ПОСЛЕСЛОВИЕ БРЭДЛИ ПИРСОНА 2 глава




Все мои окна выходили во двор. Из спальни были видны мусорные баки и

пожарная лестница, из гостиной - глухая кирпичная стена, заляпанная грязью.

Моя гостиная (собственно, это была не комната, а только полкомнаты, вторая

половина, голая и необжитая, служила спальней) была обшита панелями того

благородного пепельно-зеленого оттенка, который приобретается только после

пятидесяти лет постепенного выцветания. Эту квартирку я до отказа набил

мебелью, викторианскими и восточными безделушками, разнообразными мелкими

objets d'art {Произведениями искусства (фр.).}, диванными подушечками,

инкрустированными подносами, бархатными скатертями, даже салфеточками, даже

кружевами. Я не коллекционирую, я просто накапливаю. Кроме того, я

скрупулезно аккуратен, хотя и мирюсь с пылью. Темное уютное логово - вот что

такое была моя квартира, один усложненный интерьер и ничего снаружи. Только

за порогом парадного, которое еще не было входом в мою квартиру, можно,

задрав голову, увидеть над крышами кусок неба и уходящую ввысь нагую башню

Почтамта.

Вот как получилось, что я отложил свой отъезд. Что, если бы я этого не

сделал? Я собирался скрыться на все лето, хотя места этого я никогда не

видел и снял дом заочно. Арнольду я не сказал, куда еду. Я напустил

таинственности. Почему, интересно бы знать? Из какой-то скрытой

недоброжелательности? Неизвестное всегда представляется значительнее, чем

оно есть на самом деле. Я сказал ему твердо и уклончиво, что буду

путешествовать за границей и не могу дать определенного адреса. Зачем эта

ложь? Вероятно, отчасти из желания удивить его. Всем было известно, что я

никогда никуда не езжу. Наверно, я решил, что мне пора удивить Арнольда. Не

сообщил я о предстоящем отъезде и своей сестре Присцилле. В этом как раз не

было ничего странного. Она жила в Бристоле с мужем, который был мне

решительно несимпатичен. Что, если бы я успел уйти из дому до того, как

постучался Фрэнсис Марло? Что, если бы к остановке успел подойти трамвай и

увезти Гаврилу Принципа {Человек, убивший летом 1914 г. австрийского

эрцгерцога Фердинанда, что послужило толчком для начала первой мировой

войны.}, прежде чем автомобиль эрцгерцога выехал из-за угла?

Я снова уложил чемоданы и сунул в карман, чтобы перечитать в поезде,

третий вариант моей рецензии на последний роман Арнольда. Плодовитый и

популярный романист Арнольд Баффин, выпускающий по книге в год, никогда

надолго не исчезает из поля зрения публики. У меня с ним расхождения по

вопросу о его творчестве. Бывает, что близкие друзья соглашаются между собой

о том, что в чем-то важном они не согласны, и эту область обходят молчанием.

Так какое-то время было и у нас. Художники - обидчивый народ. Однако,

проглядев последнюю книгу Арнольда, я нашел в ней кое-какие похвальные, на

мой взгляд, черты и поэтому согласился написать рецензию в воскресную

газету. С рецензиями я выступаю редко, ко мне редко обращаются. Но тут я

подумал, что мне представляется случай частично загладить обиду, которую,

возможно, я причинил Арнольду своим прежним критическим отношением. Однако,

перечитав роман внимательнее, я убедился, что он не нравится мне точно так

же, как и его многочисленные confreres {Собратья (фр.).}, и у меня вышла не

рецензия, а "генеральный разнос" творчества Арнольда. Что было делать? Мне

не хотелось подводить редактора: приятно иногда видеть свое имя в печати. И

потом, разве критик не должен высказываться прямо и без оглядки? С другой

стороны, Арнольд - мой старый друг.

И тут у входной двери - мое бессвязное повествование уже и так слишком

долго оттягивало этот миг - прозвенел звонок.

Посетитель, стоявший на пороге парадной двери моего дома, но еще за

порогом двери в мою квартиру, был мне незнаком. Кажется, он дрожал, то ли от

ветра, то ли от волнения или алкоголя. На нем был очень старый синий

макинтош и желтое скрученное кашне-удавку на шее. Он был толст (макинтош

явно не застегивался), невысок ростом, волосы густые и курчавые, давно не

стриженные, с проседью, лицо круглое, со слегка крючковатым носом, толстыми,

очень красными губами и удивительно близко посаженными глазами. Он походил,

как я потом подумал, на карикатурного медведя. Не на настоящего - у

настоящих медведей глаза, по-моему, расставлены широко, а вот на карикатурах

их рисуют с близко посаженными глазами - вероятно, для того, чтобы выразить

их свирепость и коварство. Мне его вид совсем не понравился. Я ощутил в нем

нечто подчеркнуто зловещее, хотя и не поддававшееся еще определению. Кроме

того, от него пахло.

Наверно, здесь уместно будет снова сделать небольшой перерыв в рассказе

и описать самого себя. Я высокого, шести с лишком футов, роста, худощав,

блондин, еще не облысел, прямые шелковистые волосы слегка поблекли. У меня

нервное, тонкое лицо с мягким, застенчивым выражением, тонкие губы и голубые

глаза. Очков я не ношу. И выгляжу значительно моложе своих лет..

Человек, источавший запах, сразу же с порога начал что-то очень быстро

говорить. Что именно, я не расслышал. Я слегка глуховат.

- Простите, я не понял, чего вы хотите, говорите, пожалуйста, громче, я

вас не слышу.

- Она вернулась, - разобрал я его ответ.

- Что? Кто вернулся? Я вас не понимаю.

- Кристиан вернулась. Он умер. А она вернулась.

- _Кристиан_.

Это было имя моей бывшей жены, и его уже много лет не произносили в

моем присутствии.

Я отпустил ручку двери, и человек, говоривший со мной с порога

парадного, - теперь я уже узнал его, - проскользнул, вернее, пронырнул в

квартиру. Я возвратился в гостиную, он последовал за мною.

- Вы меня не помните?

- Помню.

- Я же Фрэнсис Марло, ваш шурин.

- Да, да, как же.

- То есть бывший, разумеется. Я подумал, что надо вам сообщить. Она

овдовела, он оставил ей все, она вернулась в Лондон, в ваш старый дом...

- Она вас послала?

- К вам? Нет, не совсем, но...

- Послала или нет?

- Ну нет. Я узнал от адвоката. Понимаете, она расположилась в вашем

старом доме!

- Вам незачем было приходить...

- Значит, она сама вам написала? Я так и думал, что она, наверно,

напишет.

- Разумеется, она мне не писала!

- Я подумал, вы, конечно, захотите с ней увидеться...

- Я совершенно не хочу с ней видеться. Меньше всего я хотел бы

увидеться с ней. И слышать о ней у меня также нет ни малейшего желания.

Не буду здесь описывать мой брак. Некоторое представление о нем,

безусловно, должно будет сложиться впоследствии. В настоящее же время

интерес представляет лишь его общая природа, без каких-либо деталей. Этот

брак был неудачен. Сперва я видел в ней дарительницу жизни. Потом -

дарительницу смерти. Бывают такие женщины. Они заражают вас энергией,

которая как будто открывает перед вами мир; а потом вдруг в один прекрасный

день обнаруживается, что вас пожирают живьем. Те, кто, как я, испытал это,

поймут, о чем я говорю. Возможно, что я холостяк по натуре. Несомненно, что

Кристиан по натуре кокетка. Откровенная глупости может быть по-своему

неотразима в женщине. Я, во всяком случае, не остался равнодушен. Как

женщина она была, по-видимому, довольно привлекательна. Люди считали, что

мне сильно повезло. Она привнесла в жизнь то, что я больше всего ненавижу, -

беспорядок. Устраивала сцены. Кончилось тем, что я ее возненавидел. Пять лет

такого брака убедили нас обоих в совершенной невозможности продолжать так и

дальше. Сразу же после нашего развода Кристиан вышла за богатого

малограмотного американца по фамилии Эвендейл, поселилась в Иллинойсе и для

меня исчезла из жизни навеки.

Может ли что-нибудь сравниться с мутным, гнетущим ощущением, которое

остается от неудавшегося брака? А с ненавистью, которую испытываешь к

бывшему супругу или супруге? (Как смеют они быть счастливыми?) Не верю тем,

кто в этой связи толкует о "дружеских отношениях". Я сам годы прожил с

постоянным чувством, что все замарано, испорчено, на душе от этого

становилось иногда так скучно, так уныло. Я не мог освободиться из-под

власти этой женщины. Здесь не было ничего общего с любовью. Кто испытал

такую зависимость, поймет. Есть люди, которые от природы являются

"уничижителями", "принизителями" других. Наверно, всякий человек кого-нибудь

унижает. Иначе надо быть святым. Но большинство знакомых, благополучно

уходят из нашего сознания, как только мы перестаем их видеть. С глаз долой -

из сердца вон, такова хартия человеческого выживания. Но к Кристиан это не

относилось, она была вездесуща: душа ее была ненасытна, мысли разъедали на

любом расстоянии, словно губительные лучи, пронизывающие пространство и

время. Брошенные ею фразы застревали в памяти, от них некуда было деться. В

конце концов только добрая старая Америка излечила меня от нее. Я отправил

ее со скучным мужем в скучный и очень отдаленный город и смог наконец

считать ее умершей. Какое облегчение. Другое дело Фрэнсис Марло. Ни сам он,

ни его мысли никогда не имели для меня значения, да и ни для кого другого,

насколько я знал, тоже. Он был младшим братом Кристиан, и она обращалась с

ним презрительно-терпимо. Он никогда не был женат. После затянувшегося

учения он окончил курс с дипломом врача, но вскоре был его лишен за какие-то

махинации с наркотиками. Позже я с отвращением узнал, что он завел себе

практику в качестве самозваного "психоаналитика". Еще позже я слышал, что он

пьет. Если бы мне сообщили, что он покончил жизнь самоубийством, меня бы это

совсем не удивило и не встревожило. Новой встрече с ним я отнюдь не

обрадовался. Да он и стал почти неузнаваем. Прежде это был легконогий,

стройный фавн в ореоле белокурых волос. А теперь стал толстым, грубым,

краснолицым и жалким, чуть диковатым, с какой-то зловещинкой, быть может,

даже слегка безумным. Только глупым он как был, так и остался. Впрочем, в ту

минуту меня интересовал не мистер Фрэнсис Марло, а та убийственная новость,

которую он мне сообщил.

- Меня удивляет, что вы сочли нужным обратиться ко мне. Это

непростительная наглость. Я ничего не желаю знать о моей бывшей жене. С этим

покончено много лет назад.

- Не сердитесь на меня, - сказал Фрэнсис, поджимая свои красные губы

словно для поцелуя (привычка, которую я вспомнил с отвращением). - Ну,

пожалуйста, не сердитесь, Брэд.

- И не зовите меня "Брэд". Я опаздываю на поезд.

- Я не задержу вас, позвольте мне только объяснить - просто я думал...

да, да, я буду очень краток, только, пожалуйста, выслушайте меня, прошу вас,

умоляю... Понимаете, дело в том, что первым человеком, кого Крис захочет

увидеть в Лондоне, будете вы...

- Что?

- Она приедет прямо к вам, честное слово, я это чувствую.

- Вы что, совсем рехнулись? Разве вы не знаете... Я не собираюсь

обсуждать с вами... Никакие отношения здесь невозможны, с этим покончено

много лет назад.

- Да нет же, Брэд, понимаете...

- Не называйте меня "Брэд"!

- Хорошо, хорошо, Брэдли, виноват, только не сердитесь, ведь вы же

знаете Крис, вы для нее очень много значили, на самом деле значили гораздо

больше, чем старый Эванс, и она непременно придет к вам, хотя бы из одного

любопытства.

- Меня здесь не будет, - сказал я. Все это вдруг показалось мне очень

правдоподобным. В каждом есть, вероятно, глубоко запрятанная жилка

зловредности. У Кристиан ее, безусловно, было больше, чем у кого бы то ни

было. Эта женщина действительно могла явиться ко мне - из любопытства или

назло, - как кошки, говорят, нарочно прыгают на колени к тем, кто их терпеть

не может. В самом деле, любопытно посмотреть на того, кто некогда состоял с

тобою в браке, хочется убедиться, что этого человека мучит раскаяние и

разочарование. Хочется услышать о нем дурные вести. Позлорадствовать.

Кристиан наверняка потянет удостовериться, что я прозябаю в ничтожестве. А

Фрэнсис продолжал:

- Ей захочется покрасоваться: ведь она теперь богата, веселая вдова,

так сказать, и захочет покрасоваться перед старыми знакомыми, всякий бы на

ее месте захотел, так что не сомневайтесь, она выкопает вас из-под земли,

вот увидите, и...

- Меня это не интересует! - крикнул я. - Совершенно не интересует!

- Еще как интересует. Поверьте, Если я видел человека с

заинтересованным выражением лица, то это...

- У нее есть дети?

- Вот видите? Видите? Нет, нет у нее детей. И понимаете, Брэд, я всегда

вам симпатизировал, хотел с вами увидеться, я восхищаюсь вами, я читал вашу

книгу...

- Которую?

- Не помню названия. Замечательная книга. Может быть, вас удивляло, что

я не показывался...

- Нет!

- Понимаете, я очень застенчив. Думал, куда я полезу, мелкая сошка, а

теперь, с возвращением Кристиан... Дело в том, что я по уши в долгах,

вынужден постоянно менять адрес, а это... Ну вот, а Крис некоторое время

назад откупилась, так сказать, от меня, и я подумал, если вы с Крис теперь

снова будете вместе...

- То есть вы хотите, чтобы я был вашим заступником?

- Вроде того, вроде того.

- Ну и ну! - сказал я. - Уходите-ка отсюда, вот что. - Мысль, что я

буду вытягивать из Кристиан деньги для ее уголовника братца, показалась мне

чересчур дикой даже для Фрэнсиса.

- Видите ли, я так и сел, когда узнал, что она вернулась, я был

потрясен, ведь это меняет все, мне нужно было пойти и обговорить это с

кем-нибудь, просто по-человечески, естественно, я сразу подумал про вас -

послушайте, у вас в доме найдется что-нибудь выпить?

- Будьте добры, уйдите.

- Я чувствую, что она захочет вас увидеть, захочет произвести на вас

впечатление... Понимаете, мы с ней порвали, прекратили переписку, я все

время просил денег, и она в конце концов поручила адвокату заставить меня

замолчать... Но теперь можно будет начать как бы все сначала, если только вы

меня поддержите, замолвите словечко...

- Вы что, хотите, чтобы я сыграл роль вашего друга?

- Но ведь мы бы и в самом деле могли быть друзьями, Брэд... Дослушайте,

неужели у вас не найдется ничего выпить?

- Нет.

И тут зазвонил телефон.

- Будьте добры, уйдите, - сказал я. - И больше не приходите.

- Брэдли, имейте жалость...

- Вон!

Он стоял передо мною, и вид у него был до отвращения смиренный. Я

распахнул дверь гостиной и дверь на лестницу. Потом в передней я снял

телефонную трубку.

Раздался голос Арнольда Баффина. Он прозвучал спокойно, неторопливо:

"Брэдли, вы не могли бы сейчас приехать сюда? Я, кажется, убил Рейчел".

Я ответил сразу, тоже негромко, но с чувством:

- Не говорите глупостей, Арнольд. Слышите?

- Если можете, пожалуйста, приезжайте немедленно. - Его голос был как

дикторское объявление, записанное на пленку.

Я спросил:

- Врача вы не вызывали? Помолчав, он ответил:

- Нет.

- Так вызовите.

- Я... вам все объясню... Пожалуйста, если можно, приезжайте прямо

сейчас.

- Арнольд, - сказал я, - вы не могли убить ее. - Вы говорите чепуху.

Этого не может быть...

Короткое молчание.

- Не знаю. - Его голос был невыразителен, как бы спокоен, - несомненно,

вследствие пережитого потрясения.

- Что произошло?

- Брэдли, если можно...

- Хорошо, - сказал я. - Сейчас приеду. Возьму такси. - И я положил

трубку.

По-видимому, здесь уместно будет сообщить, что первым моим чувством,

когда я услышал сообщение Арнольда, была странная радость. Пусть читатель,

прежде чем провозгласить меня чудовищем бессердечия, заглянет в собственную

душу. Подобные реакции, в общем, не так уж ненормальны, по крайней мере,

почти простительны. Беды наших друзей мы, естественно, воспринимаем с

определенным удовольствием, которое вовсе не исключает дружеских чувств.

Отчасти, но не полностью это объясняется тем, что нам импонируют полномочия

помощника, которые нам при этом достаются. И чем внезапнее или неприличнее

беда, тем нам приятнее. Я был очень привязан и к Арнольду и к Рейчел. Но

между женатыми и холостяками существует некая родовая вражда. Я не выношу

эту манеру женатых людей, быть может, неосознанную, изображать из себя не

только более счастливых, но в каком-то отношении и более нравственных

индивидуумов, чем вы. Это им тем легче дается, что человек неженатый склонен

рассматривать каждый брак как счастливый, если ему не приходится

удостовериться в противном. Брак Баффинов всегда виделся мне достаточно

прочным. И эта неожиданная виньетка к семейному счастью совершенно

опрокинула все мои представления.

С лицом, все еще розовым от возбуждения, вызванного словами Арнольда, и

в то же время, необходимо подчеркнуть; (ибо одно ничуть не противоречит

другому), расстроенный и огорченный, я обернулся и увидел перед собою

Фрэнсиса, о чьем существовании успел забыть.

- Что-то случилось? - спросил Фрэнсис.

- Нет.

- Я слышал, вы говорили о враче.

- Жена моего друга упала и ушиблась. Я еду туда.

- Может, мне поехать с вами? - предложил Фрэнсис. - Глядишь, окажусь

кстати. В конце-то концов в глазах Бога я все еще врач.

Я минуту подумал и ответил: "Хорошо, поехали". И мы сели в такси.

 

Здесь я опять делаю паузу, чтобы сообщить еще несколько слов о моем

протеже Арнольде Баффине, Я крайне озабочен (и это не слова, я действительно

до крайности озабочен) тем, чтобы мое описание Арнольда было ясным и

справедливым, поскольку вся эта история представляет собой, в сущности,

историю моих с ним отношений и той трагической развязки, к которой они

привели. Я "открыл" Арнольда - он намного моложе меня, - когда был уже

небезызвестным писателем, а он, недавний выпускник колледжа, только кончал

свой первый роман. Я тогда уже "отделался" от жены и переживал один из тех

периодов душевного и творческого обновления, в которых каждый раз усматривал

залог ожидающих меня успехов. А он, только что окончив Редингский

университет по английской литературе, работал учителем в школе. Мы

познакомились на каком-то собрании. Он стыдливо признался, что пишет роман.

Я выразил вежливый интерес. Он прислал мне почти законченную рукопись. (Это

был, разумеется, "Товий и падший ангел", я и теперь считаю, что это его

лучшая книга.) Я усмотрел в его рукописи кое-какие достоинства и помог ему

найти для нее издателя. Я же, когда книга вышла из печати, и опубликовал на

нее весьма похвальную рецензию. С этого началась одна из самых успешных, с

точки зрения денежной, литературных карьер нашего времени. Арнольд

немедленно - кстати сказать, вопреки моему совету - оставил место учителя и

полностью посвятил себя "писательству". Писал он легко, каждый год по книге,

и продукция его отвечала общественным вкусам. Слава и материальное

благополучие пришли своим чередом.

Высказывалось мнение, особенно в свете последовавших событий, будто я

завидовал писательскому успеху Арнольда. Я с самого начала решительнейшим

образом отвергаю это. Я иногда завидовал той свободе, с какой он писал, в то

время как я был словно скован за письменным столом. Но я никогда не

испытывал зависти к Арнольду Баффину вообще по очень простой причине: я

считал, что он достигает успеха, поступаясь искусством. Как человек,

открывший его и покровительствовавший ему, я чувствовал, что его

деятельность имеет ко мне прямое отношение, и меня угнетало, что молодой,

многообещающий автор пренебрегает истинными целями творчества и так легко

подделывается под вкусы публики. Я уважал его трудолюбие и отдавал должное

его блистательной карьере. У него было еще много талантов помимо чисто

литературных. Но книги его мне не нравились. Впрочем, здесь на помощь

приходил такт, и мы, как я уже говорил, стали некоторые темы обходить

молчанием.

Я был на свадьбе Арнольда с Рейчел (я рассказываю о том, что

происходило вот уже скоро двадцать пять лет назад). И с тех пор я многие

годы каждое воскресенье у них обедал и, кроме того, еще по меньшей мере раз

в неделю виделся с Арнольдом в будни. Наши отношения были почти

родственными. Одно время Арнольд даже именовал меня своим "духовным отцом".

Традиция такого близкого общения, однако, нарушилась после того, как Арнольд

позволил себе одно замечание о моей работе, которого я здесь воспроизводить

не буду. Но дружба наша сохранилась. Она стала, пройдя испытания, даже еще

горячее и, во всяком случае, гораздо сложнее. Не стану утверждать, что мы с

Арнольдом были, так сказать, одержимы друг другом.

Но, безусловно, мы представляли друг для друга неистощимый интерес. Я

чувствовал, что Баффины нуждаются во мне. Я ощущал себя как бы божеством -

хранителем их домашнего очага. Арнольд был мне благодарен, даже предан, хотя

суда моего, без сомнения, боялся. Возможно, что у него самого, неуклонно

опускавшегося на дно литературной посредственности, жил в душе такой же

строгий судия. Мы часто спешим занять те позиции, которые особенно боимся

уступить враждебным нам силам. Неодобрительное отношение к творчеству

другого служит у художников почвой для самой глубокой вражды, Мы -

честолюбивый народ и можем бесповоротно рассориться из-за критики. И нам с

Арнольдом, двум творческим личностям, делает честь, что мы по той или иной

причине сумели сохранить взаимную привязанность.

Я хочу подчеркнуть, что успех не "испортил" Арнольда Баффина. Он не

стал ловкачом, уклоняющимся от уплаты налогов, владельцем яхты и виллы на

Мальте. (Мы иногда в шутку обсуждали законные возможности скостить налоги,

но никогда - незаконные способы уклониться от них.) Он жил в довольно

большом, но, впрочем, достаточно скромном особняке в одном из "зажиточных"

кварталов Илинга. Домашний уклад его был до раздражения лишен "стиля". И

дело не в том, что он изображал из себя обыкновенного, простого человека. В

каком-то смысле он действительно был этим обыкновенным, простым человеком и

избегал увлечений, которые могли бы потребовать от него, во благо ли, во зло

ли, но другого употребления денег. Не помню, чтобы он хоть когда-нибудь

покупал красивые вещи. Вообще ему недоставало зрительного вкуса, в то же

время он питал довольно воинственную любовь к музыке. Что до его внешности,

то он остался все тем же школьным учителем в бесформенной простой одежде и

сохранил слегка застенчивый и неотесанный юношеский облик. Изображать из

себя великого писателя ему и в голову не приходило. А может быть, ум (а ум у

него был достаточно острым) подсказал ему именно такой способ изображать

великого писателя. Он носил очки в стальной оправе, из которых выглядывали

неожиданно светлые серо-зеленые глаза. Нос у него был острый, лицо слегка

лоснящееся, но цвет лица здоровый. В его внешности ощущался некоторый общий

недостаток пигментации. Что-то от альбиноса. Он считался и, вероятно, был

красивым. У него была привычка постоянно причесывать волосы.

 

Арнольд посмотрел на меня и молча кивнул на Фрэнсиса. Мы стояли в

прихожей. Арнольд был на себя не похож - лицо восковое, волосы взъерошенные,

взгляд без очков рассеянный и безумный. На щеке у него рдел какой-то

отпечаток, похожий на китайский иероглиф.

- Это доктор Марло. Доктор Марло - Арнольд Баффин. Доктор Марло

случайно оказался у меня, когда вы позвонили и сообщили о несчастном случае

с вашей женой. - Я сделал ударение на словах "несчастном случае".

- Доктор, - повторил Арнольд. - Да... она... понимаете...

- Она упала? - подсказал я.

- Да. А он... этот господин - доктор... медик?

- Да, - подтвердил я. - Он мой друг. - Эта ложь содержала, по крайней

мере, важную информацию.

- А вы - тот самый Арнольд Баффин? - спросил Фрэнсис.

- Тот самый, - ответил я.

- Послушайте, я восхищаюсь вашими книгами. Я читал...

- Что произошло? - обратился я к Арнольду. Мне подумалось, что он похож

на пьяного, и тут же я действительно ощутил запах спиртного.

Арнольд медленно и с усилием произнес:

- Она заперлась в спальне. После... после того, что случилось... Было

так много крови... Я подумал... Я, право, не знаю... Рана, понимаете,

была... Во всяком случае... Во всяком случае... - И он окончательно смолк.

- Продолжайте же, Арнольд. Пожалуй, вам лучше сесть. Ведь верно, лучше

будет, если он сядет?

- Арнольд Баффин! - бормотал себе под нос Фрэнсис.

Арнольд прислонился спиной к вешалке в передней, уперся теменем в

чье-то пальто, на минуту закрыл глаза и продолжал:

- Простите. Понимаете, она там сначала плакала и кричала. В спальне. А

теперь все стихло. И она не отвечает. Может быть, она потеряла сознание

или...

- А дверь взломать нельзя?

- Я пробовал. Пробовал. Но долото... дерево крошится, и ничего не...

- Сядьте, Арнольд, ради Бога. - Я толкнул его в стоявшее поблизости

кресло.

- И в замочную скважину ничего не видно, там ключ...

- Наверно, расстроилась и не хочет отвечать просто из... знаете ведь,

как бывает...

- Да, да, - сказал он. - Я же не хотел... Если это все так... Я, право,

не знаю... Брэдли, вы сами -попробуйте.

- Где ваше долото?

- Там. Оно маленькое. Я не мог найти...

- Ладно, вы оба оставайтесь здесь, - сказал я. - А я поднимусь

посмотрю, в чем там дело. Ручаюсь, что... Арнольд, да сядьте же!

Я остановился перед дверью, слегка испорченной стараниями Арнольда.

Облупившаяся белая краска лепестками обсыпалась на рыжий коврик перед

спальней. Здесь же валялось долото. Я нажал на ручку и позвал:

- Рейчел! Это Брэдли. Рейчел!

Молчание.

- Я принесу молоток, - невидимый, сказал снизу Арнольд.

- Рейчел, Рейчел, ответьте, пожалуйста. - Мне вдруг стало по-настоящему

страшно. Я всей силой надавил на дверь. Она была тяжелая и прочная. -

Рейчел!

Молчание.

Я с размаху навалился на дверь, громко позвал: "Рейчел! Рейчел!" Потом

замолчал и напряженно прислушался. Из-за двери донесся еле слышный шорох,

неуловимый, точно мышиный бег. Я молился вслух:

- Господи! Пусть она только будет жива и невредима! Пусть она будет

жива и невредима.

Снова шорох. Потом тихий, почти неразличимый шепот:

- Брэдли.

- Рейчел, Рейчел, вы живы?

Молчание. Шорохи. Тихий шелестящий вздох: "Да". Я крикнул вниз:

- Она жива! Ничего страшного не случилось. Позади меня на лестнице

послышались их голоса.

- Рейчел, впустите меня, хорошо? Впустите меня.

Что-то зашуршало внизу двери, и близкий голос Рейчел сипло произнес в

щель:

- Входите. Но только вы один.

Ключ повернулся в замке, и я быстро протиснулся в спальню, мельком

заметив через плечо на лестнице Арнольда и Фрэнсиса за его спиной. Их лица я

увидел с особой отчетливостью, как в толпе у распятия - лица художника и его

друга. Губы Арнольда были растянуты в презрительной гримасе страдания. Вид

Фрэнсиса выражал нездоровое любопытство. И то и другое подходило для

распятия. Переступив порог, я чуть не упал на Рейчел, потому что она сидела

у самой двери на полу. Она тихо стонала, дрожащей рукой спеша повернуть

ключ. Я запер дверь и опустился рядом с нею на пол.

Поскольку Рейчел Баффин - одно из главных действующих лиц этой драмы, в

каком-то трагическом смысле даже самое главное действующее лицо, я хочу

здесь задержаться и коротко описать ее. Я знал ее больше двадцати лет, почти

столько же, сколько и Арнольда, и, однако, в то время, о котором идет сейчас

речь, я знал ее, как стало очевидно впоследствии, довольно плохо.

Что-то в ней было для меня неясное. Некоторые женщины, я бы сказал



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2018-01-08 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: