Рассказ про Кубрякову – для тех, кому он нужен




 

На паре мы с вами отчасти разобрали, ради чего вообще нужно было затевать всю эту историю с выяснением когнитивных оснований для деления всей лексики на части речи. Мы отметили, что это деление производится в языке на разных основаниях и что ни одно основание в полной мере не является достаточным для осуществления этой классификации. Получается странная ситуация: интуитивно части речи вычленяются, но какой-то единой логики в организации этой системы как будто не просматривается. Вопрос: была ли она (эта логика)?

Добавлю также, что Кубрякова, рассуждая об этой проблеме, задается вопросом об универсальности этой категории – части речи. Насколько я помню, она приводит мнение некоторых исследователей, которые утверждали, что эта категория релевантна (значима, актуальна) не для всех языков, и пытается объяснить, что это не так (т.е. что позиция этих исследователей ошибочна).

Отчасти мы с вами об этом тоже поговорили, обсуждая пример с английским словом round. Это слово может быть существительным, глаголом или предлогом, имея при этом один и тот же план выражения – round. Ощущают ли носители языка, что перед ними разные части речи, если формально ничего не меняется? Носители языка говорят, что да, ощущают, потому что контекст обычно однозначно указывает на то, какая имеется в виду часть речи. При этом Кубрякова подчеркивает, что даже взятое изолированно, т.е. вне контекста, это самое round все равно не мыслится как некая аморфная, размытая структура, потому что носители языка на вопрос о том, какой частью речи является слово round, задают встречный вопрос: «о каком round идет речь?» Факт встречного вопроса означает, что у носителей английского языка за словом round стоят в голове разные структуры знания.

Кроме того, Кубрякова ссылается на исследователей примитивных языков, которые говорили о возможной нерелевантности деления на части речи для носителей этих языков. В частности, она приводит пассаж из труда Бенвениста, который указывал на отсутствие, по его мнению, в языке хупа (индейский язык) концептуальных оснований для различения имен и глаголов. Бенвенист делает этот вывод на том основании, что глаголы в форме 3-го лица в языке хупа могут употребляться в функции имени. (Там приводится ряд примеров этому обстоятельству. Посмотрите на них!) Кубрякова говорит, что все эти выводы Бенвениста можно проинтерпретировать совершенно по-другому: дело не в том, что индейцы хупа не различают имена и глаголы, а в том, что то, что мы мыслим как имена, они мыслят иначе – с опорой на другую структуру знания. (Т.е. в этом факте, возможно, проявляется разница в видении мира европейцами и индейцами хупа.)

Более того, Кубрякова подчеркивает, что если категория частей речи слабо проявляется в языке на уровне формы, плана выражения, то, возможно, это обстоятельство дает импульс для дополнительной концентрации внимания говорящий (слушающих) на этом вопросе, возможно, в таких языка категория частей речи является хоть и скрытой, но внутренне очень значимой для носителей языка. И тут она ссылается на мнение специалистов, занимающихся изолирующими языками.

И дальше Кубрякова пытается гипотетически (дедуктивно, умозрительно) выявить, смоделировать эти концептуальные основания для деления всех слов на части речи, сделать предположение о том, какие это могли бы быть концептуальные основания.

И тут она, как я уже говорила на паре, решает (= пытается решить) как минимум три вопроса:

1. какие концептуальные основания лежат в основе этого деления; (= с чего началась жизнь этой категории, точнее, с чего могла бы начаться жизнь этой категории);

2. как дальше шло развитие этой категории (= почему все «перемешалось», почему исчезло четкое и однозначное основание для классификации);

3. как носители языков справляются с этой ситуацией, как их сознание категоризирует лексику по частям речи, на что оно (сознание) опирается, если нет единого основания для классификации.

 

Пойду по этим вопросам (хотя это не соответствует в полной мере порядку развития идей в статье).

1. Кубрякова считает, что категория частей речи сформировалась на базе выделения архаичным (т.е. дело было очень давно!) сознанием из окружающей действительности: а) предметов; б) статичных признаков; в) динамических признаков или действий. Т.е. имеется в виду, что сознание в какой-то момент стало осмыслять действительность через три вот эти призмы: предмет – статич. признак – действие. Тут надо понять, что сознание как бы не обязано видеть мир через призму именно этих категорий. И Кубрякова ссылается тут на психологические данные о том, как, по мнению психологии, видят мир младенцы. Видят они его как некий нечленимый континуум. И лишь со временем они научаются вычленять в нем отдельные явления. Короче говоря, не обязано сознание видеть мир через эти три призмы, но в какой-то момент оно его увидело именно так. По мнению Кубряковой.

В психологии есть подтверждения тому факту, что мы действительно разделяем эти три способа восприятия окружающей действительности.

Именно вот это взгляд – через призму «предмет – статичный признак – действие» - отражает старая лексика с «нормальным», «чистым» категориальным значением:

- сущ. = предмет (дом, лиса);

- прилагат. = статичный признак (красный, добрый);

- глагол = действие, меняющаяся во времени ситуация, т.е. динамика (бежать, лететь и пр.).

Т.е. изначально все было «правильным».

 

2. Рассказ про развитие категории частей речи или как все стало «неправильным».

Развитие этой категории связано с появлением (в большом количестве!) лексики с «неправильной», «нечистой» категориальной семантикой. [«Неправильная» категориальная семантика – это случаи типа: бег, движение, краснеть, глупеть и пр. Суть в том (мы об этом говорили на паре), что семантика этих существительных отражает не предметность (как положено), а, скорее, действие; семантика глаголов – не действие, а, скорее, признак и т.д. Т.е. значения этих слов не в полной мере (скажем так) соответствуют категориальному значению определенной части речи (предмет, признак, действие).]

По мнению Кубряковой, лексика с неправильным, нечистым категориальным значением сформировалась на базе последующей деривации разного рода, как морфологической (с помощью аффиксов: красныйкраснушка (- ушк -); бежатьбег (нулевой суф.)), так и семантической (развитие значений при неизменности формы: round ‘круг’ → ‘кружить’).

Вопрос: ПОЧЕМУ ДЕРИВАЦИЯ ВЕДЕТ К ПОЯВЛЕНИЮ НЕЧИСТОЙ СЕМАНТИКИ?

Ответ:

Образование новых слов ведет к взаимодействию категорий: в слове сохраняются следы старой категории, т.е. категории производящего слова (благодаря тому, что сохраняется основа слова или корень) и к ним добавляется семантика, связанная с новой категорией. Эта новая категория «законсервирована» в словообразовательном средстве и проявляет себя в новом (производном) слове.

Например: возьмем слово краснушка ‘гриб сыроежка’. Есть такое слово в диалектах. Как тут происходит деривация: красный (признак) + - ушк - (у этого суффикса предметное значение) → краснушка ‘гриб сыроежка’.

Т.е. слово краснушка несет в себе следы двух категорий – признаковой (за счет лексического значения корня крас - и, строго говоря, значения основы красн - тоже) и предметной (за счет суффикса – ушк - и за счет предметного лексического значения производного слова – ‘гриб’. Гриб – это предмет, сами понимаете.)

Т.е. получается, что всегда, когда в ходе деривации взаимодействуют две разные категории (как в случае с краснушкой), результатом деривации станет «нечистый» случай категориальной семантики.

[Сравните это со словом, например, домик. Домик – это «чистый» случай категориальной семантики, потому что тут нет взаимодействия разных категорий:

дом (предметность) + - ик - (предметность) → домик («чистейшая» предметность).]

 

Понятно, что деривационных актов типа «краснушка» в языке будет не меньше, чем актов типа «домик », а то и больше. Отсюда стремление категорий к отходу от чистоты категориальной семантики.

 

Итак, получается, что при любом акте словообразования, когда взаимодействуют две разные категории, появляется нечистый случай категориальной семантики. При этом Кубрякова особо отмечается, что самый яркий случай появления «нечистой» категориальной семантики представлен транспозицией. (Транспозиции принадлежит особая роль в пополнении категориальной семантики.)

Транспозиция – это такой акт словообразования, когда лексическая семантика производного слова совпадает в полной мере с семантикой производящего, меняется только категориальная семантика, т.е. та часть значения, которая отвечает за предметность/признаковость/действие. Вот она меняется, а все остальное остается, как и было. Получается, что деривация носит только формальный характер (не семантический).

Напр.: белыйбелизна; рисоватьрисование; двигатьсядвижение и т.д.

В лексическом значении слова белизна не добавилось ничего такого, чего бы не было в слове белый. Отличие этих слов только в том, что одно имеет категориальную семантику признака, а другое – предмета (за счет суффикса – изн -). Всё. Больше никакой разницы. (То же самое с рисованием и движением.)

[!!! Сравните, как отличаются друг от друга белизна и краснушка. В случае с краснушкой у нас цвет «превратился» в гриб, а в случае с белизной был цвет – цвет и остался. Ничего не поменялось.]

 

Вопрос: ПОЧЕМУ ТРАНСПОЗИЦИЯ ДАЕТ САМОЕ ЯРКОЕ ПРОЯВЛЕНИЕ «НЕЧИСТОТЫ» КАТЕГОРИАЛЬНОЙ СЕМАНТИКИ?

Ответ:

При транспозиции происходит взаимодействие разных категорий, но при этом вторая (новая) категория вообще не дает нам конкретной семантики, только абстрактную.

Чтобы это понять, посмотрим снова на краснушку:

краснушка образовалась с помощью суффикса – ушк - с абстрактным предметным значением, которое, однако, в ходе словообразовательного процесса конкретизировалось. Семантика предметности вообще превратилась в семантику ‘гриб’, т.е. в семантику конкретного предмета.

Попытаемся представить себе, что происходит в голове человека, который создает номинацию для гриба, т.е. слово краснушка. Очевидно ведь, что он не думает о предметности вообще. Он думает о конкретном грибе, который ему надо назвать, и подбирает подходящий суффикс, чтоб реализовать семантику гриба, т.е. предмета, но данного, конкретного предмета.

Теперь посмотрим на слово белизна.

Тут суффикс – изн - не движется в сторону конкретизации. Семантика предметности остается тут абстрактной, потому что никакого конкретного предмета слово белизна не обозначает. [Случай с названием моющего средства «Белизна» мы сейчас не принимаем во внимание. Это другая история.]

 

Встает новый вопрос: зачем мы образуем слова типа белизна, если лексическая семантика по сути не меняется? Какой толк от этих слов вообще? Зачем нужна транспозиция? Зачем она появилась в языке, если, казалось бы, от нее нет никакого толку – одна путаница?

Размышляя над этим любопытным вопросом, Кубрякова приходит к такому выводу: похоже, мы пользуемся транспозицией для того, чтобы сосредоточить наше внимание именно на этой – подвергающейся транспозиции («перекидыванию» в другую часть речи) – семантике.

Т.е. когда мы говорим белая скатерть, мы тем самым вводим в фокус внимания всю ситуацию, мы актуализируем всю ситуацию: напр., вот стол, он покрыт белой скатертью – посмотрите.

Когда мы говорим белизна скатерти, мы тем самым актуализируем семантику ‘белый’, а все остальное, всю остальную часть картинки мы как бы уводим в сторону, затеняем ее.

 

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ:

В гештальт-психологии есть такие понятия как «фигура» и «фон». Это понятия, описывающие характер нашего восприятия того или иного явления. Имеется в виду, что одно и то же мы можем воспринимать по-разному, в зависимости от того, что для нас в конкретный момент выходит на первый план. Лучше всего это объяснить с помощью картинки с двойным изображенем. Вот, например, такой.

 

 

Вы можете тут видеть то силуэты двух лиц, то вазу. То, что вы видите в конкретный момент, будет «фигурой». Остальное – «фоном».

В жизни точно так же. Когда мы что-то воспринимаем, то какая-то часть этого выходит на первый план и становится «фигурой», а все остальное уходит в «фон».

Вот белизна скатерти – это как раз такая ситуация, когда белый цвет становится «фигурой», а все остальное уходит в «фон». И транспозиция, по Кубряковой, - это такой прием, который позволяет выразить эту нашу мысль, это наше – имеющееся в данный момент – видение действительности.

 

Таким образом, по мысли Кубряковой, при транспозиции образуется принципиально новая когнитивная структура. Поэтому мы и пользуемся этим приемом, т.к. он позволяет акцентировать нужные аспекты высказывания.

Получается, что все это (транспозиция, в смысле) удобно и когнитивно обоснованно. Но такое взаимодействие категорий, безусловно, должно привести к размыванию старой, «чистой» категориальной семантики, должно привести к появлению новых слов, где старая частиречная семантика представлена не так явно. Это мы и наблюдаем.

 

3. Система частей речи в синхронии с позиции наивного языкового сознания.

Как носитель языка со всем этим справляется? Что у него в голове по этому поводу? Что можно сказать в отношении психологической выделимости разных частей речи?

По всей вероятности, частиречные классы представлены в сознании носителя языка как прототипические категории, т.е. с типичным центром и менее типичной периферией. Центр категории, надо полагать, составляют слова с «чистой» категориальной семантикой, а периферию – слова с «нечистой» категориальной семантикой. (Можно, например, думать, что тут срабатывает прототипический эффект – напишу я от себя.)

 

Вот, как-то так:)

 

Призыв преподавателя:

1. Несмотря на этот текст, я прошу вас все же прочитать работу Кубряковой. Мотивацию моей просьбы можно найти в методичке – в рассказе об этой ее работе.

2. Если по прочтении этого всего у вас хватит запала, попытайтесь критически поразмышлять над этой гипотезой исследовательницы. У меня вот, например, есть целый ряд вопросов по этому поводу.

Возможно, запала не хватит сейчас, но, может быть, когда-нибудь в будущем…:)

В общем, это я к тому, что тут есть, над чем подумать.

И хоть это, на мой взгляд, довольно спорная гипотеза (в некоторых своих частях), но тем не менее она достойна внимания. Во всяком случае, на мой взгляд, это выразительный пример когнитивно-грамматического подхода. Я предлагаю ее вам именно как пример подхода, а не как установленное наукой положение дел. Т.е. меня интересует здесь не столько фактография, сколько проблемно-методический разворот. (Хотя, например, в ее рассуждения о транспозиции я свято верю.)

 

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-06-12 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: