ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ 12 глава




Потом он полистал страницы и ещё раз прочёл уже не раз во время болезни прочитанную историю страданий Христа. И снова услышал слова: «Он умер за тебя и за меня!».

Заря поблёкла и взошло солнце, занимался чудный весенний день. Под ласковыми лучами солнца во славу Творца расцветут цветы, но ни один не будет прекраснее того, который сейчас, напоённый росой божественной благодати, нерешительно раскрывал свою чашечку. Это был цветок первой любви к доселе неизвестному, только теперь познанному Небесному Жениху.

Юноша вскочил, будто и не было в нём той телесной слабости, ощутив непосредственную близость Иисуса, Который Сам был жизнью. Николай стал подниматься вверх по скале, всё выше и выше. Раньше, ещё мальчиком, он без труда поднимался на эту отвесную скалу и не было у него большей радости, как забраться наверх под стены старого замка. Сейчас он обходил отвесные стены, выбирая более пологие места.

На первом выступе скалы он остановился. У его ног лежал город. И вдруг он подумал, что так, наверное, Иерусалим лежит у подножия Голгофы. Как это раньше не приходило ему в голову!

Каким же трудным был крестный путь за чужие грехи!

«Что со мной случилось? Как легко я об этом думаю, а раньше не хотел и не мог, — размышлял он про себя. — Может быть оттого, что для меня всё это было чужим и непонятным? А теперь я в Него верю и мне кажется, будто всё это случилось только вчера.

Вчера — смерть Господа, а сегодня — Его воскресенье. Спасти род человеческий от погибели Бог, действительно, не мог иначе, как через смерть Своего Единородного Сына».

Под гнётом этих мыслей голова юноши склонялась всё ниже.

Он казался себе очень неблагодарным. Вся его прошлая весёлая мирская жизнь без Бога и без Христа тяжким грузом давила теперь его душу. Медленно он спускался со скалы. И вдруг он вспомнил слова: «А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими».

«Конечно, это так. Бог и для меня Сына Своего послал, а я Его не принял. Я мог бы быть чадом Божиим, как Мирослав, а теперь я — должник, который даже головы не смеет поднять».

«Бедная душа, если Иисус Христос пробудил тебя, наконец, к новой жизни, то не медли прийти к Нему и принять Его дар», — шептали ели над головой юноши.

Вдруг звук каких-то шагов отвлёк его от тяжёлых мыслей. Почти обрадовавшись, он поднял голову Он жаждал общения с человеком, ибо в ожидании доброго, но обиженного, как он считал, Иисуса ему было слишком одиноко. И вот между деревьями он увидел Урзина, освещённого восходящим солнцем. Какая неожиданная встреча для обоих!

— Откуда ты идёшь, Мирослав? — спросил Коримский после приветствия.

— Из города, Никуша.

— Но ты ведь идёшь с другой стороны.

— Да, я прогуливался. Но я никак не ожидал, что ты уже на ногах. Господь дал тебе хорошую ночь?

— О, очень хорошую. Впервые за всё время болезни я проснулся таким бодрым.

А здесь, среди весенней природы, мне особенно хорошо. Я поверил в загробную жизнь и молился. После этого я почувствовал такую радость, но теперь... — Николай махнул рукой, — теперь это прошло, и я ещё более несчастен, чем прежде.

— Это невозможно, Никуша!

— Но это правда.

— Расскажи мне всё подробно, пожалуйста!

Урзин взял своего друга за руку и повёл к садовой скамье. Они сели, и восходящее солнце осветило их своими золотыми лучами. В тишине благоухающего майского утра Николай рассказывал своему другу о жизни без Бога, о своих честолюбивых планах на будущее, а потом о сегодняшних мыслях там, наверху, на скале. Он говорил о любви Божией, о своей неблагодарности и закончил словами:

— Я чувствую себя несчастнее прежнего. Я познал Истину и осудил сам себя. Я погиб! Я вижу; что всё потеряно.

— Да всё, Никуша, кроме Иисуса Христа. Действительно, всё погибло, — продолжил Мирослав. — Твоя невинность, твоя справедливость, твой хороший характер, твои планы на будущее, твоё честолюбие, вся твоя без Бога прожитая жизнь — всё это погибло в тот момент, когда Господь тебя услышал и даровал тебе новую, вечную жизнь. Ты потерял всё, кроме Иисуса Христа, потому что у тебя Его ещё не было. Бог давал Его тебе, но ты Его не принимал. Чего у нас нет, то нам не принадлежит и того мы не можем потерять. Ты такой же неблагодарный, каким был я.

Но разве ты хочешь оставаться таким? До сего дня ты не принял Иисуса Христа, так прими Его сейчас и благодари нашего доброго Отца за Него. Никуша дорогой, сделай это сейчас!

Провизор встал и опустился около скамьи на колени и, не ожидая, когда друг последует его примеру, начал молиться. Когда он закончил молитву, раскрылись уста глубоко потрясённого юноши:

— Господь Иисус Христос, прости и прими меня. О, великий, святой добрый Бог! Из Твоей руки я принимаю этот драгоценный дар и благодарю Тебя за Него! Я верю, что Ты и меня, недостойного, любишь. О дай мне стать чадом Твоим! Аминь.

Ещё некоторое время они стояли на коленях, потом встали и бросились друг другу в объятия. Теперь плакал Урзин. Но недолго, и солнце могло вскоре видеть, как они, рука об руку, шли по саду.

Но их мысли уходили далеко в небеса, куда ушла воплотившаяся любовь Отца Небесного, оставив завет: «Любите друг друга, как Я возлюбил вас». В этот момент им было Совсем нетрудно исполнить эту заповедь.

Вдруг Николай остановился и посмотрел на городок у их ног.

Затем он быстро повернулся.

— Мирослав, где тот дом, где ты проводишь собрания?

— Ты знаешь о наших собраниях? — удивился Урзин.

— Маргита писала мне о них. Но не только о них. Она написала мне также, что она познала Истину и решила перейти в евангелическую церковь. Дорогая моя сестричка приняла Иисуса Христа раньше меня. Тогда я её ещё не понимал, а сейчас понимаю и так рад, что мы вместе пойдём одним путём. Но не думаешь ли ты, Мирослав, что моей Маргите предстоит трудная борьба? Ведь Орловские — строгие католики, что они скажут?

На светлое лицо юноши набежала тень.

— Каждого христианина ждёт борьба! — Но Бог нам всегда дарует победу через Иисуса Христа. Очищая золото, наш Господь никогда не даст сгореть ему в горячей печи.

— Я верю в Его любовь. И Маргита выстоит! Только она так молода, слаба и неопытна.

— Это верно, но у неё два брата.

— Два? Как это?

— Один на небе, другой — здесь. Небесный Брат вооружит её силой, земной брат ей поможет здесь, не так ли?

— О да, но прежде я хочу познакомиться с Адамом Орловским.

Однако мы отвлеклись... Где этот дом?

— Там напротив, видишь?

— Как хорошо, что много людей собирается слушать Слово Божие! Они все евангелической веры?

— В основном — да, но есть и католики.

— Как это чудно! Надо же было тебе приехать сюда, чтобы собрать нас, иначе мы все жили бы без Бога и без религии. Меня отец хоть на конфирмацию посылал, потому что у него были лошади, чтобы поехать туда. А другие дети ходили в католическую школу и занятий по религии у них не было. Кто в этом виноват,

Мирослав? Бедность евангелической церкви?

— Отчасти, да. Если бы евангелическая церковь не была такой бедной, она могла бы содержать евангелиста, как это делается в Германии. Этот евангелист заботился бы не только о разрозненных евангельских душах в Подграде, но и в округе. По воскресеньям он с детьми проводил бы воскресные занятия, собирал бы молодёжь вокруг себя, проповедовал бы в арендованном для этого доме.

— Конечно, так должно быть. Но одна ли бедность виновата?

