— Надо было мне сходить, — сказал Снейп. Гермиона открыла дверцу холодильника, прилагая чрезмерную силу, швырнула пластиковую емкость на пустую полку и снова захлопнула дверцу. — В чём дело?
— Ни в чём, — пробурчала она. Не глядя на него, Гермиона сбежала в прихожую и взлетела вверх по лестнице. Пол над его головой заскрипел и успокоился — она плюхнулась в кровать. Снейп постоял, положив руку на холодильник, шатавшийся на неодинаковых ножках, и раздумывая, не был ли приглашением стук стойки кровати о пол, но, услышав сверху отрывистый кашель, устроился на диване в гостиной с одной из похищенных Гермионой библиотечных книг.
— Я купила билеты на поезд, — сказала она, спустившись в гостиную через несколько часов, когда Снейп как раз начал готовить ужин (запеченная фасоль на тостах). Гермиона тяжело сопела. — На полдесятого завтра утром.
Сердитый у неё голос или просто сиплый?
— Спасибо, — почему-то чувствуя раздражение, Снейп выложил половину фасоли на кусок белого хлеба.
— Поездом мы проедем большую часть пути. Дальше автобус и такси.
Согласно промычав, он протянул ей её тарелку. Она взяла.
Гермиона не двигалась с места. Она приподняла тарелку обеими руками, словно благодаря его, затем сказала:
— Когда вы сделали себе татуировку?
Снейп вздрогнул от неожиданности, но старательно не смотрел ей в глаза, накладывая себе свою порцию ужина.
— Вы бы поверили, если бы я сказал, что в тюрьме?
— Разве что вы сидели вместе с очень талантливым мастером-татуировщиком, — ответила Гермиона. Она отставила свою тарелку в сторону и, не спрашивая разрешения, схватила его за руку. Пальчики заскользили по его большому пальцу, мимо костяшек, по чувствительному к щекотке сгиба запястья, самому запястью — сдвигая его рукав к локтю.
Татуировка выцвела, но оставалась на месте — и всё ещё горела порой, хотя Снейп знал, что ему это только кажется. Гермиона провела ногтями по внутренней стороне предплечья, обводя стилизованные крылья, крючковатый клюв, тронув кончиком пальца бусинку глаза.
— Ворона? — спросила она.
— Ворон, — ответил Снейп, резко вдохнув, когда она ухватилась за его локоть другой рукой и провела пальцами по сухожилиям. От неё сильно пахло эфирными маслами — ментол, чайное дерево — и голос её звучал лучше, чем днём, чище, носом она шмыгала гораздо реже.
— В школе? — Она наконец встретилась с ним взглядом. Её глаза уже не слезились, были ясными, искренними и блестящими, без единого намека на прежнюю странность.
— Мы с друзьями питали некоторое пристрастие к По.
— Унылый товарищ, — улыбнулась Гермиона.
— Весьма.
— Знаете, — Гермиона дёргала за одну из его пуговиц, распуская петлю, — так уж получилось, что мне нравятся врановые. Непонятые существа.
— Очень похоже на моих школьных товарищей, — горько отозвался Снейп.
Гермиона нахмурилась.
— Думали когда-нибудь свести? — Она опускала его рукав обратно к запястью, разворачивая ткань («Как презерватив», — почему-то подумал он). Похлопав его по руке, она сунула руки в карманы, и оказалось, что Снейпу не хватает ощущения её тёплых рук на своей прохладной коже. В последние две ночи наверху (только наверху, только в его кровати, только ночью, только в умирающем свете уличных фонарей, сочащемся сквозь тонкие занавеси) она взяла в привычку искать на нем шрамы, жемчужные рубцы, тонко змеящиеся под кончиками её пальцев. Её губы касались его спины, рук, бугорков на шее — воспоминание о ночи, когда местной шпане попал в руки пневматический пистолет. Уважительно, словно Снейп был солдатом, вернувшимся домой с войны. Она тогда трогала отметины его бурного детства с таким благоговением, с таким печальным пониманием. А теперь её глаза, прикованные к ткани его рукава над вытатуированным вороном, горели яростью. — Это сейчас возможно. Лазером.
— Не было финансов, — ответил Снейп, быстро застегивая манжет рубашки.
— Ну конечно, — смутилась Гермиона. Она отступила и схватила свою тарелку с кухонной стойки. — Извините.
— Простите, — тоже извинился Снейп, не совсем понимая почему.
Они ели фасоль с хлебом, стоя на кухне друг напротив друга, прислонившись каждый к шкафчику со своей стороны, в странной, плотной, компанейской тишине. Снейп наблюдал за ней, но она на него не смотрела — хмурилась на стену, очевидно, задумавшись о чем-то далёком, далёком от этой замызганной кухни, далёком от него. Закончив, они переместились обратно в гостиную, но уселись по-прежнему каждый по-отдельности, не выказывая друг другу никаких знаков нежности и симпатии, почти не обращая на книги внимания, увлекаемые куда-то своими мыслями под щелчки и вспышки пламени.
Снейп всегда ненавидел свой дом. У него не было причин испытывать к нему какую-либо приязнь, особенно учитывая прошлое. Время от времени он подумывал о продаже, но знал, что не может себе позволить сделать ремонт, а за цену, которую он получил бы за дом в его текущем состоянии, он нашел бы себе только такую же ветошь, да ещё и меньше размером. Дом принадлежал ему, и он им довольствовался, но удовольствия жизнь тут ему никогда не приносила.
И всё же у него было такое чувство, что завтра утром, возможно, ему будет слегка жаль уезжать.
Гермиона, кутаясь в одеяло, отправилась в постель раньше него.
— Спокойной ночи, — пожелала ему она.
— Добрых снов, — откликнулся он, но она уже исчезла в прихожей. Когда он тоже поднялся в спальню и скользнул под одеяло, она не пошевелилась.
«Происходит ли всё это на самом деле? » — подумал он, прежде чем уснул рядом с ней.
Гермиона разбудила его утром. Она либо не храпела, либо он этого не слышал. В глазах её металась истерика.
— Я проспала!
Снейп резко привстал в кровати. Крохотные стрелки будильника в утреннем свете ясно показывали время: восемь пятьдесят пять.
Она швырнула ему его сумку и взвалила свою себе на плечо.
— Обувайтесь, пойдём.
Её ноги были короче — она почти бежала, а он просто шёл. На поезд они успели, правда, только едва-едва. Выдохшись и пыхтя, они нашли пару свободных мест, и Снейп устроил свою сумку, а Гермиона плюхнулась на сиденье у окна с атласом.
Она улыбнулась, глядя на него многозначительно.
— Успели.
— Действительно. — Снейп уселся рядом с ней, всё ещё пытаясь сфокусировать взгляд. Сидевший напротив мужчина зашуршал газетой, прочистил горло, очевидно намекая, чтобы они вели себя тише.
— У вас в сумке овсянка, — прошептала Гермиона.
И правда, там она и была — герметично запаянный пакетик лежал в чашке, точно, как и планировалось. Снейп бросил овсянку на стол и подавил зевок, в то время как Гермиона села очень прямо, всматриваясь в размывающийся пейзаж за окном. Она совсем не выглядела усталой.
Тогда он и почувствовал — в сумке было что-то ещё, чего раньше там не было, что-то, что она сунула туда, пока он спал. Приткнула с краешка, между свитером и парой брюк: узкая коробочка, покрытая облезающим бархатом.
— Гермиона… — начал он, но она не обращала на него внимания, листая страницы дорожного атласа, углубившись в жёлтые строчки дорог, голубые озера, темно-зелёные леса.
Снейп вытянул коробочку из сумки и чуть приподнял крышку, прекрасно зная, что обнаружит внутри — белый резиновый наконечник, отслаивающаяся краска, хотя он ни разу ею не пользовался, пустая выемка с одного конца коробки, где полагалось лежать колоде карт — и запихнул обратно в сумку. Гермиона меж тем блуждала по шотландскому высокогорью, ведя пальцем по линии железнодорожных путей, устремляясь вперёд к двум звёздочкам-близнецам на карте.
Торкмид
С самого Ньюкасла землю устилал снег, а примерно в районе Йорка у Гермионы затекли ноги. За окном (по крайней мере, насколько было видно при недолгом дневном свете) пробегали истерзанного вида пейзажи сельской местности, по обе стороны железнодорожных путей валялись жерди, ветки. Буря прошла, что ли? Гермиона так поглощена была собой (и своими исследованиями… и Снейпом, если совсем уж честно), что могла и не заметить. Возможно, непогода и не добралась южнее, до Коукворта. Возможно, Гермионе было бы в любом случае всё равно. В доме было гораздо теплее, когда она была не одна в постели.
Снейп читал. Она прижалась бедром к его бедру. Он не отодвинулся и вообще никак не отреагировал.
Гермиона прислонила голову к его плечу и закрыла глаза, чувствуя, как расширяется и сжимается, вздыхая, его грудная клетка.
Снейп разбудил её в Эдинбурге, когда нужно было пересаживаться на другой поезд. Они купили в кафе горького чаю и сели на холодную металлическую скамью, рассматривая людей, бегущих мимо на деловые встречи и по магазинам в чудн о м вихре деловых костюмов и дутых пальто.
— Ни слова не понимаю, — сонно произнесла Гермиона, держа стаканчик у рта и чувствуя, как пар из него конденсируется на её губах.
Снейп не то чтобы рассмеялся (она привыкала к тому, что это редкий подвиг — заставить его по-настоящему рассмеяться), но определённо издал звук, похожий на смешок.
— Вы когда-нибудь бывали в Шотландии?
— На лыжный курорт приезжала. Когда мне было восемь.
— Значит, у вас нет слуха на диалекты, — как будто разочарованно сказал Снейп.
— Просто случая не представилось. Предполагается ведь, что эдинбургский выговор понимать нетрудно?
— Так и есть. Но мы на вокзале, не забывайте. На очень людном вокзале. И не все люди тут эдинбуржцы.
— Я не привыкла быть такой бездарной. — Слово это почему-то застряло в горле, и в душу вполз маленький червячок сомнения, подгрызая Гермионину уверенность. Не-понятные люди, ускоряясь, бежали мимо. На верном ли мы пути? То ли отмечено место на карте? Гермиона не могла даже понять людей, говорящих на её родном языке с акцентом, отличающимся от её собственного, — а ведь где-то в шотландской глубинке есть местечко, которое теоретически является крайне важным в недостающей части её жизни.
Снейп бережно приобнял её одной рукой за плечи. Притянул её голову к своей ключице. Оказалось, что когда Снейп в пальто, пользоваться его плечом в качестве подушки гораздо удобнее.
Гермиона попыталась расслабиться, но тщетно. Снейп выпустил её.
— Отложите свои сомнения до приезда, — посоветовал он, допив чай. — И скажите спасибо, что мы не в Глазго едем.
Гермиона застонала, взяла у него пустой стаканчик, вспомнила, что урн рядом нет и сидела какое-то время с глупым видом.
— А вы их понимаете?
— Конечно.
— Каким образом?
— Интернат. Там учились дети со всей страны.
— О, — сказала Гермиона. По громкой связи раздался мелодичный звон — прибыл их поезд. Она поднялась с рюкзаком на спине, держа обеими руками пустой стаканчик. И замерла вдруг.
— О! — повторила она.
#
Ночь наступила задолго до их приезда. Гермиона и не подозревала, что физически возможно провести столько времени в поезде, да ещё и прижав коленки к раскладному столику, который упорно не желал складываться. Снейп, проявив необычную для него жертвенность, предложил поменяться местами, но она отказалась и упрямо хлопнула на столик свою проклятую книгу, твёрдо намереваясь наконец дочитать её.
И Гермиона её наконец дочитала. Закончилась книга как-то неожиданно. Бэгшот словно перестала обращать внимание на историю после семнадцатого столетия, а напоследок ввернула про будущее колдовства в Британии — будто кто-то силком заставил её признать само существование викканства и язычества. Книга обрывалась на середине мысли — Гермиона перевернула страницу, ожидая прочесть ещё по меньшей мере пятьсот слов, но дальше был только библиографический указатель и выражение признательности, адресованное одному только небольшому независимому издательству в Кардиффе, опубликовавшему книгу. Во время рождественских праздников Гермиона поискала информацию об издательстве. Издательство больше не работало.
— Нашли что-нибудь полезное? — спросил Снейп. Он наблюдал за ней, пока она читала последние несколько страниц. Гермиона пыталась не обращать внимания на его изучающий взгляд, пытающийся прочесть выражение её лица и выудить из неё что-нибудь существенное, что ему следует знать.
— Не знаю. — Гермиона откинулась на спинку сиденья, потянулась и вперилась в тёмное окно: за окном, как обычно, не было ничего, кроме мелькающих белых прямоугольников — отражений светящихся окон поезда на снегу. — Нужно подумать.
— Ну, думайте.
Она так и сделала. Остаток пути Гермиона провела где-то далеко: уставившись на светящиеся белые пятна за окном, она видела перед собой только страницы, слова, слышала только запах пыльной старой библиотечной книги с пожелтевшими по краям от времени листами. Но мозг буксовал, изнурённый, перетруженный, готовый с дребезжанием развалиться на шестерёнки, колесики и ржавые пружинки.
— Только не переусердствуйте, — ухмыльнулся Снейп, и она улыбнулась ему в ответ.
Его пальцы почти незаметно скользнули по её руке, прежде чем он убрал руку обратно себе на колени.
Когда они сошли на шаткую платформу сельской станции, стоял жуткий холод. Землю покрывал толстый слой снега, из насыпи там и сям торчали сломанные ветки, листья усеивали крыши.
— Буря была, — заметил старичок, сошедший с поезда сразу за ними. — И не прошла ещё. Задрайте все люки да закутайтесь потеплее.
— Э-э, спасибо, — сказала Гермиона ему вслед. Старичок похромал прочь, опираясь на трость.
Гермиона и Снейп переглянулись.
— А что вы на меня смотрите? — пожал плечами Снейп. — Со мной никто без крайней надобности не заговаривает.
Гермиона взяла его под руку.
— А вот в Лондоне, если заговорить с незнакомцем в метро, можно запросто получить в зубы.
Кажется, Снейп улыбнулся. Или нет. Поди разбери.
— Добро пожаловать в Шотландию, — сказал он.
— Да уж, — криво усмехнулась Гермиона. — Добро пожаловать.
#
Ни одно решение еще не давалось им так мучительно трудно — владелец «Края света» спросил, двухместный ли им нужен номер. Они переглядывались, наверное, минуты три, то замолкая, то перешептываясь, прежде чем согласились, что да, пожалуй, возьмут двухместный. Возможно ли это? Если нет, ничего страшного. Вы только скажите.
Когда они наконец поднялись с багажом наверх, закрыв за собою ветхую скрипучую дверь, едва приглушавшую тихий гул тихой сельского трактира, Гермиона впервые в жизни застеснялась. Как… невеста в первую брачную ночь. Глупо, нелепо даже. Она же не какая-нибудь невинная девица в белом платье, да и Снейп совсем не безумно влюблённый жених.
Она списала это на свой усталый мозг, мешающий сказки Бэгшот с реальной жизнью.
Усевшись на край двухместной кровати, Гермиона невидящим взглядом смотрела, как Снейп пускает радиаторы на полную мощь (впрочем, даже в холодной комнате тут было теплее, чем в тупике Прядильщика), расстёгивает свое пальто и вешает его на спинку стула. Снейп расстегнул и верхнюю пуговицу рубашки. Гермиона мало задумывалась о том, как он одевается, считая это неважным, но сейчас его приверженность к парадной одежде её удивила. Причин наряжаться у Снейпа не было (конечно, наряды его не были подогнаны по фигуре и новизной не сияли тоже, и тем не менее), разве что он делал это специально для неё – но это вряд ли. А может, просто такой он человек? Или был таким раньше.
(Правильное ли это вообще слово — «раньше»?)
— Хотите пройтись вечером? — спросила Гермиона. Она так и сидела в пальто и сапогах, стесняясь их снимать.
— Поздно уже, — ответил Снейп, расстёгивая пуговицу на манжете.
— Я знаю, но можно хотя бы осмотреться. Может быть, ночью больше шансов заметить что-нибудь знакомое.
— Вряд ли.
— Ну же, — сказала Гермиона, а затем усилием воли подавила умоляющие нотки в голосе: — Я всё равно хочу спросить кого-нибудь про карту. В месте, отмеченном звёздочкой, ничего нет, и я ничего не нашла онлайн о другой деревне или о…
— Ладно, — вздохнул Снейп, снова застёгивая рубашку. В отчаянии взглянув на кровать, накинул шерстяное пальто.
Гермиона улыбнулась ему, вздёрнув бровь.
— Шапку не забудьте.
Они заказали в баре глинтвейн, тайком пронесли его через сад на улицу и пошли рука об руку, прихлёбывая вино из дымящихся стаканов. Ночь стояла уютная, спокойная, несмотря на прогнозы старичка со станции. Гермиона радовалась, что Снейп в кои-то веки не против был пустить её в свое личное пространство — она опять была одета не по погоде, многочисленные слои одежды не полностью защищали её от стужи, и нос грозил потечь. Вино с острыми пряностями в одной руке, плечо Снейпа в другой — вот и всё, что не удерживало её от того, чтобы подняться обратно в номер, залезть в постель и не вылезать до самой весны.
Или сесть на ближайший поезд до Лондона.
— Вы такой тёплый. — Они проходили мимо закрытых антикварных лавок, благотворительных магазинчиков, зависая у окон, вглядываясь внутрь, насколько это позволяли причудливые уличные фонари. — Вы всегда такой тёплый?
Вино, наверное, вскружило ей голову. В животе заурчало — Гермиона вспомнила, что ещё не ужинала. Это объясняло некоторую лёгкость в ногах, жар в лице и то, как она пыталась сдержать весьма неуместное хихиканье (когда Снейп споткнулся о бутылку из-под газировки, и когда он неловко отпрянул от внезапно и шумно сорвавшейся с дерева летучей мыши).
— Я тепла точно не ощущаю, — ответил Снейп, ставя стаканы на скамейку на автобусной остановке. — Холод в костях.
— Сердце каменное, — серьёзно произнесла Гермиона и опять хихикнула.
Снейп вздохнул.
— Лили когда-нибудь отвечала вам взаимностью? — вдруг спросила она, и он встал на месте. Свет от ближайшего фонаря до них не доставал — они добрались до самого края деревни, где обрывалась вереница засыпанных снегом машин и заледенелая дорога становилась скользкой на подъеме.
— Гермиона… — В восхитительно глубоком голосе Снейпа слышалось предостережение.
— То есть, я знаю, что вы были ей небезразличны. Вы так долго дружили. Но… она вышла замуж за другого. Она выглядела счастливой и… — Гермиона едва не сказала «живой», но передумала, — …довольной той жизнью, которую для себя построила. Разве вы не желаете ей счастья?
Снейп не отвечал. Вдалеке, за холмом, ухнула сова.
— Вы же знаете, что да, — мягко произнесла Гермиона.
Его рука почти болезненно напряглась под её рукой.
Они пошли дальше, в молчании поднимаясь вверх по холму, и шаги их в снегу отзывались мягким хрустом. Отпечатков ног было мало — центральная улица деревни была вся утрамбована ногами и колёсами, а на холм, кажется, с самого снегопада никто кроме Гермионы и Снейпа не взбирался. Даже следов лап не видно было.
— Там ничего нет, — Снейп становился всё сварливее. — Просто старый домик.
— Да откуда вы знаете. — Гермиона сощурилась в темноту. Она повернула фонарик своего мобильника вверх, освещая фасад дома тусклым голубым светом. Впрочем, на самом деле она могла только предположить, что это был дом — фасад почти целиком поглотили колючие заросли, заколоченные окна были сломаны и переплетены голыми плетьми плюща, а то, что когда-то, наверное, было печной трубой, наполовину обвалилось, и кучку кирпичей припорошил снег. Гермиона зашла за угол, зацепившись отворотом штанины за колючку и вырвавшись на свободу. — Думаете, можно пролезть внутрь?
— Нет, Гермиона.
— Почему это?
Его белая рука взметнулась вверх, указывая длинным пальцем на табличку, которую Гермиона видела, но проигнорировала: «ОСТОРОЖНО! ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ».
— Как-то чересчур драматично.
— Вы пьяны. — Голос Снейпа звучал странно, как-то сдавленно. — И сейчас темно. Пойдемте обратно.
— Я не устала, — ответила Гермиона, но позволила снова взять себя под руку. Он осторожно повел её вниз по холму, стараясь не дать ей поскользнуться на снегу.
Они уже наполовину спустились, когда она вдруг остановилась, почти проехавшись по снегу за продолжавшим идти Снейпом.
— Смотрите, — сказала она, светя фонариком на подпорную стену, за которой стоял знак, отмечающий невидимую под снегом тропу. — Тропинка.
И действительно — тропу отмечал старый, покосившийся деревянный столб, потрёпанный дождями и ветром. Телефонного фонарика хватило на то, чтобы еле-еле осветить полустёртые буквы: «ЗАМОК».
— Карта, — напомнила Гермиона. — Это ведь правильное направление? Там стоит вторая звёздочка.
— Замок, — недоверчиво произнёс Снейп.
— Почему бы и нет?
— Не знаю.
— Пойдём. — Гермиона сделала нетвёрдый шаг вперёд, но Снейп потянул её назад, и её ботинки слегка заскользили по снегу.
— Завтра, — сказал он.
— Обещаете? — спросила она, не заботясь о том, как глупо, по-детски, это прозвучало.
— Да, — мрачно ответил Снейп.
Мобильник упал на землю, на дюйм зарывшись в снег. Гермиона не дала Снейпу сделать больше ни шагу, а развернула, потянув за руку, лицом к себе, сама, пошатываясь, шагнула вперёд и обхватила его лицо обеими руками в перчатках, забираясь кончиками пальцев под края связанной ею шапки. Она едва видела его в темноте, но чувствовала его щёки под тканью перчаток, чувствовала, как жёсткие волоски его щетины цепляются за шерсть.
Его руки обхватили её талию. Какое-то мгновение Гермионе казалось, что он сейчас оттолкнет её, но он этого не сделал. Они просто стояли так, почти без напряжения, просто чувствуя тепло друг друга рядом.
— Спасибо, — сказала Гермиона, глядя в черноту в том месте, где должны были быть его глаза, проводя большими пальцами от крючковатого носа к уголкам рта.
— За что? — спросил Снейп. Его дыхание было сладким — пряности с мускатом, корица, гвоздика.
— За то, что вы здесь, — ответила она, всеми мыслями сосредоточившись на расстоянии между их губами. — И мне не нужно делать всё это в одиночку.
Развалины
Гермиона вывернулась из цепких лап смерти — а именно так она чувствовала себя, проснувшись на следующий день рано утром. Она лежала обнажённая, вся в поту. Ей было слишком жарко, и свет из окна, прикрытого шторами, был серо-стальным, недобрым. Снейп лежал рядом — она проверила, протянув руку и ухватив в кулак прядь его волос. Снейп застонал, и она выпустила его волосы.
Снейпу тоже было слишком жарко. Она спихнула одеяло и сделала глубокий вдох. Воздух в горле пылал. Она кашлянула раз, другой и зашлась в оглушительном приступе, наконец вернув к жизни и Снейпа.
Он глянул на неё одним глазом. Волосы прилипли к одной стороне лица.
— Воды принести? — предложил он полусонно. Гермиона наконец перестала кашлять и со стоном откинулась обратно на подушки.
— Я думала, всё уже прошло.
— Затишье перед бурей, — вздохнул Снейп. Он тоже откинул одеяло, и Гермиону ослепило сияние его бледной кожи — обычно такое интересное, интригующее, сейчас оно казалось слишком ярким, будто так и хотело вызвать у неё головную боль. Снейп прошлёпал в ванную и вернулся с кружкой тепловатой воды. Она благодарно, но молча приняла кружку, и Снейп потрогал её лоб тыльной стороной ладони, как обеспокоенная мать… которая совсем не выглядела обеспокоенной.
— Это всё мой дом, — сказал он. — Вы никак не могли не заболеть. Я искренне прошу прощения.
Гермиона опять кашлянула и отхлебнула воды. Глотать было больно.
— Вам лучше остаться в постели.
— Нет! — прохрипела Гермиона. — Я хочу пойти… в замок.
— Там холодно. И дождь собирается. Вас нужно держать в тепле.
— Да всё нормально, — возразила Гермиона, пытаясь приподняться. Покрывало упало к талии, но Снейп, крепко держа её за плечи, вынудил её лечь обратно.
— Дайте угадаю, — сказал он, нависая над ней, очень-очень близко к её лицу, так что его чёрные глаза казались бездонными. Его черты слегка размывались, у Гермионы голова кружилась от попытки приподняться, и лицо Снейпа выглядело картиной с потёкшими красками. — Вы ни разу не пропускали школу?
Гермиона насупилась, пытаясь сфокусировать взгляд.
— До определённого момента.
Она жалобно закашлялась.
— Мне нужно позвонить маме, дать знать, что со мной всё в порядке.
— Сначала спать, — сказал Снейп. Его губы сжались в ниточку, и он выпустил её плечи, но сначала запечатлел тщательно рассчитанный поцелуй на её щеке, в дюйме от уголка рта. — И на улицу не выходить, — велел он, натягивая брюки. — Если я вдруг увижу, что вы бродите по Хогсмиду, вы у меня получите.
— Хогсмиду? — пролепетала Гермиона.
— Торкмиду, — Снейп глянул на неё так, будто она спятила, и, склонившись над ней, поцеловал её ещё раз — в губы, жёстко и самоуверенно, видимо, совершенно не боясь заразиться. — Не выходить, — повторил он, уже коснувшись двери. Его взгляд говорил: только попробуй ослушаться.
Дверь распахнулась, окно всосало в себя занавеску и выдуло обратно порывом взметнувшегося ветра. Хлопок, затихающий звук шагов, и Снейп исчез.
____________________________
Днём Торкмид выглядел чуть более живым. Ставни нескольких домов и магазинов были закрыты, окна некоторых — заколочены досками взамен стекол, явно выбитых бурей. «Ещё одна на подходе, — сказал ему хозяин трактира за завтраком (Снейп чуть было не забыл попросить его отправить что-нибудь съедобное в номер для Гермионы), — так что держитесь крепче. Трясти будет не на шутку».
Кондитерская была открыта, но он не стал туда заходить, опасаясь истратить всю мелочь на то, чего ему не нужно и не хочется, а Гермиона не может съесть, потому что слишком больна. Но благотворительный магазинчик казался достаточно тусклым и страшненьким, а сварливая женщина за кассой только мельком глянула на Снейпа, когда он вошёл. Даже не поздоровалась.
В магазине царило необычайное изобилие шотландки: красно-зелёные, зелёно-жёлтые квадраты выстилали перила, занимая больше места, чем следовало бы. Книжные полки ломились от безделушек и керамических котиков, а ниши в старых толстых стенах были заставлены позолоченным фарфором. С крючков у кассы свисала гроздьями бижутерия, и только когда Снейп встал там, перебирая бусы, женщина подняла глаза от книги и уставилась на него воспалёнными глазами.
— Сколько? — спросил Снейп.
— Смотрите ценник, — бросила женщина и перевернула страницу.
Все безделушки были уродливы, но Снейпа это не волновало. Он вспоминал подарки Лили — палочка, которую Гермиона осмелилась тайком спрятать в его сумку, пакетики со сладостями и книжки, обёрнутые в яркую подарочную бумагу — он засовывал их под кровать, подальше от глаз родителей — и снова чувствовал себя виноватым, потому что не мог отплатить Лили за её доброту. Забота о других людях давалась ему нелегко. После неё.
Но теперь она здесь.
То есть, там.
Лежит обнажённая в его постели.
Он выискал наименее уродливое украшение — черный камешек на кожаном шнурке. Оно стоило 99 пенсов, а ему карман жёг фунт.
— Сдачи не надо, — сказал Снейп женщине за кассой, будто она и не собиралась прикарманить задолженный ему пенс.
____________________________
Без Гермионы было одиноко. Разум его, терзаемый странными вопросами и ответами, без собеседника лихорадило сильнее обычного. Он шёл пешей тропой от холма в рощу, хлюпая по слякоти. Едва не потерял ботинок в трясине у турникета. Он брел вперёд, опустив глаза, забывшись, чернее тучи, и всё же…
Когда поля под паром остались позади, за завесой ветра и брызг дождя, и Снейп шёл уже среди деревьев, он постепенно понял, что идёт вовсе не по роще, а по самому настоящему лесу. Лес был большой, густой и тёмный — таких он в Англии нигде не видел — Снейпа окружали не хиленькие насаждения, а высокие, плотно растущие деревья, не пропускающие сквозь свои ветви серый дневной свет. Лес казался бесконечным. Колючие кусты цеплялись за пальто, в листве слышались шорохи, и что-то следовало за ним во тьме — лисы, птицы, длинноногие пауки, молчание наблюдающего за ним оленя….
К тому времени, как Снейп снова увидел солнечный свет, он успел промокнуть до нитки. Заляпанный грязью, запыхавшийся, он тем не менее несколько повеселел и перестал обращать внимание на свое состояние. Ощущение было странное. Он словно гудел. Его тянуло вперёд, будто пружиной, крючком зацепленной за его пупок.
Почти дойдя до края леса, куда уже пробивалось всё больше слепящего света, Снейп споткнулся о сучковатый корень старой ивы и кубарем вылетел на опушку, прямиком в мокрое поле, густо поросшее бурьяном. Он выругался и оглянулся. Взгляд его поднялся до склона, на котором возвышались щербатые каменные развалины, грозные, серые и похожие на…
— Северус? —позвал из деревьев призрачный шёпот.
Снейп почему-то не повернулся. Он просто стоял на месте, и шепчущий голос вплывал в его уши, обволакивая его чувства. И вдруг он уловил запах весны, увидел яркий солнечный свет, развевающиеся знамена, услышал шумные восклицания.
Он обернулся и посмотрел назад, сквозь рябую темень леса. Ничего. Только болотистые заросли.
Снова собирался дождь. Снейп поднял воротник пальто, сдержал дрожь и продолжил путь.
____________________________
— Судя по вашему виду, вам бы лучше обратно в постель, — сказал бармен Гермионе, усевшейся за один из многочисленных пустых столиков. Её кости и мышцы каждой клеточкой протестовали против контакта с сиденьем. Она намеревалась смелым приступом взять внешний мир — выйти на улицу, бегом нагнать Снейпа и идти за ним на таком расстоянии, чтобы когда она на него налетит, они отошли бы уже слишком далеко от Торкмида и возвращаться в номер уже точно не было бы смысла.
Вот только не будет никакого налёта. Гермионе не удалось добраться даже до входной двери.
— Всё нормально, — скрипнула она. Она слишком устала, чтобы радоваться тому, что понимает выговор буфетчика, но это всё равно было по меньшей мере приятно. — Можно мне лимонаду?