— Как и меня, — откликнулся Снейп, снова демонстрируя ей свой оскал.
Гермиона вздрогнула, вдруг сквозь приступ нервозности вспомнив, зачем они пришли к ней домой.
— Я сейчас. — Стремительно отодвинув свой стул, она почувствовала легкое головокружение и на миг запаниковала, что Снейп каким-то образом исхитрился подсыпать ей что-то в чай.
Она взбежала вверх по лестнице, умудрившись не упасть в обморок. Не похоже было, что он идёт за ней следом. Затаив дыхание, Гермиона вытянула из-под кровати ящик и внимательно перебрала его содержимое, прислушиваясь — не раздадутся ли шаги тяжелее кошачьей поступи. Но нет, только заледенелые корявые пальцы веток скребли по оконному стеклу.
А потом снизу вдруг раздалось:
— Гермиона?
— Секунду! — Она нашла искомое под практически неношеной спортивной формой. Ленточка была завязана особым узлом.
Гермиона едва не упала с лестницы, спеша обратно. Она влетела в кухню с блокнотом подмышкой, тяжело дыша, и застыла в дверном проеме.
— Мама! — воскликнула она.
Миссис Грейнджер не улыбалась. Она стояла посреди кухни, крепко стиснув в руках сумочку. Гладкие светлые волосы (забавно, до чего они не походили на буйные кудри дочери) стянуты в безупречный высокий пучок, лицо окаменело в тревоге.
Снейп стоял рядом со своим стулом. Он поставил кружку прямо на стол, что в хозяйстве Грейнджеров приравнивалось к смертному греху. Мать это тоже заметила — она не сводила глаз с мокрого кольца, оставленного кружкой на деревянной столешнице.
— Мне пора, — обратился Снейп к Гермионе.
— Приятно было познакомиться, — сухо отозвалась миссис Грейнджер, и Гермиона с какой-то противной приторной тяжестью в животе внезапно осознала, что мама и Снейп, наверное, примерно одного возраста. Это совершенно не приходило ей в голову прежде, ни тогда, когда они встретились в первый раз, ни даже когда он уселся напротив в пабе. И как только можно было не замечать до сих пор его возраст? Да, конечно, он не дряхлый старик на пороге смерти. Но средних лет. Точно не меньше сорока. На обеспокоенном лице матери так и читалось: «Он слишком стар для тебя! »
|
|
— Мы не встречаемся, — выпалила Гермиона.
— Не встречаемся, — подтвердил Снейп. — У нас общие интересы.
— Нет! — встряла Гермиона, зная, что это последнее, что хотела бы услышать мама. По мнению миссис Грейнджер, за последние шесть лет Гермиону по-настоящему интересовало только одно, и поощрять этот интерес было никак нельзя.
Снейп направился к выходу. Из распахнувшейся двери потянул сквозняк. Гермиона обхватила себя руками — и поняла, что так и не сняла пальто. Бумажный мак по-прежнему царапал нежную кожу шеи.
Он стоял на ступеньках. Дверь уже закрывалась, а она не успела даже попрощаться. Лицо матери сохраняло всё то же обеспокоенное выражение.
— Погодите! — крикнула Гермиона, выбегая следом за Снейпом. Она сунула ему в руки чёрную записную книжку — свой старый дневник с вытисненной на кожаной обложке в углу отметкой «1998». — Вот, возьмите.
— Да что такое происходит, Гермиона? — спросила миссис Грейнджер с порога кухни. Косолапка вилась у неё в ногах.
— Кое-какие мои заметки, — сказала Гермиона, глядя Снейпу в глаза. — Посмотрите, пожалуйста, и дайте знать, что вы об этом думаете.
Его большой палец вклинился между начальными страницами, но ленточка не давала раскрыть книжку.
|
|
— Посмотрю, — сказал Снейп.
— До свидания.
— До свидания. — Снейп отступил назад, и Гермиона затворила дверь, так медленно, с таким болезненным усилием, будто закрывала дверь меж двумя мирами.
Оставляя себя не с той стороны, не в том мире.
Мать закрыла дверь на задвижку и обернулась к ней, уперев руки в бёдра.
— В кабинет. Сейчас же. — И предательница Косолапка согласно мяукнула от кухонного стола, сверкая жёлтыми глазами.
Снова Чаринг-Кросс
Было в кошке что-то подозрительное. Если подумать, в кошке было много чего подозрительного — в первую очередь само то, что девчонка о ней всё болтала и болтала — но Гермиона неверно истолковала его неразговорчивость как равнодушие. Снейпу было не всё равно (хотя обычно чужие питомцы его не интересовали), скорее, непонятно.
Главным образом потому, что он был совершенно уверен: Косолапка должна быть котом.
Он собирался спросить, но их прервали. Тем не менее, девчонка, конечно, не без бредовых наваждений (так он твердил себе, делая вид, что в его собственной голове всё тихо-мирно), но не дура и уж пол своего животного знает точно. И с его стороны нелепо принимать это близко к сердцу. Почему же ему так тревожно?
«Потому что это не то животное », — как минимум раза три подумал он и отмахнулся от этой мысли как от абсурдной.
Кошка была нарисована на внутренней стороне обложки дневника. Больше ничего Снейп заметить не успел, только этот рисунок и полное имя владелицы, написанное ручкой и обведенное карандашом («Гермиона Грейнджер»), а потом в вагоне стало так людно, что дневник пришлось спрятать во внутренний карман пальто. Весь остаток пути обратно к Чаринг-Кросс он был прижат к туристу с огромным рюкзаком на спине и едва мог дышать, не то что листать записную книжку, изучать почерк и искать подсказки.
|
|
Он вернулся в паб. Вот бы она опять появилась тут… Но этого не произойдет. На сей раз в пабе было гораздо больше народа, тарелки неприглядной бежевой еды беспрестанно, как на конвейере, двигались к столикам от двустворчатых дверей, ведущих на кухню. Снейп заказал у сердитой женщины за барной стойкой газированной воды и примостился за столиком рядом с туалетами.
Отодвинув свой стакан на другой конец стола, чтобы случайно не пролить воду на бумагу, он завозился с узлом, который слишком туго затянул в метро (еле развязал — слишком короткие ногти), и раскрыл дневник перед собой. Корешок не скрипел, края страниц были истрепаны. Это был ежедневник на календарный год, самый обычный, с дешевой бумагой; «1 января» на первой страницей было перечеркнуто ручкой.
Гермиона писала мелким аккуратным почерком и даже озаглавила свои труды: «Магия или безумие?», будто это была диссертация, а не дневник, который она прятала в своей спальне, подальше от глаз обеспокоенных родителей. Да, дилетантскими тут были только рисунки: кошка на внутренней стороне обложки, нарисованная смазанным карандашом, с непомерно большой тушкой и даже более плоской мордой, чем у живой Косолапки. И ещё несколько существ на страницах дальше: единорог, грифон — между абзацами, словно ей нужно было остановиться и подумать или набросать рисунок, чтобы точнее донести свою мысль.
А в остальном всё было так опрятно, что он задумался, не делала ли она сначала черновые заметки в общих чертах, чтобы организовать мысли.
— Можно у вас стул взять? — спросил его кто-то, и он вздрогнул. Снейп поднял взгляд, захлопнув дневник. Наверное, вид у него был опасный, потому что спрашивавший побледнел и ретировался на другой конец паба, храбро прихватив стул.
Снейп пролистал дневник обратно к первой странице и наконец приступил к чтению.
—————
Я твёрдо убеждена, что в случаях необычного поведения разума нелогично не записывать происходящее. А мой разум определённо ведёт себя необычно.
Основные симптомы: потеря концентрации внимания, бессонница, беспокойный сон, потеря аппетита. Мама с папой, как и мой классный руководитель, приписывают их стрессу по поводу выпускных экзаменов. А по-моему, это странно, учитывая то, что я ещё никогда в жизни не уделяла экзаменам так мало внимания.
Симптоматичны ли сны? Кошмары, например? Такие, от которых просыпаешься с ощущением холода и пустоты, будто из тебя высосали всю радость и счастье, оставив только отчаянный крик в голове? Подозреваю, что со мной что-то не так. Не хочется волновать родителей. Подожду неделю и, если изменений не будет, запишусь на приём к врачу. Подозреваю и опасаюсь, что это может быть депрессия. Как некстати.
—————
Следующая запись была сделана две недели спустя.
—————
Мама и папа переживают. Думаю, преподаватели тоже недовольны… Доктор Альберт заявил, что я пренебрегаю учёбой во время каникул и отнимаю у него время своими письмами, не относящимися к экзамену по математике. А я не помню, как отсылала и половину этих писем. В среду мама ведёт меня к психологу — предвкушаю предстоящий визит с соответствующим энтузиазмом.
—————
Через несколько строк, торопливым почерком:
—————
Психологиня оказалась шарлатанкой. Щеголяла ожерельем из бумажных бусин, пила травяной чай и спросила меня, слышала ли я об Яне Стивенсоне. Это, судя по нескольким источникам, что мне удалось найти, психиатр, изучающий наличие у детей информации о прошлых жизнях. Рассказала маме. Больше мы к ней не пойдём.
—————
Кто-то вышел из туалета — настежь распахнулась на стонущих петлях дверь, и прорезавший воздух сквозняк потянул за отвороты Снейповых брюк, пробираясь к голой коже сквозь дыры в вязаных носках. Снейп взглянул на таблички на стене, указывавшие стрелками путь к туалету и внутреннему двору и словно умолявшие людей выходить курить наружу в такую студёную ночь.
Казалось, что надпись «Внутренний двор» светится.
Его стул отодвинулся, зацепившись за дыру в дурацком ковре. Снейп едва не столкнулся с женщиной, выходившей из дамского туалета, свернул не туда и чуть не оказался в подсобке за баром. Повернул назад, думая, что должен был знать, что идёт не туда, но не понимая, откуда эта мысль взялась, и свернул налево в конце коридора.
Ещё одна дверь, и вот, он так и знал. Небольшой каменный дворик с мусорными урнами и столом без зонта, с прислоненными к нему складными стульями.
Снейп встал, держа руки в карманах и пристально смотря на стену перед собой.
Как глупо.
Чего он вообще ожидал? Что кирпичи задвигаются, перестроятся и откроют ему проход куда-то? Он ведь учёный. В некотором роде. Эти мысли, как всегда, настраивали его на препоганейший лад. Стоять здесь — значит потакать своей слабости, думать об этом — значит падать ещё глубже в кроличью нору жалости к себе. В итоге он окажется на кушетке у психиатра или, того хуже, в лечебнице, вместе с ней.
Разложив один из стульев у стены, он почувствовал себя лучше. Эмпирическая проверка, сказал он себе. Стул был хлипкий, но и Снейп весил не много — стул застонал и покачнулся под ним, но выдержал. И всё равно от головы до края стены оставалось несколько дюймов: пришлось уцепиться локтем за выступ и подтянуться на руках. С колотящимся сердцем и пересохшим ртом он наконец добрался до верха, и воздух со свистом вырвался из опавших легких.
Ничего.
Только узкий закоулок, ничем не примечательный, задние стены магазинов, погрузочные рампы, и везде темно, потому что всё закрыто на ночь. Снейпу показалось, что он потяжелел килограммов на тридцать за несколько секунд, пока опускался обратно на стул. Приземлился он неловко, завалившись набок, в сторону урн — отскочил, не рассчитал траекторию и врезался в стол. Урны и стулья разлетелись в стороны.
Вот чёрт.
По крайней мере, никто не явился на шум. Снейп проковылял обратно в помещение. По пути назад не заплутал, и столик его был по-прежнему свободен. Злясь на себя, он слишком резко и неосторожно раскрыл дневник — листы затрещали, отрываясь от корешка) и перевернул страницу, намереваясь найти что-нибудь, что можно опровергнуть.
И обнаружил, что она заштриховала весь лист угольным карандашом. Повисший на бумаге страшный чёрный сгусток скрывал разлиновку.
Снейп захлопнул обложку, внезапно похолодев. Выдохнул, не понимая, почему не видит облачко пара перед собой. Ярость мгновенно рассеялась — он уже вдруг не чувствовал ничего, кроме боли в бедре, ломоты в костях, и в ушах остро звенело, словно самый пронзительный на свете крик подняли на две октавы, вытянув в одну тонкую ноту.
Он похромал к барной стойке, заказал горячий шоколад, затем опустился на стул, дрожа, и казалось ему, что он никогда уже не согреется.
Через несколько минут перед ним появился шоколад с разноцветной посыпкой и взбитыми сливками. Снейп собрал всё это ложкой с поверхности на тарелку и сделал первые обжигающие глотки, не чувствуя вкуса, будто пил лекарство. Сразу стало лучше. Приободрившись, снова открыл дневник, тщательно задрапировав замазанную страницу своими перчатками, и сделал глубокий прерывистый вдох, недоумевая, куда подевалась недавняя решительность.
Следующая запись состояла из столбика слов, написанных слитным почерком, непохожим на тот, каким она писала на предыдущих страницах:
—————
Дескурения
Спорыш
Мухи-златоглазки
Пиявки
Рог двурога
Шкурка бумсланга
Волос
Что всё это значит?
—————
Люди вокруг взорвались одобрительными возгласами. Снейп и не заметил, что кто-то включил по телевизору футбол. В его сторону, пошатываясь, направилась женщина средних лет, уже вдрызг пьяная, с подрагивающей в руке сигаретой.
— Всё в порядке, дорогуша? Что-то случилось? — невнятно выговорила она.
— Нет, — ответил Снейп, торопливо пряча дневник, но женщина успела заметить блокнот.
— Книжку пишешь?
— Нет, — повторил Снейп. Он отодвинул от себя полупустую кружку с шоколадом, будто пытаясь отгородиться от вторжения. Не помогло — женщина потянулась за стулом, стоявшим однажды напротив Снейпова стула, поняла, что там ничего нет, спотыкаясь, подошла к Снейпу и брякнулась к нему на колени, ухватившись за край стола.
— Ты какой-то грустный, — заявила она.
Снейп замер, опасаясь возможной реакции своего тела.
— Уверяю вас, со мной всё прекрасно.
Её большой палец пробрался к его подбородку.
— У тебя аж лицо вытянулось.
— Боюсь, это врождённое.
Женщина рассмеялась, продемонстрировав на удивление белые зубы. Поднесла сигарету к губам, затянулась.
— Кажется, тебе одиноко, — сказала она, выпуская изо рта сернистый дым, как дракон.
— Обхожусь как-то.
— Жаль.
Без предупреждения она схватила его кисть и положила себе на колени ладонью кверху. Снейп попытался отнять руку и встать, но дама была тяжелее и как будто даже не заметила сопротивления.
Она провела пальцами по линиям на его ладони.
— Хочешь, погадаю?
— Нет. — Снейп отдёрнул руку, наконец умудрившись ослабить её хватку. Однако мадам теперь держала за его рукав, ухватившись короткими пальцами за пуговицу.
— Почему? — поинтересовалась она. Её влажные глаза были подведены черным. — Не веришь в магию?
Секунду спустя она с воплем полетела на пол, и несколько мужчин у барной стойки вскочили на ноги с разъяренными лицами.
Снейп вышел из паба, не говоря ни слова, молясь, чтобы защитники дамской чести не увязались следом.
Дурень, сказал он себе. Идиот.
Всё зря. Непонятно, с чего он взял, что поездка в Лондон чем-то ему поможет. Чего он ожидал? Что долгие годы тревоги и печали, ощущения неправильности, отсутствия чего-то важного, вот так просто схлынут и исчезнут? Что пресная обыкновенность, обыденность жизни отдёрнется, как занавес, открыв спрятанное за нею нечто, о чем он и помыслить не мог, зеркало, которое отразит его истинную личность, покажет, кто он на самом деле под этой неприметной одеждой, безысходностью, кислой миной и бессилием?
Не веришь в магию?
— Сигаретку одолжи, а? — попросил бродяга у входа на станцию подземки.
— Ни в коем случае, — пробормотал себе под нос Снейп. Чаринг-Кросс исчезал за его спиной.
Сумасшедшая. Девчонка — сумасшедшая. Она сама так сказала. Может быть, она его преследует — и обвинила его в том же, чтобы сбить со следа, предвосхитить обвинение с его стороны. Следит за ним, подначивает, провоцирует. Или вполне возможно, что кто-то это подстроил, кто-то пытается вывести его из себя.
Она знает, подсказал разум.
— Она бредит.
Стоявшая рядом женщина поспешно перешла в другой конец вагона.
Как из ниоткуда возникли надписи «Кингс-Кросс/Сент-Панкрас». Он и не помнил, как перешёл на другую ветку.
Чего ты боишься? Узнать правду? Боишься, что есть на свете что-то, чего ты не понимаешь? Что-то, что ты забыл?
— Это всё не по-настоящему.
Билет домой у него был, Снейп держал его в руке, сминая бумагу пальцами. Поезд не задерживался, уже стоял на платформе. Ничто не мешало Снейпу сесть в него, исчезнуть на севере и больше никогда не возвращаться сюда. Успокоиться, вернуться к нормальной жизни, перестать обращать внимание на странные выкрутасы разума, притвориться, что Гермионы не существует вовсе.
Его едва не сбила с ног багажной тележкой женщина с детьми, и снова настигло странное ощущение, что-то защекотало затылок.
Снейп поднял взгляд.
Она.
Между платформами девять и десять, с сумкой в руке, стояла Гермиона Грейнджер. Стояла и улыбалась.
На север
То, что она сумела его отыскать, его уже не удивляло. Но то, что она была явно рада его видеть…
— Вероятно, ваш разговор с матерью прошёл лучше, чем я думал.
— Это как сказать. — Гермиона стиснула сумку в руках, улыбка соскользнула с её лица. — Но иначе и быть не могло, правда? Теперь уже не могло.
— Пожалуй, — смягчился Снейп. Стороны диалога разделяло неловкое расстояние в два шага — между ними свободно проходили пассажиры, слишком поздно замечая собеседников и делая виноватые лица. Снейп не мог заставить себя подойти ближе: ему казалось, что это равноценно признанию.
— И потом, — сказала Гермиона, — ну сколько можно слушать, что я ошибаюсь. — Заправив непослушный локон за ухо, она вздёрнула подбородок. — Я к такому не привыкла и терпеть это не собираюсь.
Снейп сунул руки в карманы и сгорбился, спрятался за поднятым воротником пальто.
— И куда же вы направляетесь? — Ему не терпелось закончить этот разговор.
Гермиона нахмурилась.
— Еду с вами. — «Конечно» как бы подразумевалось. — Вы против?
«Ещё как», — подумал Снейп. А вслух спросил:
— Зачем?
Между ними проскочила очередная семья, и Гермиона раздосадовано схватила Снейпа за рукав и потянула к себе. Её пальцы задержались на обшлаге, и Снейп, уставший от беспардонности посторонних ему людей, выдернул свою руку. Их разговор — разговор, который Снейп и не собирался заводить, от которого он, собственно, и сбежал — принимал неожиданный оборот и, судя по выражению лица Гермионы, шёл именно в нужную ей сторону.
— Я не могу так дальше жить, — сказала она, бессильно уронив руку. — Всё это как-то слишком.
— Я и не знал, что вы как-то по-особенному живёте, — ответил Снейп.
— То-то и оно, — огрызнулась Гермиона, которой передалась его желчность. — Я трачу жизнь впустую. Теряю столько драгоценного времени, дурея под лекарствами, которые мне прописали, потому что все говорят, что я ошибаюсь. А теперь появились вы… — Дался же ей его чертов рукав. — …И я знаю, что это не так.
— Я взрослый человек, — выдохнула она, — и я, черт побери, считаю, что пора мне вести себя соответствующим образом.
Она так гордилась своей речью. Снейпу это было очевидно. Она, наверное, готовила эти слова годами, произносила их про себя, тренируясь к подходящему моменту. Представляла, наверное, как выскажет всё это родителям, а не ему — впрочем, если подумать, возможно, это она и им выдала, прежде чем приехать сюда, к нему. Это объясняло яркий румянец на её щеках. Снейп так и видел, как она меряет кухню шагами, отказываясь подчиниться матери, требующей разговора в кабинете. Как яростно жестикулирует, борется за себя с в надежде хоть раз быть услышанной и понятой.
— Не думаю, что это хорошая идея, — сказал Снейп.
Гермиона сверкнула на него глазами.
— Почему это?
— Это как-то нездорово. То, что мы делаем.
— Кому от этого плохо?
Снейп до крови прикусил язык и почувствовал медный привкус во рту.
— Пока никому, — ответил он.
Её глаза расширились.
— Пожалуйста, только не говорите, что это угроза.
— Что? Нет! — краснея, возразил Снейп. — Разумеется, нет. Я же не чудовище.
Гермиона расслабилась, но её пальцы продолжали теребить пуговицу на его рукаве.
— У меня есть деньги, — сказала она, — немного — копила на университет. Они не пригодились, ясное дело. Так что я могу платить за еду, помогать по дому — нам просто нужна база, место для проведения исследований, так? Чтобы выяснить, что происходит. У меня такое чувство, что я должна… то есть, я думаю, нам лучше отправиться на север.
— Гермиона…
По громкоговорителю объявили отправление поезда, пронзительные гудки сигналили, что двери вот-вот закроются.
— Можно? — спросила Гермиона, глядя на него снизу вверх.
Ох уж эти глаза.
Эти проклятые глаза.
— Вы мне доверяете? — спросил Снейп.
И зачем он это сказал? Гермиона опять вперилась в него широко распахнутыми глазами: интуиция наверняка твердила ей, и вполне справедливо, что то, чего она просит, то, чего она хочет, — неправильно. Умные хорошие девочки не заговаривают со странными незнакомыми мужчинами в пабах, умные хорошие девочки не приводят странных незнакомых мужчин к себе домой и уж точно не предлагают странным незнакомым мужчинам съехаться в исследовательских целях.
— В достаточной степени, — ответила она, как клещами стискивая его рукав.
— Пойдемте, — сказал Снейп. Он взял её за руку и вместе они бросились бежать.
________________________________
Снейп не понимал, как можно спать под скрежет и пыхтение поезда, бормотание голосов, постоянные объявления по громкоговорителю и шуршание миллионов пакетов, которые то засовывались на багажные полки, то доставались оттуда. Но Гермиона спала, а Снейп сидел рядом, вжавшись в дальний от неё подлокотник, чтобы не коснуться невзначай её ног своими, и читал её дневник.
Он был рад, что Гермиона спит и не видит, как он краснеет, читая строки, которые, по его мнению, прочесть не должен никто и никогда (и невольно думая: «Не слишком ли она юна, чтобы читать такие непотребства, не то что писать их? »). По-видимому, она питала слабость к рыжим и чувствовала себя обязанной воспроизводить на бумаге каждый свой опыт во всех мучительных подробностях.
Добравшись до второй такой записи, Снейп не нашел в себе сил читать дальше, поэтому сунул дневник обратно в карман пальто, заказал у хмурого продавца с тележкой чай и газету и весь оставшийся путь усердно старался игнорировать Гермиону.
— Коукворт-Норт, — пробормотала она, когда Снейп потормошил её на конечной станции. — Вы тут живёте?
— Для вас это проблема? — осторожно спросил он.
Он не удивился бы, услышав в ответ резкое «да» (сам Снейп на её месте так и отреагировал бы, сравнивая её не по сезону зеленый пригород Лондона со своим холодным промышленным городком), но Гермиона только зевнула:
— Никогда бы не подумала.
Снейп предложил понести её сумку, но она отказалась. Гермиона была слишком легко одета для центральной Англии. «Практически Йоркшир», — заметила она, когда они вышли с вокзала, хотя не так едко, как можно было ожидать, при виде высоченных труб, усеивавших горизонт за рекой. И шарф его не взяла, предпочтя дрожать, пока они в молчании шли к тупику Прядильщика, и не сказала ни слова, когда Снейп толкнул дверь и включил свет в прихожей, а лампочка лопнула.
— Какой тёплый приём, — сказал Снейп, и Гермиона в ответ то ли вздрогнула, то ли хихикнула. — Чувствуйте себя как дома.
Она прошла внутрь, скинула ботинки, хотя он сказал, чтобы она не утруждалась, и прошла в гостиную, не сняв ни пальто, ни перекинутой через плечо сумки.
— Туалет под лестницей, — сказал Снейп, соображая, что же делать дальше. Никто раньше не жаждал поселиться с ним под одной крышей. Да он даже гостей развлекать не привык. — Боюсь, во второй спальне нет кровати, но диван вполне удобный. — Он немедленно покраснел, будто ляпнул чудовищную бестактность, и добавил: — Впрочем, занимайте кровать, если хотите. Я и здесь спать могу.
— Нет, спасибо, — отозвалась Гермиона, пробравшись к двери в кабинет и сунув голову внутрь. Она нашла выключатель и ахнула при виде ломящихся под книгами полок, представших перед ней в ярком жужжащем свете.
— Кабинет, — без надобности объяснил Снейп.
— Красота, — вздохнула Гермиона.
Снейп опять залился краской. У Гермионы громко заурчало в животе, и тут уже смутилась она.
— Вы голодны, — сказал Снейп. И замер, понимая, что в шкафу у него, скорее всего, только упаковка макарон и банка консервированной фасоли. — Гм…
— Я знаю, — ответила Гермиона. Она расстегнула молнию на сумке и начала рыться в ворохе одежды. — Сейчас бы чего-нибудь индийского. Я заметила ресторанчик на углу. Как вам?
Снейп промолчал. Гермиона подняла голову, и падающий на неё сбоку свет пламенем всколыхнулся на завитках волос.
— Не любите индийскую кухню? — вздёрнула она брови.
— Вполне приемлемо, — хрипло ответил он.
— Отлично. — Откопав наконец кошелек, Гермиона сунула его в карман пальто. — Я угощаю.
Уже выйдя в коридор, она издала удивленный возглас, метнулась обратно в кабинет и секунд двадцать изучала полки, а потом вытащила книгу потолще и спрятала её подмышку.
— Я скоро, — улыбнулась она.
Каким-то образом ей случайно удалось так выровнять входную дверь, что та закрылась за ней до конца, впустив прежде внутрь сырой студёный воздух, стремительно пронёсшийся по дому. И Снейп спросил себя, понимает ли он, во что ввязался.
____________________________
Повзрослев, Гермиона весьма искусно научилась наступать на горло своим разочарованиям. В более юные годы она имела печальную склонность жить с душой нараспашку. Это облегчало задачу её противникам — безмозглым задирам в начальных классах и уже более смышленым конкурентам в старших классах. Противникам ничего не стоило подорвать её уверенность в себе, заставить думать, что ей, возможно, следует стыдиться своей напористости, своего честолюбия, своей неутолимой жажды знаний, а не гордиться ими. Спасибо хотя бы, что её пробуждение случилось под конец школы, и не пришлось иметь дело, вдобавок к родителям, ещё и с одноклассниками, в то время как реальность расползалась по швам и ускользала из её отчаивающихся, слабеющих рук, некогда державшихся за эту самую реальность железной хваткой.