— Не только. Здесь две причины — материальная и духовная; недостаёт любви к Иисусу Христу. Было бы больше любви, больше бы делалось для Него.

— Не суди нас, Мирослав. Мы виноваты, это верно; но как любить того, кого не знаешь?

— Ты прав, Никуша. Я не осуждаю ни тебя, ни других.

— Я думаю, ты слишком добр. Но я осуждаю сам себя. Когда я подумаю, сколько я тратил на одного себя в школе и потом на мои хобби... На эти деньги, если бы трое таких, как я сложились, мог бы жить евангелист.

Лицо провизора просветлело, но друг его это заметил.

— Да, если бы дать ему квартиру и частично питание. Ему так уж много надо, и они не были бы оставлены, — произнёс он вполголоса.

— Что ты сказал? Не были бы оставлены? — Николай пылко обнял своего друга.

— Не хочешь ли ты оставить нас теперь, когда так нужен нам, особенно мне и Маргите?

— О нет! Но позволь объяснить тебе. Настоящего евангелического викария католическая церковь в Подграде не трогала бы.

Он был бы под защитой закона. Мне же не сегодня-завтра невозможно будет проповедовать Христа распятого, так как я делаю это без призвания и разрешения. Я единственно опираюсь на Закон Божий, а для мира он ничего не значит. Если Господь и дальше так будет благословлять и умножать наше собрание и если живое, видимое христианство дальше распространится, нас обвинят в сектантстве и мракобесии, и не только со стороны католической церкви. А потом последует запрет, и я не смогу противостоять властям. Об этом я уже много думал. Я надеюсь, что Господь услышит меня и Сам продолжит начатое дело.

— Мирослав, а ты знаешь кого-либо, кто мог бы занять место евангелиста?

— Нет, Никуша. И вообще в Венгрии ещё не дошли до, того, чтобы осознать необходимость ставить и других людей, кроме пасторов, на внутреннюю миссию. Сюда можно бы послать так называемого левита, то есть проповедника и учителя в одном лице. Лишь бы в его сердце жил Иисус Христос, тогда бы всё было хорошо.

— О Мирослав, позаботься о таком левите, остальное предоставь мне с отцом.

— И мне!

— Аурелий!

Николай и Урзин поспешили навстречу Лермонтову, шедшему к ним с выражением счастья на лице.

— И меня примите в ваш союз, я тоже евангелический.

— Конечно, мы тебя принимаем. Ты слышал, что сказал Мирослав?

— Отчасти. Это легко можно осуществить. Я намеревался отправиться в путешествие и потратить, на него несколько сотен гульденов. Если же я останусь дома, деньги тоже останутся, а если мы сложимся, то обеспечим содержание левита года на два.

— Да, о нём мы позаботились бы, но где его взять?

— О, Мирослав, найди подходящего человека, — взмолился Николай.

— Что же ты молчишь, Мирослав?

— Я подумал о деле, о котором хотел бы вас попросить. Уверен, что вы это дело считаете серьёзным. Поэтому позвольте мне действовать немедля. Если я не найду человека, которому Христос открылся, то позвольте порекомендовать вам молодого человека, который любит Иисуса Христа. Дайте ему возможность провести четыре года в миссионерской школе, и он станет первым словацким евангелистом.

Можно мне на вас рассчитывать? Или я требую слишком многого? Если да, то простите, ведь я не знаю ваших обстоятельств!

— Мы всё тебе простим, если будет что прощать, за твоё доверие к нам, — сказал молодой россиянин.

Оживлённо беседуя, они вышли из сада. Недалеко от решётчатых ворот, ведущих в город, им навстречу с радостным возгласом:

«Вы здесь, пан Урзин!» — подбежал мальчик лет тринадцати и передал молодому провизору записку, приветствовав и остальных.

— Скажи, что я обязательно приду, — сказал Урзин, отправляя мальчика обратно. У выхода он ему ещё что-то сказал и закрыл за ним ворота.

— Кто тебя зовёт? — спросил Николай насторожённо.

— Моя сотрудница, Анечка X.

— В собрание? Так возьми и меня с собой!

— И я с тобой пойду.

Молча они вышли из сада и прошли добрую часть городка, покоившегося в утренней тишине.

Мирослав провёл своих друзей в помещение для собрания и оставил их одних.

Они стали рассматривать фисгармонию и лежащие на ней отпечатанные песни, а также красиво нарисованные изречения на стенах между окнами. При этом Николай думал, как это всё бедно выглядит, и насколько всё это было бы лучше, если бы Коримские взяли это дело на себя.

Аурелий же думал о том, что, наверное, именно так или ещё беднее, выглядела комнатка, в которой его мать познала Истину.

Вдруг их взгляды встретились, и, как это часто бывает, у них появилась одна и та же мысль.

— Аурелий, ты помнишь, — спросил Николай, протягивая руку к Другу, — что мы во время моей болезни обещали искать Свет?

— Помню, а дальше что? — молодой врач взял руку друга в свою.

— Я его теперь нашёл, Аурелий. Мои чаяния тогда были без незнания Истины, которую я теперь постиг. Вечность для меня в то время была бы ужасной. Я и сегодня ещё неблагодарный, незаслуживающий увидеть своего Отца Небесного. Я вынужден это тебе сказать, так как я хочу начать новую жизнь, и тебе это могло показаться странным.

— Ты прав, — ответил молодой россиянин, — мне это показалось бы странным, если бы я сам не решился начать новую жизнь.

— Аурелий, ты тоже? О, как чудесно! Значит, разногласий между нами не будет? Как мы прежде всё дальше и дальше уходили от Бога, так мы теперь приблизимся к Нему.

Как это хорошо, что нет разрыва, недоразумения между мной, тобой и Маргигой..

Это действительно прекрасно!

— И Маргита тоже?! Верно, Николай, это больше, чем хорошо!

Но почему ты меня ни о чём не спрашиваешь, не удивляешься?

— Не удивляюсь? Чему? Ведь ты верил в Бога и в вечность. Как легко было тебе познать всю Истину! А то, что душа твоя в последнее время боролась, я замечал. Только одно скажи мне: когда Иисус Христос даровал тебе вечную жизнь?

Как хорошо ты выразился! Вчера ночью. А тебе?

— Сегодня утром. Почти одновременно.

Разговорившиеся друзья не заметили, как дверь снова открылась и вошёл Урзин.

— Хорошо, что ты пришёл!.. — воскликнул Аурелий.

Он пошёл ему навстречу и хотел что-то добавить, но, взглянув в бледное лицо друга, остановился.

— Извините, что я вас оставил одних. У меня большая просьба к вам. Позволь мне,

Никуша, тебе что-то сказать.

— Конечно, говори, проси всё, что хочешь. Мы — твои должники и сделаем всё, что в наших силах.

— То, что я прошу, в твоих силах, Никуша. Вчера после вечернего собрания я на скамье около нашего домика увидел незнакомую даму, которая приехала издалека, чтобы узнать что-нибудь о своём больном сыне. Но родственников, к которым она ехала, не было дома. Поэтому ей пришлось заночевать в гостинице. Она была убита горем и к тому же недавно перенесла тяжёлую болезнь, у неё не было сил идти дальше. Так как у пани X. в этом доме имеется комнатка для приезжих, я привёл эту даму к ней.

Она была очень благодарна за предоставленный ночлег. Но душевное и физическое перенапряжение было выше её сил, и она снова заболела. Осталась только одна надежда: она должна увидеть своего сына. Это подкрепило бы её ровно настолько, чтобы пуститься в обратный путь.

Урзин замолчал. С удивлением смотревший на него Николай не заметил, как трудно давалось тому каждое произнесённое слово.

— Ты говоришь, Мирослав, чтобы я тебе помог в этом деле. Но как?

Может быть, этой даме нужны средства или лошади, чтобы уехать на вокзал? — спросил Лермонтов.

— Нет, Аурелий, ей нужно только увидеть своего сына и убедиться, что он жив и простил её.

Оба друга смотрели на Урзина большими глазами.

— Никуша, ты сегодня обрёл новую, вечную жизнь. Тебе оказана великая милость, не правда ли? Но в нескольких шагах от нас лежит твоя, хотя заблудшая, но любящая мать, истосковавшаяся и приехавшая сюда издалека, чтобы только что-нибудь узнать о тебе. Никуша, прошу тебя, пойди к ней хоть на одно мгновенье и докажи, что ты добр!

— Моя мать приехала ко мне? — Бледное лицо молодого человека дрогнуло от гордого сопротивления и неприязни. — После стольких лет она вспомнила о сыне! Зачем? У неё нет сына, точно так, как у сына давно уже нет матери... Нет, Николай Коримский никогда не пойдёт к баронессе Райнер!

Горечь обиженной души и раненого сердца звучала в голосе юноши.

— «Не судите, да не судимы будете; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете», — тихо произнёс молодой провизор, прислонившись к стене около двери.

— О, Мирослав, проси чего угодно, но не это! Если хочешь, я ей прощу и никогда не вспомню. Можешь даже пойти исказать ей об этом, но видеть я её не хочу! Нет, никогда!

Сильное возбуждение потрясло юношу.

— Мирослав, я не понимаю, как ты такое можешь требовать от него' — воскликнул молодой врач. — Ты разве не видишь, что свидание с ней убьёт его! Разве ты хочешь пожертвовать его жизнью ради прихоти этой женщины?

— Христос умер за грешников, — произнёс провизор тихо и печально.

После этого он вдруг склонил голову на грудь, повёл рукой по стене, как человек, которому вдруг стало не по себе, открыл дверь и вышел. Он дошёл только до первого стула в передней. Там он сел, опустив голову на руки.

Вдруг за ним открылась дверь.

— Мирослав, ты ещё здесь? Как хорошо, — прозвучал над ним радостный голос.

— Я огорчил тебя, но ты прости меня! Было ужасно, но, я победил. Идём, веди меня туда. Я хочу доказать, что я достоин новой жизни.

— Мирослав, ты сердишься на нас? Ты разочаровался в нас? — проговорил молодой врач, склонившись к сидящему.

Наконец Урзин убрал руки от лица, и друзья испугались, так оно было бледно и искажено внутренней болью.

— Как мы тебя огорчили! — обнял Николай своего друга.

— Не меня вы огорчили, — Урзин попробовал улыбнуться. — Я благодарю вас за любовь, которую вы проявляете ко мне сейчас, особенно ты, Никуша. О, ты никогда не пожалеешь о своей доброте к матери. Поверь мне, она не виновата! Больше вины у тех, которые воспитали её без Бога, без опоры. Когда пришло несчастье; она не знала, куда ей бежать, где искать опору, и она упала. Но кто из нас без грехов, тот пусть первый бросит камень в неё. Пойдёмте к ней!

Когда они перешагнули порог комнатки, сидевшая у кровати девушка поднялась и бесшумно вышла. В комнате для собраний она бросилась на колени. О, как нуждались души людей в силе с небес в этот момент! В ней нуждался мужественно подошедший к кровати юноша, а ещё больше — женщина, лежавшая, как большой обоженный цветок, в постели.

Шестнадцать лет прошло с того часа, когда Николай Коримский видел свою горячо любимую мать в последний раз. Шестнадцать лет прошло после той ужасной ночи, когда отчаявшийся отец вернулся из суда и на вопросы Никуши, когда вернутся мать и сестрёнка и почему они сейчас не приехали домой, ответил:

«Они больше никогда не вернутся, мы разведены навсегда!»

Шестнадцать лет прошло после того страшного утра, когда Николай, сбежав от отца, разыскал в аллее Орловского парка дедушку и плача потребовал от него: «Верни мне маму! Маму и Маргиту я хочу!», и получил ответ: «У тебя нет больше матери. Не ищи её у меня! Я никого из вас больше не хочу видеть. Не смей больше никогда переступать порог Орлова! Коримские больше сюда не вхожи!». Дедушка, всегда так любивший своего внука, взял его за руку, вывел за ворота и закрыл их за ним, закрыв для него одновременно и двери своего сердца.

И теперь Николай Коримский после шестнадцати лет впервые смотрел в лицо своей матери. В этот момент поднялась заживо похороненная, погребённая забытием, но не умершая детская любовь. Годы ужасной разлуки показались ему злым, сном.

Николай наклонился над матерью.

— Мамочка, моя мамочка!

Она не спала. Золотые ресницы её поднялись как крылья загнанной голубки. Она посмотрела на него. Она не изменилась. Сын узнал её. Но узнает ли она после шестнадцати лет своего выросшего сыночка?

— Мама, ты не спишь? Я тебя разбудил? — произнёс юноша.

— Никуша! — воскликнула она, обвила его шею руками и привлекла его к себе.

— Никуша, ты здесь, живой и здоровый, можно мне обнять тебя? Ты пришёл ко мне? Ты на меня не сердишься?

Ты простил меня? Если нет, то прошу тебя, прости, ах, прости твою несчастную мать!

— Я всё простил, мама, не будем говорить об этом. Лучше я тебе скажу, что я удостоился большой милости. Я познал Господа Иисуса Христа. Он даровал мне Самого Себя и вечную жизнь.

Сын нежно гладил лоб и золотистые волосы матери. Она прижимала его руку к своей груди и смотрела в его милое, особым светом озарённое лицо.

А недалеко от них стояли два его друга, которые знали, что этот момент скоро кончится и наступит разлука навсегда. «Как они переживут этот момент?» — подумал молодой врач.

— Что с тобой, мамочка, что у тебя болит? — спросил юноша участливо.

— Ах, у меня ничего не болит, когда ты со мной, мой Никуша.

Шестнадцать лет сердце моё страдало от тоски по тебе, мой сын.

Потом я получила ужасное известие о твоей болезни. Это было слишком тяжело для меня. Я не вынесла того и заболела. Меня увезли далеко на курорт, ухаживали за мной и лечили. Выбрав подходящий момент, я сама отправилась за своим лекарством. Я не надеялась увидеть тебя, потому что думала, что ты ещё на юге.

Я только хотела узнать что-нибудь определённое. Но теперь мне больше ничего не надо, ничего! Ты держишь меня в своих объятиях, ты хоть немного любишь меня, и этого мне достаточно.

Одно желание у меня осталось — вот так, в твоих объятиях, завершить эту испорченную, бесцельную, бесполезную жизнь.

Баронесса закрыла глаза.

— Не говори так, матушка, — возразил испуганно юноша и горячо поцеловал побледневшие сомкнутые губы этой женщины. — Ты не хочешь больше жить? Ты ещё так молода!

— Жить? Зачем, Никуша, когда тебя нет со мной?

Юноша ужаснулся. Осознанная правда пронзила его, как остриё ножа. Ему показалось, будто он видит одновременно два лица: лицо матери — баронессы Райнер, и лицо отца.

Он опустил её на подушку, склонился у постели на колени, прижав свою златокудрую голову к её груди, и заплакал. Когда он успокоился, он заговорил с ней вдруг совершенно другим голосом:

— Не плачь, матушка; ищи Божию истину, прими Иисуса Христа в своё сердце.

Он заменит тебе меня на земле, как заменил Его Иоанн — Марии. Ведь есть ещё другая жизнь, там — в вечности и, может быть, скоро мы встретимся там. До свидания! Да хранит тебя Бог!

Они ещё раз горячо поцеловались. Ещё раз мать посмотрела в прекрасное лицо сына, в его мокрые от слёз глаза. Ещё раз он погладил её лоб и волосы, поцеловал её руки. Затем он повернулся и неверными шагами оставил комнату. Руки друзей подхватили и вывели его на улицу, на свежий весенний воздух.

