Это первая тема сегодняшнего двудива.
Вторая тема будет связана с твоим заданием и устремлением. Зафиксируем ее как сингулярность и конкретизируемся на сознании или через сознание. Чем больше цепочек, тем круче сознание: интересно звучит? Фиксируй в порядке возрастания синтеза качеств: движение, ощущение, чувство, мысль, смысл и так далее – одна цепочка; уровни сложности чувственного восприятия: тактильное, вкусовое, обоняние, слух, зрение и так далее – вторая цепочка. Что между ними общего?
– Наверное, степень физичности, как ты говоришь: от самого вещественного и связано-осязаемого до неосязаемо-свободного. Если для движения и ощущения необходим предмет и прикосновение к нему, то почувствовать или осознать можно по отдельным каким-то элементам. Чтобы услышать, пространство должно быть вещественно заполнено, а для света, для в и дения уже и вакуум сойдет. Только чего ты хочешь, я не пойму.
– Потому что дальше мысли не идешь. Учись, последовательно развивая, проявляя звенья цепи, тогда и поймешь функции Стража Сингула. Ты ведь это хотел узнать?
Только чтобы к нему приблизиться, еще одну цепочку накинуть надо на пространство, ту, которую замяли обитающие в поле её влияния.
Вернись к временам теории эфира в физике и личностного магнетизма в метафизике – второй ступеньки той лестницы, без которой первая видится просто, как единственная площадка.
Осилишь, синтезируешь – приблизишься к готовности для очередного испытания-теста. Улыбнись, – Миронике надоела его непроницаемо-глубокомысленная маска, и, показывая, как это выглядит в ее исполнении, она растворилась в пространстве. Было видно, как разгладились вмятинки и морщинки на поверхности дивана. Телесная осязаемость Мироники была вполне физична. Была.
Эмиль ощутил в наполненности своего мира заметную пустоту, покинул рабочий кабинет и, как в бермудском треугольнике, отправился кратчайшим путем в следующий угол своего метания.
Загнанный в угол
– Твои появления я уже начинаю предугадывать, Эмиль, – встретила его Елизавета Михайловна, – как только Яна начинает ходить по квартире, явно не в состоянии определиться, чего хочет, можно открывать дверь и на спор утверждать, что первым в неё войдешь ты.
– Это вы к тому, что мое существование можно использовать для улучшения финансового положения? – также весело, вместо приветствия, произнес Эмиль.
– Это я к тому, что уже ухожу, и чай будете пить без меня, – Елизавета Михайловна впустила гостя, а сама вышла.
Эмиль провел ее взглядом, а когда обернулся, в неожиданной близости от себя увидел Яну и вздрогнул.
– За испуг полагается фантик, и я выбираю рассказ или чистосердечное признание, – она медленно, с намеком, вдохнула привнесенный ним запах и ничего не почувствовала, – странно, если бы это было нормально, то я бы сказала, что слышу эфирный запах. Вроде как информация считывается полевая, а не вещественная.
– То есть вещественных доказательств ты предъявить все-таки не можешь, – попытался пошутить Эмиль, но не тут-то было.
– Зато обусловленный данным обстоятельством карантин без права прикосновения ты заработал, а после исполнения фанта – посмотрим. Садись в это кресло. На цепь садить не буду, пока не вышел из доверия. – Яна указала на кресло, сама села напротив, и взгляд её был… Лучше не определять, каким он был.
– Дни сочтены мои, – сразу же многоприсутственно заговорил Эмиль, – я с силой породнился, на части начинает рвать меня она. И каждая та часть самостоятельности хочет и знает, что в единстве сила всех заключена. Что посоветуешь, хранительница двух колец, ведь два кольца – еще и символ сочетания сердец, знак верного пути того, которому и право жизнь начать дана.
Яна сразу же сориентировалась, что Эмиль неслучайно заговорил о силе и о той открывшейся истории их с Алиной воплощений. Она сразу же сделала попытку войти в активировавшийся поток, оставив все суетные размышления на потом.
– Сестра моя мне говорила: «Зн а чимость событий вскрывается по прошествии веков». Она всегда рассудку больше доверяла, хоть знала пагубность его оков. А мне без риска жизнь надоедала, я не любила умных слушать слов, всегда я с ними воевала.
Сиана мне прощала шалости мои, твердя: «Вернутся все они в конце пути, и каждая со взрощенным вопросом, и каждая как не одна, а три. Но только, вот, готова ли их встретить будешь ты?». Просила ясность я внести ее не раз, но каждый раз ответом был отказ. А как-то, проявив настойчивость, услышала: «Вопросы те родной твой брат преодолеть поможет, разъяснит, а прозеваешь или веры будет мало, придется всё тогда начать сначала».
Пришла очередь Эмиля удивляться: почему так неожиданно повернулся разговор, и куда он теперь приведет. Ему стало интересно.
– Ты долгий путь прошла, чтобы собрать по крохам лишь то, что было некогда твоим? Уверена ли ты, что нам двоим под силу открывать каких-то тайн начала? Достаточно ли знаков насчитала? – Эмиль умолк, и Яна всё молчала, и спал накал.
– Ну что же, мною ты прощен, неверный подданный, но помни, как и прежде – ты в моих руках. Я не отстану, пока не расскажешь, что произошло, иначе я не смогу тебе помочь, – Яна присела к нему на кресло и потрогала его лоб. – Странно: лоб горит, руки холодные, придется отпаивать горячим чаем. Только без рук, – она так же неожиданно встала, как и присела, – помни, ты в моих руках, а не я в твоих. Пойдем на кухню.
Эмиль, выпив горячего чаю и несколько выровняв температуру тела, пересказал во всех воспроизведенных его памятью подробностях то, что произошло за каких-то полдня со времени их расставания.
– Не так-то и легко, оказывается, удерживать тебя в своих руках, – констатировала Яна итог своих размышлений после выслушанного рассказа. – И почему все с таким упрямством хотят сделать из тебя моего брата, почему со мной никто не советуется? Ладно, пока замнем до полной ясности. Переходим к прениям. Что мы можем систематизировать, раз уж ты на этом настаиваешь? Это первый вопрос, а второй – как срочно нам надо отвечать на поставленные или возникшие вопросы? Не люблю себя чувствовать загнанной в угол.
– Я сам не понимаю, – удивлялся Эмиль, – самое интересное, что с трех или четырех сторон давят, ужимая в какой-то треугольник или квадрат. Но с другой стороны, сама посуди: всё, что нам дается, если мы его берем, а в данном случае сознанием, становится нашим, и мы можем им в дальнейшем пользоваться. Удивительно много дается и в очень сжатые сроки! Прямо в десятикратном размере. За что такие привилегии?
– Это не привилегии, это силы для той ноши, которая нам уготована. Чувствуешь разницу! Отвечать придется. Глупая материальная привычка «маловато будет» может сыграть нехорошую шутку, а может и разогнать сознание до скоростей сингулярной сопоставимости. Как ты там говорил? Вернуться к временам теории эфира? Личный магнетизм? А ну-ка, несостоявшийся физик, что скажешь по этому поводу?
– Теория эфира – это представление о наполненности пространства материей иного, чем вещество, порядка, которая проявляется полем, например, электромагнитным. Но если это сопоставить с нашими новыми знаниями, полученными на семинаре синтеза, то это проявление эфирного присутствия в физическом. То есть ученые уже вещество двух присутствий признают материей. Им остается сделать еще пару шагов, и погрешностей в их расчетах станет куда меньше. Если учитывать синтез характеристик вещественных физических, полевых эфирных, психических астральных и мыслительных ментальных, то жизнь станет куда понятнее.
– А заодно лицо всех этих экстра-маго-деятелей предстанет в истинном их виде. Для людей в современную эпоху уже маловато обычных мономерных зеркал, нужны многомерные. Хотя бы для тех, кто уже созрел. А что насчет магнетизма? – напомнила Яна.
– Если буквально, то это – присущая человеку развитая им возможность выражать эфир, управлять своим полем, то есть насколько человек не заматериализован физически. А, может, и не только эфир выражать, но и более глубокие проявления. По представлению, привычному для многих – это проявление человеческой сознательности, осознанности. Ведь магнитностью, притягательностью обладают люди, сильные духом. Эманации духа затрагивают самые потаенные человеческие свойства, которыми и притягиваются.
– И здесь ты прав, Эмиль. Смотри, что получается. Если Планете присуща магнитность огромной силы, не говорит ли она о такой же огромной степени ее сознания? Или, если ты помнишь, синтез элементов вещества, идущий постоянно в недрах Солнца, магнитное поле которого колоссально и нестабильно: даже магнитные бури бывают, будто оно сердится или другой какой посыл делает в поле своего влияния, тогда говорит о сознании, опять-таки в глубоком понимании этого слова, и у Солнца тоже. А ведь оно еще сумело создать условия совместно с Землей для протекания на ее поверхности фотосинтезных и других творящих процессов! – Яна привстала, – вот это да! А те звезды, которые не имеют планет, отстают в развитии своего сознания!
– Ага, – улыбнулся Эмиль, – недоразвитые. Так наше Солнце еще и жизнь сумело биологическую синтезировать. Слава передовику сознательного развития!
– А ты не смейся. Знаешь, какие там сложности приходится преодолевать, и в каких масштабах!? Тебе и не снилось.
– А ты почем знаешь, что мне снилось, а что нет, – воспротивился Эмиль, – можно подумать, тебе много снится. Ни одного интересного сна не рассказала. Хотя бы выдумала для приличия.
– Есть у меня одна история или быль. Не могу с уверенностью сказать, откуда она появилась и из каких элементов складывалась, но твои последние повествования придали ей недостающие звенья, и я могу видеть всю картину целиком, а, значит, попытаться передать ее словами. Хорошо, что мы отвлеклись. Вроде как нам никто уже не мешает своим присутствием – выходит, мы свой план-задание выполнили. Идем в мою комнату, в кресле удобнее будет расслабиться. Но хочу сразу предупредить, что за этим моим откровением последует неминуемое включение процессов, ним обусловленных, в частности, твоих обязательств передо мной. Ладно, и моих перед тобой, о которых мы ни сном, ни духом не подозревали до этого.
– Спасибо тебе, сестрица, за такое отдохновение и расслабление. Это по принципу: любишь кататься, люби и саночки возить? – Эмиль утратил часть энтузиазма, но оставшейся части было достаточно, чтобы побудить его самолично потянуться за сыром в мышеловке.
Яна прошла первой, села в своё кресло и закрыла глаза. Эмиль проделал то же самое и притих. Некоторое время комната настраивалась на прослушивание новой истории. Эмилю даже показалось, что он начал засыпать, но голос Яны донесся четко до его сознания.
Пристанище Регула
– Сто шестьдесят солнечных светимостей – это не шутка. Это десятипудовая уверенность в своих силах. Тут не обошлось без десятикратного страховочного запаса. Звезда первой звездной величины в системе трех звезд созвездия Льва, по имени Регул, бесконечно долго ждала этого часа, и еще неизвестно, какие сюрпризы она успела приготовить. Кстати, в созвездии Льва эта яркая звезда находится в цепком союзе трех звезд, тоже очень ярких.
Но я начну с самого начала.
Когда одна из юных дочерей божественной Сианы должна была взять на себя очень ответственное обязательство, мать, видя на то достаточно причин, решила рассказать ей одну грустную, хотя еще незавершенную историю. Как известно, в те далекие времена жители небес, наделенные божественной силой, имели и соответствующие ей поручения.
Многие знали, что Амрита осуществляла координацию вопросов, связанных с функцией времени, и только ей была доверена вся полнота знаний о возможных последствиях несоблюдения временных законов и вся ответственность за это. Но мало кто знал, что одним из таких вопросов была соответствующая координация параметров и свойств пространства. Существовали определенные возможности пространства, предел огненного напряжения, которое оно могло выдержать. Поэтому для каждого временного диапазона было сотворено соответствующее ему пространство.
Возникла необходимость регулировать процессы, стабилизирующие каждое пространство, и совершенно иные задачи решались для обеспечения перехода из одного пространства в другое. Переход этот мог быть осуществлен только в столпе сингулярности, где могли сосуществовать сопредельные условия. Мало кто разбирался во всех тонкостях этого механизма.
Но это неважно. Главное, что для поддержания соответствующего порядка были призваны соответствующие стражи: Регул – для регулировки и стабилизации пространства и Сингул – для перехода и сонастройки. Им были доверены соответствующие принципы: «Ре» (отсюда: реальность, реляция, реинкарнация, реверсность, ремонт, ремень, рентген и так далее, в общем, всё для восстановления и стабилизации) и «Си» (от него пошли система, синтез, сила, сигнал, синапс, одним словом все, что выводит из равновесия или создает иное единение множеств).
Яна сделала небольшую паузу и продолжила:
– То, что я тебе так подробно рассказываю, не говорила Сиана своей дочери, она это дала в виде ощущений колоссальной неизреченности. А в реальности они пришли в зал с картинами. Сиана подвела дочь к одной из них. На картине были изображены Регул, Сингул и третейский судья, сконцентрировавший на себе их ярности, таким образом, что регул ярность пространства и сингул ярность перехода были заблокированы. У каждого из троих было по два меча в боевой изготовке, направленные друг на друга.
Картина была в натуральную величину. Таково было условие хранения всех картин. Тебе опять сложно будет это понять. Если проще, то смотревший на картину сингулярно выходил на иной масштаб и не мог уже пользоваться кухонными или мысленными мерками. Все было в иных ипостасях, и когда отводился взгляд, все изреченное о картине было уже отблеском, отголоском, осадком на душе, печатью на сознании. Невозможно было ни осуждать, ни рассуждать. Не было достаточной компетентности. Поэтому, наверное, я и не сразу даже вспомнила саму картину.
Но в тот момент, когда Сиана показывала дочери эту картину и объясняла, что кара Тины была наложена на всех троих за отсутствие воссоединяющего начала, я слышала, что будет действовать она до тех пор, пока не придет Человек, способный разорвать холст заскорузлого пространства. Тогда этот Человек судьбу всех троих и решит. До того времени каждое пространство будет существовать отдельно и видимым быть лишь для тех, кто в нем обитает. Сообщаться же между разными пространствами смогут только те, в ком есть программы перехода. Так вот, в тот самый момент дочь Сианы всё это проживала собственными ощущениями, своим телом, ответственностью, даже некоторой своей болью, неведомой ей на то время.
Этот опыт позволил ей познать иные масштабы, прожить и рецессивную реальность в ее малозначимости, и симптомы сингулярности синтеза в нереальности их описания.
Тогда, еще помню, как смеялись многие обитатели Олимпа, говоря: нет у человека Огня, нет у него Мудрости и нет у него Воли – тех качеств, без которых не подняться даже над Планетой, не то, чтоб сотни Солнц затмить.
– Но почему затмить? – спросил Эмиль, – и почему ты сказала, помню? Все-таки это была ты той дочерью?
– Постольку, поскольку ты и сам знаешь. И кто огонь принес, и кто мудрость, тоже знаешь. Кстати, они были брат и сестра. Если ты предположил, что я в ответе за сестру, не боишься оказаться ответственным за брата?
– Об этой стороне медали я не думал. А что за хранилище с картинами? Много там картин?
– Насколько я помню – края не видно, но такого масштаба, как эта – не очень много. Эмиль, ты воспользовался моим гостеприимством, чтобы завязать такой узел прямо пред решающими событиями? Что мне теперь делать?
– А я тебя за язык не тянул. Тем более что мы занимаемся в такой школе, что должны преодолеть всё, связанное с сингулярностью и пространства, и материи, и сознания, – Эмиль смотрел, явно надеясь на совпадение мнений по этому вопросу.
– Да, несомненно. Но сколько для этого потребуется времени, кто скажет? – Яна тоже ждала понимания от Эмиля.
– Каждому по накоплениям.
– Тогда нам с тобой, Эмиль, ох, как стараться придется!
– А мы что, разве не стараемся?
– Стараемся, брат мой, – Яна рассмеялась, – а, знаешь, что я подумала, вдруг выражение «придет Человек» – это собирательный образ, и силы эти в каждом человеке заложены?
– Хорошо было бы, если бы одного, первого хватило для снятия печати. А что, если каждому надо будет дойти? И только тогда, когда все дойдут, свершится все сказанное? – снова задался вопросами Эмиль.
– Я рада, что ты не только по Образу Отца, но и по подобию его начал действовать.
– Как это? – удивился Эмиль.
– А так – глазами пользуешься, чтобы смотреть, руками, чтобы брать, но уже с умом, – Яна опять улыбнулась, – глаза-то впереди, а не сзади, и ноги устроены тоже однозначным образом. Идти удобно вперед, смотреть – тоже, и делать все можно только в соответствии со своими возможностями, и кое-что обязательно самому, например, есть и пить. А насколько мы в других вопросах действуем сообразно? Есть и слово хорошее, подходящее: соображать надо по Образу, а говорить по Слову Отца. Все, как всегда, просто. Теперь, Или, твоя очередь рассказывать.
Яна явно не хотела давать Эмилю расслабиться, возможно, надеялась еще что-то вытянуть полезное из него.
– Моя, так моя, – согласился Эмиль, – только ты, Яна, – он специально сделал акцент на этом слове, – дай хоть какое-то направление, а то у меня столько всего в голове, что выбрать практически невозможно.
– Как же я могу тебе навязывать свои сюжеты? Тогда ты будешь лишен свободы выбора. Хотя, если есть у тебя такая возможность, расскажи о той, которая так переживает, чтобы ты не потерялся в каком-либо пространстве или времени. Получается, что и в далеком будущем не всё так прозрачно и безобидно? – Яна очень определенно заявила свой интерес, и Эмиль это понял.
Еще он понял, что отвертеться не получится, и по примеру Яны взял паузу, для того чтобы дать пространству возможность войти в соответствующие вибрации. Он и сам почувствовал, как перестроились на новый лад все его клеточки, все его системы и программы. Он сделал этому такое описание: выпьешь горячего чаю, и растекается он по организму своеобразным жаром. А если каждая клеточка выпьет по соответствующей ей дозе, то по телу разливается многомиллиардное разножарие. Подумал – и передернулся весь мелким ознобом.
– Происходило это в начале той эпохи, когда впервые человек узнал, что он человек, когда множественность программ нижестоящих и боковых ветвей на его Слове Отца явно выразились и стали видимы невооруженным глазом. И, казалось бы, чего проще было просто стряхнуть всё, как кошмарный сон, но не тут-то было. Многие программы вросли своими корнями в тело, долгое время бывшее их совместной обителью, и вырывание их приносило немалую боль.
И встал вопрос: если вырывать, то как? Если раскрывать глаза, то на что и в какой очередности? Если спрашивать, то с какой строгостью? – Эмиль и сам не знал, о чем пойдет речь, но чувствовал, что путь повествования начинает обретать некую плотность, направляющую избирательность.