- Побежишь, - пообещал Ефремов, хрустнув пальцами. - Так побежишь, аж пятки засверкают.
Машенька с удовольствием наблюдала, как наглец побледнел и притих. То, что раньше звучало бы как шутка, по нынешним временам выглядело серьезным предупреждением. Она подозревала, что у Кабанчика и так рыльце в пуху. Иначе за что его согнали с теплого места на продскладе и направили в опергруппу поисковиков?
Ему еще повезло. Чернышева считала, что по хорошему счету его надо было не к ним отправить, а сразу к стеночке. Всю малину давно пора было перетряхнуть, а то эти крысы прибурели не по-детски. По сравнению с тем, что вытворяли они, ее собственные прегрешения выглядели детской шалостью. Подумаешь, кофе забыла сдать в общий котел. Там у них второй подряд ящик тушенки дематериализуется, не говоря уже о всяких мелочах.
- Раз больше возражений нет, остаемся, - подытожил командир. - Маша, что там у тебя?
- Один и три рентгена в час, - ответила девушка, взглянув на показания радиометра. - Терпимо. Я бы даже сказала, незначительно. Ветерок, видать, сдувает.
- Многовато. Еще один замер сделаешь внутри, там должно быть меньше. Ждем максимум три часа. Если не уляжется, будем прорываться.
Обернувшись через плечо, Чернышева оглядела остальных. В их взглядах она прочла то же беспокойство. Иван и двое молодых солдат, которые раньше работали на погрузке, терпеть не могли бывшего кладовщика, но тоже были обеими руками за возвращение. Опасность сбиться с курса и попасть в аварию пугала их меньше, чем радиация.
Страх облучения стал массовым не сразу. Лучевая болезнь коварна - не считая легкой тошноты, которая начинается через пару часов, а потом проходит, основные симптомы проявляются только через несколько дней. Понадобилось почти две недели и десяток нелепых смертей, что вбить это в голову каждому. Тогда возник страх. Как тут не бояться, когда на твоих глазах товарищи теряют волосы и начинают выблевывать внутренности? У многих страх этот вышел за рамки разумного и превратился в натуральную радиофобию.
Сама Маша, все взвесив, была за то, чтобы переждать ураган. Она надеялась, что и лейтенант не будет потакать ничьим психозам. А то в таком несработанном подразделении дисциплина полетит к черту.
Но тот и не думал показывать слабину.
- Сворачивай вон там, - скомандовал он водителю.
Мог бы и не уточнять, дорога была всего одна. Путь прямо преграждал упавший рекламный щит.
Здание стояло особняком, на значительном расстоянии от других, которые уже скрылись из глаз, заслоненные снежными вихрями. Потеряв часть крыши, оно все равно гордо возвышалось над соседями, от которых остались лишь почерневшие остовы. Его возвели лет пять назад и явно с учетом завышенных требований сейсмобезопасности.
Лучшего места для стоянки было не придумать, потому что в таком доме должно найтись более-менее защищенное от пыли помещение, где можно будет разоблачиться. Сидеть во время привала в 'скафандрах' и противогазах - удовольствие на любителя.
- Здесь тормозни, - Ефремов указал на подъездную дорогу, которую когда-то окружала аллея голубых елей. Теперь все они лежали макушками на восток, сломанные взрывной волной как спички.
На территорию жилого комплекса они заехали через ворота в поваленном ажурном заборе с претензией на барокко. Будь здесь сторожка охранника, группа в ней и остановилась бы, но периметр, похоже, контролировался видеокамерами, а ворота открывались автоматически.
Их путь лежал через обширную автостоянку, на которой глаза разбегались от обилия дорогущих тачек. Теперь за этот мертвый металлолом никто не дал бы и банки сайры в масле.
- Хороший дом... - пробормотала себе под нос Мария. - Квартирки тут, наверно, дорогие.
- Занимай любую, - услышал ее Иван, шагавший поодаль. - Только на новоселье пригласи.
- Отставить базар, - прозвучал голос командира. - Да растянитесь вы, чего в кучу сбились?
Здание нависало над ними сумеречным утесом всех своих двенадцати этажей. Чернышевой оно напомнило замок из фильма про вурдалаков. Она заметила, что выгорела дочерна только одна его сторона - западная, в то время как другая смотрелась почти нетронутой. Портило дело только отсутствие стекол в дорогих деревянных рамах. Впрочем, не всех - пару раз лучи фонариков отразились от блестящей поверхности. Эти, наверно имели хорошее бронирование.
Вокруг дома не было привычного завала из шифера и кирпичей, только немного кусков металлочерепицы и отделочных материалов. Маша помнила, что такие повреждения квалифицируются как слабые. 'Пригодно для заселения после планового ремонта'.
Вот только не стала бы она там селиться. Не нравились ей эти темные окна. Конечно, начальству видней, но она предпочла бы остановиться в менее приметном месте. Пусть оно будет напоминать развалины Колизея, зато там было бы меньше шансов наткнуться на чужих. Да что там руины... Она согласилась бы переждать и в самой машине.
Девушка поежилась, представив, что ее могут держать на прицеле. Она понимала, что их меры предосторожности годятся только от дилетанта. Серьезные люди разделают их под орех раньше, чем они заметят опасность. Оставалось надеяться, что таким нечего делать в этом гиблом месте.
- А нас там не завалят? - озвучил ее опасения Иван.
- Волков бояться, в лесу не валяться, - тупо скаламбурил его сосед, слегка разрядив обстановку.
Снег кружился вокруг них косматыми смерчами. Казалось, он больше не падал сверху, а наоборот поднимался восходящими потоками обратно в небеса. Снежинки со скрипом терлись о стекла противогазов, зато, по крайней мере, не налипали на них, как неделю назад, когда температура плясала около нуля.
- Так, двигаемся быстро, но тихо, - в тысячный раз инструктировал их Павел. - Кто будет топотать как слон, заставлю идти босиком. В здании не толпимся и не орем. Когда разделимся, все переговоры по рации и только по существу.
Сама обстановка не располагала к пустому трепу. Подъезд встретил их тишиной, которой подошел бы эпитет 'зловещая'. Они ступали осторожно, стараясь не создавать шума.
Маша была наслышана про дураков-поисковиков, которые, входя в здание, на разные голоса кричали: 'Эй! Есть тут кто живой?', а потом получали от этого живого пулю в спину. Причем стрелявший человек мог и не быть мародером. Законный владелец имел даже больше оснований на применение оружия. Так что это палка о двух концах. Иногда открыто обозначить себя значит избежать столкновения, показав, что ты пришел с миром. И, наоборот, в того, кто подкрадывается аки тать в ночи, сам бог велел залепить из всех стволов.
Все они были вооружены. На пятерых у них было два автомата, два помповых ружья и четыре пистолета. У всех была и решимость пустить оружие в ход при малейшей угрозе. Держа под наблюдением всю сферу в 360-градусов, они пересекли пустой холл, прошли мимо покинутого стола консьержки, на котором рядом с раскрытым каталогом Stratford-on-Avon стоял стакан чая, неясно как сохранивший вертикальное положение.
Под потолком застыла мертвая камера наблюдения на длинном кронштейне. Пол был истоптан так, словно тут прошла целая демонстрация, оставившая после себя горы мусора. Им приходилось смотреть в оба и тщательно выбирать дорогу, ступая почти след в след.
- Хрень какая-то, - произнесла полушепотом Мария. - Где народ?
- Кто-то может быть и у нас, - снизошел до ответа командир. - А остальные... вокруг. Кроме тех, которых мы в котлованы свезли.
- Это понятно, - кивнула девушка. - Но в городе полтора миллиона, а у нас пять тысяч не наберется. Столько же мы похоронили. А тел вокруг не так уж много. Что-то не сходится.
- Может, в пригороды подались? - предположил Иван. - Я бы на их месте так сделал.
- Многие ушли, - кивнул Ефремов. - Но явно не все.
- Так что, остальные сквозь землю провались? - снова подала голос Маша.
На этот раз ее реплика прозвучала довольно громко, и на нее зашикали. Павел сделал знак, что дискуссия окончена, и на этом все разговоры прекратились. Прислушиваясь к каждому шороху и стараясь производить как можно меньше шума, они миновали холл и оказались в широком коридоре, в который выходили четыре двери из ценных пород дерева. Планировка тут тоже была не такая, как в домах для простых смертных. Похоже, весь первый этаж здания был поделен между четырьмя квартирами.
Сейчас все двери были распахнуты настежь. Можно было подумать, что жильцы приняли первый взрыв за землетрясение и разом забыли про чудесные свойства своего дома. Выбежав на улицу, они, вероятно, стали жертвами второго взрыва.
Коридор был под стать всему остальному, просторный и помпезный, с тропическими растениями в кадках, бронзовым литьем и парой красивых репродукций на стенах. Портила великолепие только та же бурая грязь на полу..
Но на лестничную площадку они не попали. Проход к ней преграждала внушительная металлическая дверь, снабженная прорезью для электронного ключа. Путь верхние этажи оказался закрыт.
Теоретически они могли вскрыть ее. Хотя их группа и отправилась в дорогу налегке, освободив как можно больше места для груза, керосинорез у них в машине был, так как входил в список самого необходимого снаряжения. Но командир рассудил, что лучше не тратить время и дефицитное горючее. Дверь явно была не из простой листовой стали, а наверху вполне могла оказаться еще одна. В первоначальный план пришлось внести коррективы и поискать убежище на первом этаже.
Разделившись на двойки, они начали поиски комнаты с целыми стеклами, где можно бы было стать лагерем и на время снять с себя надоевшие костюмы. Чернышева с Иваном немного отстали, задержавшись возле дверей пассажирского лифта. Девушке надо было подтянуть лямку рюкзака.
В этот момент до ее слуха донесся идущий откуда-то сверху слабый писк или плач.
- Стой... - замерла Маша. - Слышал?
- Что такое? - моргнул Иван.
- Как будто плачет кто-то.
- Показалось тебе, - пожал плечами Ваня.
- Да нет же! Я точно слышала. Как будто ребенок...
- Маша, ты бредишь, - парень посмотрел на нее с сочувствием. - Какой ребенок? Две недели... Пошли, надо идти.
- Подожди-ка!
- Э... э! Не надо!
Но Машу уже поздно было останавливать. Одним движением она стянула с себя противогаз, и тут же в ее сознание ворвались, на мгновение затопив его, десятки ощущений. Запахи, звуки. Тот самый плач, только гораздо отчетливее. Жалобный, полный тоски, боли и страха. Ребенок? Но как?..
Ей ли было не знать, что дети погибали первыми. И дело было даже не в низкой сопротивляемости организма, а в том, что их жизненно важные органы находились ближе к уровню земли. А значит, и ближе к выпавшим на нее радиоактивным осадкам.
Когда она смотрела на маленькие трупики, ей мучительно хотелось, чтобы к ней в руки попался тот, кто это начал. Расчленять его скальпелем - только медленно, очень медленно.
В этот момент крик раздался снова. Свое решение Чернышева приняла мгновенно.
- Ваня, у тебя же есть ломик? - тронула она за рукав товарища.
Девушка могла поклясться, что звук идет сверху.
Глава 15. Зверь
Это оказалось несложно. Одно движение ломика, и в двери щелкнуло. Развивая успех, Иван чуть подналег на инструмент плечом, расширяя зазор. Дверь расклинилась. Она и была спроектирована так, чтобы снаружи работники соответствующих служб могли открыть ее без особого труда.
Мешая друг другу, оба они рванулись вперед и осветили пространство кабины своими светодиодными фонарями. Когда дрожание двух источников света успокоилось, Чернышева аж присвистнула. Любят же эти нувориши пускать пыль в глаза. Стены, отделанные дорогими породами древесины, зеркало в бронзовой раме. Медные поручни, мозаичный пол под мрамор, черный матовый потолок.
Но это был только фон страшной и странной картины. Только через секунду они заметили скрюченное тело в темном углу. Похоже было, что этот человек умирал не один день. Бедняга сидел вполоборота к ним, прислонившись к панели с кнопками. Его серовато-желтая кожа напоминала выгоревший пергамент; лицо окоченело и отливало все той же желтизной, а широко распахнутые глаза состояли из одних зрачков, похожих на бездонные ямы. Рука судорожно сжимала телефон-'раскладушку', отливавший металлом.
Только сейчас Маша заметила, что ноги мертвеца в мокасинах крокодиловой кожи не касаются пола, а галстук повязан как-то необычно, слишком туго. Наверно, это было непросто - повеситься на тонком шелковом галстуке, пропущенном через поручень, находящийся на уровне пояса. Только полное отчаяние могло подтолкнуть человека к такому выходу.
Выходит, изнутри эти двери без специальных приспособлений невозможно было открыть в принципе. Что ж, тогда ему было от чего отчаяться, попав в эту мышеловку. Потолок в кабине был высоким - два с лишним метра. Не дотянуться, да и не допрыгнуть, если только ты не баскетболист. Но он не умер от удушья. Видимо, пассивная вентиляция в здании продолжала действовать, и воздух поступал в кабину через замаскированную решетку под самым потолком. Его ждала смерть от жажды.
Когда они приблизились к нему вплотную, Маша представила себе, каково это - оказаться в замкнутом пространстве, в полной темноте, полностью отрезанным от внешнего мира, и не знать, что же происходит с этим миром за стенами кабинки. Все равно, что быть заживо погребенным. Тут впору умереть не от обезвоживания, а от шока. С ней, подумала девушка, именно так и случилось бы.
И в этот момент плач раздался снова. Теперь Чернышева сумела точно локализовать его источник. Им была лестничная площадка, но не второго этажа, а третьего или даже выше.
- Ваня, чего застыл? - позвала она товарища. - Подсади, блин!
Через полминуты Чернышева уже стояла на крыше лифта, глядя на упрятанную в нишу металлическую лестницу, предназначенную для работников коммунальных служб. Выглядела она прочной, но кто знает?
Воздух тут был спертым и до сих пор сохранил в себе запах гари. От поднявшейся пыли щипало нос и хотелось чихнуть.
- А-а-п-ч-хи! - не сумела сдержаться девушка и тут же неловким движением ноги задела крышку люка.
Тот захлопнулся с громким хлопком, и шахта лифта сразу стала темным склепом, где не было другого света кроме ее налобного фонарика. Маша встала на первую ступеньку и посмотрела себе под ноги. Внизу, гораздо ниже уровня первого этажа, виднелось темное дно подвала или подземного гаража. Но ей туда было не надо. Вверх можно было и не смотреть. Лестница тянулась, насколько хватало глаз, исчезая во тьме. Она казалась достаточно прочной, чтобы выдержать человека ее массы, но слабо скрипнула, когда девушка поставила ногу на вторую ступеньку.
Маша знала, что может вернуться в любой момент и никто ее за это не осудит. Эта мысль согревала ее, и в то же время казалась подлой и трусливой. Она решила не отступать.
Раньше ей такое не приснилось бы и в страшном сне. Неизвестно какая высота, скользкие ступеньки. Руки в резиновых перчатках напоминали клешни. Даже рюкзак не хватило ума внизу оставить. При свете дня Маша вряд ли решилась бы на эту авантюру, но в полумраке было не так страшно.
Подъем длился целую вечность. В темном однообразии шахты лифта сознанию было не за что зацепиться, и даже постоянное напряжение рук и преставление ног не могло внушить ему, что движение продолжается. Когда девушка шевелила головой, луч фонарика отражался от гладких металлических стенок, плясал вокруг двух туго натянутых тросов толщиной с детскую руку.
Чернышевой уже начинало казаться, что она висит на одном месте, когда пятно света выхватило из темноты четко прорисованную цифру четыре. Значит, закрытые заслонки на втором и третьем она проскочила, даже не заметив. Впрочем, в любом случае она не сумела бы открыть их на весу, практически на ощупь. У нее не было ни нужной силы, ни сноровки.
Она тихо выругалась. Все это с самого начала было затеей, обреченной на провал. Должен был лезть Иван... если бы только она сумела его подсадить. Чернышева уже хотела бросить все и спускаться, когда на расстоянии вытянутой руки перед ней показалось черное отверстие, из которого тянуло холодом. И цифра пять.
Дверца была открыта лишь наполовину. Ее тоже заклинило, но просвет оказался достаточно широким, чтобы человек Машиных габаритов мог проскользнуть внутрь. Иван, который ждал ее на том же месте, все это время напрягал слух, надеясь услышать хоть что-нибудь. Он нервничал, но не мог уловить ничего, кроме шума ветра за разбитым окном. Свой собственный противогаз он тоже снял. Внезапно у него в кармане раздался сигнал зуммера. Только теперь он вспомнил, что в суматохе они с Машей не оповестили остальных о том, что найден способ подняться на другие этажи. Хотя стоило ли оно того? Почему-то сам он не рвался туда. Мало ли что...
- Маша, спускайтесь, - ожила переносная 'Моторола', которую Чернышева оставила Ивану, отправляясь в неизвестность. - Стоянка отменяется!
Рации имели при себе только командир звена и она.
Когда Иван изложил Ефремову причину отсутствия старшей сандружинницы, тот пару секунд молчал, а потом выпалил:
- Ребенок?! Вы там что, обкурились? Ладно, разбор полетов потом. Стой, жди ее и смотри в оба, оружие наготове держи.
- А что случилось?
- Тут во второй квартире кровищи как на мясокомбинате. Кого-то зарубили, а потом волокли через все комнаты. И, похоже, не одного.
- Так может, это в первый день... - предположил Иван.
- Не умничай, судмедэксперт хренов, - оборвала его рация. - Кровь свежая. Короче, у вас пять минут, чтоб собрать манатки и выйти к нам во двор.
'По истечении этого срока вы считаетесь погибшими при исполнении', - мысленно закончил фразу парень. Хотя, конечно, такого не бывало. Своих у них не бросали.
Милости прошу к нашему шалашу.
Входная дверь была открыта. Зато запертой оказалась та, что вела из прихожей в глубину апартаментов. Но это уже была не проблема. Стекло в ней было выбито, Чернышева просунула руку и нащупала задвижку. Миновав великолепный коридор, девушка оказалась в комнате, которую у них в семье назвали бы залой.
- Кучеряво живете! - пробормотала она, разглядывая мебель и огромный, во всю стену, плазменный экран.
Всюду была черная копоть, но даже сквозь нее проглядывала былая роскошь обстановки. И тут из-под большого кожаного дивана донесся громкий писк.
Вот дура набитая. Как же она сразу не догадалась?
- Кыс-кыс-кыс, - позвала Маша, садясь рядом на корточки и наклоняясь вперед. - Иди сюда, моя радость. Да не бойся, не съем я тебя.
Животное, судя по всему, не верило, и вылезать не торопилось. Незнакомое человеческое существо не внушало ему доверия. К тому же луч налобного фонаря девушки бил ему прямо в мордочку. От всего этого маленький комочек шерсти забился еще дальше, в самый угол, и оттуда на Машеньку смотрели желтые глазищи, полные дикого ужаса.
Когда она протянула руку, тот ощетинился и зашипел.
'Ох ты, какой грозный. Ну, не хочешь по-хорошему...'
У нее не оставалось времени миндальничать с ним, но и бросать его здесь было не по-людски. Девушка принялась шуровать рукой под диваном. Через пару секунд тощее как скелет существо стрелой метнулось прочь и тут же попало в рюкзак, распахнутый на его пути. Вжикнула молния, и безымянный котенок стал пленником Марии Чернышевой.
Он тут же начал отчаянно царапаться, но его коготки только скользили по плотному прорезиненному материалу рюкзака, который было не просто разрезать и ножницами. Судя по размеру, котенок был не старше трех месяцев от роду. А вот насчет породы сомнений быть не могло - шерсти он не имел, уши торчали как локаторы. Это был сфинкс. Только окрас его нельзя было определить, настолько он был выпачкан в копоти и саже.
- Кончай пищать, - она продела руки в лямки и закинула рюкзак за спину. - Будешь хорошо себя вести, придем домой, дам чего-нибудь вкусненького. А будешь плохо - отдам самого на пищеблок.
Строго говоря, проносить животных на территорию убежища строго воспрещалось по санитарным соображениям. Это было черным по белому написано во всех нормативных документах. Тех, кто после рева сирены поспешил к подземному переходу, взяв с собой кроме паспорта и денег еще и домашних любимцев, ждало разочарование. Четвероногих друзей пришлось оставить за бортом Ноева ковчега - на входе в туннель солдаты бесцеремонно отбирали их у владельцев, не обращая внимания на уговоры. До них ли тут? Самых упорных, не желающих расставаться с хвостатыми 'членами семьи', никто вниз силой не загонял.
Их право.
По рассказам одного срочника, стоявшего тогда в оцеплении, Маша знала, что после того как поток желающих укрыться иссяк, на автостоянке поодаль остались два десятка кошек и почти столько же собак. Некоторых люди привязали, других просто оставили за высоким забором паркинга. Этим повезло чуть больше. Одного здоровенного дога пришлось пристрелить, когда он увязался за хозяевами вниз и никак не хотел уходить. Но большинство вело себя смирно до самого последнего момента, когда ручная сирена стихла и сами бойцы начали спускаться в подземный переход. Тогда, словно почувствовав приближение конца, вся орава разразились душераздирающим лаем. Говорили, что он не смолкал, пока не задраили наружную дверь.
Через сутки с лишним, когда первая разведгруппа покинула убежище, чтобы обследовать окрестности, на стоянке не было никого. Чернышева не сомневалась, что даже если кому-то из зверей инстинкт и подсказал спрятаться за мгновения до вспышки, то судьба их была незавидной. Потеряв своих хозяев в водовороте катастрофы, они вряд ли имели шансы протянуть сутки. Даже притом, что радиация почти на всех млекопитающих действует в три- четыре раза слабее, чем на людей.
За эти дни многое изменилось. Теперь у администрации хватало других забот, помимо недопущения в убежище представителей фауны. Чего стоили одни только паникеры и жалобщики. Первых удалось обуздать, только припугнув расстрелом или изгнанием, со вторыми приходилось поступать не менее жестко. Их лечили направлением на самые тяжелые и грязные работы как в самом бункере, так и в подземном переходе над ним, который спешно переоборудовался в дополнительные жилые секции. Оптимизма после восьми часов с лопатой в обнимку прибавлялось у любого, а нехорошие мысли уносились вместе с пролитым потом.
Всего же остального недоставало - добровольцев, имеющих хоть какой-то опыт, врачей, медикаментов, койко-мест, чистой воды, калорийной еды, даже несчастных матрасов и одеял. Почти все в убежище спали на голых деревянных лавках и нарах, а самые невезучие - прямо на полу, на подстилке из картонных коробок и газет, укрываясь чем придется. Но сильнее всего не хватало надежды. Их настоящее было ужасным, а будущее рисовалось в таких тонах, что волей-неволей приходилось жить одним днем и не думать о том, что будет завтра.
Солдаты и добровольцы валились с ног от усталости, а начальство не могло находиться всюду одновременно. Поэтому тех, кто появился в подземелье уже после, никто всерьез не досматривал - считали по головам да фамилии записывали. К тому времени в убежище при желании можно было провести кого угодно. Администрация в лице зама коменданта по общим вопросам Демьянова махнула рукой: 'Ведите хоть целый зоопарк, только кормите сами'.
Но желающих делить скудный паек даже с самыми близкими существами оказалось немного, и теперь во всех комнатах набралось бы от силы пять кошек и пара собак, из которых ни одну нельзя было назвать крупной. Хозяева все время держали их при себе, не выпуская в коридор, и запаха от них не было. Как думаете, кем будет пахнуть в тесном плохо проветриваемом помещении - пятью тысячами человек или двумя собачонками?
Такая привязанность была за пределами Машиного понимания, хотя сама она не могла себя назвать человеком равнодушным. В кошках ее отталкивал некомпанейский характер, но собаки у них дома не переводились, сколько она себя помнила. Но до них ли тут, черт возьми, когда такое творится?
Для Чернышевой даже человеческая жизнь никогда не была абсолютной ценностью, и все же ее она ставила несколько выше, чем жизни других живых существ. Но не на порядок, а на несколько пунктов.
Иногда ее мысли возвращались к тем, кто остался наверху и разделил судьбу своих питомцев. Конечно, вряд ли дело в романтическом принципе 'Мы в ответе за тех, кого приручили', из-за которого-де люди добровольно выбрали смерть. Они просто недооценили опасность. Так почему же так муторно становится от таких мыслей на душе?
Девушка обыскала просторную кухню, оборудованную всеми нужными и ненужными достижениями технической мысли. Огромный холодильник разочаровал ее пустотой. Только в просторном морозильнике сиротливо лежало мясо в целлофановом пакете, килограмма полтора. Все бы хорошо, но оно источало запах, который говорил о происходящих в нем бактериальных процессах. В убежище его могли бы обрезать с краев, вымочить в уксусе да и бухнуть в котел, поперчив посильнее, чтобы отбить амбре. Но Маша себя уважала и не собиралась набивать желудок тухлятиной. Уж кто-кто, а она о возможных последствиях была осведомлена. Даже коту она достанет что-нибудь получше.
Больше на кухне не оказалось ничего интересного. Даже в мини-баре - вот как жили, сволочи! - было шаром покати. Видимо, покидая дом, хозяева забрали с собой все съестное и горячительное и все мало-мальски ценное. Чертовы буржуи. Или нет... как-то не складывается. Если у них было время забрать туалетные принадлежности из ванной, то почему забыли котика? И почему в комнатах такой разгром, будто Мамай прошел? Телевизор раскурочили, все раскидали. И следы грязные вокруг. А... ну, конечно. Мешочники прошлись. Знаем такую породу.
Наверно, дверь с кодовым замком на первом этаже сначала была открыта. Стервятники беспрепятственно проникли в здание, перевернули его вверх дном, а, уходя, случайно захлопнули хитрую штуковину, которую теперь было не открыть без автогена.
Сучьи ублюдки. Вон как все перерыли, да еще нагадили в коридоре. Подчистую подмели, ничего не пропустили. Расстреливать таких уродов мало.
Нет, кое-что они все-таки забыли. В шкафу отыскался целый блок хороших сигарет, оставленный хозяевами и пропущенный стервятниками. Было ихнее - стало нашенское.
Это была бесценная находка. Настоящий дефицит, учитывая то, как быстро расходовались сигареты. Мужская половина убежища дымила почти поголовно. Уж здесь Демьянову и его распорядку пришлось уступить. Зная, что бороться с пагубной привычкой бесполезно, Сергей Борисович поступил мудро и локализовал ее, объявив общественной курилкой один из шлюзов-'предбанников'.
Посему сигареты - такая же твердая валюта, как спирт. Даже лучше, ведь за попытку сбыть его можно было нарваться на любые санкции, в зависимости от настроения майора. Тот не одобрял спаивание подчиненных, да и простых укрываемых тоже. А вот из-за сигарет еще никому не попадало. Кроме того, они не относились к списку вещей, которые запрещалось иметь в личном пользовании. Личный запас продуктов нельзя было создавать, они сдавались подчистую и без всякого вознаграждения, а вот сигарет - пожалуйста.
Пора было возвращаться. Чернышева глянула на часы. Вся ее вылазка заняла десять минут, но все же незачем было в очередной раз испытывать терпение спутников. Оставалось проверить одну теорию.
Маше не хотелось спускаться тем же путем. Вряд ли, думала она, изнутри эти чертовы двери нельзя открыть без карточки. Кому нужен такой геморрой? Там должна быть кнопка, как на обычных дверях с домофонами. Заодно она окажет услугу всему звену, открыв им путь к любым апартаментам в здании.
Проходя по коридору, напоминавшему гостиничный, в сторону лестничной площадки, Чернышева в последний раз оглянулась и вздрогнула, чуть не подпрыгнув на месте. В дверях ближайшей квартиры возвышался темный силуэт.
Пока девушка стояла, онемев, и пыталась унять колотящееся о ребра сердце, человек сделал шаг вперед и вышел из тени. Фигура загородила собой широкий проем, и Маша получила возможность разглядеть его, о чем тут же пожалела.
С высоты своего роста на нее взирал монстр. Он был здоровенным - под два метра. На нем были спортивные штаны, костюм 'Адидас' и кроссовки с оплавленными до черноты подошвами. Пустые, лишенные выражения глаза незнакомца смотрели сквозь нее так, будто он не замечал ее присутствия. Внезапно в горле у него забулькало, и вместе с лающим кашлем чудовище сплюнуло себе под ноги кровавым комком.
- Эй... - нарушила молчание Чернышева, - Вам помочь?
В конкурсе на самый глупый вопрос она заняла бы первое место.
'Если он сделает еще шаг в мою сторону, я побегу', - решила она.
Может, он и не был опасен, но от одного его взгляда у нее по коже поползли мурашки. Девушка пятилась к лифту, уже чувствуя, что может не успеть.
Ему не нужна была помощь. Последнему, кто пытался ему помочь, он размозжил голову дубовой дверью. После этого были и другие... Теперь он умирал сам, но всех, кто встречался на пути, по-прежнему пытался забрать с собой.
Не чувствуя ни голода, ни усталости, человек догадывался, что его дни сочтены, а холод, который постепенно разливается по телу, означает смерть.
Холод пришел не сразу. В первые дни был жар. Сначала обжигающий жар снаружи. Потом глухой и давящий жар изнутри - с ударами молоточков в ушах, с бесконечной рвотой и ломотой. Но не жар был страшен. Вместе с ним пришла боль, поселившись в голове и начав грызть лицо, как голодный волк.
Затем жар перестал ощущаться, а молоточки смолкли. Осталась только боль, не стихающая ни на минуту, рвущая тело когтями. Настал момент, когда человек попытался сорвать ее с себя вместе с кожей, но это было бесполезно - она впивалась еще сильнее и в отместку начинала жрать его с удвоенной силой.