Доктор близоруко щурится от первых проблесков солнца, стучащихся сквозь тяжелую ткань занавесок. Первый взгляд, адресованный восходящему новому дню, наталкивается на идеально ровную спину Мисси. Она лежит рядом и крепко спит, судя по мерному дыханию. Доктор осторожно проводит ладонью по спине, словно пианист по клавишам, и тихонько целует коричневые родинки на лопатках. К счастью, Мисси это не беспокоит. Сонно вздохнув, она подвигается к нему чуть ближе, снова ныряя с головой в сладкий сон. Рука Доктора смыкается на тонкой талии, пальцы спокойно лежат на животе, не смея беспокоить ее. У Мисси очень гладкая кожа, пахнущая клубникой и вишнями, и ее губы по вкусу почему-то напоминают шоколад. Она так сладко сопит, будто ежик, которого пытаются погладить (он пытался не раз, ежикам это не очень нравилось). Прижавшись к ней крепче, он целует ее в плечо, в крохотную коричневую родинку, поправляя сбившуюся подушку, которую она безуспешно ищет рукой. Он знает, кто она. Знает, что так нельзя и это – совсем неправильно. Знает, что однажды любовь уже истязала его. Но не может противостоять себе. Сколько бы не бежал, сколько бы не лгал – он зависим от этой женщины с холодными голубыми глазами и губами, что слаще меда, но пахнут шоколадом. Мысли неспешно бродят в голове, волнами качаются по сосудам, мысли теплые, куда более теплые, чем с какой-то другой женщиной, такие, каких не было столь давно, что он уже успел позабыть, что они существуют. Когда он жил в последний раз? Когда дышал свободно? Когда был действительно свободен? Когда был влюблен. Ответ не заставляет себя ждать долго – много лет назад, еще юношей. В то чудесное лето, когда он обносил соседскую вишню, пробовал на вкус сладкий фрукт и сладкие губы девчонки с пронзительными голубыми глазами. Стало традицией – в каждой женщине искать ту девушку, которая клала вишню ему на язык и толкала в горло своим языком. Пришло время признать – у Джуди были голубые глаза. И у чудесной леди, сопящей рядом сейчас, они голубые – пронзительные, щемящие. Родные. Черт его знает, что стало причиной, но, глядя на Мисси, иногда в памяти всплывают воспоминания – самые сладкие, самые первые. Те, о которых он бы давно забыл, если бы это было возможно.
- Черт. Простынь придется выбросить. Она не ругает. Поворачивается к нему боком, светясь в лучах летнего солнца, накидывает халат, который он непременно снимет, как только она подойдет снова. - Отстирать не вариант? – он все еще пребывает в неге, обнимая подушку, что впитала в себя запах ее шампуня, духов и тела, и дыша в нее, как умирающие дышат в кислородный пакет. - Кровь не отстирывается. Я все пальцы стерла. Он садится на кровати, понимая, что она плывет к нему, и укладывая рядом, посасывает пальчики, которые действительно пахнут порошком. Каждый по очереди. Мизинчик игриво прикусывает. - Скажи, что порезалась? Или поцарапала колено. Она смотрит на него с мягким юмором. Склонившись к его лицу, аккуратно, всякий раз отрываясь, целует его в нос. Трижды. Растянувшись на нем, словно дикая кошечка, спрятавшая коготки, Мисси запускает пальцы в его волосы, ероша их, и он, хоть убей, ничего не может поделать с растущим бугром и почти мгновенно воспламенившимся пахом. Руки кольцом обвиваются вокруг талии, гладят хрупкую линию силуэта и замирают, будто спрашивая разрешения двигаться вниз. Мисси поворачивает голову, смешно щекоча его влажными после душа волосами, умопомрачительный запах шампуня бьет в нос, заполняет всю комнату, заползает в его ноздри, и он глубоко затягивается им, словно курильщик – сигаретой. - Я есть хочу. И мне нужно выбросить простынь. Мама догадается. - И что? - Ты плохо знаешь мою маму, Пит. Она потащит нас в церковь. Сначала замаливать грех, потом жениться. Перед этим прочтет длинную лекцию часа на четыре о том, какие мы безответственные, глупые, ветреные. - А мы ей скажем, что мы влюблены. - Пит! – она по-доброму смеется. - Что? Разве это не так? – он уже почти готов обидеться и хмурится, глядя в зеркально чистые голубые глаза. - Тогда тебя ждет нуднейшая лекция моего папы о безумии репродуктивной цепочки, которому просто поддаться в нашем возрасте, но которое потом обязательно утихнет. - Нет, - немного подумав, качает головой он, - нет. Я не настроен слышать лекции сейчас. - Я и говорю, проще выбросить простынь. Он лениво потягивается, вытягиваясь по всей площади кровати. На простыне остаются вмятины его тела и, встав, он замечает, что Мисси, склонившись к этому контуру, легонько целует его. Глаза, никогда не знавшие слез прежде, наполняются влагой, которая настолько смущает его, что он предпочитает скорее отвернуться, схватив одну из сигарет, лежащих вразнобой на тумбочке с зеркалом, и намерено неумело затянувшись, кашляет. Если вдруг она заметит влажные глаза, пусть лучше решит, что это от сигаретного дыма. Впрочем, он нисколько не сомневается, что его прелестная девушка окажется настолько благоразумной, чтобы и дальше делать вид, что ничего не заметила, а он будет играть спектакль под названием: «Все хорошо». Мисси, впрочем, в следующую же секунду красивой бабочкой подлетает к нему, укрыв его кожу бархатом прикосновений. Она звонко целует его в щеку, шутливо бьет по руке, тянущейся к поясу халата, не давая развязать его, и, подпрыгнув на месте, словно баскетбольный мячик, бежит прочь, заставляя своего расчувствовавшегося кавалера бежать за ней. Настигнув ее в саду, от которого до кухни рукой подать, он забирает ее в объятья, сгребая в охапку и щекоча, и слышит довольный смех. Мисси шутливо бьет его пятками, визжит, словно маленький поросенок, стучит ногами по его ногам, но так и не требует ее отпустить. Одним рывком поставив ее на землю, он возвращает ей недавний шутливый поцелуй в нос. - Я бы предпочел вернуться в постель, ты знаешь? – рука быстро ныряет под халатик, поглаживая внутреннюю сторону бедра, заползая между ног. Хихикнув, его упрямица убирает уже разгоряченную ладонь. - Но я очень голодная. - Я тоже. - Перестань, - очень мягкий, но все же – укор немного охладил его пыл. Он плетется за ней через весь сад, поморщившись от звуков пчелиного роя, что атакует деревья и цветы и поглаживая мягкие пальцы, уютно расположившиеся в его ладони. Только очутившись в кухне, с порога учуяв запах свежего хлеба, он понимает, что тоже очень проголодался. Мисси даром времени не теряет. Бедняжка так голодна, что они оба слышат, как урчит у нее в желудке, потому несколько яиц разбиты и брошены на сковороду и, пока готовится омлет, она быстро-быстро нарезает лук маленькими кубиками. Почти сразу же появившиеся слезы на ее глазах забавят ее. Мисси неуклюже вытирает слезы рукой, ни на миг не переставая другой бороться с луковицей. - Эти слезы – единственные, что должны быть на твоем лице. Только когда лук режешь и все. Никаких несчастий. Понятно? - Слушаюсь, сэр! – рапортует она, метнувшись к сковороде, на которой уже шипит масло. Он тем временем сервирует стол, аккуратными ломтиками нарезая хлеб. Едят они в молчании, но бессменно наблюдая друг за другом. Он ловит себя на мысли, что ему очень нравится смотреть, как она ест – будто маленькая птичка клюет еду по крупицам, аккуратно, а так же замечает, что она смотрит на его руки, изучает длинные пальцы. - У тебя пальцы пианиста. Ты играешь? - Да, но мне не очень нравится фортепиано. Больше гитара. - Мужчины! – она шутливо закатывает глаза. – А мне сыграешь? - Да. Только настрою хорошо. Разленился я что-то за лето, давно не играл. Будет повод теперь. Кстати, очень вкусно. Она встает, убирая тарелку, уже пустую, забирает тарелку и у него (так наброситься на еду можно было бы, если бы они неделю голодали, но – нет), и, быстро вымыв их, поворачивается с почти мольбой: - Скажи, что ты не будешь чай. Пожалуйста. - Не особо и хотелось. А что? – теперь он смотрит на нее с огромным интересом. Что эта девчонка еще задумала? - Хорошо, - коварно улыбаясь, она берет его за руку и тащит в сад. В вышине ярко светит солнце, день обещает быть невыносимо жарким. Однако, его прелестница точно знает, где найти приют от жары. Укрывшись в тени вишневых деревьев, она утаскивает его к себе, укладывает на мягкую, пахнущую жарой, траву и, сев сверху, как босс, ласково касается губами его лица, щек, губ, трется носом об нос, щекочет дыханием шею. Бугор в джинсах, едва опавший только на время завтрака, неустанно растет, он просовывает руку ей за спину и, перевернув, вмиг оказывается сверху, чем вызывает ее довольную улыбку. Путешествие по ее телу, от кончиков волос до кончиков пальцев, начинается. И навигатором в этом приятном круизе станет ее нежный стон и сладкие вздохи, которые он услышал впервые вчера ночью, но уже бесконечно любит…
Он снова открывает глаза, обнаружив пристальный изучающий взгляд, прикованный к нему. Она проснулась. - Привет, Мисси, - улыбнувшись, он тянется ее поцеловать, но она осторожно отворачивается, поставив барьер из собственной ладони меж их губ. Это ему не нравится. - Что такое? – хмурится он, недоуменно глядя на нее. - Это все не правильно. Так быть не должно. - Ты о чем? - О тебе. Обо мне. О розах – она кивает на стол, где в вазе стоит огромный букет, распространяя благоухание на всю комнату. – Ты его ночью купил, что ли? - Да, когда ты спала. Дождя уже не было. Он соврал. Ему пришлось вести машину сквозь водные барьеры, продавец в магазине цветов посмотрел на него, как на умалишенного, потому что ни один человек в здравом уме не стал бы вести авто в ливень два квартала, чтобы купить цветы поздней ночью. Продавец ему именно так и сказал, впрочем, он никогда и не считал себя абсолютно нормальным, чтобы следовать правилам. Но Мисси об этом знать не обязательно. Она уже поднялась, сунув босые ноги в тапки, и старательно расчесывает волосы, вглядываясь в зеркало. Он понимает – смотрит не на себя, а на него, изучает. Ждет реакции. - Я не могу подарить цветы женщине, которая мне нравится? - Ты не можешь подарить цветы проститутке, которой платишь за секс, милый. Если ты об этом не знал, я вынуждена тебя проинформировать. Он вздыхает. Ну вот. Это было сладкое утро, наполненное запахом ее кожи, воспоминаниями о первой любимой девушке, которая осталась только в памяти и не пойми куда ее забросила судьба, утро, наполненное душистым ароматом роз, что он так старательно выбирал, а она грубо пытается его осадить. Будто бы купить цветы – это преступление. И нет, он никогда бы подумать не мог, что проститутки не заслуживают цветов. - Если я скажу, что это – дополнительная благодарность к нашим встречам, тебе станет легче? – он встает и тоже ныряет ногами в тапки. - Я не нуждаюсь в дополнительной благодарности, - упрямо качает головой она, - ты и так платишь мне за работу. Большего не надо. Ясно. Встав, он подходит к ней, спокойно обнимая ее за талию сзади. Губы нежно утыкаются в шею, дыхание щекочет крошечные родинки, поцелуи, которые касаются атласной кожи, вызывают у него самого желание застонать от удовольствия. Локон, упавший ему на лицо, щекочет кожу. - Позволь мне самому решать, как и когда благодарить тебя, ладно? Я не очень-то люблю, когда мною командуют. Развернув ее к себе, он поглаживает бедра, ни на миг не переставая пристально смотреть при этом в ее небесно-голубые глаза, в которых отпечаталась вчерашняя усталость. - Здесь решаю я – она кратка и, можно подумать, безжалостна, вот только он решил, что будет пропускать мимо ушей все ее колкие попытки его задеть. Нет. Он сам решает, что делать, как строить свои отношения с ней, и, пусть это чувство невозможно – плевать. - Решаю я. В конце концов, мужчина здесь я. Так что, спешу тебя огорчить, но будет так, как решил я. И не говори мне, что тебе это не нравится, Мисси. Я все равно в это не поверю. Так и знай. Ах, сомнение! Довольный, он ловит это чувство в ее взгляде, когда она почти что с мольбой смотрит ему в лицо, без слов умоляя остановиться. Нет уж. На полпути никто не останавливается. - Питер, - (о, едва ли не впервые за всю историю знакомства, она назвала его по имени, что ж, он запомнит это!), - все это совсем, совсем не правильно. Ты понимаешь? Лукаво улыбнувшись, он подхватывает ее на руки и несет на кровать. Усадив поудобнее, опускается на колени, пристально, призывно смотря на нее, и ныряет головой меж ее тут же разведенных ног. - Неправильно, Мисси, - шепчет он из своего уютного укрытия, облизывая нежную кожу в паху, - есть туалетную бумагу. Все остальное – в порядке вещей. И да, после того, как мы кое-что закончим, мы пойдем ужинать в ресторанчик за углом, потому что я чертовски голоден. Язык припадает к влажному, уже ждущему его, лону, нежно лаская там. На вкус Мисси сладкая, как мед, и это ему тоже очень нравится. - О черт, что же мы делаем? – шепчет она, цепляясь в его волосы и впуская его глубже с довольным стоном.