ПОСЛЕСЛОВИЕ БРЭДЛИ ПИРСОНА 28 глава




его встретит. Вся ваша черная злоба, вы...

- Честное слово, я совсем не хотел, чтобы вы его прочли, просто

дурацкая случайность, я вовсе не хотел вас расстраивать. И Арнольд, наверно,

уже давно передумал и...

- Нет, вы хотели, чтобы я его прочитала. Это подлая месть. Я всю жизнь

буду вас ненавидеть. Ничего вы не поняли... вы вообще ничего не понимаете...

Подумать только, у вас было это письмо, и вы его перечитывали,

злорадствовали и воображали...

- Не перечитывал и не злорадствовал.

- Нет, злорадствовали. Зачем еще было держать его у себя? Только как

оружие против меня, только чтобы показать его и уколоть меня за то, что я

вас бросила...

- Правда, Рейчел, я о вас ни разу даже не вспомнил!

- А-а-а-а-а...

В темнеющей комнате пронзительный крик вспыхнул яснее, чем бледный круг

ее лица, - всплеск яростного страдания в ее глазах, в ее губах. Она кинулась

на меня или просто побежала к дверям. Я шарахнулся в сторону, ударился

локтем о стену. Она промчалась мимо, как зверь, обратившийся в бегство, я

услышал эхо ее крика. Парадная дверь распахнулась, на мокрых каменных плитах

двора светились отражения фонарей.

Я медленно вышел из гостиной, запер дверь и стал зажигать свет. Призрак

Фрэнсиса все еще сидел на лестнице. Он улыбался отчужденной, неуместной

улыбкой, словно заблудший мелкий дух из другой эпохи, другой повести, как

потерявший хозяина Пак {Персонаж из комедии Шекспира "Сон в лепною ночь".},

он улыбался задумчивой, заискивающей, непроизвольной, нежной улыбкой.

- Вы подслушивали.

- Брэд, - простите...

- Не важно. Что это, черт побери? - Я пнул ногой картонную коробку.

- Я сейчас открою, Брэд.

Я смотрел, как Фрэнсис надрывает картонку и стаскивает крышку.

Она была полна книг: "Драгоценный лабиринт", "Перчатки силы", "Товий и

падший ангел", "Знамя со странным девизом", "Очерки ищущего", "Череп в

огне", "Столкновение символов", "Провалы в небе", "Стеклянный меч",

"Мистицизм и литература", "Дева и маг", "Пронзенная чаша", "Внутри снежного

кристалла".

Книги Арнольда. Масса книг.

Я взглянул на огромную монолитную гору аккуратно отпечатанных слов.

Поднял одну книгу и раскрыл наугад. Меня обуяла ярость. Рыча от омерзения, я

попытался разодрать ее пополам, но корешок не поддался, и я стал пучками

вырывать страницы. Следующая книга была в бумажной обложке, и мне удалось

разорвать ее на две, потом на четыре части. Я схватил третью книгу, Фрэнсис

глядел на меня, лицо его светилось радостью и пониманием. Затем он принялся

мне помогать, он тихонько произносил "хи", когда разрывал книгу, "хи", когда

подбирал страницы, которые каскадом падали на пол, "хи", когда превращал их

в клочья. Мы стояли, широко расставив ноги, будто работали в реке, трудились

не покладая рук, пока не дошли до дна коробки, а вокруг нас росла и росла

гора рваной бумаги. Понадобилось всего десять минут, чтобы уничтожить полное

собрание сочинений Арнольда Баффина.

 

- Ну, как вы, Брэд?

- Ничего.

