От автора
В очередной раз напоминаю, дорогой читатель, что ты держишь в руках художественное произведение, представляющее, как и предыдущие пять книг, выражение некого синтеза накоплений жизнью в законах пятой расы с небольшим еще опытом жизни стандартами шестой. Возникает возможность избавиться человеку от довления его животно-растительного начала, возникшего в результате самоотождествления с биологическим аппаратом, используемым в планетарно-физической его реализации. И теперь смело можно сказать, что и Душа, и Сердце, и Сознание, и Интеллект, и Слово Отца, и Образ Отца – это всё настолько реально существующее, что без познания их и действия ими человек не живет полноценно, а существует материальной составляющей своей.
Стандарты Отца и законы для всех одни. Спящего они тормошат, а проснувшийся сам видит то, что надо видеть. И не жди, что тебе всё дадут, ибо у тебя уже всё есть законом Отца. Пора становиться самостоятельным. Планетарные ясли устраивают выпускной бал и отдают тебя на Метагалактическое обучение. А это совсем другие требования.
Герои романа, конечно же, забираются во всякие допустимые и недопустимые открывшиеся ниши или пространства, но это их право. Я же только пытаюсь отслеживать все их путешествия, а когда это не удается, начинаю допытываться у отдельных их частей, что же всё-таки произошло? Всё, что соображаю – излагаю, как есть. Дальше дело за твоим воображением и твоими устремлениями, дорогой читатель.
Я же благодарен Изначально Вышестоящему Отцу Метагалактики, Владыке Кут Хуми, ведущему меня по пути Чело, всем представителям иерархий, с которыми взаимодействую, правда, редко, но рад, что имею возможность слышать их совсем немногословные замечания. Буквально два или три слова на каждую книгу. Но всегда раскрытие сути этих слов предстает такими объемными картинами, что нет возможности обозначить даже наибольшие из них разделы. Хотя всё это есть в подтексте, и, может быть, прожито устремленными. В общем, не заморачивайся заранее, просто читай, и по устремлению твоему дано тебе будет. Главное, знай, что есть всегда большее, чем можно себе представить, и это радует и вдохновляет. А проявленная активность непременно включает всё новые и новые процессы жизни.
Под комплементарностью сознания я подразумеваю способность преображения его в процессе комплементации – взаимодействии двух или более (безаналоговых) единичных разрядов в ядре сознания, ведущем к возникновению нового вида или типа осознания, способного приводить и приводящего к активации процесса зарождения и развития новых свойств, доступных проживанию и проявлению, некую эволюционную предпосылку синтез-присутственного осознания.
Сингулярность же сознания – это его ответная включенность на иные параметры бытия, стяжённые, то есть полученные в обладание, согласно стандартам Отца.
В первом случае – наработка и включение, во втором – включение и разработка качественно иных параметров.
Сергей Панченко
Часть 1
Узловая станция
Если бы Эмилю сказали, что его судьба будет какое-то время зависеть от невзрачного смотрителя эфемерной станции, он бы непременно усомнился, но сейчас, стоя босиком с чемоданом в руках на перекрытии первого этажа длинного здания, он был лишен даже возможности видеть реальную картину происходящего.
– И чего стоим без дела? – навис над ним смотритель, – видишь, с проектом не сходится? Не видишь, – сделал он вывод, удостоверившись в отсутствии адекватной реакции, – твое счастье. Говори, чего пожаловал?
Сторонний наблюдатель мог бы заметить: эти двое хоть и имели подобную человеческую форму, что позволяло им вступить во взаимодействие многоприсутственное, но относились к разным мирам, разным цивилизациям и разным даже проявлениям жизни. Но стороннему наблюдателю было бы совершенно неясно, кто и зачем простроил данный контакт. Ни цель, ни ход событий предугадать было невозможно. Одно только не вызывало сомнений: смотритель был явно в своем мире, и ситуация совсем для него не нова, чего нельзя было сказать о втором участнике описываемых событий.
Эмиль говорить не мог, и, вообще, он почти ничего не мог. Но смотритель был прозорлив, по крайней мере, ему самому так это представлялось, да и опыт подсказывал, что такие, как этот, здесь появляются только для одного – получить доступ к ней, той, которую даже определить не могут. И для таких всегда было только одно, вполне логичное и стандартное предложение:
– Ладно, можешь не отвечать, и так знаю. Есть одно теплое местечко как раз для тебя, – смотритель вполне бесцеремонно обращался с просителем, – в путь ты еще не готов, судя по экипировке. Лучше тебе пока отсидеться. Стрелочником тебя на девятнадцатый километр определю, а в нерабочее время ознакомишься с интересующими тебя материалами: огнеобразуешься, так сказать.
Эмиль не совсем понял, что произошло, но все девятнадцать километров ему довелось идти пешком. И только оказавшись в будке стрелочника, он пришел в себя. Поставил сумку, достал из нее ботинки.
– Выходит, готов я был, – сказал он удивленно вслух, – вот только забыл, что в сумке они.
Будочка окуталась эфирной подушкой безопасности, на которой заботливо высветилось: «Не беспокоить, идёт процесс проявления!», изнутри же это воспринялось как внезапно сгустившийся туман. Над дверью загорелось предупреждение: «Видимость ограничена».
«Придется некоторое время отсидеться», – подумал Эмиль и осмотрелся. Лестница на второй этаж, которую он заметил, давала слабую надежду на расширение кругозора. Легко изменив плоскость своего пребывания переходом на второй уровень, Эмиль обнаружил там зачатки комфорта: стол, диван, монитор и клавиатуру, а также компактный аппарат с надписью: «Всё во всём. Нажимать один раз». Вместо окон – картины с пейзажем, изображавшим, в основном, дремучий непроходимый лес, и боковая дверь, а возможно, только бутафория, тоже с надписью: «В порядке очереди».
На столе, правда, лежала еще папка, и на ней крупными буквами: «То, что тебя должно заинтересовать ».
Эмиль кликнул глазами и оказался на диване с папкой в руках. Не осознавая странной дискретности событий, он начал читать:
… «Стрелочники могут носить различную форму. Наипростейшая из них, энергообразующая, доступна даже дикобразам. Правда, метание таких стрел иногда стоит жизни, – Эмиль не совсем понял и вернулся к началу текста, поднеся его ближе к глазам:
– «Стрелы очей Ники материю огненную утверждают, но сингулярность разума логичную формулировку находит…», – в предложении начали появляться дополнительные буквы, и его смысл изменился.
Эмиль еще приблизил текст, но тот проявил странное свойство: он не приблизился, а развернулся, материализовался, начал расти и вскоре объял собою читающего его:
«Первобытные люди сумели разглядеть в форме стрелы способность преодолевать в полете значительное расстояние, а однажды они преодолели привязку к силе рук и добавили к ней аккумулированную в напряжении тетивы силу. Так раздвоилась ось сингулярности на ось техническую и ось сознания, порождая разный ракурс взгляда на выстрел и преодоление».
Картина событий, развернутых во времени, пронеслась сквозь внутреннее пространство Эмиля и застыла на стрелке.
Вторая строка текста нависла над первой и предстала картиной иной:
– «Вот, Предвестница побед, уличен за странным занятием, – стражники опустили перед Никой дерзнувшего, – сталкивал заряды электрических потенциалов и, выворачивая их, получал разряды, которые стрелами запускал в землю. А когда уличен был, отнекиваться начал: мол, н и я это!
– Молния это? – переспросила Ника, – Значит, не только энергию и свет, но и огонь запустил стрелой? Новое ответвление на оси сингулярности беспечно породил, значит, отработку себе обеспечил. А ты знаешь, что деградирующий слой, на горе живущий, теперь новую игрушку будет хватать, и из рук испускать, обжигаясь и злясь. Не все, конечно, но кто-нибудь точно найдется. И как же тебя угораздило? – совершенно спокойно спросила она задержанного.
– Я просто занимался сгущением облаков, пытаясь твердь из них получить, искал насыщенность и концентрацию, но получалось только воду выдавливать. Тогда я столкнул несколько отдельных, самых тучных, а они проявили свой характер, свою ярость: произошла вспышка. Вот и всё.
– Ярость? – переспросила она и тут же пояснила, – это Яр н ость, н ить связующую утратившая, Нить Огненную. Регул и Сингул спор затеяли.
Он тут ни при чём, – обратилась она к стражникам, – отпустите его… »
Над Эмилем нависла тень, а затем гнетущее недовольство – и, наконец, воздух рассек разряд, подобный грозовому:
– Я же сказал: в нерабочее время! Что за странники пошли дерзкие? Тебе же на понятном языке сказали: вступай в обязанности стрелочника. Сколько всего загнал на Узловую! И большинство без надобности. Их можно было по объездным путям пустить!
Как смотритель оказался в будке, Эмиль не мог понять так же, как и того, почему он сразу же заполнил собой все ее пространство, вытеснив все комфортные условия на улицу...
Эмиль уже третий час сидел перед монитором. После нагоняя смотрителя он боялся покинуть рабочее место, но никакого движения за все это время не заметил. От однообразного застывшего ничегонепроисхождения его сознание отпустило с поводка свое внимание и поплыло по слоистым струйкам веяния…
– Говорила же я тебе: не следует доверять указателям! А ты: «Свободная зона, без пошлины, без логосного надзора…», а того и не учла, что экспериментальная она, и, еще неизвестно, чем обернуться может. Заметила: зеленый какой сидит? Смотрит и не видит ничего.
– Да тише ты, вдруг услышит.
– Ага, чем или зачем? Ему и так хорошо.
Послышался смех. До сознания Эмиля дошло, что он слышит разговор, и внимание вернулось. Вокруг всё такое же остекленевшее «ничего». Яркое, но неподвижное и никак не фиксируемое.
– Я же говорила, что это надолго. Смотритель сказал, что ему не рекомендовали ускорять. Никаких подзатыльников. А он привык придерживаться рекомендаций.
Эмиль попробовал задержаться в этом полудремотном состоянии и неожиданно увидел сквозь закрытые веки себя, сидящего за пультом. Тело его было прозрачно-зеленоватое. Напичканное всякими светящимися пузырьками, но прозрачное и одновременно как зеленоватое пламя. Недалеко от будки плавало два, опять-таки, зеленоватых облачка, от которых исходили ментальные пузырьки. Стоило Эмилю посмотреть сквозь них, как в голове возникало звучание голосов.
– Я вас вижу, – мысленно произнес Эмиль, еще не зная зачем.
– Ох, простите великодушно! Не могли бы вы выделить квантик своего усилия для нашего преодоления?
– Только не переусердствуй – это плохо может закончиться, – предостерег второй голос.
– Я знаю, что делаю, – тихо возразил первый голос, и вдруг две сферки завертелись, создавая вихрь, и перед Эмилем возникло эфирное создание: зеленовато-прозрачное, с зеленоватыми глазками и улыбкой на лице. Привидение было похоже на Миронику, но с глуповатым выражением лица.
Эмиля это позабавило и приятно удивило.
– Надо же, какая неожиданность, – подумал он.
– Я же говорила, что у нас получится,– послышалось радостное рукоплескание.
– Всё так неустойчиво, а время идет, – продолжали спорить между собой два голоса.
Немного справившись со стабилизирующей системой управления реальностью, Эмиль перешел к более активным действиям.
– Стало быть, вы всячески пытаетесь мне угодить, и смотритель не такой уж безобидный, как могло показаться с первого раза? И я чего-то не знаю и не понимаю? – с этими мыслями в цветотеле Эмиля появились желтоватые сгустки, и оно стало плотнее. Одновременно с этим желтоватые оттенки добавились в само пространство и уплотнилось видение Мироники.
– Видишь, я же говорила, что всё плохо закончится для нас, – тревожно зазвучал второй голос.
Неожиданно возник смотритель.
– Ну, за что мне такое наказание!? Вместо того чтобы работать, он цветы выращивает!
– Какие цветы? – удивился Эмиль и машинально посмотрел в сторону разговорчивого привидения. На зеленой лужайке красовалось зеленое растение, облепленное желтыми цветами. Смотритель смахнул лужайку вместе со всем этим и уставился на Эмиля.
– Я, пожалуй, не смогу долго придерживаться рекомендаций. На строительство отведены жесткие сроки. И перестань зеленеть на меня! – Смотритель исчез так же, как появился.
Эмиль сидел перед экраном монитора и поглядывал в окно. Недоумевая, он потрогал своё тело: руки, ноги и всё остальное на месте. Всё– как обычно, и опять никакого движения. Свет струился из ниоткуда в никуда. Воздух казался излишне-плотной субстанцией, в которой можно было покачиваться, не боясь упасть. Положение тела автоматически стабилизировалось. Тишина усыпляла внимание, и Эмиль опять отвлекся от застывшей картинки.
Необычное соглашение
– Как ты думаешь, во второй раз тоже всё обойдется?
– Не знаю. Надо попробовать …
– Опять вы? Толку от вас – одни неприятности, – подумал Эмиль и усилил внимание. Ничего не происходило, но голоса в голове зазвучали вновь, как от наушников.
– Ага, а от тебя какой толк?
– Не серди его: как бы чего не вышло!
– А и, правда, хоть бы кто пояснил, какой толк от всего этого? – подумал Эмиль.
– Я могу пояснить, – вызвался первый голос.
– Если он тебя поймет, – засомневался второй.
– Если вам чего от меня надо – говорите прямо, – предложил Эмиль, – только мне необходимо знать, что здесь происходит.
– Давай заключим соглашение, – обрадовался первый голос, – мы отвечаем на любые твои вопросы, а ты выполняешь любую нашу просьбу.
– Не согласится!
– А не жирно ли будет? – засомневался Эмиль.
– Ага, видишь, согласился, – первый голос праздновал маленькую победу. – Теперь не мешай мне отвечать на вопрос, который он задал, и готовь нашу просьбу.
И, уже обращаясь к Эмилю, продолжил:
– Жирно совсем не будет, ведь находить ответ гораздо сложнее, чем выполнять уже сформулированный заказ. Некоторые полжизни тратят, чтобы найти ответ, который лежит на поверхности. Если бы ты, как джинн, задавал только один вопрос: «Чего пожелаете, госпожа?», тогда, может, и было бы жирно. А так в самый раз.
Эмиль соображал по поводу того, что услышал, пытаясь не оформлять это в мысли вопросительные, сам не понимая, почему. Ведь всё это не могло быть всерьез. Хотя, с другой стороны, если, действительно, можно получить ответ на любой вопрос, то нужно этим воспользоваться. По крайней мере, до первого невыполнимого желания. Тоже мне джинна из кувшина нашли! Только вопрос надо придумать посерьезнее.
– Да у него каша в голове! Он и просьбу-то не расслышит, не то, что сообразит, как ее исполнить.
– Ты сама меньше путайся, просто формулируй, чего надо, – настаивал первый голос.
– Хочу маленький домик на берегу озера. Деревянный такой, из свежевыстроганных досок с двускатной крышей, высоким потолком, таким же деревянным полом, небольшими окнами, выходом на веранду, маленьким столиком и мягким уголком. Еще…
Эмилю показалось, что описание желания длилось минут пять, но зато перед ним вырисовалась вполне ясная картина, и он легко представил, как всё это выглядит. И вдруг эмоциональное описание прекратилось, послышался радостный писк:
– Ага, получилось, получилось!
– Теперь очередь за тобой. Видишь, как всё легко получается, джинн Эмиль!
Эмиль вышел из полудремотного состояния и посмотрел в окно. Прямо на лужайке стоял небольшой домик, а сразу за ним – маленькое озерцо. Всё в малейших подробностях соответствовало описанию. Просьба-заказ была выполнена. Две маленькие сферки вылетали в окна, влетали в двери, хороводили и хохотали. Потом замерли возле самой земли и взвились вверх, создавая воздушный силуэт девушки.
– Фея, – подумал Эмиль.
– Ага, фея, – рассмеялось эфирное создание, – ты, джинн Эмиль, вопросы задавай, не стесняйся.
– Или тебе больше нравится Эмильджин? – проронила она заигрывающим тоном.
– Задам, не торопи, Ага-фея, – ответил на ее же манер Эмиль и добавил несколько иным голосом, – или тебе больше нравится Агафья?
Оба рассмеялись.
Вдруг фея метнулась в сторону Эмиля, растворившись в нем учащенным биением сердца. И совершенно вовремя. В пространстве возле будки возник смотритель. Он опять смахнул рукой новообразование и, осмотревшись по сторонам, уставился на Эмиля.
– Стрелочники могут носить различную форму, но она не должна мешать или тормозить их развитие и склонять к безответственности. Готовься к экзамену на компетентность. Сегодняшнее твое поведение будет учтено. У тебя целая ночь на преодоление недостатков образования. Но если тебе так больше нравится, можешь вместо этого развлекаться. Завтра – не за горами, и если уж наступит… – смотритель не договорил, как-то странно улыбнулся, успокоился и исчез.
Сердце Эмиля еще какое-то время неестественно билось, меняя ритм, казалось, даже перепрыгивая слева направо, потом тоже успокоилось, а рядом на диванчике появилась фея.
– Не любит меня этот бюрократ станционный. Я ему все время пробую объяснить, что не должно быть слишком длинных окончаний. А он не верит. Все мои труды пытается развеять. Думает, что он самый правильный. Уже не одного стрелочника извел своими проверками.
Эмильджин, что тебе сердце твоё доброе подсказывает? Черствостью инструкций или свежестью общения напитаться хочет?
– Я думаю, – проронил Эмиль, хотя, как нарочно, ни одна мысль не хотела ни зарождаться, ни зреть в его голове.
– Это не поможет. Ум любую реальность сумеет объяснить, оправдать или осудить, приправить любыми доказательствами, закрыть глаза на всё, что в его теорию не вписывается. На то он и универсален, в том его и специализация. Но без сердечной силы он слаб перед вирусом двуличия.
– Скажи, Агафья, а что ты делала во мне?
– Мне хотелось остаться. Хотелось остаться незамеченной, посмотреть развитие ситуации, а твоё эфирное сердце оказалось самым надежным укрытием. Смотритель никогда бы не решился заглянуть туда. Прости, так вышло, спонтанно.
– Побывала в моем сердце, чего-то там наритмичила, а теперь спрашиваешь, что оно мне подсказывает. Как думаешь, разум-контролер что скажет? Можешь не отвечать. Это я всё думаю.
Агафья сидела, опустив глаза, молча дожидаясь ответа. Щеки её порозовели, хотя в прозрачности ее проявления это были скорее не цветовые, а температурные изменения. Если вспомнить физику, то это означало повышение скорости каких-то процессов.
– Да что тут думать: обучение общением предпочтительнее любых инструкций, – принял решение Эмиль, – только я не пойму, как тут всё устроено. Ни есть, ни пить потребности нет, всё возникает непонятным образом и непонятным образом же исчезает.
– А ты задай вопрос, Эмильджин, я тебе отвечу, – хитро улыбнулась Агафья.
Вдруг она отделилась от дивана, выскользнула в окно и разделилась надвое. Вернее, теперь на лужайке стояло две прозрачные феи. Одна из них, та, что покапризнее, произнесла:
– Эмильджин, поставь тут скамейку.
– Ты, наверное, хочешь всё испортить, – упрекнула ее другая. Вот сейчас у него не хватит воображения, он не исполнит наше желание-просьбу, и мы не сможем ему ничем помочь. Завтра его рассчитают за некомпетентность и неизвестно кого еще пришлют на замену.
– Ну, хорошо, хорошо. Эмильджин, будь добр, тогда уж лучше беседку ажурную такую, круглую, на дужках, чтобы, как кресло-качалка, могла раскачиваться. Крыша полупрозрачная, по периметру стоечки, в центре – скамейка полукруглая с перилами, и на каждой стоечке по три воздушных шарика и … – фея говорила так быстро и эмоционально, что образ несложной конструкции сам по себе возник перед Эмилем и опустился на поляну готовым изделием.
– А ты боялась, – обратилась она к своей второй половинке, и обе принялись исследовать возможности новой игрушки, хохоча и раскачиваясь.
«День, вечер, утро – поди, попробуй отличить, – задумался, смотря на всё это Эмиль. – И как понять, чего хочет этот смотритель?»
– А тут и понимать нечего, – получил он сразу ответ на свою мысль, – ему надо соорудить развязку согласно полученной станце, некий портал. А он пытается станцию строить, потом еще подъездные пути хочет подвести. В общем, всё по инструкции, которую сам же и разработал. Ему в помощь стрелочников присылают, а он их дисквалифицирует по собственной же инструкции. Ты уже шестой. Но ни один еще не был таким забавным, как ты. Бывали такие, что и цветочка не выпросишь. Все окна зашторят, беседовать чураются, в инструкцию втупятся и тупеют прямо на глазах: ничего сообразить не могут. А образ, он ведь свободу любит, широту…
Подари мне букет…
Эмиль всё ждал, что сейчас услышит голос второй, но постепенно всё вокруг стихло. Пространство заметно потускнело.
«Нет, нет», – подумал Эмиль и представил, как было бы хорошо подарить букет этой прекрасной, доброй фее, вернее, двум, два букета, составленные как в цветочном магазине…
Он выскочил в окно и оказался прямо в том месте, где должна была быть беседка. В руках у него было два букета, а два маленьких облачка слились в одно, и перед ним возникла Агафья. По-прежнему было светло.
– Я думала, ты не способен к обучению, – улыбнулась она и приняла оба букета, пояснив, – нехорошо, когда парень ухаживает за двумя. Подбирай правильные вопросы, если хочешь успеть на свой триумф, иначе попадешь только на провал. Ночь не бесконечна даже здесь.
Эмиль стоял посреди лужайки. В ярком свете перед ним стояла Агафья. Она не была призрачна, как раньше. Ему стало не по себе. Вдруг он ошибся в выборе.
В ее глазах появилась печаль.
Экстремальное обучение
Как всё сложно в этом мире: ни тебе ощутить, ни тебе подумать без последствий нельзя. В будке хоть защищенность какая-то была. Эмиль опустил глаза и обнаружил свою прозрачность. Ну, вот, приплыли: так можно и форму, и содержание свое утратить. Кстати, если энергообразующая – это самая простая форма стрелочника, то, значит, есть, должны существовать и другие? Жаль, что он не прочитал дальше…
Эмиль сидел за столом, на котором лежала папка с инструкциями. Рядом было открытое окно, за которым виднелась лужайка. Выходит, он опять перетек в свою обитель. Эмиль взял в руки папку, подержал ее и положил обратно на стол.
– А разъяснения по поводу более сложных форм я так и не получил, – произнес он.
– Потому что ты никак не можешь принять окончательного решения, – услышал он голос за спиной и обернулся. На диване сидела Ага:
– Видишь, я не боюсь находиться на твоей территории, и, в отличие от тебя, я исполняю то, что обещаю. Энергообразующая – в действительности самая сложная форма, поскольку в ней обитают крайности и привязки, зависимости и страхи. Сладость обретения легко сменяется горечью утраты. Я сейчас понятным тебе языком говорю?
– Понятным, но получается мрачновато.
– А как ты хотел, если ты отпустил вечер, и его сменила ночь? Отпустишь ночь – наступит утро.
Эмилю было неудобно сидеть повернутым. Он передвинул кресло и уселся напротив Аги. В этой полутьме ему вдруг стало безразлично, что будет утром, и он не знал, что делать и что говорить, поэтому произнес:
– Маловато света. Я тебя почти не вижу.
– Светообразующие формы в зависимости своей образуют тьму. Только духообразующие открывают путь к свободе. Ведь ты легко пустил меня в свое сердце, основываясь только на форме своего восприятия. Ты немощен и двуличен.
Ага начала расти ввысь и вширь, грубеть, покрылась корочкой, похожей на чешую, скрючилась, и на ней образовались непонятные наросты.
– Готов ли ты пустить меня в свое сердце, Эмильджин? – Ага-чудище спокойно смотрела на окаменевшего Эмиля, – а если я еще немного пошумлю?
Она взметнулась вверх, заревела, превратилась в маленький серый сгусток и вдруг влетела в него. Сердце отчаянно забилось и рвануло в противоположную сторону. Эмиль очнулся уже утром или днем. За окном было необычайно светло. Перед будочкой стояла трибуна и несколько рядов скамеек полукругом. Смотритель отдал последние распоряжения и повернулся к стоящему у окна Эмилю.
– Ну, выходи, умник, блесни своим интеллектом перед нами, недоумками, – он улыбнулся приветливо и добавил, – по твоим красным глазам вижу, что ты целую ночь занимался. По крайней мере, ничего больше не вырастил на своей лужайке. Значит, ни на один вопрос ответа не получил. Я верно говорю?
Эмиль понял, что его провели, но сдаваться не собирался. То ли сон ему не понравился, то ли появилось желание задержаться здесь еще немного. Всё вдруг сделалось пресным, бесцветным, бессмысленным. Атмосфера ожидания задрожала безысходностью, и осознание переформатировало его взаимоотношение с происходящим. Эмиль хотел понять идею, которую пыталась донести до него его вчерашняя гостья. Агафья, кстати, тоже была среди экзаменующих. Неужели она так ничему его и не научила? А ведь так старалась. Что-то здесь не то. Форма. Форма восприятия. Еще один стрелочник, которого сейчас изведут, забракуют, признают некомпетентным.
«Неужели ничего нельзя изменить?» – оформился в голове вопрос, и неожиданно пришел ответ:
– Здесь всё меняется легко, – но второй голос предостерег:
– Сейчас нас лишат аккредитации и удалят, как спам.
Эмиль чудом успел отреагировать раньше, чем смотритель, на последнюю попытку Аги ему помочь.
– Стоять, – прокричал он в окно, обращаясь к замахнувшемуся уже смотрителю, и все от неожиданности замерли. Надо было импровизировать дальше и немедленно. Эмиль переместился на отведенное ему место и продолжил.
– На этот раз ты ошибся, неуклюжее чучело, экзамен на компетентность сдавать будешь ты, – и для большей правдоподобности заявления он сам взмахнул рукой, четко представляя перемены.
Лужайку накрыла прозрачная полусфера, второй своей половиной вонзившаяся в поверхность планеты. Трибуна заменилась на стол, а скамейки – на кресла. Сам смотритель, казалось, утратил всю свою напыщенность, а вместе с ней – и весомость. Он смешно завис над одним из кресел, пытаясь сесть.
– Бояться не надо. Я, скорее, попытаюсь помочь вам, произведя коррекцию вашего же осознания. Для этого мне потребуются ассистенты, – при этом Эмиль вдруг вспомнил учебный семинар на спецкафедре и понял, что не зря тогда все было. Он уверенно посмотрел на Агу и продолжил:
– Мне потребуется фея согласия, назовем ее Ага, способная находить всевозможные подтверждения, даже, казалось бы, невозможному. Вот вы, девушка, я думаю, подошли бы для этой роли. Вашей задачей будет полностью оторваться от реальности, стать воздушной, даже, я бы сказал, эфирной. Можно разделиться на две сферы для большей свободы. Вы согласны?
– Да, с удовольствием, – произнес первый голос.
– Точно, теперь развеют при неудаче, – грустно произнес второй, и две сферки зависли над своими креслами, а потом поплыли вдоль периметра купола-полусферы.
– Вот и отлично. Нам потребуется еще и не соглашающийся оппонент, строго придерживающийся инструкций, твердо убежденный в своей правоте и уверенный в силе своего опыта. Я бы предложил эту роль составителю станцы, или, в крайнем случае, смотрителю станции.
– Я? – опешил от неожиданности толстяк и заерзал в своей явно неудобной форме.
«Этот стрелочник как-то странно себя ведет, – родилась у него мысль, – но если всё, произносимое им, правда, то лучше со всем соглашаться. А если нет, то он скоро об этом пожалеет».
– Я всегда следую инструкциям и указаниям. Потому и дослужился до смотрителя, но быть подопытным не согласен!
– Вот и отлично. Свобода Ага-феи или Агафьи, и рам ки ин струкций смотрителя. Назовем его: рам-ин или Рамин, что будет хорошо отражать его суть.
Собравшиеся зашушукались и притихли в ожидании продолжения.
– Остальным повезло меньше, – весело продолжил Эмиль, – поскольку возможность вставить свою реплику у них будет, но прилагать усилия для этого придется большие, а по итогам решение будет принято и по ним. Кто вообще себя не проявит никак, тот и не проявится, вернее, рассеется. Так что постарайтесь не быть рассеянными, соберитесь. Мы начинаем.
Эмиль полностью овладел ситуацией. Неожиданно ему поверили. Только сценария никакого у него не было. Жаль, что эта идея не пришла вчера, тогда бы он подготовился. Главное, не делать больших пауз, а то все рассыплется, как песочный замок.
– Вопрос вам хорошо известен. Вы всё время практически им занимаетесь, только не совсем верным путем пошли. Для того чтобы вам помочь, представим, что реальность – как будто реальность, то есть условна, и трудности в ней, и задачи, стало быть, и всё остальное тоже условно. Это многое облегчит.
Представьте забытый всеми уголок Вселенной, в котором затерялась довольно-таки своеобразная цивилизация. Не будем говорить об уровне ее развития, обо всех плюсах и минусах – это всё условно, хотя и отражено в свойствах Духа, качествах Света и силах Энергий, в пространстве ее существования сформировавшихся, оформившихся или притянувшихся.