Из армии вернулся я старшим сержантом. Пришло время выбирать профессию. Я очень любил животных. В детстве ворон держал, чижей ловил, голубями увлекался, кроликов разводил, ёжики у меня дома жили. Решил в Москву поступать на биофак МГУ. Отпугнул сумасшедший конкурс. Там же узнаю про ветеринарную академию им. Скрябина, где семь человек на одно место. В приёмной комиссии мне посоветовали поработать в колхозе и заработать направление на учёбу. Я так и сделал. Ездил за 20 километров от Жилино в колхоз «Тимирязевский», вставал рано в пять утра. Когда автобус не приходил, шёл пешком. Работал начальником кормопроизводства, на току, на ферме, инженером по технике безопасности, тогда же закончил Высшую школу Агропрома. С работы приходил подавленный, с больной головой. Не работа меня утомляла, а тлетворный дух колхозной жизни. Мне было дико, что все пьют гранёными стаканами самогонку, ругаются нецензурной бранью, кругом одна невоспитанность, о Боге и речи никто не ведёт. Мать призывала меня к терпению. В общем, более года я так проработал, получил направление в ВУЗ. Чуть живой после этого колхоза: до сегодняшнего дня не понимаю пользы коллективизации, не желаю нашей стране повторения этой демонизации, этого тяжёлого состояния духа.
Потом сдал вступительные экзамены в ветеринарную академию и увидел себя в списках принятых. Поехал в Москву с пятнадцатью рублями, мать дала на дорогу кусок сала и банку квашеной капусты. Вышел из поезда и первая мысль: неужели я свободная личность, могу спокойно пойти в храм, за мной никто не будет следить, не надо опасаться никаких рейдов?! Живо вспомнилось, как бабушка Псалтирь читала, а под окном наблюдают, следят, сколько времени она читает. На тех, кто в храм ходил, «чёрные» списки составляли. В церковь нас как зверёнышей возили: няньки юбками нас накроют, и мы сидим тихо, как мыши, чтобы участники рейда нас не заметили. Помню, бабушка как-то заголосила: – Лихо мне, моей душе! – Тань, что ты голосишь? – Ой, малого, наверное, из школы выгонят: в пионеры заставляют идти. – Да пусть идёт, снеси только галстук батюшке освятить.
Так мы и поступили. Комсомольские значки мы тоже освящали, чтобы бесовщина на нас не перешла.
Воздух свободы
Когда приехал я в Москву, сразу с перрона подался в храм Ризоположения на Шаболовку – поблизости от него родственники мои жили. Храм уже закрывали, но мне разрешили в него войти. Я не мог надышаться этим воздухом. С того момента я ни одного дня не пропускал возможности пойти в храм. При этом успевал и в кинотеатрах, и в театрах бывать, посещать исторические места столицы. Вскоре стал пономарить в алтаре. Настоятель – протоиерей Василий Свидинюк был образцовым священником во всех отношениях. Глава большого семейства, педант, прекрасный службист, уставщик, удивительный администратор. Алтарь сверкал, кругом чистота и порядок, всё гармонично в храме. Человек жил с пониманием церковной культуры – что значит с шести лет в храме! Батюшка преподавал в академии, опекал Донской монастырь. После него я ни одного такого священника не встречал.
В академии жил в одной комнате с двумя неграми из Нигерии и Замбии. Один протестант, другой католик. У нас в вузе обучалось семь тысяч студентов из пятидесяти стран Азии, Африки, Латинской Америки и Европы. Самые лучшие ветврачи в США – это выпускники нашей академии. Я очень любил учиться. При этом мне была интересна не клиническая картина болезни, а её причина. Этот интерес привёл меня на кафедру гистологии, потом я оперировал.
Первый год в академии я мучился вопросом: как же мне молиться в комнате? Стал я приспосабливаться. Открою учебник по анатомии, вложу в него молитвослов и сижу, молюсь про себя, не крестясь. А потом совесть заела: чего это я не крещусь, Господь ведь сказал: «Кто Меня постыдится, того и Я постыжусь». Стал я креститься. Смотрю, меня больше зауважали. Я осмелел, стал молиться стоя. Градус уважения ко мне возрос. «Чего-то я на голую стену молюсь, дай-ка икону повешу». Повесил святой образ около своей кровати. Как только во время молитвы в комнату кто-то стучится, мои сокелейники, перегоняя друг друга, бегут к двери: «К нам нельзя, доктор Ген молится. Через двадцать минут закончит, тогда приходите».
Хочу жить у мощей Серафимушки!
В начале 90-х привезли в Москву мощи Серафима Саровского, я уже на последнем курсе учился. К сожалению, мало тогда знал о Серафимушке, не очень к нему торопился, пока алтарница меня не пристыдила. Когда я уже близко к мощам подошёл, то через отверстие в скуфейке увидел череп. Передо мной предстал весь курс микробиологии и вирусологии в одно мгновение. Демоническая сила вызвала у меня брезгливость, я сразу понял, что духовная брань пошла. Все прикладываются к скуфейке, а я, чтобы дьявола посрамить, решил прямо к открытому телу приложиться (к черепу). Подхожу и горячо молюсь: «Преподобный отче Серафиме, помоги мне перебороть себя». И сходу приложился. Отошёл как в тумане. И вдруг меня словно молния пронзила: а зачем я учусь в академии, я же никогда не буду ветврачом, столько лет потеряно впустую.
Внутри меня идёт такой диалог: – Гена, что тебе в жизни надо? – А ничего мне не надо. Коврик бы возле этих мощей, и я готов пролежать возле них всю жизнь.
Я просто понял, что хочу жить рядом с этими мощами. С того дня стало всё из рук валиться: есть, пить не могу, учиться не хочу, на государственные экзамены идти не желаю, а уже заканчиваю пятый курс. Священники встревожились. Такое состояние может и от демонического внушения быть, посоветовали съездить в Троице-Сергиеву Лавру помолиться, попоститься и подойти к духовнику монастыря.
Я последовал их совету. В Лавре у меня ещё больше усилилось это странное состояние, которое, как я потом понял, было безотчётным желанием стать священником и монахом. Оно жгло меня изнутри, это хуже температуры 40о. У духовника Троице-Сергиевой Лавры архимандрита Кирилла (Павлова) был как раз пик расцвета, люди к нему сотнями приезжали, где он появлялся, там народ за ним толпами бежал. Пробиться к нему было очень сложно. И вот вижу, поднимается он по ступенькам в Трапезный храм, а я из этой толпы кричу: «Ба-тюш-ка, о-тец Ки-рилл». Он остановился и не поворачивается ко мне. Стоит и смотрит в землю. Я продолжаю: «Батюшка Кирилл, у меня к вам очень важный вопрос!». Он медленно поворачивается в мою сторону. Я машу руками и бью себя в грудь: «Батюшка, я хочу быть священником и монахом!». И он на расстоянии при всём честном народе благословляет меня размашистым крестным знамением и произносит самые главные в моей жизни слова: «Бог благословит вам быть священником и монахом». Судьба моя была решена.
«Сумасшедший» студент
Перед госэкзаменом нам дали две недели отдохнуть. Я воспользовался этой возможностью и поехал на родину. На обратном пути заехал в Калугу, познакомился с владыкой Климентом, взял у него благословение. Разговорились с архиереем, он выяснил кто я, откуда. После обстоятельной беседы предложил: приходите к нам в епархию. За благословением я поехал к своему духовнику архимандриту Платону в Москву. Он долго меня не благословлял в Калужскую епархию, потому что шёл разговор о зачислении меня в братию Троице-Сергиевой Лавры. Я уже мечтал, чтобы мне дали послушание ухаживать за старыми монахами, дабы научиться у них духовной и жизненной мудрости. Горячо молил Бога об этом. После настойчивых просьб владыки отец Платон сдался и благословил меня переезжать в Калужскую епархию. Но надо было как-то решать вопрос с академией.
Подходило время государственных экзаменов. Моя группа идёт сдавать в аудиторию, а я с заявлением к декану: «Прошу отчислить меня из академии…». Я учился отлично, помню по 500 слов зубрил на латыни к занятиям. Декан широко открывает глаза, созывает всех своих помощников: «Что вы сделали этому студенту, почему он уходит из академии, когда ему нужно сдавать экзамены?».
– Потому что хочу стать священником и монахом, – стою на своём я.
– Сдай госэкзамены, потом будь кем хочешь.
– Мне этого не надо!
– Как не надо, в жизни пригодится.
Декан рвёт моё заявление и удаляется. Весь факультет гудит: нашёлся студент-чудик, который бросает под ноги диплом, чтобы стать монахом. Однажды в главном корпусе идёт поток студентов, они расступаются передо мной, а навстречу мне доцент кафедры кормления и кормопроизводства Раиса Фёдоровна Бессарабова, в дальнейшем профессор, доктор наук, специалист по болезням птиц, мировой светила. Бессарабова обнимает меня при всех и говорит:
– Какой же ты молодец! Я готова в ноги тебе поклониться за твою решимость. Гена, ты мечтаешь о монашестве, а я о том, чтобы все храмы Москвы пешком обойти.
На государственный экзамен приехали представители из министерства, из ВАСХНИЛ, я снова вырастаю перед деканом с заявлением в руках.
– Что мне с ним делать? Хороший студент, отлично учится, дисциплина прекрасная. Не хочет сдавать госэкзамены. Твердит о каком-то монашестве.
Тут все начинают меня уговаривать:
– Ты только приди на экзамены, поможем диплом получить.
– Да не нужен он мне, как вы не понимаете!
Декан вынужден был подписать заявление, на прощание примирительно сказал:
– Ты приходи потом, расскажи, кто такие монахи, что такое вера в Бога.