Я, кажется, потерял сознание. С того дня, как я вернулся в Лондон, я

практически ничего не ел. Я сидел сейчас на ворсистом черном ковре в

гостиной, опираясь спиной о кресло, придвинутое к стене. Потрескивал

зажженный газ. Горела лампа. Фрэнсис приготовил сандвичи, я съел несколько

штук. Выпил немного виски. Я чувствовал себя очень странно? но слабость и

головокружение прошли, перед глазами не мелькали искры. Меня больше не

давило, не прижимало черным пологом к земле. Я и так был на земле, длинный,

свинцово-тяжелый. В мерцающем свете я ясно видел Фрэнсиса, так ясно, что

даже нахмурился: он вдруг оказался слишком близко, слишком здесь. Я взглянул

вниз и увидел, что он держит меня за руку. Я опять нахмурился и отвел руку.

Фрэнсис, который, как я припоминаю, к тому времени уже изрядно выпил,

стоял возле меня на коленям с настороженным и выжидательным видом, словно

творец перед своим творением. Губы его были умоляюще вытянуты вперед,

толстая красная нижняя губа выпячивалась так, что была видна ее багровая

мокрая изнанка. Маленькие, близко посаженные глазки поблескивали от

внутреннего ликования. Рука, которую я оттолкнул, принялась так же, как

другая, ритмически поглаживать толстые ляжки, обтянутые лоснящимися старыми

синими брюками. Время от времени он сочувственно похихикивал.

Впервые после возвращения в Лондон я чувствовал, что нахожусь в

реальном месте, рядом с реальным; человеком. Одновременно я ощущал то же,

что ощущают люди, которые после длительного недомогания наконец заболевают

всерьез, - разбитость, но и облегчение: хуже уже не будет. Я успел заметить,

Что Фрэнсис доволен моим срывом. Но я на него не обиделся.

- Выпейте еще, Брэд, поможет. И не волнуйтесь, я вам ее найду.

- Хорошо, - сказался. - Я побуду здесь. Она сюда придет. В любую минуту

может прийти. Не запру парадную дверь, как вчера ночью. Прилетит, будто

птичка в родное гнездо. А дверь-то открыта.

- Завтра я ее поищу. Пойду в колледж. Пойду к издателю Арнольда.

Где-нибудь да нападу на след. Завтра с утра и отправлюсь. Не горюйте, Брэд.

Вернется, вот увидите. Потерпите недельку.

- Знаю, что вернется, - сказал я. - Странно, когда вот так знаешь. Ее

любовь ко мне - абсолютная истина. Она вечна и неизменна, вне времени и

пространства. Истинность ее любви не подлежит сомнению, это логос, мировой

закон, и, если она меня разлюбит, воцарится хаос. Понимаете, любить - значит

познать. Философы всегда говорили нам об этом. Я знаю ее интуитивно, словно

она здесь, у меня внутри.

- Понимаю, Брэд. Когда по-настоящему любишь, кажется, что, кроме любви,

ничего на свете нет.

- Все - порука любви. Как раньше думали, что все - порука бытия Божия.

Вы так любили, Фрэнсис?

- Да, Брэд. Был один юноша. Он покончил с собой. Много лет назад.

- О Боже, Присцилла. Я все время о ней забываю.

- Все я виноват, Брэд. Вы меня простите когда-нибудь?

- Нет, я. Но я не могу отделаться от чувства, что это было неизбежно,

что она была обречена, словно ее точил рак. Хотя какое право я имею за нее

решать? Мне кажется, она во мне, но это не так. Она постарела, отчаялась и

умерла. Превратилась в тлен и прах. Наверное, то же происходит с Богом. Он

думает, что держит все, каждую мелочь в своих мыслях, но однажды он

посмотрит внимательно и увидит, что все умерло, распалось, погибло, осталась

лишь шелуха мыслей. Вот зачем нужна любовь. Если хочешь удержать человека,

продлить его дни, надо одно - понимать его. Или я не прав? Ваш юноша

покончил с собой. Как его звали?

- Стив. Не надо, Брэд.

- Присцилла умерла потому, что ее никто не любил. Она пала духом и

умерла, как отравленная крыса. Бог не любит людей. Да и, сами посудите, как

ему их любить? Но что мне за дело? Я любил свою мать.