— Никуша, спокойнее! Ты сделал всё, что мог, ты поступил благородно, доказал, что ты действительно начал новую жизнь.

Теперь подумай об отце, возьми себя в руки, чтобы он ничего не заметил.

— Знаю, Аурелий, знаю. Потому я так скоро ушёл от неё. Я чувствовал, что это было выше моих сил. Моя бедная мать! А я даже не хотел её видеть! Она же мне ничего не сделала, меня насильно у неё отобрали. Бедная моя матушка! Она больна.

Если бы ты, Мирослав, не сжалился над ней, ей было бы совсем плохо.

Ты ей чужой и позаботился о ней, а мы с Маргитой! Ах, Маргита, если бы ты знала! Аурелий, пойди и посмотри, что моей матери нужно. Ты врач, тебе можно. Помоги ей!

— Иду, Никуша, иду, успокойся только, дорогой! Ведь ты невиновен во всей этой истории и знаешь теперь, где искать помощь для себя и для неё, не правда ли?

Часы пробили десять. Во дворе под старой крепостью чистили экипаж и сбрую. Сам пан аптекарь командовал перед отъездом своими людьми. Доктор Лермонтов разбирал бумаги — свои и своего друга — и внушительную часть из них взял с собой в

«деревенскую ссылку». Одновременно он приводил в порядок свою аптечку, заменяя некоторые лекарства новыми, из аптеки Коримского. Пани Прибовская упаковывала в чемоданы разные деликатесы, жаркое, пироги и другую снедь в дорогу для господ.

Все в аптеке были заняты делом, только одетый уже в дорожное платье сын хозяина дома безучастно лежал на диване. По его бледному лицу было видно, что в этом молодом, но усталом теле не было силы для работы. Он лежал с закрытыми глазами, склонив голову набок, но не Спал. Он вздрогнул, когда рядом с ним кто-то тихо спросил:

— Никуша, что с тобой?

Он тотчас открыл глаза.

— Мирослав, это ты? Один?

— Да, мой милый. Дверь закрыта, все заняты.

— Это хорошо, потому что нам ещё поговорить надо.

Молодой провизор опустился на колени, взял протянутую руку юноши и сказал:

— Я пришёл попросить у тебя прощения за мою смелость, что я тебя заставил пойти к матери. Тебе это повредило, Аурелий прав. Но я иначе не мог поступить.

— Не говори так, Мирослав. Я только что хотел тебя поблагодарить за то, что ты заставил меня превозмочь мой эгоизм. И если я умру сейчас, я никогда не пожалею о том мгновенье, когда я снова мог покоиться в объятиях моей родной, дорогой матери!

Юноша заплакал и спрятал лицо на груди друга.

— Она меня не забывала, а любила все эти долгие годы, любит меня и сейчас, а я был таким бесчувственным! Она пришла ко мне больная, а я её даже видеть не хотел! Она больна и так одинока!

Обо мне заботятся многие, а она одна. Я не могу о ней заботиться, потому что ей к нам нельзя. Дедушка и Маргита, может быть, и приняли бы её,

Маргита определённо, но они не в Орлове, а в Горку она из-за нас не может прийти. О, Мирослав, кто позаботится о моей матери?

— Я, Николай, не беспокойся. А главным образом — Иисус Христос.

Юноша посмотрел в лицо молодого провизора и вздохнул:

— Ты хочешь заботиться о ней? Этому я верю. Ты уже позаботился о ней. Если бы не ты, то моя мать лежала бы сейчас в грязной гостинице в Подграде, моя мать, привыкшая с детства к господскому обслуживанию.

— Обслуживание её теперь господским не будет. Но любовь многое может заменить. Не заботься, Николай, поверь мне: всё, что я смогу сделать вместо тебя, я сделаю и обо всём буду тебе сообщать.

— О, благодарю тебя! Но как ты это сделаешь, чтобы отец всего — этого не заметил?

— Недалеко от Боровца находится долина Дубравы, там у меня друг Степан. Это племянник пани Прибовской. Письма я буду адресовать ему, а он их тебе передаст, так что никто и не заметит. Ему это нетрудно, так как его бабушка у нас там в прислугах.

— О, как я тебе благодарен! Ну а если мать тяжело заболеет?

— Господь сохранит её от этого. А в случае чего, я извещу пана Орловского по телеграфу. Но Аурелий считает, что у неё только нервное перенапряжение, и что это в тиши и в одиночестве скоро пройдёт, особенно если тоска её уймётся. Когда я уходил, твоя мать спокойно спала.

— Поверь мне, Мирослав, я много бы отдал, чтобы сейчас остаться в Подграде.

— Верю тебе, Николай, но так лучше. Повторное твоё посещение могло бы повредить матери и тебе тоже.

— Возможно; мне было так нехорошо.

— А теперь?

— Теперь лучше, только забота удручает меня.

— Все заботы ваши возложите на Него, ибо Он печётся о вас!

— О, Мирослав, помолись со мной за мою мать и за меня!

Друзья опустились на колени и горячо помолились. Потом Урзин почитал ещё из Слова Божия. Как раз, когда они закончили чтение главы, в дверь постучали и вошёл сам Коримский — за сыном, сказать, что всё готово к отъезду.

Не прошло и получаса, как дом опустел, а лошади уносили Никушу всё дальше и дальше в то время, как сердце его оставалось там, в маленьком доме с оставленной им больной матерью.

Чтобы лучше думалось, он закрыл глаза и откинул голову на подушки. Отец и друг ему не мешали. У каждого из них тоже было о чём подумать.

У Коримского не выходили из головы вчерашнее письмо и скорая встреча с Адамом Орловским.

А Аурелий? Тот готовился к борьбе, из которой он непременно хотел выйти победителем. Он знал, что в нём самом силы мало. Знал, что любовью к Орловским отплатить за то, в чём они провинились перед его отцом, его матерью и перед ним самим, будет трудно. Но он намеревался поступить по-христиански и верил в победу и в помощь Господа.

Ах, каким чудным было это путешествие в майский день! Как жаль, что путешественники этого не замечали. Лишь к вечеру они прибыли в Горку, потому что в П. отдыхали, заменив лошадей. Здесь Коримский зашёл в гостиницу. Николай попросил закрыть экипаж, выходить ему не хотелось. Аурелий, достав блокнот, стал рисовать развалины старой гуситской церкви на противоположном холме.

Вдруг он услышал стук колёс. Перед гостиницей остановились дрожки, приехавшие с вокзала. С дрожек сошёл господин в элегантном дорожном костюме. От нечего делать доктор Лермонтов стал рассматривать путешественника Он был среднего роста, строен, лет сорока с лишним. Волосы и борода светлые, глаза — голубые, высокий лоб, губы приехавшего выдавали энергичную натуру.

В разговоре с кучером он был немногословен. Безупречно говорил по-немецки. Аурелий всё ещё смотрел ему вслед, когда тот уже скрылся за дверью гостиницы. Через несколько минут этот человек сидел в столовой. Он заказал себе ужин так же, как и сидевший за другим столом пан Коримский. Перед последним лежала газета, но он не читал, а высчитывал что-то на её полях.

Вновь прибывший также достал свой блокнот и стал что-то писать. Они едва заметно поприветствовали друг друга, как это принято в гостиницах. Больше они друг друга не беспокоили. Поданная еда обоим не понравилась.

Вдруг незнакомец поднялся.

— Позвольте вопрос, пан, — вежливо обратился он к Коримскому.

— Пожалуйста, — ответил Коримский так же вежливо.

— Далеко ли отсюда деревня Боровце и имение Горка?

— Горка? — удивился Коримский. — Около двух часов езды.

— Благодарю.

Незнакомец поклонился.

— Простите вопрос, — задержал его Коримский, — являются ли Горка или Боровце целью вашего путешествия?



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-06-12 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: