В начале 5-й главы мы говорили, что для изучения "чего-либо" необходимо прежде всего суметь это "что-то" увидеть. Социологическая традиция в буквальном смысле вся вытекает из своего научного притязания на подобное видение и полагает, что все объективное знание строится на возможности разума объективно понимать действительность.
Сегодня подобный подход не представляется настолько беспроблемным, как это может показаться на первый взгляд. Что значит "увидеть нечто", если речь идет о человеке? Если окружающий мир воспринимается как непрерывный поток "объективных впечатлений", бессвязный и бессмысленный? Нет, его понимают как мир уже структурированный, состоящий из образов, т.е. целое придает смысл и значение отдельным частям. Это означает, что всегда производится определенный отбор из всего потока впечатлений, получаемых человеком. Собственно говоря, никто не может утверждать, что он видит действительность такой, какова она есть на самом деле. Она всегда рассматривается как находящаяся в определенном отношении к тому, кто ее рассматривает. "Рассматривать" реальность поэтому означает непрерывно расшифровывать, объяснять ее, сознательно или бессознательно стремиться ее понять. Это двоякое значение слова "рассматривать" сохраняется в английском выражении "I see", которое означает и "я вижу", и "я понимаю". Это понимание не что иное, как способность человека выбирать: продолжать ли стремиться дальше или остановиться на достигнутом? Это часть человеческого экзистенциального отношения к миру. Главный способ понять окружающий нас мир - это объяснить его. При этом подразумевается, что действительность, или, в некоторых случаях, часть ее, состоит из вещей, связанных друг с другом каузально или функционально. Но существует и другой способ понимания, основанный на уникальной возможности человека внутренне соотносить себя с какими-либо явлениями или предметами окружающего мира.
Особый случай - когда соотносят себя с собой же, при этом приходится оперировать понятиями, не вытекающими непосредственно из "объективного наблюдения", и нужно стремиться понять их значение. Следовательно, исследователь должен занимать активную позицию, создавать свое собственное понимание в себе самом. Таким образом, данный тип познания содержит в себе изрядную долю субъективности, даже если исследователь об этом не знает и считает мир вполне определенным, предполагая, что он всегда должен воздействовать на наблюдателя именно так. Такой взгляд на проблему приобретает особую важность, когда мы приступаем к изучению общества. То, что при более абстрактном подходе представлялось в виде объективной картины, теперь, на более низком уровне абстракции, может выглядеть как рисунок, созданный людьми и благодаря им наполненный смыслом. Изучить эту картину означает попытаться извлечь ее первоначальное содержание.
Без понимания этих первичных значений невозможно понять человеческие действия и поступки, создающие социальный рисунок. То, что люди действуют и обнаруживают при этом не только объективно обусловленное поведение, наверное, важнейший отправной пункт в искусстве понимания общества. Когда люди поступают тем или иным образом, в их "потоке поведения" зачастую присутствует символический смысл. Одно и то же действие, например приветствие при встрече, в различных культурах может выражаться совершенно разными поступками. Соответственно, представители различных культур могут выражать абсолютно разные понятия с помощью совершенно одинаковых жестов, и в некоторых случаях это приводит к веренице недоразумений при подобных встречах. Интерес к "социальным фактам" сдвигается, в связи с этим, от "объективно объясняемого" к "субъективно понимаемому". Причем субъективность присутствует здесь двояким образом: частично - в самом исследователе, частично - в объектах, в людях, которых он изучает.
Вопрос о том, каким образом можно состыковать эти две субъективности, является важнейшей методологической проблемой данного направления. Весьма сложен вопрос об отношении субъективности к нашей собственной экзистенции. Французский философ XVII века Декарт утверждал, что осознание нашего собственного существования является отправным пунктом всего познания. Для того чтобы обнаружить надежную основу процесса познания, Декарт решил подвергнуть сомнению абсолютно все; однако он нашел нечто, в чем не смог усомниться. Единственное, что не подлежит сомнению, полагал он, это то, что он думал, даже если и сомневался при этом. Поэтому сам процесс мышления был равнозначен факту его существования. Он полагал, что его знаменитая формула "Cogito, ergo sum" (мыслю, следовательно, существую) является исходным субъективным (пунктом) всей теории познания. При этом, однако, он не решил вопрос о значении человеческого существования. Эта тема стала основой развития традиции экзистенциалистской философии, начиная с религиозного учения, основанного в XIX веке датским пастором Кьеркегором, и вплоть до современного атеистического французского экзистенциализма, важнейшим представителем которого был Сартр. Большая часть этой традиции является чисто философской, т.е. исследователи абстрагируются от общества как области анализа человеческой экзистенции. В сущности, экзистенциализм может считаться гораздо более абстрактным, чем структурная социология.
Тем не менее в сочетании с близкими по направленности философскими воззрениями он является основой учения о "социальном бытии", ставшего важной ветвью современной социологии, прежде всего в Европе. Исходный пункт этого направления - человеческая субъективность, а основная проблема - возникновение и сохранение человеческой социальности. Социальность, однако, не абстрактное понятие, находящееся над людьми или вне людей. Она существует в людях и между людьми. Социальность - это разделенная субъективность, это интерсубъективный феномен.
Понимание человека, таким образом, может осуществляться, по крайней мере, на трех уровнях. На первом из них можно попробовать "нанести на карту" условия и понятия человеческой экзистенции, не зависящие, собственно говоря, от общества. На следующем уровне можно попытаться понять конкретного человека и его поступки, рассматривая их в данном случае как осмысленную деятельность. Чтобы разобраться в человеческих поступках, необходимо уяснить, какие мотивы скрываются за ними. И только на третьем уровне можно предпринять попытку понять, каким образом некоторое количество человеческих экзистенций, суммируясь, создает социальный феномен, который действительно можно рассматривать как нечто "объективное". При этом нужно осмыслить, каким образом субъективность людей в процессе их деятельности становится объективной и создает "инерционное поле деятельности".
Важно, однако, помнить, что и общество по своей сути также не является чем-то объективным. Основу его создают интерсубъсктивные договоренности между людьми, считающими социум (осознанно или неосознанно) "настоящим" только в силу своей "природной предрасположенности". Поэтому слово "объективность" редко применяется в данном социологическом направлении. При изучении общества с подобных позиций чаще говорят об "интерсубъективных" феноменах.
Первые два уровня анализа вряд ли имеют отношение к кругу социологических проблем. Они скорее относятся к сфере философии или психологии. Третий же уровень, базирующийся на двух предшествующих, добавляет в рассматриваемые вопросы социальное измерение. Здесь редко можно найти отправной пункт для изучения отдельного индивида: анализируемая единица, "диада", как правило, включает в себя по меньшей мере две персоны. Можно сказать, что люди создают друг друга, что без "тебя" не существует "меня", а без интерсубъективности не будет объективности. Поэтому с точки зрения социологии человеческого существования интерсубъективное предшествует объективному. Аналогично не может быть исходным пунктом "общество" без "человека". Познание общества должно происходить через человека, а не познание человека через общество.
Каким же образом можно изучать общество как результат человеческой социальности? Здесь важно осознать, что данная традиция не стремится отыскать какие-то фундаментальные законы, описывающие функционирование общества или назначение социальной структуры. Вместо этого интересуются расшифровкой, истолкованием социального содержания, которое наполняет социальную структуру. Поэтому истолкование - это всегда взаимодействие того, что расшифровывается, с тем, кто это делает (в данном случае - с исследователем); для подобных толкований разработан ряд фундаментальных методов. В этих методах, представляющих собой способ связи (в широком смысле) исследователя с объектом, не менее важны новизна, оригинальность, богатство фантазии в толковании реальной жизни других людей, чем математический и статистический анализ большого количества данных.
Социология здесь граничит не только с философией и психологией, но и с литературой и искусством. В самой традиции заложено, что при первом знакомстве с проблемой можно действовать "ненаучно" и давать место "субъективному произволу". При этом, поскольку не принято верить в существование объективных методов и использование объективных законов, уместно скорее рассуждать о степени новизны, присущей данному истолкованию. Аналогичным образом в герменевтике (учении о толковании различных явлений и понятий; термин "герменевтика" восходит к имени Гермеса - вестника богов в греческой мифологии) описываются несколько правил, в соответствии с которыми должно строиться объяснение. Проследив за фактическим ходом процесса объяснения, можно заметить, что объяснение всегда основывается на тех или иных видах предварительного понимания объекта и что объяснение всегда колеблется между пониманием целого и значениями частностей (так называемый герменевтический круг; поскольку это колебание дает возможность нового знания, т.е. более углубленного понимания, его можно назвать герменевтической спиралью). Здесь уместно сравнение со складыванием картинки-головоломки, разрезанной на кусочки произвольной формы. Поначалу имеется множество изолированных фрагментов, форму и цвет которых мы пытаемся уяснить. Затем, когда общий рисунок головоломки начинает проясняться, становится понятным назначение фрагментов в связи с их местом в целой картине, и впоследствии, когда рисунок станет совершенно ясен, будет видно, где какой фрагмент должен находиться. Аналогичным образом можно сказать, что хорошее разъяснение чего-либо - это истолкование, которое может соединить множество отдельных деталей в понимаемое целое.
Однако для общественного феномена зачастую существует более чем одно объяснение, и в таком случае, очевидно, истолкование должно затрагивать взаимосвязи большинства составляющих его элементов, чтобы можно было достичь более углубленного понимания данного феномена. Впрочем, не существует объективного критерия, по которому можно было бы оценить, какое из объяснений - самое лучшее.
Методы истолкования герменевтической социологии представляют интерес не только как "методические указания" для исследователя общества. Они демонстрируют, как фактически происходит процесс восприятия и понимания людьми феноменов окружающей действительности. Эта традиция, собственно говоря, не слишком строго отделяет "научное" от "ненаучного" - ведь общество по своей сути - это нечто, чему дают определение сами люди. В своей знаменитой "теореме Томаса" американский социолог У.А.Томас сформулировал это следующим образом: "Если люди определяют какую-то ситуацию как реальную, она действительно становится реальной по своим последствиям". Поэтому, если ставится задача понять людей и их поступки, надо исходить из их собственных определений ситуации, выяснить, как они сами воспринимают окружающую их действительность. Социология не должна "являться в чужой монастырь со своим уставом", считать, что ее собственные понятия "правильнее", "истиннее", чем те, которые она изучает, т.е. "человеческие".
В данном направлении существует ряд теорий, описывающих, как люди соприкасаются с действительностью и определяют ее. В особенности это касается всеобщих определений. Без общих определений ситуаций была бы невозможной социальная действительность. В осознанной речи люди редко употребляют общие определения.
Обычно используются, совершенно неосознанно, выражение лица, телодвижения и даже паузы в разговоре как выражение согласия или неодобрения в связи с предлагаемыми собеседником определениями. Определение даже общих ситуаций не всегда проходит безболезненно. Зачастую может возникнуть борьба за принятие того или иного определения. Поэтому данное направление рассматривает социальные институты как взаимодействие людей при условии, что заинтересованные стороны заранее признают определение ситуации. Отправиться к зубному врачу и при этом определить данную ситуацию как "флирт на танцах" иногда, возможно, и удается, но гораздо чаще подобное "определение" может привести к полной неразберихе. Подбор определений ситуации происходит чаще всего совершенно неосознанно. В социологии даже разработан особый метод - этнометодология, которая исходит из того, что социальная жизнь базируется на неосознанных правилах. Исследователь должен попытаться обнаружить эти невидимые правила, сознательно пойдя па их нарушение, но таким образом, чтобы "жертва" не была поставлена в известность об этом, Если при этом создается запуганная, неловкая ситуация, исследователь может быть уверен, что он отыскал нечто стоящее. Когда осознаешь эту социальную сыгранность, общество предстает как сумма невидимых, неосознанных правил, причем участники социальной игры даже не нуждаются в знании основ этих правил. Однако - и вот тут-то и зарыта собака - правила существуют лишь постольку, поскольку люди им следуют. Слишком частое нарушение правил приводит к тому, что они быстро прекращают свое существование.
Социология "понимания общества" выработала еще одну метафору социальной сыгранности людей: общество - огромный театр. "Весь мир - театр, и люди в нем - актеры". В этом театре есть и актеры и зрители, сцена и гримерные, где участники готовятся к спектаклю. Во время разных встреч мы, люди, пытаемся произвести впечатление друг на друга, говорим о том, какие мы, что мы хотим сказать, как именно нас должны понимать другие. Чаще всего это происходит неосознанно. Мы также выбираем роли, которые предлагает нам "театр жизни", наряжаемся определенным образом, принимаем позы, учимся особым способам выражения и используем разнообразные атрибуты - все для того, чтобы суметь произвести нужное впечатление па других. Эти роли, позы и т.п. суть "социальные типичные представления", т.е. символические обозначения интерсубъективиых договоренностей о способе поведения и т.п. Человеческая сыгранность проявляется здесь как одна большая символическая совместная акция, а "общество" - как ряд ситуаций. В этих ситуациях люди взаимодействуют, определяют социальные "типичные представления", производят впечатление и объясняют себе себя и других. Социолог изучает при этом, как говорил американский исследователь Ирвин Гофман, "не только людей и их ситуации, но и ситуации и их людей".
Таковы некоторые способы, с помощью которых можно понять социальную сыгранность. Но откуда у людей появляется способность к разыгрыванию этого спектакля? Или, другими словами, как возникает человеческая социальность? Ответ на этот вопрос должна дать теория социализации человека. При этом нужно объяснить, почему люди так послушно следуют "по дорожкам общества-парка" или откуда у нас берется способность "управлять нашими лодками". Вероятно, наиболее разработанный ответ предлагает американский социальный психолог (наверное, можно его даже назвать социальным философом) Дж.Г.Мид в своей теории зарождения человеческого сознания.
Согласно этой теории, сознание каждого ребенка вырастает в социальной взаимосвязи, из отношения ребенка к значимым для него людям (прежде всего к родителям). Ребенок учится социальным понятиям по реакции на его поведение родителей и других лиц, имеющих для него значение. Ограничившись только этим, можно было бы сравнить эту теорию с теорией, объясняющей, почему люди движутся именно по аллеям парка, но Мид рассматривает еще одну сторону проблемы: в процессе зарождения сознания развивается также и субъективность ребенка.
Сознание всегда амбивалентно: с одной стороны, это тот, кто размышляет, с другой - то, что является предметом размышления. Многие понятия ребенок воспринимает извне, но одновременно с этим процессом у него развивается способность к мышлению, к рефлексии. Поэтому, согласно данной теории, мышление каждого человека социально создано, но не социально детерминировано. К примеру, понятие человека о самом себе не только результат всего того, что о нем говорят другие, но и активная переработка самим человеком своих и чужих представлений о собственной персоне. Мышление - не только пассивное отражение чужих мыслей. Это активное действие по отношению к окружающему миру. Мышление по своей природе имеет направленный характер, оно выявляет самое себя, но при этом есть также способ связи с предметами и явлениями окружающего мира. Поступки каждого человека проистекают из этой направленности, и своей активностью он создает собственную неповторимую индивидуальность в отношениях с другими людьми.
Социальность и индивидуальность - две стороны этого процесса, или, как выразился последователь Мида Кули: "Индивид и общество - всего лишь две стороны одной монеты".
Человеческое сознание, его возникновение, способ его функционирования и назначение занимают, как наверное легко заметить, ключевое место в данной социологической традиции. Именно в нем и находится источник человеческой субъективности, что вынуждает представителей этого направления проводить множество анализов человеческого сознания, как чисто социологических, так и более философского плана. Установлено, между прочим, что человеческое сознание по своей природе проективно, оно направлено в будущее, которого пока не существует. Люди могут не только воссоздавать, репродуцировать то, что уже существует, но и создавать, продуцировать новое. Без проективной способности развитие человечества было бы невозможно. Разумеется, это вовсе не значит, что будущее, к которому люди стремятся, будет таким, каким оно проектировалось.
Напротив, из всех жизненных "проектов" каждого конкретного человека осуществляется только относительно малое количество. Это связано, в частности, с тем, что, по выражению Сартра, "существуют другие, мешающие мне реализовать мою свободу". "Другие" имеют свои собственные планы и проекты, и наши действия, таким образом, накладываются друг на друга, и в конечном итоге может получиться нечто непредсказуемое, не планировавшееся ни одним из конкретных людей. Сумма множества поступков дает непредвиденные последствия, которые, возможно, совершенно противоположны устремлениям отдельных людей.
Это указывает на важную проблему, исследуемую в данной традиции: индивидуальный смысл поступка или действия редко бывает идентичен его общественному значению. Отдельный индивид чаще всего не осознает, какой смысл приобретает его поступок в более широкой взаимосвязи. Макс Вебер, создатель "понимающей социологии", указал на это различие в своем знаменитом анализе взаимосвязи возникновения капитализма и кальвинистского течения в христианстве. Если капитализм существует как система, люди должны поступать "капиталистически". Почему это происходит?
Чтобы ответить на этот вопрос, Вебер создал "идеальные типы" (чистые мыслительные модели) "протестантской этики" и "капиталистического духа". При сравнении этих двух идеальных моделей Вебер обнаружил, что "капиталистические действия" (получение максимальной прибыли, капиталовложения вместо потребления и т.п.) для этих людей имели, собственно говоря, религиозное значение - как знак того, что человек избран Богом. Ранние капиталисты, таким образом, сами не осознавали, что создают новую экономическую систему - они просто действовали, исходя из своих религиозных убеждений. Вебер отнюдь не считал, что религия была причиной возникновения капитализма. Если бы Дюркгейм проанализировал взаимосвязь между протестантизмом как социальным явлением и современным ему капитализмом, он, наверное, нашел бы, что это именно так и есть. Вебер же пытался понять этих людей, исходя из их собственного миропонимания, а не объяснять их поступки с точки зрения общественных "непредвиденных последствий". Макс Вебер полагал, что "капиталистические действия" касаются не только экономики. Они основываются на разумном, продуманном способе связи с бытием.
Подобный рациональный способ взаимоотношений стремится найти объективную взаимосвязь между поставленной целью и доступными средствами. И Вебер, и его последователи в первую очередь подчеркивали, что современное общество все больше и больше руководствуется таким рациональным подходом к взаимодействию с окружающим миром. Мы думаем и действуем более рационально; все больше организаций и предприятий строится на основе рациональных, бюрократических правил; современная наука также базируется на таком рационалистическом взаимодействии. Все большее количество составляющих окружающей действительности делаются понимаемыми, вычисляемыми и предсказуемыми. Подобный ход развития приводит к "разочарованию" (расколдовыванию, демистификации) нашего человеческого бытия. Это увеличивает интерес к иррациональным способам мышления (религия, астрология, восточная философия, космогония и т.п.), которые основываются на иной рациональности, нежели современная западная, "техническая", и данный процесс можно хорошо объяснить реакцией на подобное "разочарование".
Основополагающая проблема здесь состоит в том, что, как бы глубоко ни разъясняли нам окружающую действительность наука и рационалистическое мышление, они с трудом приближаются к важнейшим экзистенциальным вопросам о смысле жизни и смерти, о непреклонном ходе времени, о любви и ненависти и других "вненаучных проблемах". Однако, поскольку это соответствует природе человеческого мышления - продвигаться дальше "эмпирически незыблемых фактов", человек способен размышлять о неведомом и задавать вопросы, па которые, возможно, никогда не получит однозначного ответа. С социологической точки зрения можно все-таки заметить, что многие из наиболее стабильных социальных институтов занимаются именно такими экзистенциальными проблемами. Самым ярким примером будет, конечно же, религия с ее институционализированными ритуалами для "экзистенциальных поворотных пунктов" - крещением, конфирмацией, венчанием и похоронами. Однако и многие современные явления, такие, как популярные "мыльные оперы", фильмы и шлягеры, могут тоже ставить подобные экзистенциальные проблемы, хотя и в легкомысленной упаковке.
Таким образом, мы находим в обществе институционализированные ответы на извечные человеческие вопросы, ответы, которые продолжают существовать именно потому, что вопросы эти - вечные.