Её новообретённая способность скрывать эмоции стала проклятьем для родителей. Мать так и сказала перед тем, как Гермиона ушла, прихватив сумку: «Раньше ты всё мне рассказывала, Гермиона. Почему тебя это так пугает сейчас?»
Она не сказала маме, куда направляется. Впрочем, нет — соврала: сказала, что переночует у бывшего (рыжий, библиотекарь, совершенно безобидный) и, может быть, вернется завтра, если решит, что может общаться, не срываясь на крик. Миссис Грейнджер это совершенно не понравилось, но она и слова не вымолвила. Гермиона меж тем собрала сумку, так степенно, по-взрослому, как могла, и вышла из парадной двери, не прощаясь.
Теперь, за сотни миль от дома, Гермиона чувствовала, как давно и старательно поддерживаемая решительность рассыпается в прах. Её голос едва не дрогнул, когда она делала заказ у кассы. Ещё сложнее было сосредоточиться: открыв книгу Снейпа на первой странице, она обнаружила, что из всего богатства книжных полок выбрала древний учебник химии, устаревший на несколько десятилетий.
Гермиона изо всех сил пыталась читать, но постоянно отвлекалась — то на случайного пешехода (коих становилось всё меньше, поскольку уже темнело) за окном, промелькнувшего совсем близко от её лица, то на кота, который сидел на тротуаре и дёргал хвостом, следя за старушкой и терьером, проходившими под фонарём на противоположной стороне улицы. (У Гермионы кольнуло в сердце — она вспомнила об оставленной дома Косолапке. Впрочем, родители не дадут животному помереть с голоду.) Нетерпение росло, в животе урчало. Колокольчик на двери вдруг звякнул, и приятный голос приветливо обратился к скучающим за кассой мужчинам: «Добрый вечер, как вы?»
Гермиона подняла взгляд, заложив большим пальцем страницу в книге, которую не читала. Мужчины очарованно улыбались. Женщина стояла спиной к Гермионе. Тёмные рыже-каштановые волосы, чуть тронутые серебром, стянуты на затылке в конский хвост. В голове у Гермионы сработала настроенная на «то самое» сигнализация, затрезвонили колокола, загудели сирены, замигали яркие огни. Словно проглотив язык, она смотрела, как женщина делает заказ, как мужчины за стойкой спрашивают о здоровье её мужа, детей, и как она отвечает в притворном раздражении: «Да что им сделается-то? Как всегда, умирают с голода».
Наконец женщина достала газету и уселась через три стула от Гермионы, скрестив подтянутые ноги и спрятав лицо за огромным портретом очередного посрамленного политика на первой полосе «Гардиан». Поёрзав на месте, Гермиона отложила книгу и покашляла.
Женщина оторвалась от газеты, отогнув края вниз, открыв поразительно зеленые глаза и хорошенький вздёрнутый носик, обсыпанный веснушками.
— Простите, — сказала Гермиона, и женщина подняла брови. — Мы с вами раньше не встречались?
Женщина сдержанно улыбнулась, смотря на Гермиону терпеливо-снисходительно.
— Не думаю.
Она тряхнула газетой, вернув её в прежнее положение, но Гермиона не сдавалась.
— Я понимаю, это странный вопрос, но вы умеете колдовать?
— В смысле, фокусы показывать? — уточнила женщина. — Боюсь, что нет. — Улыбка исчезла с её лица, брови нахмурились. — С вами всё хорошо, милая? Помощь нужна?
Гермиона зарделась и снова взгромоздила Снейпову книгу на колени.
— Всё отлично.
Она открыла книгу, женщина расправила свою газету. Вот и поговорили.