- И я, Брэд.

- Она была очень глупая женщина, но я ее любил. В отношении Присциллы я

испытывал скорее чувство долга, но ведь этого на самом деле мало, да?

- Пожалуй, да.

- Я люблю Джулиан, значит, я должен любить всех. Придет день, я всех

полюблю. О Боже, если бы мне выпало хоть немного счастья. Когда она

вернется, я буду любить всех, я буду любить Присциллу.

- Присцилла умерла, Брэд.

- Любовь должна торжествовать над временем, но возможно ли это? Он

сказал: "Не кукла жалкая в руках у времени"... {Шекспир. Сонет 116-й.

Перевод С. Маршака.} а уж кто, как не он, знал, что такое любовь, если кого

распяли за нее, так это его. Конечно, надо страдать. Наверно, страдание -

все, все - в страдании. Последние, неделимые атомы - просто боль. Сколько

вам лет, Фрэнсис?

- Сорок восемь, Брэд.

- Вы на десять лет счастливее и мудрее меня.

- Не было у меня счастья, Брэд. Я уж и надежду потерял. Но я все равно

люблю людей. Не так, как Стива, конечно, но люблю. Я вас люблю, Брэд.

- Она вернется. Ведь не зря же преобразился весь мир. Не может он стать

прежним. Старый мир исчез. Ах, до чего же незаметно пролетела, ушла жизнь;

трудно поверить, что мне уже пятьдесят восемь.

- У вас было много женщин, Брэд?

- По-настоящему я никого не любил до Джулиан.

- Но ведь у вас были женщины, я хочу сказать после Крис.

- Энни, Кэтрин, Луиза. Странно, имена остаются, как скелеты, с которых

уже спала плоть. Они - знаки минувших событий. Иллюзия, воспоминания. Но они

ушли, будто умерли. А может, и правда умерли. Как Присцилла, как Стив.

- Не произносите его имени, Брэд. Зачем я только вам сказал!

- Возможно, единственная реальность - страдание. Но нет, не может быть.

Любовь обещает счастье. Искусство обещает счастье. Даже не обещает, ведь для

нас все - в настоящем. Наверно, и я сейчас счастлив. Я все это запишу,

только не сегодня.

- Завидую я вам, Брэд, что вы писатель. Можете высказать, что

чувствуете. Меня распирают чувства, а я даже кричать не могу.

- О, кричать-то я могу, могу на всю галактику взреветь от боли. Но

знаете, Фрэнсис, я никогда ничего по-настоящему не объяснял. А теперь,

по-моему, наконецто могу все объяснить. Словно само вещество, из которого я

создан, прежде твердое, тугое, как орешек, вдруг проросло, стало свободным и

светлым. Все увеличилось. Я все теперь вижу, всюду проникаю. Я могу стать

великим писателем, я знаю.

- Конечно, можете, Брэд. Я всегда верил в вас. Вы всегда были похожи на

великого человека.

- Я никогда раньше не отдавался до конца, Фрэнсис, никогда не рисковал

собой бесповоротно. Всю жизнь я был робкий, напуганный человек. Теперь мне

уже не страшен никакой страх. Теперь я там, где обитает величие. Я отрекся

от самого себя. И вместе с тем все это предначертано мне. У меня нет свободы

выбора. Я люблю, я поклоняюсь, и я буду вознагражден.

- Конечно, Брэд. Она придет.

- Да. Она придет.

- Брэд, мне кажется, вам лучше лечь.

- Да-да, в постель, в постель. Завтра решим, что делать.

- Вы останетесь дома, а я буду искать.

- Да. Счастье существует. Не может все оно состоять из боли. Но из чего

же состоит счастье? Ладно, ладно, Фрэнсис. Я ложусь. По-вашему, какое

предельное выражение человеческих страданий?

- Концентрационный лагерь.

- Да. Я над этим подумаю. Спокойной ночи. Может, утром она вернется.

- Может, завтра в это время вы уже будете счастливы.

- Пожалуй, я могу быть счастлив и теперь, и будь, что будет. Но если бы

она завтра утром вернулась. Что вы сказали? Концентрационный лагерь? Я над

этим подумаю. Спокойной ночи. Спасибо. Спокойной ночи. Утром в моей жизни

произошел перелом. Но такой, какого я не мог вообразить даже в самых

безумных фантазиях.

 

- Брэд, Брэд, проснитесь, вам письмо.

Я сел в постели. Фрэнсис протягивал мне конверт, надписанный незнакомым

почерком. Марка была французская. Я знал - это письмо от нее.

- Идите, идите и закройте дверь,

Он вышел. Я вскрыл конверт, дрожа и чуть не плача от надежды и страха,

вот что я прочел:

 

"Дорогой Брэдли, я во Франции с папой. Мы едем в Италию. Я очень, очень

виновата перед тобой, потому что ушла и не оставила записки, только я не

могла найти карандаш. Я так виновата. Я была в ужасном состоянии. Папа не

возвращался за мной (он говорит, ты так думаешь). Просто я почувствовала,

что мне надо побыть одной, и не могла больше разговаривать. Вдруг мне стало

плохо и тяжко, и мне нужно было уехать. Прости меня. Все вдруг так

запуталось, рассыпалось на части. Я сама виновата, не надо было ездить с

тобой, надо было сначала подумать. И все произошло так быстро, будто моя

жизнь лопнула, сломалась, и я должна была уехать, пожалуйста, пойми меня. Я

не хотела тебя бросать, мои чувства не переменились, совсем нет, а просто

мне надо было вздохнуть. Я была очень глупая, я очень жалею обо всем, что

наделала за последнее время. Когда ты сказал, что любишь меня, словно мечта

осуществилась. Если бы я была чуть постарше, я бы знала, как поступить, чтоб

обоим было хорошо. Я чувствую, что испортила что-то прекрасное, но я не

знала, как поступить, и тогда все казалось мне правильным. О, мне так плохо!

(Я не могу писать, трудно собраться с мыслями, в комнату все время заходят.

А в спальне нет удобного стола.) Мы долго разговаривали обо всем с папой, и

теперь, мне кажется, я чуть-чуть лучше понимаю сама себя. Надеюсь, что ты на

меня не сердишься и не ненавидишь меня, и прости за то, что я так вот ушла.

Я так тебя ценю и всегда буду ценить. У меня все спуталось в голове, и я

словно все позабыла, как после автомобильной катастрофы. Будто мне приснился

дурной сон, и он дурной по моей вине - потому что глупая, и все запутала, и

не разобралась в себе. Папа говорит, в этом никто по-настоящему не

разбирается, все говорят то, чего и не думают. Но я ни о чем не жалею и

надеюсь, ты тоже. Ты был удивительный со мной, ты вообще удивительный. Ты

так удивительно говорил о любви. Папа говорит, я еще молода, мне не понять,

что такое любовь; может, он прав. Теперь я вижу, что я тебе не пара, верней

- не я тебе нужна. Другая бы тебе подошла больше. Я хочу сказать, я не та,

не та единственная, которая тебе нужна. Ах, ничего не могу объяснить. Я

такая глупая, и молодая, и совсем без характера. Я просто чистая страница.

Ты заслуживаешь лучшего. Может, тебе уже легче. Сейчас думаю о тебе, только

о тебе, просто ужасно не знать, что ты чувствуешь! Но все-таки, пожалуйста,

пожалуйста, люби меня, мне нужна любовь, мне никогда еще не была так нужна

любовь. Я так ужасно, ужасно несчастна. Но это было безумие, я чувствую, что

проснулась. Прости, я, кажется, уже писала об этом, я не могу

сосредоточиться. Папа знает, что я тебе пишу, он даст мне марку. Надеюсь, ты

скоро получишь письмо, Я бы написала раньше, но я ничего не понимала. Я так

несчастна, что была такой дурой, и я так надеюсь, что ты не обиделся и не

возненавидел меня. Конечно, ты правильно сделал, что признался мне в любви,

хоть это и было так неожиданно. Часто можно избавиться от чувств, если о них

расскажешь. Я, наверно, заняла чужое место. В ту ночь, когда я ушла, я обо

всем передумала и решила, что тебе, наверно, была нужна не я. Ах, как мне

было больно, Брэдли. Во мне ничего нет. Когда ты сказал о своей любви, ты

меня ошеломил - должно быть, потому я не так отозвалась! Конечно, я не

лгала. Ах, я не могу ничего толком объяснить, я не могу думать. Я чувствую,

что со мной произошло что-то огромное, такое, что выпадает из обычного

времени и пространства.

Сейчас попытаюсь писать нормальнее, как писала тебе много лет назад,

когда была маленькая. Папа уже совсем успокоился и шлет тебе, между прочим,

наилучшие пожелания. (Все в отеле думают, что мы любовники!) Он только что

повел машину в гараж - поломался капот, плохо закрывается. Я, кажется, тебе

никогда не говорила, как я люблю папу. (Может быть, он и есть тот

"единственный" в моей жизни!) Но все-таки как жаль, что он приехал за мной

на нашу дачу! Этот громкий стук в дверь! Такой ужас, я до сих пор дрожу, как

вспомню, и ни с того ни с сего принимаюсь плакать. Но дело не в этом, то

есть для нас. Я хочу сказать, он не заставлял меня уйти. Я ушла не из-за

него, не из-за Присциллы, не из-за того, что узнала, сколько тебе лет. Что

бы мне ни говорили о тебе - все не важно. Наверно, когда одно потрясение

идет за другим, происходит перелом, и просто надо принять какое-то решение,

сделать какой-то шаг. Смерть Присциллы перевернула мне душу. Бедная! Нужно

было почаще ее навещать, я знаю. Ужасно, когда человек стареет и все его

покидают. Особенно если это женщина. Я плакала сегодня утром, все плачу и

плачу из-за нее. Мы едем в Италию к одному папиному другу-поклоннику, папа

вернется в Англию, а меня оставит там погостить; они почти не знают

английского, мне придется все время говорить по-итальянски! В прошлом году я

немного его учила, ну, знаю несколько слов. Синьора будет со мной

заниматься. Они живут в деревушке, в горах среди "льдов и снегов", так что

рядом никого, кто бы говорил по-английски. Я думаю, я начну писать роман, я

уже говорила папе. По-моему, теперь мне есть что сказать.

Пожалуйста, не думай обо мне плохо, ну пожалуйста, и не грусти и не

сердись. Прости, что я сама себя не знаю, прости мою никчемную, пустую,

эгоистичную молодость. Сейчас мне даже не верится, что ты действительно меня

любишь. За что? Взрослая женщина тебе бы больше подошла. Я знаю, мужчины

любят "цвет юности" и всякое такое, но, наверно, им лишь бы молодая была, а

кто именно - не важно, да мы и правда все на одно лицо. Только ты не думай,

что я вела себя как "доступная женщина". У меня были глубокие чувства, я

иначе не могла. Я ни о чем не жалею, если только я не сделала тебе больно и

ты меня прощаешь. Но хватит уже, я по сто раз повторяю одно и то же, ты,

наверно, уже сыт по горло. Я очень виновата, что ушла, не попрощавшись.

(Между прочим, я совсем легко добралась до Лондона. Раньше я никогда не

"голосовала" на дорогах.) Я чувствовала, что надо уйти, и ни о чем другом я

в ту минуту не думала, а потом, дома, я решила, что лучше уж не менять

решения, все и так запуталось и не надо больше причинять никому страданий,

хотя я ужасно, ужасно хочу тебя видеть. Мы еще встретимся, правда, может, не

сейчас, потом, когда я стану взрослая, и мы будем друзьями. У нас будут

новые и тоже дорогие для меня отношения. Я теперь чувствую, особенно с тех

пор; как мы все едем и едем на юг, что в жизни так много хорошего. Надеюсь,

я справлюсь с итальянским! О, прости меня, Брэдли, прости меня. Я надеюсь,

тебе уже кажется, будто тебе приснился странный сон. Надеюсь, сон был

хороший. Мой сон был хороший. И все-таки я так несчастна, во мне все

перевернулось. Я не помню, когда я столько плакала. Легкомысленная дура! Я

люблю тебя по-настоящему. Это было озарение. Я ничего не хочу взять назад.

Но это было не с нами, такого в жизни не бывает.

Никак не могу кончить письмо, хоть ничего толком не объяснила и мне

хочется еще что-то сказать, вроде "спасибо за то, что ты взял меня" (ой,

прости, я не хотела этого ужасного каламбура). Правда, я не могу

сосредоточиться, здесь так шумно. И на меня уставился какой-то француз, он

так нагло пялится. Брэдли, я надеюсь, мы станем потом настоящими друзьями, я

буду так дорожить нашей дружбой. У нас бы ничего не вышло, правда. Без

всякой особой причины, а просто не вышло бы - и все. Но я так рада, что ты

сказал мне о своей любви. (Я не стану писать обо всем этом в своем первом

романе, как ты, наверно, думаешь!) И все-таки тебе, наверно, стало легче,

свободнее. Спасибо. И не нужно грустить. И прости меня за то, что я молодая

и глупая и все запутываю. Ах, мне никак не кончить письмо, а нужно. О, мой

любимый, мой любимый, прощай, я шлю тебе мою огромную-преогромную любовь.

 

Джулиан".

 

- Брэд, можно?

Я одевался.

- Хорошие новости, Брэд?

- Она в Италии, - сказал я. - Я еду за ней. В Венецию.

Конечно, письмо было написано для отвода глаз. Это было совершенно ясно

из фразы насчет того, что Арнольд "даст ей марку". Она сама написала, что не

может "ничего толком объяснить". Она туманно изливалась, повторялась, в

надежде, что в последний момент сообщит главное, отсюда ее слова о том, что

она "никак не может кончить". Но ее надежда не оправдалась. Пришел Арнольд,

прочитал письмо и велел поставить точку. Потом взял его и отправил. Уж он-то

постарается, чтобы у нее не было денег на марки. Все-таки ей удалось

показать мне, что она не вольна в своих действиях. И ей удалось передать,

где она находится. "Снега и льды", которые она специально выделила

кавычками, явно означают "Венеция". По-итальянски "снег" - "неве", а ведь

она только что сообщила, что знает "несколько слов по-итальянски";

совершенно ясно, что она употребила здесь анаграмму. А на перевернутом

"вверх тормашками" языке "деревушка в горах" означает "город у моря".

Арнольд сам говорил о Венеции, хотя делал вид, будто хочет сбить меня с

толку. Названиями не кидаются наобум.

- Вы едете в Венецию? - спросил Фрэнсис, пока я натягивал брюки.

- Да, немедленно.

- Вы знаете, где она?

- Нет. Письмо зашифровано. Она гостит у какого-то почитателя

Арнольдовых книг, не знаю, у кого.

- Что мне делать, Брэдли? Послушайте, можно я с вами? Я вам помогу, я

буду ее искать, буду делать все, что надо. Позвольте мне поехать с вами, я

буду вроде как ваш Санчо Панса.

Я на миг задумался.

- Ладно, вы можете оказаться полезным.

- Как хорошо! Пойти за билетами? Вы лучше тут оставайтесь. Вдруг она

позвонит или еще какую-нибудь весть пришлет.

- Ладно. - Это было разумно. Я сел на кровать. У меня опять закружилась

голова.

- И... послушайте, Брэдли, может, я кое-что разнюхаю? Пойду к издателю

Арнольда и выужу у него, кто из его почитателей живет в Венеции.

- Как? - спросил я. Перед глазами у меня опять заплясали искры, и лицо

Фрэнсиса, словно распухшее от волнения, окружил каскад звезд, как лик

святого на иконе.

- Я скажу, что пишу книгу о том, как в разных странах относятся к

творчеству Арнольда. Спрошу, не могут ли они связать меня с его итальянскими

почитателями. Может, у них есть адреса. Надо попробовать.

- Счастливая мысль, - сказал я. - Гениальная идея.

- И, Брэд, мне нужны деньги, тогда я закажу билеты в Венецию.

- Если сразу не будет прямого рейса, возьмите через Милан.

- Я куплю карты и путеводитель - ведь нам понадобится карта города.

- Хорошо, хорошо.

- Тогда напишите чек, Брэд. Вот ваша чековая книжка. Сделайте чек на

предъявителя, я зайду с ним в банк. Только побольше, Брэд, на самые лучшие

билеты. И, Брэд, если вы не против... я совсем обносился... А ведь там

жарко, правда... если вы не против, я куплю кое-какие летние вещи, у меня

ничегошеньки нет.

- Хорошо. Покупайте, что хотите. Купите путеводители и карту. Хорошая

мысль. И зайдите к издателю.

- А вам что купить? Шляпу с полями, или словарь, или еще что-нибудь?

- Нет, идите скорее. - Я протянул ему чек на большую сумму.

- Спасибо, Брэд! Оставайтесь дома и отдыхайте. Я скоро вернусь. Как

интересно! Вы знаете, Брэд, я ведь никогда не был в Италии, ни разу в жизни.

Когда он исчез, я пошел в гостиную. Я обрел священную цель, предел

стремлений, то единственное место в мире, где была она. Следовало уложить

чемодан, но я был не в состоянии. Фрэнсис уложит. У меня кружилась голова от

тоски по Джулиан. Я все еще держал ее письмо в руках.

Напротив, на книжной полке, стояли любовные стихи Данте. Я вытащил

книгу. И, коснувшись ее, почувствовал, - столь удивительна алхимия любви, -

что мое смятенное сердце продолжает ее историю. Моя любовь преобразилась,

она превратилась в божественный гнев. Как я страдал из-за этой девочки.

Конечно, и боль эта мне мила. Но существует гнев, рожденный любовью,

состоящий из той же чистейшей субстанции, что и она. Данте, который столь

часто писал о нем и так страдал от него, знал это.

 

S'io avessi le belle trecce prese,

che faite son per me scudiscio e ferza,

pigliandole anzi terza,

con esse passerai vespero e squille:

e non sarei pietoso ne cortese,

anzi farei com'orso quando scherza;

e se Amor me ne sferza,

io mi vendicherei di piu di mille

Ancor ne li occhi, ond'escon le faville

che m'infiammono il cor ch'io porto anciso, -

guarderei presse e fiso,

per vendicar lo fuggir che mi face:

e poi le renderei con amor pace {*}.

{* О, если б, косы пышные схватив,

Те, что меня измучили, бичуя,

Услышать, скорбь врачуя,

И утренней и поздней мессы звон.

Нет, я не милосерден, не учтив, -

Играть я буду, как медведь, ликуя.

Стократно отомщу я

Амору за бессильный муки стон.

Пусть взор мой будет долго погружен

В ее глаза, где искры возникают,

Что сердце мне сжигают.

Тогда, за равнодушие отмщенный,

Я все прощу, любовью примиренный.

(Перевод И. Н. Голенищева-Кутузова.)}

 

Я лежал ничком на полу, прижимая письмо Джулиан и rime {Стихи (ит.).} к

сердцу, как вдруг зазвонил телефон. Я с трудом поднялся на ноги, окруженный

вспышками черных созвездий, и подошел к аппарату. Я услышал голос Джулиан.

Нет, это была не она, это была Рейчел. Только когда Рейчел волновалась,

ее голос до ужаса напоминал голос Джулиан.

- О! - сказал я. - О! - отведя трубку в сторону. Я, как при вспышке

магния, вдруг увидел Джулиан в черных колготках, белой рубашке и черной

куртке, протягивающую мне овечий череп.. - Что такое, Рейчел? Я не слышу.

- Брэдли, вы не можете сейчас ко мне приехать?

- Я уезжаю из Лондона.

- Прошу вас, приезжайте ко мне сейчас же. Это очень, очень срочно. _

- А вы не можете сами ко мне приехать?

- Нет, Брэдли, вы должны, приезжайте. Прошу вас. Пожалуйста,

приезжайте, это касается Джулиан.

- Рейчел, она ведь в Венеции, правда? Вы знаете адрес? Я получил

письмо. Она гостит у кого-то из почитателей Арнольда. Вы знаете? У вас есть

записная книжка Арнольда, там, наверно, указан адрес!

- Брэдли, приезжайте немедленно. Это очень... важно. Я скажу вам все...

что хотите... только приезжайте...

- Что случилось, Рейчел? Рейчел, что с Джулиан? Вы узнали что-нибудь

ужасное? О Боже, неужели автомобильная катастрофа?

- Я все расскажу. Только приезжайте. Скорее, сразу же на такси, дорога

каждая минута.

- Рейчел, Джулиан здорова?

- Да, да, да, только приезжайте...

 

Когда я платил шоферу, руки у меня дрожали так, что я рассыпал деньги

по всей машине; я бегом кинулся по дорожке к двери и принялся изо всех сил

колотить молотком. В ту же секунду Рейчел открыла.

Я с трудом узнал ее. Вернее сказать, я узнал в ней обезумевшую от горя

женщину, зловещим призраком вернувшуюся из начала этой истории. Лицо

распухло от слез, и, как тогда, на нем были синяки, а может, просто грязные

потеки, как у ребенка, размазавшего слезы.

- Рейчел, они попали в катастрофу, машина разбилась, они звонили, она

ранена? Что случилось, что случилось?

Рейчел села на стул в передней и стала стонать громко, ужасно,

протяжно, раскачиваясь взад и вперед.

- Рейчел, с Джулиан что-то ужасное... что? О Боже, что, что случилось?

Рейчел встала, продолжая стонать, держась рукой за стену. Ее волосы

свалялись в колтун, как у бесноватой, отдельные всклокоченные пряди свисали

на лоб и глаза. Мокрый рот был открыт, губы дрожали. Глаза, из которых

медленно текли крупные слезы, превратились в щелочки между распухшими

веками. Тяжело, как зверь, она прошла мимо меня, ко входу в гостиную, одной

рукой опираясь о стену. Она распахнула дверь и жестом подозвала меня. Я

подошел.

На полу возле окна лежал Арнольд. Из сада тек солнечный свет, заливая

его коричневые твидовые брюки, голова была в тени. Глаза у меня напряглись,

заморгали, словно стараясь проникнуть в другое измерение. Голова Арнольда

лежала на чем-то непонятном, вроде подноса. Его голова лежала на красном

мокром пятне, расплывшемся по ковру. Я подошел ближе и наклонился.

Арнольд лежал на боку, поджав колени, одна рука ладонью вверх вытянута

ко мне. Глаза были полузакрыты, между веками поблескивали белки, зубы сжаты,

губы оттянуты, словно он рычал. Тусклые разметанные волосы слиплись от



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2018-01-08 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: