Лычаковское кладбище весной




Третье сословие

Мои предки не были аристократами,
не были священниками.

Третье сословие — тяглое,
крестьяне,
простолюдины.

Ничего удивительного, что я люблю пиво и футбол,
но удивительно, что бываю так ленив.

Ничего удивительного, что не знаю языков,
но удивляет, что почти ничего не умею делать руками,
так,
по чуть-чуть,
а занимаюсь, так сказать, умственным трудом.

Совершенно не удивляет отсутствие высокой духовности,
но странно, что не верю в доброго царя.

Встречаясь с людьми из других сословий, робеешь
и немного гордишься знакомством с ними.
Жизнь всё расставляет по своим местам.

Третье сословие — разночинцы, болтуны, разгильдяи,
те самые троечники,
позор нации,
её хребет.

 


* * *

 

когда и воздуху отчитываться не за что
и в воду не войдёшь запросто так
горчит уверенность чаёвничает горечь
какое там случайно невзначай?
какое брату? я себе давно не сторож
червонец мятый и затерянный пятак

в пространстве тело дышит и смеётся
не ощущает ни вины ни пустоты
одето в новые и чистые одежды
ты сомневаешься что твой карман порвётся
что всё сорвется чай остынет и прольётся

но руки вымыты и помыслы чисты

 


* * *

 

земля любила больше женщин и мужчин
земля любила видимых причин
одно непрекращавшееся свойство
так пенье птиц возьмет и вырвет беспокойство
из глаз твоих из-под бровей из-под ресниц
из-под ресниц из-под бровей из-под морщин

раскрой свой зонт свои глаза свои очки
в земле копаясь не до сантиментов
учи язык болтай на эсперанто
все мысли вслух прочти прочти прочти

в те рубежи где нет земли и неба
уставь свой взор лови сияние и плачь
и не моли тем более не требуй
в промозглый день демисезонный плащ

 


* * *

 

никогда не кончится детство говорила мячу татьяна
это пирог для которого ты собираешь щавель ревень
и ни ты ни я не виноваты это барто это ей на рифму наступил медведь
это корзины грибов это кружки для ягод это под молоко стаканы
это в учебнике русского языка слова деревянны
ты улетаешь в речку я остаюсь реветь

так и будет ты будешь плыть я смахну слезу
тебе ничего не станет даже если отправишься плыть в грозу

передавай привет рыбам мною не пойманным и лещу и сому
никогда ничего не случится что бы ни говорили на чтении и письме
только сойдёт загар навсегда закончится лето
волга впадёт в атлантический океан
больше не буду плакать я буду думать об этом
об осени и зиме
и о себе разбившей молока стакан
только плыви по течению до самого края света

 


* * *

 

Рыбы устанут искать пропитанье в воде.
Серыми перьями двинутся к тёмному берегу.
серыми мордами в поисках рыбьей америки
сунутся в гальку, в осоку. И больше нигде
их не увидишь. Легки ли твои плавники?
Помнишь, ты в юности так уходила от хищных,
что превращалась из лёгкой добычи, из пищи
в самую быструю птицу великой реки.

Что настоящее? Выйдем из мутной воды,
тронем песок и научимся странным глаголам.
Только круги на воде будут плакать от боли,
молча глядеть, как стираются наши следы…

 


* * *

 

Юлию Гуголеву

 

но не знаешь
чем заплатить за снег
и за воду с газом
столько золота в мире нет
и в крыму тем паче
ну а хочется чтобы всем
и возможно сразу
и возможно лучше
качественней богаче

не придумали той цены
что всего прекрасней
да мне не то чтобы
хорошо
но на то и гожусь
чтоб барахтаться и плескаться
отделяя от моря брызги
складным ножом

умиляться что солнцу
что брынзе что гальке пляжа
коньякам-портвейнам
за всё говорить спасибо
вы плещитесь милые
во всех моих фляжках
золотые
рыбки

 


* * *

 

ни одного знакомого лица
и вообще ни одного лица
красты
виды
и всё для одного чтеца
платона и овидия

в берёзах и полыни адреса
забыты и потеряны с листа
до самой смерти
считал до ста
всего что есть на свете

и провалился и порезался осокой
плескался сон он был рекой глубокой
горбушка зачерствела в рюкзаке
и проступала кровь из неглубокой
из ранки на щеке

 


* * *

 

Когда ты уходишь, во мне начинается водка,
минутная слабость, портвейн и голодные люди.
Черёмушкин холод. И разница сладкое — горькое
ещё существует, но вскорости вовсе не будет.

И то, что спасение может быть в яблочном Спасе,
в ауканье гулком чуть-чуть недозрелой ранетки,
поймётся лишь в то ароматное наше несчастье,
которое станет нелишним на выдохе лета.

 


* * *

 

но что с того что он когда-то рисовал
огонь и глину глину и металл
и вербу в воскресенье
и водку в день рожденья

прошло и это надо было знать
зима и лето время и зима
и это стихтворенье

и думать нечего
но краски растворил
но мелом по доске провёл скрипуче
но карандаш бумагу не порвёт
хотя заточен

что нарисует может быть песок
волну и спину
гальку чайку плавки
и лето у него наискосок
настолько что
лишь плакать

 


* * *

 

Господи забери это лето обратно
со всеми делами которые я творил
за одно лишь не стыдно гулял по улицам
и нашел колечко с зерном граната
и ещё напихал в портмоне капустных листьев
и воду пил

самые лёгкие листья у той капусты
я никогда не пил вкусной такой воды
Господи если её от меня отпустишь
наверное в том не будет для неё беды

запусти свои руки в мои карманы
найдёшь там колечко с пурпурным зерном граната
и просроченный проездной
и скажи мне любимый мой
что ещё сделать этому фанту

 


Лычаковское кладбище весной

 

Разница в ощущениях.

Южные кладбища поражают спокойствием,
умиротворением.

И даже тишина на кладбище во Львове
прозрачна.

В отличие от северных (Красноярск, Вологда, Екатеринбург).

Там мрачно
и гнетущая тоска тянет, тянет,
как то, что отличает скорбь от печали.

Свои могилы или чужие?
Наверное, не только в этом дело.

Красивые памятники,
надгробия,
белый камень?
Но вроде не Лувр и не Русский музей.

Прошлогодняя листва под ногами,
солнечные лучи пробиваются через сосновые ветви,
На львовском кладбище весной ждёшь появления зелёных листьев

и продолжения жизни.

 


* * *

 

а когда ты память словно пиджак
повесишь на спинку стула
на семи ветрах прилетят к тебе молодые гости
и предстанет мир муравейником или ульем
оставляя в прошлом свои вопросы

и в каких местах будем попусту тратить время
в тех и будет кружить постоянство свои пластинки
потому что живут иголки у всех растений
что на взгляд твой беспомощный так
красивы

 


* * *

 

вот фотографии вот фотки посмотри
здесь много нужного а много наносного
здесь чудеса и отблески зари
и нас здесь много

вот мама ей всего семнадцать лет
вот средняя ей тоже лишь семнадцать
вот младшая из нас ей двадцать три
вот бабушка и ей немного лет
и сыну где-то возле двадцати
ну хорошо всего лишь девятнадцать

вот тут племянница волшебница сама
вот безобразья сына где-то в коктебеле
вот дружба нерушимая сама
вот песня что мы пели и не спели
когда-то у костра
слова забыли

чего-то не хватает вот опять
друзья приходят ночь не происходит
сын в папиной футболке верховодит
и дядя Юра снова верховодит
и мы не спим они не спят
никто не будет спать

ну и пускай все не уснут чего бояться
ведь их никто с утра не ждёт и будут жить
никто случайно не умрёт и неслучайно
а если только сильно постараться
на этих фотографиях пристрастных
им улыбаться жить и не тужить


* * *

 

бабушка Клава несла этот груз сколько знала сил
сколько знала лет для своих детей
говорила сделаешь дело и с плеч гора
а то сколько её носить!
но о том что стара
не могла говорить никак потому как не износил
пиджака последнего старший из её сыновей

пусть что младше те совесть несли иначе
разве что младший старшему чуть помог
или напротив
ну он на то и старше
старший же сын был навсегда сынок

трое их было у бабы Клавы каждый любим совсем
то есть по-своему но ежели та гора
падала с плеч то любимый всеми
старший не смел отдыхать он кирял с утра

долгая та зима и неспешно лето
летом же бабу Клаву в пуховый гроб
так уложили что младший рыдал об этом
да и другой рыдал бы и где тех слов

мне отыскать чтоб умножить отнять прибавить
бабушка Клава
малина уже не та
да и гора задумала нас оставить
сыновей твоих Павла Алика

до того как доделали дело
не успели они устать

 


* * *

 

Бабушка Клава несла этот груз сколько знала сил,
сколько знала лет для своих детей.
Говорила: «Сделаешь дело, и с плеч гора,
а то сколько её носить!» —
но о том, что стара,
не могла говорить никак, потому как не износил
пиджака последнего старший из её сыновей.

Пусть что младше — те совесть несли иначе,
разве что младший старшему чуть помог
или напротив —
ну, он на то и старше.
Старший же сын был навсегда сынок

Трое их было у бабы Клавы, каждый любим совсем,
то есть по-своему, но ежели та гора
падала с плеч, то любимый всеми
старший не смел отдыхать, он кирял с утра.

Долгая та зима и неспешно лето,
летом же бабу Клаву в пуховый гроб
так уложили, что младший рыдал об этом,
да и другой рыдал бы, и где тех слов

мне отыскать, чтоб умножить, отнять, прибавить.
Бабушка Клава,
малина уже не та,
да и гора задумала нас оставить,
сыновей твоих: Павла, Алика —

до того как доделали дело,
не успели они устать.

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-10-25 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: