Для полного распада существа не достаёт лишь радия и сланца.
Рация барахлит. Слепое наваждение пятном из тел и лиц распластывает гроздь, нанизывая на копья посетителей гранитных плит.
Ничего нового.
Предельно просто.
Привычка жить поодаль,
Существовать врозь - звучит как "долго жить".
Транскрипция молитв по составным чужих; в надежде почувствовать вкус превосходства в точности двоит усладе шоколадных займов внутри оголённых храмов - идеал беззаботности.
И мыслей, хоть и отчасти странных.
Абсолют для моей персоны и прочих хамов.
Хороните под стук гранёных стаканов
Без слёз. Без лживых сожалений. Без мук.
Не забывайте: в мире множество слепых болванов, засчёт шума дорог бредущих на звук.
Пусть так: однажды я умру на глазах у людей.
Пусть так: я найду сестру среди хромых безучастных коней.
Пусть так: после смерти стану умней.
Да будет так: ураган слов вместо пепла и жёлтых мощей.
В надежде, что тысяча жизней станет спокойнее сотни смерчей.
Жизнь продлеваем чужими руками,
Раздуваем дыханием пламя в камине.
Думаем задницами, не головами.
Согреваем льды, на весенней равнине.
Запах утюженых рубашек
Сродни ядовитым парам газа,
Вдыхаемыми мною раз от раза.
Бездна раковины - кладбище для чашек.
Я сижу по пояс в пыли,
У причала ни души и ни звука/у причала вне душ или звука.
Конечности обгладывают комары
Только кровь не каплет оттуда.
Когда решили кто-то или Некто
Распределить распахнутую плоскость,
Когда внутри, над, под, поодаль, между,
Ты чувствуешь перил дубовых локоть -
Кровоточащий, источающий седины, какие не вернуть, не сделать так, как прежде:
Я вновь промокший под дождём
Я вновь в нейлоновой одежде.
Кругом туман, а в нём слепая похоть сотен стран, морей, озёр и прочих тайных континентов.
Мы в центре высыхающей картины,
А в ноздрях запах гнили экскрементов.
В ней что-то есть...
В чуть блеклой чайной кружке.
Хребты акул - следы ли губ?
А волны - сердца стружка?
Штормит смесь нескольких оксидов.
Багровый омут... боль в ногах,
За неименьем крови в пальцах,
Поддержку чувствует в висках,
Разбитых жизнью в одночасье.
Разбросанных в заглохших стратах
И превращающихся в прах
Со словом "счастье" на устах.
Это не проделки Бога,
Я отказываюсь верить в это.
Для жертвоприношения тел слишком много;
Изгнание - машиниста топот
По ногам, по спине, по лицу.
Разорвёт перепонки рокот,
Кожаные волны - крестополосный лоб,
На ящике из грусти и бетона,
Твердит состав совсем наоборот
С кусочком мяса из родного дома,
В котором прошлое живёт.
Смерть идёт. За мной идёт.
Плывёт, в трубе, ведущей к крану, глядит из под него в глаза…
В зрачке белёсом дальняя дорога,
ведущая, конечно, в никуда.
В стерильной духоте взывает жажда
уйти, сбежать, притвориться живым.
Между нами вражда.
Между мною и собой самим;
Противостояние всегда напрасно.
Рис на тарелке не кажется белым.
Белым не кажется день.
День кажется болезненно-оголтелым,
Подбрасывающим меня словно жмень;
Не отбрасывающим родных теней.
Берись меня, пробуждается голод.
Поезжай за город.
На холод.
Ты - молод.
Правит - голод.
Ты горд, но расколот;
Кладись в циничный ящик,
Но не забудь прихватить с молот!
Горящий день
Дорога раскается, когда я её перейду …
Этим утром она прикована к постели.
Ноги парализованы - некуда идти.
Не часы, не дни, не недели
Года придётся болтать языками
До конца языком нёбо скребя.
Казалось, что все должны находиться по щиколотку в воде,
Чтобы ощущать под ногами жизнь,
Противостоять притворству и хандре.
Казалось, что в суставах слой цемента.
Ни дрожи, ни движенья,
Ни знака, ни знаменья...
Сухие литры ветра шепчут откровенья,
Но невозможно к сожаленью разобрать акцента.
День не задался с четырёх нулей почти одновременно:
Испепеляющее солнце в роговицы глаз:
Бог, Сатана, не забирай мой шанс.
Жаровня ада стала выше на ступень.
Я становлюсь всё злей и злей с едва живой надеждой - пережить горящий день.
Пусть и необъяснимо медленно,
Так, как никогда доселе,
Растление кусочков мозга
Преображается на деле.
Моё передвижение -секрет для всех.
Их "дьявольские сдвиги" - курам насмех.
Моё призвание - лечить собой других.
Их-"сонная микстура", сварганенная наспех.
Мои желания не имеют сил,
А голос, подающий признак жизни,
Уже фактически остыл.
И тембр облепили слизни.
Мой волос не имеет веса,
Ветер не способен его поднять,
Как я усталого века,
От ресниц оторвать,
Ресниц слишком разного цвета.
Фактуры, формы, предназначения, коего никто не уточнил, я не имел понятия, чему противопоставить это.
Сижу на койке, лапы поджав под себя.
На стуле, что притёрся возле меня, отдыхает, свернувшись колечком, в лучах благоговейной лампы, прячется от дождя, моё уходящее лето, набивает льдом окостенелые гланды.
Кормит меня уходящим рассветом.
Не наступайте на пепел.
Это сухое тепло.
Телесно оно между нами мерцало;
А тебе всегда ли везло?
Прах растащит ветер,
превратив в мутную пыль.
Гражданина расчленит государство,
Страна, в которой он жил.
Распнут восхищённо внуки
И плюнут деду в лицо.
Они не потомки - суки.
Интересней хлебать им пивцо.
А в коробке вновь лишь унынье,
Не спасает святейшая Русь.
Мои догмы на казне столетий,
В пропасть толкает грусть.
Нет шанса сбежать,
От себя и страданий.
Моя грусть - лишь предлог
Избежать наказаний.
Быть может, растормошит с утра пораньше
солнце, а не чёрствый коллектор.
Повод выпить заставить покинуть машину, а не толстый и алчный инспектор.
Так, может, тогда я протру очки,
Оглянувшись назад, мы столкнёмся лбами.
Поцелуй, заставляющий жить…
Нить закатная между бровями.
Вновь и вновь ускоряем часы,
Как же жаль, что пора в путь.
К счастью, ещё не зима.
Прошу, не дай мне уснуть.
Завтра утром придётся бежать,
Отвечать на звонки, видеть лица.
Пот с головы вытирать,
робко верить, что всё повториться.
Не упивайся ядовитым морем прошлого,
ведь можно потерять подвижность взгляда.
Ты выпей капельку чего-нибудь хорошего,
совсем немного.
Разве ты не рада?
Не покидай Земли,
не запирай все двери.
Протянем в состоянии войны,
а не на ложной вере в достояние страны.
Цитата: «Ты потерпи, я вскрою раны»
в итоге приведёт к развитию чумы.
Борьба за смерть прекрасна и коварна,
но разве этого всю жизнь искали мы?
Упал с кровати
И закатился под диван.
В лесах, в коих деревья вонзили корнями вверх, Гипербореи, Хорватии, не важно где.
Скрыт неизвестный храм,
Он не для нашей братии,
Он не для тех, кто хлам.
Кто вены тихо режет в светодиодах ламп,
На ком помимо клейма стоит почтовый штамп - олицетворение сути метода борьбы с инакомыслием.
Строитель твердит, это не просто симбиоз жары и песка, нечто глубже и твёрже, настолько, что когда пытается убить тоска, передвигаться по комнате следует осторожнее, не издавая звука, по возможности - не открывая глаза.
"К чёрту!"- предварительно сказав: «Ни пуха!"
Ползи по комнате на одних ресницах,
Не позволяй кислороду проникнуть в лёгкие.
В суставы давно продеты спицы,
Ресницы, к несчастью, огнеупорные.
Так вот приходиться жить:
Протокольный таксидермист,
Регалия - потускневший оникс.
На могиле сырой - обелиск,
Отделка гроба - лишь поле и кони.
Тебе
Голыми ветками стегает хребет
ветер.
В сером пальто я встречаю рассвет,
Лёжа мысленно в мраморном склепе.
Шепчет динамик, хрипя,
Волну за волной гонит в уши.
Не шумит, не поёт - тихо ноет
в эти затычки - беруши.
Холод сломает колени,
Смерть дышит в плечо,
Разум трясётся от лени…
Ничего.
Ничего..
Никого…
Слева в груди что-то тихо взорвётся
"Всё нормально, пройдёт, ничего…"
Ничего!
Сердце не в моей больше власти,
За спокойствие отдана гордость.
Валит пар из разорванной пасти,
За предательство, слабость и подлость.
«Преступник сегодня доволен:
Он скребёт по асфальту один,
Значит счастлив,
Быть может, свободен, чересчур уж шаг его длин.»
Поедает декабрьский сплин…
Провода – носители света,
Рабы - инструменты труда
И лишь я не найду себе места,
Только я не туда не сюда.
Стоит, может, отрезать уши?
Не одно, как когда-то Ван Гог.
Сразу оба, так будет лучше,
Или проще зашить вредный рот?
Остаться с рукой и глазами,
В наказанье сидеть и писать,
Мне хотелось идти рядом с Вами,
А пришлось под ногами лежать...
+
Стал 1.
Пропадаю в себе:
Одиноко.
Паршиво.
И грустно.
Нечто. Остро. Прямо внутрь.
Расколов, как щепку, грудь.
Нечто. Жадно. Прямо внутрь.
Нанизает, как на крюк…
***
Чёрным мелом дельфиньих спин
Собью с ног на листе цифру 8.
Под давленьем нелепых доктрин
Станет тем, чем сегодня попросим.
Это
Знак бесконечности синего цвета.
Без конца и начала лазурная лента.
Венец благородства души человека.
Знак бесконечности синего цвета.
***
Прошу, не думай об этом,
Не тебе предназначена роль
Стать живым экспонатом -
Человеком с настроением "ноль".
Вдохновение руками лови-
"Убегает!
Скорее, догоним!"
Только холст тебе в душу и смотрит...
Краски спрячут от разума в даль
Раны те, что всегда мироточат.
Карандаш, поглощая печаль,
Сквозь насмешку приветливо спросит:
"Что за дива?
Чего она хочет?"
Вероятность счастья застыла
В промежутке с запятой и нулями.
Нежность оттенок новый открыла
За твоими маяками-глазами.
Наверняка
Нет надежды
Коснуться ресницами,
Как в третий июльский четверг.
Я поверил на миг, что мы любим,
Я не мог ошибиться в тебе.
Все осколки души я сложил
На чёрные брови из воска,
Что под ними...
Два ярких ребёнка!
Дети полной Луны-
Дочка и сын доброго летнего Солнца!
Ты стала мне бинтом и гипсом,
Неизвестной ранее криптою.
А я тебе - ненужным грузом,
Пыльною плащаницею.
***
Не стану винить, коль тебе наплевать,
Слишком уж действия закономерны:
Сердце умрёт - перестанешь дышать,
Мысли и чувства всегда эфемерны,
От непонимания охота кричать,
Под страхом забвенья
Сидеть и писать,
Одну за одной,
Строчку за строчкой,
Словно суп поглощать - ложку за ложкой.
От прилива эмоций - сжиматься в клубок
Изо всех оставшихся сил.
Вряд ли бы кто мне подняться помог,
Ни одного из них не ценил.
***
Попроси - могу стать караульным,
Существом, страшащимся тьмы.
Незаметным личным дозорным,
Чёрно-белые пишущим сны.
В изнеможении обещаю стараться,
А Ты за меня отдохни.
Не бойся, Счастье моё, темноты
Это невидимый Рай.
Для тебя его создали Мы.
Я билеты храню на трамвай,
Где стоя улыбалась мне ты.
***
Избежишь разговора со мною?...
Как на казни останусь сидеть
С поникшей вниз головою.