро­ничной улыбкой. – Картинка не из приятных, хотя некоторым, наверное, понравилось бы.

– Любопытно, агорафобия помогла бы против это­го недуга? Вы много знаете людей со страхом откры­того пространства? Можно было бы использовать их болезнь им же на благо.

–Да уж, – киваю я головой. – Страх, что не полу­чаешь достаточно секса, – агорафобия номер два. Впрочем, дело далеко не только в сексе. Люди боятся чего-то большего. Боятся, что их недостаточно любят. Боятся, что они сами любят недостаточно.

Я смотрю на Кэгни, ожидая его мнения.

– Неплохая попытка, – говорит он с ухмылкой. – Только у вас все равно ничего не выйдет.

– Простите, я что-то запуталась...

– Я не разговариваю о чувствах. Даже в три часа утра и даже с такими... В общем, любовь – это любовь, и не о чем тут рассуждать. Не понимаю, зачем люди разбирают это понятие по косточкам, дают ему опре­деление, а потом опровергают прямо у тебя на глазах. Наверное, со стороны я кажусь занудой...

– Совсем нет!

– Что ж, солнышко...

Кэгни называет меня солнышком без тени издев­ки, не пытаясь задеть или даже ранить своими сло­вами.

– Чтобы установить правду, не обязательно об­суждать ее бесконечное количество раз. В наши дни большинство людей считают себя никчемными. Им кажется, что они и их жизнь ничего не стоят. Когда кто-то в нас влюбляется, жизнь приобретает смысл. Возникает уверенность, что, если нас любят, значит, мы чего-то стоим. Люди чувствуют необходимость от­давать кому-то свою любовь и только поэтому не бро­сают свое унылое существование и не уплывают на лодках в открытое море, чтобы наслаждаться одино­чеством.

– Наверное, вы правы, – говорю я. – Только ради любви люди и не уходят в пустыню, чтобы никогда не вернуться назад.

– Может, именно поэтому я так налегал на виски, а вы – на пончики. Мы оба чувствовали себя никчем­ными и нуждались в лекарстве, которое заглушило бы боль.

– Значит, любовь – это подушка безопасности, которая спасла меня от переедания пончиков, а вас – от беспробудного пьянства?

– Совершенно верно. Мы облегчали свою боль как могли.

Кэгни смотрит на меня и улыбается мягко и искрен­не. Мне хочется вскочить на ноги, забраться к нему на колени и заснуть на его груди.

Начинают слипаться веки.

– Ну, и еще одно, – говорит Кэгни. – Самое по­следнее...

Мне приходится разодрать слипающиеся веки, и я устало говорю:

– Насколько я понимаю, теперь вас не заставишь замолчать?

– Ничего не поделать! Открыли бутылку – пейте до дна.

Кэгни смотрит на меня внимательно, даже напря­женно.

– Человек, которого мы любим, всегда будет нашим собственным отражением. Он показывает, что мы со­бой представляем и что ценим в этой жизни...

– Ну и?.. Насколько я понимаю, вы ведете к чему- то крайне важному?

– Я имею в виду, что надо очень осторожно выби­рать себе спутников жизни. Иногда они нас не заслу­живают.

– Точно, – соглашаюсь я.

Хочется и дальше болтать с Кэгни, смеяться, подой­ти поближе, сесть к нему на колени, однако ресницы у меня становятся очень тяжелыми. Такое чувство, что своей неподъемной тяжестью они пустили бы на дно целый корабль. Мои веки закрываются, и я провалива­юсь в сон.

Кэгни обходит вокруг стола и осторожно берет из рук Санни бокал, пока вино не вылилось на костюм Айана. Присев на корточки, Кэгни размышляет, как бы ее разбудить, не напугав. Вскоре ему приходит в голо­ву, что будить совсем не обязательно. Кэгни усажива­ется на пол спиной к шкафу и пододвигается поближе к Санни. Она во сне наклоняется чуть набок и ищет какую-нибудь опору для головы. Вытянув перед собой руки, находит, наконец, его грудь и устраивается на ней, как на подушке. Кэгни бережно обнимает Санни за плечи. Она чуть запрокидывает голову назад, под­няв к нему лицо. Получившаяся сценка напоминает кадры из немых черно-белых фильмов, где прекрасная девушка тянется губами к возлюбленному, затем сле­дует страстный поцелуй, и они едва отрываются друг от друга. Сейчас бы поцеловать Санни...

Кэгни отворачивается к окну. Он понимает, что если посмотрит на лицо Санни так близко, то обязательно не выдержит и поцелует ее.

Повернув голову к стене, Кэгни засыпает...

Я просыпаюсь и обнаруживаю, что моя голова ле­жит у Кэгни на груди. Я всю ночь проспала на полу в его офисе, прислонившись спиной к шкафу. Помню, как провалилась в сон. Помню, как Кэгни забралу меня из рук бокал, как сел рядом, чтобы я могла положить голову ему на грудь.

Сейчас он чуть отвернулся от меня в сторону. Рес­ницы слегка подрагивают – очевидно, видит какой-то сон. Затем он поворачивает голову ко мне, но глаз так и не открывает – они по-прежнему скрыты за подра­гивающими ресницами. Я могу разбудить его осторож­ным поцелуем прямо сейчас, а если он рассердится скажу, что это вышло случайно. Например, спросонья перепутала его с Эдрианом, вот и поцеловала.

Пока я раздумываю над поцелуем, веки у меня снова тяжелеют, закрываются, и я опять проваливаюсь в сон.

Когда я просыпаюсь в следующий раз, в большое окно, расположенное прямо напротив меня, уже вов­сю светит солнце. Открыв глаза, я обнаруживаю, что лежу в офисе у Кэгни, прямо на полу, да к тому же в самой неудобной позе. Я сажусь и, протерев глаза, смотрю на часы. Время – тридцать минут девятого. Я проспала всего четыре часа. Жутко болит голова, а рес­ницы слиплись от засохшей туши и не дают толком моргать. Возле окна стоит Кэгни.

– Привет, – говорю я.

–Доброе утро, солнышко, – говорит он мне с мяг­кой улыбкой.

– Надо было мне вчера домой пойти. Сил никаких нет. Голова раскалывается.

Я вытягиваю руки перед собой и изучаю оранже­вый спортивный костюм. Надо же, я успела про него совершенно забыть.

– Санни, я еще вчера вечером хотел спросить, но забыл. Эдриан что, ушел отсюда, не проводив тебя до дома?

– Да, ему пришлось уйти пораньше.

Я вспоминаю, что вчера вечером дала Эдриану от­ставку, и на меня накатывает волна облегчения.

– Послушай, Санни, – говорит Кэгни, глядя почему- то в окно, а не на меня. – Вчера вечером ничего не было.

–Знаю, – отвечаю я немного обиженно. – Я была не настолько пьяна, чтобы не запомнить!

– Просто я подумал, может, ты сама хотела, чтобы это произошло, поэтому решил объяснить...

– Что значит «ты сама хотела, чтобы это произо­шло»? А как насчет тебя?

– Что насчет меня? – спрашивает Кэгни, повер­нувшись ко мне. Лицо у него застывшее, как маска.

– Может, ты хотел этого больше, чем я! – воскли­цаю я, в гневе вскочив на ноги.

Значит, увидел, как я выгляжу по утрам, и сразу на попятную?! Очень мило!

– Какое имеет значение, хотел я чего-то или не хотел? – грустно спрашивает Кэгни.

– Еще как, черт побери, имеет! – кричу я, прокли­ная все на свете.

Неужели меня в очередной раз отвергнут?!

–Давай останемся друзьями, – предлагает Кэгни.

От возмущения я едва не давлюсь собственной слю­ной.

–Друзьями? Разве могут получиться друзья из тех, кто друг друга ненавидит?! Или на другую дружбу ты вообще не способен?

Кэгни смотрит на меня с грустью в глазах.

– По-моему, Санни, тебе лучше уйти, пока мы не наговорили друг другу вещей, о которых потом пожа­леем.

– Не волнуйся! Уже ухожу.

Я хватаю с пола свои заскорузлые, не до конца вы­сохшие шорты и блейзер. Я выхожу из кабинета, не оглянувшись, и с силой захлопываю за собой дверь. Надо принять душ. Надо переодеться в сухую одежду, не одолженную, а свою собственную. Надо нормально выспаться, наконец...

Я останавливаюсь в коридоре перед дверью, веду­щей в магазин Кристиана. Это ведь не что иное, как страх. Я снова боюсь. Может, надо этот страх перебо­роть? Не поддаваться ему? Я представляю Кэгни, ко­торый стоит у окна в полном одиночестве. Я должна быть смелой за нас обоих. Если у него не хватает храб­рости, то у меня хватит.

Только я разворачиваюсь, чтобы вернуться в каби­нет, как дверь в офис Кэгни распахивается.

– Я не хочу быть только твоим другом, Санни, но раз ты с Эдрианом, выбора у нас нет.

– Мы с Эдрианом расстались, – говорю я.

– Вот как? Это меняет дело.

Мы смотрим друг на друга, не в силах отвести взгляд.

– Ничего страшного тут нет, – успокаиваю я Кэг­ни, держась на всякий случай за ручку двери.

– Действительно, – соглашается Кэгни и делает шаг мне навстречу. – Совершенно ничего.

– Самый настоящий пустяк. Ну может, не совсем пустяк, но он ничего особенно не изменит.

Я отпускаю дверь, и она захлопывается у меня за спиной.

– Полностью согласен, – говорит Кэгни и делает два шага мне навстречу.

Я делаю то же самое.

– Если я тебя сейчас поцелую, – добавляет Кэг­ни, – деревья на улице расти не перестанут. Мир ос­танется прежним, если я тебя поцелую.

– Если что-то и изменится, то только наши жиз­ни, – предполагаю я.

Странно, но я не могу ни улыбнуться, ни нахму­риться. Я вообще ничего не могу. Только смотреть на Кэгни.

– Не знаю, как ты, – добавляю я после паузы, – а я к переменам готова.

Мы уже совсем близко друг к другу. Кэгни накло­няется и, едва касаясь ртом моих губ, тихо говорит:

– Ловлю тебя на слове, солнышко.

 

 

С МЕНЯ ХВАТИТ

Доктор мне улыбается.

– Вы даже представить себе не можете, – говорю я радостно, – как мне помогли наши сеансы. Это было очень конструктивно, очень поучительно... и очень до­рого.

Я подмигиваю доктору и, улыбнувшись, продолжаю:

– Думаю, теперь на некоторое время мы расста­немся. Я не хочу сказать, что больше никогда к вам не приду, но сейчас мне надо сделать небольшую па­узу. Нам с Кэгни предстоит много узнать друг о дру­ге. Я не намерена держать его на расстоянии вытя­нутой руки, хотя понимаю, что теперь в моей жизни все изменится. У него будет собственное мнение по поводу того, что я делаю и говорю. Придется с этим считаться. Наверное, в отличие от вас он не будет спрашивать, как я отношусь к тому или другому, ну и ладно. Главное, теперь мы будем делиться всем только друг с другом, и если я одновременно стану ходить к вам на сеансы, то получится, что я ему в не­котором роде изменяю.

Доктор откладывает в сторону шариковую ручку и встает с кресла, чтобы пожать мне на прощание руку. Сегодня он не собирается делать записи в блок­ноте.

* * *

Я сижу за столиком перед «Старбаксом» и пью чер­ный кофе. На мне джинсы двенадцатого размера и по­лосатый свитер. Я выгляжу совсем недурно. Не вели­колепно и не отлично, а просто недурно. И этого впол­не достаточно.

Если вы худеете, то имейте в виду, что дело здесь не только в килокалориях, животных жирах и нару­шенном обмене веществ. Все гораздо проще и слож­нее одновременно. Если вы хотите похудеть, бери­тесь за дело сразу, как только приняли решение. Пус­кай даже сегодня утром вы съели целую пиццу с сыром, куском чесночного хлеба и несколькими пи­рожками. Не важно. Просто делайте то, что решили сделать. Или не делайте, если не хотите. Если полно­та мешает вам жить, избавьтесь от нее, только и все­го. Решать вам.

Не имеет смысла обижаться на то, что красивой считается худоба. Стандарты красоты, меняясь год от года, существовали всегда, с самых древних времен, и всегда кто-то им соответствовал, а кто-то нет. Сейчас в моде стройные тела. Через несколько лет стандарты могут измениться, однако совсем не исчезнут никогда. Нравится это кому-то или нет, всегда найдутся люди, не соответствующие современным представлениям о красоте. Главное не позволять стандартам портить вашу жизнь. Лично я собираюсь получить от жизни все, что она может мне дать, несмотря ни на какие стандар­ты! Я использую каждый шанс, который мне предста­вится, и стараюсь ничего не бояться. Я потратила слиш­ком много времени, стесняясь самой себя и извиняясь перед всеми и каждым за то, какая я есть. С меня хва­тит. Диета помогла мне понять, что я вольна делать со своей жизнью все, что считаю нужным. Санни Уэстон больше не станет извиняться за то, что она такая, ка­кая есть.

Похудеть так сильно, как похудела я, – это пример­но то же самое, что долгие годы жить в бедности, а по­том выиграть в лотерею миллион. Первое время у вас кружится голова от внезапно наступившей эйфории, но потом приходят другие проблемы, замещая собой прежние. Убрать лишний жир с бедер – не значит из­бавиться от всех своих бед. Стремиться надо не к тому, чтобы стать идеальной; всегда найдется кто-то строй­нее и красивее, чем вы. Стремиться надо к тому, чтобы стать ровно настолько лучше, насколько вы можете. И если вам удастся похудеть, то главной наградой будет не стройная фигура, а та уверенность в себе, которую вы обретете в пути к идеалу.