Кто начнет истолковывать эти формы, соображать, что они «значат», тот поступит неправильно, мои дорогие друзья. Тогда он окажется приблизительно в положении того, кто символически, аллегорически истолковывает древние мифы и предания и верит, что тем самым он занимается теософией. Нет, человек, который истолковывает мифы и предания и хотел бы точно так же истолковывать внешние формы нашего здания, может быть очень смышленым и остроумным, но все равно уподобится тому, кто хотел бы заглянуть под подбородок, чтобы истолковывать символику нашей гортани. Мы учимся прислушиваться, понимать речь богов не посредством того, что нашим человеческим рассудком впадаем в балагурство, истолковывая мифы и предания или же символически, аллегорически истолковывая художественные формы нашего здания; мы начинаем понимать язык богов, когда полны желания и воли понять его своим сердцем. Это должно стать в нас живым, и тогда мы ощутим: «Здесь сидишь ты, и духи Вселенной гласят тебе!» Если мы научимся оживлять в себе это ощущение, призывающее душу найти путь туда, откуда приходит речь духов, тогда мы направим взор туда, где стены «пробиты» окнами с витражами. И там, где благодаря окнам, эти стены пробиты, нам будет явлено, что живет в человеке, когда он сознательно или бессознательно вступает на путь, ведущий от физического мира к духовному.
В этих словах, мои дорогие друзья, я позволил себе высказать то, что хотел предложить вашим сердцам и душам сегодня, когда мы передаем этот дом заботе и старательной работе нашего друга Рихтера и его сотоварищей. Да воспримут они это, проникнутые святостью своей задачи, той святостью, о которой только что было сказано. Поэтому я посмею сказать: там, на холме, в основном здании, мы работаем прежде всего над тем, чтобы показать ищущему человеку, посредством каких органов речи могут гласить к нему боги. Но тогда у нас должно возникнуть священное требование отыскать пути, тропы, ведущие в область этих духов. А то, что будет выработано в этих помещениях нашим другом Рихтером и его сотоварищами, затем будет перенесено на холм и вставлено в оконные проемы, пробитые в стенах нашего здания; и это подвигнет души тех, кто соберется в нашем здании на холме, и укажет им путь, тропу к Духу.
|
|
Да будет это священное настроение править в этих помещениях, чтобы, так сказать, каждый штрих на стекле выполнялся с сознанием этого ощущения и чтобы исполнителю думалось: «Я призван здесь к исполнению образов, что поведут души, прислушивающиеся там, наверху (в Bau), через пространства в области духов. Действуя светотенью красок витражей благодаря создаваемым мною образам, я оживляю ощущения в душах этих людей, намечаю им путь туда, откуда гласят духовные миры через формы нашего здания, через его внутренние формы». Пусть возникающие затруднения еще велики, пусть кое-что из поволенного нами совсем не удастся, а кое-что удастся исполнить совсем несовершенно, все же великой помощью в том, чтобы это удалось, будет служить ощущение, о котором я только что сказал, если оно будет править здесь, в этих помещениях.
Мое дело состояло не в том, мои дорогие друзья, чтобы сегодняшним вечером сообщить вам разные разности, помогающие понять художественное творчество; но мое дело было в том, чтобы из моего сердца могло перейти в ваши сердца нечто от ощущения, которым я хотел бы пронизать ваши живые души и сердца, нечто от ощущения святости работы, производимой ради того, чем должно стать наше здание. Лучше, чем словами, друзья, освящаем мы эту мастерскую, ибо она должна стать мастерской, если, покинув ее, мы сосредоточим все силы нашего сердца на любви к людям и духовному миру, чтобы посредством того, что делается в этих помещениях, будет воодушевлено обращением к этому Духу, которого я хотел бы призвать этими словами в сегодняшний вечер, если все, что будет создано на том холме, преисполнится Духом Любви, который одновременно является всегда Духом истинной художественности, вот тогда с этого холма, из того, что возвышается на нем, излучится на Землю Дух мира, Дух гармонии, Дух любви. Тогда окажется возможным появление последователей того, что создано на этом холме, и чтобы в земном мире были освящены многие центры такого духовно-земного мира, такой духовно-земной гармонии, такой духовно-земной любви. Да сможем мы постигнуть в таком настроении мира, гармонии и любви живую суть нашего произведения, чтобы нам самим оно явилось как нечто живое, произросшее из Духа Бытия, и стало бы органом речи для Духа и неким путеводителем к Духу, тогда как прежде были постройки, служившие жилищем для того или иного бога, а затем - обителью для общины. Бог обитал в греческом храме, общины верующих жили вместе со своим Духом в романских, готических церквях, но гласить духовный мир должен через постройки будущего. Дом земных сил и земных форм открылся нам при взгляде на развитие человечества; дом совместного бытия человеческой души с духовным миром видели мы в течение духовного развития Земли. Дом Речи, гласящее здание, живое здание во всех своих формах и стенах, мои дорогие друзья, да будет дозволено нам возвести в любви к истинному искусству и также в любви к истинной духовности, а также в любви ко всем людям!
|
|
|
|
НОВАЯ АРХИТЕКТУРНАЯ МЫСЛЬ
ТРЕТЬЯ ЛЕКЦИЯ
Дорнах, 28 июня 1914 года
Мои дорогие друзья! Я думаю, что будет очень хорошо, если мы в ходе завершения нашего здания попытаемся все больше и больше проникнуться его смыслом. Мы ведь уже начали это посредством двух предыдущих рассмотрений и попытаемся, насколько это удастся, в ближайшее время путем дальнейших рассмотрений стать в некоторой степени одним целым с тем, что должно здесь возникнуть.
Прежде всего я хотел бы напомнить вам об одном замечании, которое я сделал в связи с открытием дома, предназначенного для изготовления витражей к нашему зданию. Это замечание относится к развитию архитектурной мысли, архитектурных художественных представлений. Я хочу совсем кратко обобщить то, что тогда было лишь намечено.
О греческом храме было сказано, что он образовывал в некотором роде единство с окружающим ландшафтом, был включен в тот или иной ландшафт, и этот ландшафт, так сказать, срастался с храмом; ничто не пребывало внутри этого храма как «жилища бога» кроме духовного присутствия бога, а физически там ставилось его изображение. И существенное в композиции форм храма основывалось на том, что каждый человек, живущий вблизи храма, в своих повседневных заботах знал, что внутри этой области, где он выполняет ту или иную работу, он находится не наедине с Землею, но существует вместе с духовным миром. И знамением того, что люди, просто живя на Земле, вместе с тем были связаны с духовным миром, был факт, что в их окружении, внутри ландшафта наподобие алтаря стоял храм.
Затем мы видим, что известный прогресс в развитии архитектурно-художественной мысли состоял в том, что христианское зодчество отделило церковную постройку от окружающего ландшафта, так что повседневность и то возвышенное настроение, с каким человек обращается к Духу, становятся двумя самостоятельными переживаниями. Таким образом, христианские церковные постройки, собственно, уже не были едины с окружающим ландшафтом, но поскольку теперь они служат Духу обособленно от ландшафта, то это выражается следующим образом. «Если люди должны подняться к Духу, то им надо вырваться из повседневности, им надо собираться в обособленных местах и вступать тут в единение с Духом». Поэтому христианская постройка больше не могла быть тем, чем было греческое, а также еще и римское здание; христианская церковь стала сама в себе двоякой: помещением для общины и обособленным помещением для алтаря и священников. Человек вырвался из повседневности, вступил на почву, где он почувствовал себя взирающим ввысь к Духу, и навстречу ему через устройство церковного алтаря приходит Дух.
Это прогрессивное развитие архитектурной мысли позволило, само собой разумеется, преобразовать старые греческие архитектурные формы, которые произошли из чисто статических и динамических закономерностей пространства и силы тяжести, как я уже указал, в те формы, которые в определенной степени соответствовали обособлению общины от окружающего ландшафта.
Обратившись потом к готическому собору, мы имеем дальнейшую форму архитектурной мысли. Тут перед нами стремление общины ввести в храм не только личность отдельного человека, но внести туда также и его работу; и это выражается в формах готической архитектуры. Люди словно чувствуют, что сделанное ими в окружающем мире вносится в художественные архитектурные формы и будто молитва благоговейно сложенных рук вздымается к духовному.
Мною было сказано, что действительный прогресс в области архитектурной мысли должен снова произойти в наше время и что может совершиться только благодаря тому, что приближение к духовному, которое все больше происходило при переходе от греческой архитектурной мысли к готической, постепенно превратится в единение с Духом. То есть здание, которое отныне будет посвящено совместной жизни людей с Духом, само должно будет являть внутреннюю общность его формы с духовным. Тогда, если не мыслить все это лишь абстрактно, а охватить всем своим чувствованием, всей душой, можно сказать: «Все, что вместе с духовной наукой вступает в жизнь нашего душевного существа, опять становится жизнью в формах, которые мы воздвигаем. Тут, словно спустившись к человеку, свободно проявляется Дух».
В то время как греки ставили храм в ландшафте подобно алтарю, будущее (да и современность) - поскольку мы работаем, творим в нашем здании исходя из этого будущего - вводит внутрь ландшафта сам Дух в необходимой для его выражения форме. Само собой разумеется, то, что Дух выражает в своих формах, должно передавать, как я уже неоднократно указывал, нечто подобное речи богов, гласящих к человеку современности. Но для этого необходимо, мои дорогие друзья, чтобы мы постарались понять Дух, обнаруживающийся в творимых им формах. В последний раз, чтобы понять греческий храм, мы попытались уяснить себе, можно сказать, чисто физические свойства пространства и силы тяжести. Но Дух не является только мастером механики и динамики и обнаруживает себя не только в пространственных и силовых взаимоотношениях; Дух является живым, и следствием этого оказывается то, что его выражение в нашем здании тоже будет живым, по-настоящему живым. То, что я хочу этим сказать, нам не удастся понять, истолковывая Дух символическим образом, но можно понять это лишь тогда, когда мы начнем чувствовать формы действительно живыми, ощущая их как органы некой речи из духовного.
Могут ли формы гласить из духовного мира? Формы могут многое провозгласить из духовного мира. Возьмем одну мысль, которая нам как раз особенно близка, ибо она, с одной стороны, есть выражение высшего начала, а, с другой стороны, в своей люциферической чеканке она погружается в самое низшее: мысль о «я», мысль о самости.
Ведь нельзя отрицать, что в отношении слов «я», «наша самость» человек, собственно, не может особенно много помыслить. В истории человечества должны будут пройти еще некоторые эпохи, прежде чем в душе будет оживать вполне сознательное представление при произнесении слова «я» или слова «сам». Но самость, наличие «я» можно ощутить в определенной форме; и, когда от чисто математического значения этой формы приходят к ее прочувствованию, тогда наличие «я», самости ощущают в правильном, совершенном круге. Чувствовать круг - значит чувствовать самость. Чувствовать круг в плоскости, чувствовать шар в пространстве - значит чувствовать самость, чувствовать «я». Когда вы уясните себе это, тогда вы легко поймете дальнейшее. Когда вы уясните себе, что, по сути, действительно живо ощущающий человек, оказавшись перед кругом, чувствует вздымающееся в его душе чувство «я», чувство самого себя; таким образом, когда он видит круг, окружность, или хотя бы только часть ее, или же небольшую часть шаровой оболочки, он чувствует, что это указывает на «чувствование-себя- самостоятельным». И, когда человек чувствует такое, он научается жить в тех или иных формах. И для живого переживания характерно умение жить в формах. Теперь, когда вы примите это во внимание, вам будет легче перейти к дальнейшему.
Когда я нарисовал окружность вот так, то она никак не расчленена [1]. Но она может быть расчленена двояким образом: вот одно характерное расчленение [2], а вот другое [3].
Обе последние формы являются, собственно, всего лишь расчлененным кругом. Что означают собой эти расчленения? Вот это расчленение [2] означает, что «я», самость вступает во взаимоотношения с внешним миром. Когда мы видим чистый круг, просто чистый круг, тогда мы можем иметь чувство, что весь остальной мир не существует, а есть только то, что заключается в этом круге. Когда же мы рассматриваем расчлененный круг, тогда у нас больше нет чувства, что в мире есть единственно то, что выражено посредством чистого круга. Расчленение круговой линии выражает борьбу, взаимоотношение с внешним миром. И характерно, что человек, вживающийся таким образом в расчлененный круг [2], ощущает: душа, внутреннее начало здесь проявлено сильнее, чем внешнее. А при зигзагообразно расчлененном круге [3] он ощущает: тут вклинилось внешнее и оно сильнее, чем то, что находится в круге. И, если проходишь через какой-нибудь интерьер, который имеет участки круговых линий или шаровых поверхностей, и при этом замечаешь это членение, тогда можно, просто следуя за линиями, пережить зигзагообразную линию следующим образом: «Ах, здесь побеждает внешнее!» А при волнистой линии: «Ах, здесь побеждает внутреннее!» И наша душа начинает сопереживать ту или иную форму. Мы не просто глядим, но у нас в душе возникает живое, то вздымающееся, то спадающее чувство: «преодоление и вторжение» или «преодоление и победа»; то есть наша душа достигает жизненности, она живет вместе с той или иной формой. И это единение с формой, это сопереживание формы есть сущность художественного ощущения.
Но мы можем пойти дальше. Представьте себе не такое простое членение формы, как было раньше, но такое [4]:
То есть эта форма движется в определенном направлении, и она исполнена действий. Мои дорогие друзья, кто хоть немного вживается в такую форму, у того возникает непосредственное чувство, что она не покоится, что она движется. Так характеристику происходящего движения мы находим в самих формах.
Здесь я самым простым образом нарисовал нечто такое, что вы найдете в более сложном виде в нашем здании, но найдете там также вполне определенное единство. Представьте себе, что вы вошли через западный портал и прошли через вестибюль дальше, тогда внутри здания вы встречаетесь с формами, которые при полном их ощущении вызывают чувство, что все это в целом движется с запада на восток. Это выражено в формах нашего здания. Войдя в него с запада, вы переживаете это идеально в мыслях, ощущая следующее: «Теперь я нахожусь в повозке, которая доставляет меня к духовному востоку». И в этом смысл рельефных членений, что они воспринимаются нами не просто как неживые динамические или механические формы, но мы словно вступили в некую «повозку», «коляску», которая везет нас дальше. Само собой разумеется, что это происходит духовно; внутри нашего здания мы, не правда ли, остаемся на месте, но духовно, в переживании мы движемся дальше.
Отсюда усмотрите вы, что весь основной характер форм здесь иной, чем основной характер тех форм, которые были описаны мною как свойственные трем прошлым ступеням развития архитектурного мышления. Архитектурное мышление было доселе мышлением статического, безжизненного, механического подхода; но вот архитектурное мышление начинает становиться мышлением гласящим, мышлением внутренне подвижных форм, влекущих нас вместе с собой вперед. И это должно стать новым во всем мышлении. Этому должна соответствовать основная форма. Как же она должна соответствовать этому?
Я уже сказал, мои дорогие друзья, что самость, «я», по сути, производит естественное впечатление, а именно впечатление круга или шара. Почему? Потому что простой шар или простой круг являются наиболее обозримой формой, самой обозримой. Что нужно, для того чтобы опознать нечто как круг? Для этого нужна не более чем самая банальная, смею сказать, мысль, которая вообще может существовать, а именно нечто всюду одинаково отстоит от своего центра. Как только представишь себе, вот здесь есть точки, которые всюду одинаково отстоят от своей центральной точки, то имеешь наглядное представление о круге или шаре. Это ведь самое простое, что можно совершить в мышлении. Так что можно сказать: круг как форма является наименее таинственным. Конечно, это соответствует и внешней действительности также; ибо самость, с которой выступает каждое существо от простейшей клетки до сложного человека, производит самое повседневное впечатление, самое простейшее впечатление так же, как впечатление шара, круга является самым простым впечатлением.
Но за всем этим сокрыто нечто глубокое. И я попрошу вас проследить теперь следующий ход мыслей, в которых людям, которые поймут их, смогут открыться исключительные глубины. Видите ли, несколько более сложная форма, чем круг, есть эллипс. Я делаю рисунок, изображая в общем форму эллипса. Для наших целей нам не нужно сейчас точное изображение эллипса, а важно понять кое-что о форме эллипса в целом. Тривиальная простота мышления при переходе от круга к эллипсу недостаточна. Здесь нет больше непосредственного равенства, но в эллипсе все же есть закономерность. И тут я должен попросить, чтобы те из вас, кто занимались геометрией (из любезности предположим, что вы все занимались геометрией, но уже кое-что из нее позабыли), вникли в следующие мысли.
В эллипсе также господствует некая закономерность; подобно тому, как круг имеет закономерное отношение к одной точке, так эллипс имеет закономерное отношение к двум точкам. И если вы возьмете любую точку эллипса, и соедините ее прямыми с двумя особенными точками внутри эллипса, то, конечно, эти линии будут иметь разную длину, но всегда, если вы нарисуете здесь прямую и отложите отрезок от любой точки эллипса до его особой точки, затем возьмете отрезок до его второй особой точки и проделаете то же самое с другой точкой эллипса, то убедитесь, что, сложив эти два отрезка, вы всегда получите одну и ту же длину для данного эллипса. Таким образом, отрезки, отложенные от этих двух особых точек эллипса до любой точки на эллипсе, если их сложить, всегда дадут одну и ту же длину. У круга все настолько просто и наглядно, что нам совсем не нужно думать. Здесь же мы должны складывать. У круга расстояния всех его точек до центральной точки равны, у эллипса же мы должны прибегнуть к операции сложения.
Ну, вы, само собой разумеется, можете сказать: «Да, но я вовсе ничего не складываю, когда вижу эллипс». Складываете тут не вы, но это сложение производит ваше астральное тело, делая бессознательно то, что геометр делает сознательно. Оно фактически есть готовый геометр. Вы не имеете никакого понятия о том, что знает астральное тело. Ваше астральное тело есть чрезвычайно мудрый геометр, и вам понадобилось бы потрудиться «до седьмого пота» (извините за это выражение, вызванное сегодняшним знойным днем), чтобы извлечь из астрального тела то, что оно знает о геометрии, и внести это в свое сознание. Но там, в подсознании, в астральном теле все это есть; если бы учителя геометрии могли просто «выкачать» это оттуда вместо тех методов, что есть у них сейчас, то тогда не было бы нужды изучать геометрию, все это явилось бы само собой. Итак, мы складываем расстояния от двух точек и получаем всегда одну и ту же длину. И прекрасно находим фигуру эллипса. Что значит это в глубоком смысле? Это значит: мое астральное тело производит сложение и всегда получает одну и ту же сумму. И подумайте однажды о том, что вот вы складываете, не ведая об этом, и каждый раз получаете ту же самую сумму: тогда вы немного порадуетесь. И вы берете еще одну точку на линии эллипса: «О радость - та же самая сумма!» В этом состоит живое сопереживание эллипса.
Таким образом, при восприятии круга переживается наименьшая радость, ибо он легко обозрим, тривиален. При эллипсе переживается уже большая радость, потому что здесь надо быть душевно деятельным. И чем больше надо быть внутренне деятельным, тем больше становишься счастливым. И это с таким трудом дается многим людям, а именно в своей душе, собственно, человек хочет быть деятельным; если же он хочет лениться, так это присутствует только в его сознании. Его астральное тело отличается не просто мудростью, но также и активностью; оно всегда хотело бы быть деятельным.
Существует еще другая линия, которая, впрочем, состоит всегда из двух частей. Почему она состоит из двух симметричных ветвей, это понимают те, кто знают геометрию. Эта линия - гипербола. Гипербола также имеет две точки, являющиеся ее фокусами. От любой ее точки можно опять провести пару отрезков прямых к этим фокусам, к этим двум фокусам. Особенностью является то, что здесь мы не складываем, а вычитаем. И мы всегда получаем одну и ту же величину для данной гиперболы, вычтя из большего отрезка меньший. Это вычитание производит наше астральное тело и радуется, что для любой точки гиперболы всегда получается та же самая разность. В этом внутреннем чувстве равенства разностей наше астральное тело имеет сопереживание возникновения гиперболы.
Итак, в подосновах нашего сознания мы сами являемся математиками и посредством подсознательного вычисления добываем правильную закономерность форм. Мы складываем и вычитаем. Но можем также и умножать. Тогда происходит так, что у нас опять есть два фокуса; умножая друг на друга расстояния до них и получая одно и то же множимое, мы имеем кривую [I], похожую на эллипс, но отличную от него. Эта линия «содержит» умножение внутри себя.
Лемниската имеет в себе уже нечто таинственное. Круг является тривиальным созданием, эллипс - уже сложнее, гипербола - еще сложнее, ибо обыкновенный человек никак не усмотрит в ней единую кривую, хотя и выступающую в виде двух раздельных ветвей. Обыкновенный рассудок подумает, что здесь две отдельные кривые, чего на самом деле нет. Лемниската же таинственна несколько по-другому, и вследствие того способа, как она образуется при помощи умножения, ее форма резко изменяется, будучи такой [I], и такой [II]. Эта линия - линия умножения, лемниската играет большую роль при всех оккультных исследованиях. И она может прийти к линии, которая примет такую форму [III].
Итак, вы видите, что здесь снова две линии, но внутренне есть просто одна линия, и если в астральном теле ее ощущают как одну линию, то знают, что ее форма [Ш] есть лишь специальный случай формы [II]. Но задумайтесь о том, что пересечение исчезает сейчас в четвертом измерении, а вместе с ним и линия (у точки 2) и затем линия возвращается (у точки 3) и входит в физический мир, снова исчезает (у точки 5) и снова появляется (у точки 6).
Благодаря этому она едина, но всегда исчезает в четвертом измерении. Можно сказать, что линия умножения имеет уже три различные формы.
Итак, у нас есть линия сложения, линия вычитания, линия умножения. Кто-нибудь может сказать, что должна быть еще линия деления как четвертого арифметического действия. Тут одно удаление должно было бы делиться на другое удаление, вместо того чтобы подвергнуться сложению, вычитанию или умножению. То есть должно быть возможно, чтобы наше астральное тело зафиксировало две точки и затем еще другие точки. Если оно возьмет большую линию (а), разделит ее малой (b), затем большую (с) снова разделит малой (d) и т. д., то получится линия, а именно круг. И окажется, что все выбранные точки дают при делении равную удаленность от этих двух точек.
То есть:
мы складываем и получаем эллипс;
мы вычитаем и получаем гиперболу;
мы умножаем и получаем кривую Кассини, лемнискату;
мы делим и получаем круг.
И вот у нас есть нечто в высшей степени примечательное. Если мы действительно попытаемся проникнуть в глубины природы, то они выступают перед душой человека совсем замечательным образом. При рассмотрении круга он сперва выступает как вполне банальное создание, как нечто вполне тривиальное; однако и в круге заключено нечто таинственное. Круг может быть понят как результат такого действия деления, при котором все получающиеся частные равны между собой. Итак, круг есть нечто вполне примечательное, самое обыкновенное создание, обозримое с легкостью, и одновременно результат некоего оккультного деления, которое осознается человеком. Это обстоит в точности так, как в человеческом «я»: есть обыкновенное, повседневное «я» и есть исполненное тайны, более высокое «Я», которое покоится в недрах нашей души и которое может быть найдено только тогда, когда исходишь из него и обращаешься к тому миру, с которым оно связано. Это подобно кругу, о котором мы говорим, что «он есть нечто вполне тривиальное, он является простейшей формой», и котором мы скажем также: «Он оказывается результатом такого деления, при котором все частные равны». Так и в самих себе мы имеем двоякое: то, что принадлежит повседневности, что легко обозримо, и то, что постижимо только тогда, когда мы выходим за свои пределы к Космосу, к миру в его целостности, когда мы постигаем его, так сказать, как сложнейший результат великой мировой борьбы, когда действие деления производят Ариман и Люцифер, вследствие чего мы имеем как частное наше наивысшее «Я», если выразить его точно так же.
Части эллипса, части гиперболы вы повсюду найдете в формах нашего здания; но вы найдете там также части лемнискаты как кривой Кассини, и в этом здании ваше астральное тело будет иметь достаточно поводов для соответствующих математических действий. Я хочу упомянуть только об одном: при взгляде на парапет балкона, предназначенного для органа и хора, душа сможет исполнить умножение; пусть она не сознает этого, но в своих глубинах она ощущает эту линию кривой Кассини в обводе парапета хоров. Эта линия многократно встречается в нашем здании.
После того что сейчас я сообщил вам о двойном значении круга, естественно, хочется сказать: «Я вхожу в наше здание с запада и ощущаю себя охваченным кругом стен, завершенных наверху круглым куполом, это я просто обозреваю; это есть образ человеческого «я», самости (Selbst). Но когда я смотрю на восток - в пристройку, то она не сразу становится понятной мне». Но чувствуешь, что она исполнена тайны. Это происходит оттого, что она той же круглой формы, но ее надо представить как результат некоего деления, и лишь внешне она подобна форме Большого зала. Итак, перед нами явлены: круг и круг. Но один круг приспособлен к повседневности и соответствует ей, и есть другой круг, который находится в связи со всем Космосом, со всем миром. Как поистине мы несем в себе обыкновенное низшее «я» и высшее «Я», образующие все же некое единство, так поистине наше здание должно стать двойным. Благодаря этому оно выражает в своей форме - не символически, но в самой форме - двойную природу человека. И при распахнутом занавесе Малого зала можно ощутить наше здание как образ человека не только такого, каков он в повседневной жизни, но человека в целом. И это имеет место, потому что, как было сказано, формы выражают движение с запада на восток; и непосредственно в форме выражается ход обыкновенного «я» к более высокому «Я».
Все эти вещи, о которых я сейчас сказал, действительно могут ощущаться в формах нашего здания. И когда однажды будет завершено здание этого рода, тогда обнаружится, как могут прийти к выражению духовные формы природы, а также высший духовный мир соответствующим природе и Духу способом. Наше здание не дано понять тому, кто начнет мудрствовать, и всячески измышлять, но откроется пониманию того, кто живо почувствует его, кто почувствует развитие форм и бытие форм. Поэтому я не хочу говорить о нашем здании в образных выражениях, но говорю о том, как оно возникло, как действительно в наше здание влилась духовная сущность форм и движения. Если бы тут кто-нибудь начал просто мудрствовать, то, обозрев наше здание изнутри, он, пожалуй, бы сказал: «Да, два купола, два круглых зала, как низшее «я» и более высокое «Я»; низшее «я», более высокое «Я» и, стало быть, их единство». Это могло бы быть даже изящным умозрением, но имело бы не больше ценности, чем высказывание: «Вот в драмах-мистериях Мария и Томазий суть, собственно, одна единая сущность». Кто так говорит, тот мудрствует, предается абстрактным рассуждениям. Ибо единство заключается в живом становлении. Само собой разумеется, что жизненные силы становления могут произвести и Марию, и Томазия, но только посредством дифференциации. И даже при наличии сходства истинный оккультист будет искать многообразия, тогда как это было бы дурным оккультизмом - желать свести многообразие к какому-либо единству. Примером этого является круг. Круг не есть лишь просто круг; но круг - это прежде всего самая простая кривая, все точки которой одинаково отстоят от ее центра, но круг одновременно есть также результат некоего действия деления. И тут перед нами выступает то, что является единством во внешнем мире и становится сложным в духовном смысле.
Такие замечания о нашем здании я хотел бы сделать сейчас; другие замечания мы еще сделаем, когда представится другой случай поговорить об этом здании как таковом. Теперь же я хотел бы провести перед вашими душами пару иных рассмотрений с другой стороны.