Тютчев по возрасту принадлежит к поколению Пушкина, но до пятидесятых годов он не был известен широкой публике. В 1821 г. после окончания Московского университета сотрудником дипломатической миссии он уехал в Германию и в Россию вернулся лишь в 1844 году. В Германии он обзавелся семьей, там родились его дети, там он пережил трагедию смерти жены и женился второй раз, там он сблизился с Генрихом Гейне и знаменитым философом Фридрихом Шеллингом, по сути дела, там он стал поэтом. И хотя стихи Тютчева появлялись в русских журналах и альманахах, хотя Вяземский и Жуковский высоко ценили Тютчева, он оказался поэтом публике неизвестным. И только когда в 1850 г. в «Современнике» появилась статья Некрасова «Русские второстепенные поэты», в которой он говорит о необыкновенном таланте Тютчева и ставит его в один ряд с Пушкиным и Лермонтовым, начинается эпоха знаменитости Тютчева. О нем пишут Тургенев, Фет, Ап. Григорьев, Добролюбов. Критик И.С. Аксаков в 1874 году написал о нем большую монографическую работу, в которой называл его самобытным мыслителем, своеобразным поэтом, носителем и двигателем русского народного самосознания.
Лирика
Все художественное наследие Тютчева — лирика. В небольшом лирическом стихотворении он нашел форму, в которой смог выразить свой мир с наибольшей полнотой. В течение всей жизни он писал по существу об одном — о природе и человеке в соотношении с природой.
Своеобразие понимания Тютчевым природы особенно видно, когда мы сравниваем его стихи с пейзажной лирикой Пушкина, Некрасова, Фета. Природа для Тютчева и значит «мир», «мирозданье», «космос»: в «Полдне» именно «вся природа» объединена состоянием полдневной «жаркой дремоты», и т.п.
Лирику Тютчева обычно называют философской: картины природы вызывают глубокие и напряженные раздумья. Изображение у Тютчева слито с мыслью, а мысль всегда насыщена сильным и страстным переживанием.
Природы у Тютчева одухотворена, наделена душой и сознанием. Одушевление природы в поэзии достаточно обычно, метафоры и олицетворения мы найдем у любого поэта. У Тютчева это имеет другой характер. Образ природы как живого существа для него не поэтическая вольность, а истина. Природа обладает способностью к высшим духовным проявлениям, возможным только для развитой психики, — в осеннем вечере на всем лежит
Та кроткая улыбка увяданья,
Что в существе разумном мы зовем
Божественной стыдливостью страданья!
Природа и человек родственно связаны между собой. Но внутри этой общности существует трагическое противоречие между природой, воплощающей общее, гармоничное, беспредельное, и человеком, с его конечностью и хрупкостью. Переживание краткости человеческого существования, ограниченности его возможностей — распространеннейший мотив романтизма, но ни у одного русского поэта острота этого ощущения не была доведена до такой максимальности трагизма, как у Тютчева. (см. стихотворение «Певучесть есть в морских волнах…»).
Человек трагически отделен от всеобщей жизни, но также и от существования других людей. Это одна из тем «Silentium!»
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, —
Питайся ими — и молчи.
Для романтизма понятие языка одно из основополагающих. Язык — максимальное выражение обращенности к другим. Требование молчания, заданное уже в названии непривычной (к тому же латинской) и потому сильной формой восклицательного назывного предложения и настоятельно звучащее в конце каждой строфы, обрекает человека на существование в замкнутости своего мира.
В 1850—1860-е годы важнейшей темой для Тютчева становится любовь. Как образ мира строится на антитезах, так и в теме любви у Тютчева явлены противоположные силы созидания и разрушения. Любовь и самоубийство для Тютчева — «близнецы». Любовь — максимальная близость людей, «союз души с душой родной» — и неравная борьба; «съединенье», «сочетанье», «слиянье» — и «поединок роковой». Здесь (в стихотворении «Предопределение») Тютчев как бы нанизывает один за другим синонимы, чтобы тем сильнее прозвучало слово противоположного значения. В другом случае противоречие выражается с помощью оксюморона: «О, как убийственно мы любим...»
Один из замечательных исследователей русской литературы Г.А. Гуковский писал о том, что любовная лирика Тютчева стремится к объединению в своего рода роман, близкий по характеру и сюжету к прозаическому роману того же времени. В виду имеется так называемый «денисьевский цикл», биографическая основа которого — история любви уже стареющего Тютчева к Елене Александровне Денисьевой, молодой девушке, воспитаннице Смольного института, в котором учились дочери Тютчева. Это было глубокое, серьезное и страстное чувство, проверенное временем (их отношения продолжались 14 лет, за это время у них родилось трое детей). Вся тяжесть общественного осуждения за «скандально» открытую связь легла на Денисьеву: от нее отказался отец, ее не принимали светские знакомые, дети считались «незаконными» — все это ускорило течение болезни (у нее развилась чахотка), и в августе 1864 года она умерла. Тютчев так и не нашел успокоения после смерти, в которой считал себя виновным.
В «денисьевском цикле» появляются новые для русской любовной лирики черты. Это и роль женщины, которая перестает быть простым объектом любовного переживания, но становится полноправным участником любви, это и необычайно развитый психологизм и диалектика чувства героев.
Отметим немногие, наиболее характерные для Тютчева стилистические элементы.
Выражение полярности мы замечаем в тютчевской лексике и в особенностях его интонации — с одной стороны, множество архаизмов, с другой — рядом с этой торжественной лексикой больше обыденно-разговорных, «непоэтических» слов и выражений, чем у любого другого поэта его времени.
Ораторская интонация чрезвычайно характерна для Тютчева («Silentium»), и она находит выражение и в торжественности архаизмов, и в знаменитых тютчевских двукорневых эпитетах («громокипящий кубок», «вседробящая струя»), напоминающих о Державине и XVIII веке, и в постоянных обращениях, усиленных восклицательной или вопросительной формой («О чем ты воешь, ветр ночной?», «О вещая душа моя! О сердце, полное тревоги!»), и в формах повелительного наклонения (в «Silentium», в котором всего 18 стихотворных строк, таких форм 10).
Эпитеты Тютчева часто поражают неожиданностью. «Лениво дышит полдень мглистый...» — для того чтобы увидеть солнечный летний полдень «мглистым», нужна особая острота зрения и особая точность передачи. Обычно для Тютчева «нанизывание» эпитетов, создающих сложный и объемный образ предмета. Сумрак в стихотворении «Тени сизые смесились...» назван «тихим», «сонным», «томным», «благовонным», «зыбким». Стремление к точности и одновременно к усилению признака рождает чрезвычайно характерные для Тютчева двойные, соединенные дефисом, эпитеты, такие как «таинственно-волшебные думы» в Silentium!» или «грустно-сиротеющая земля» в «Осеннем вечере».
Стихи. Краткий конспект.
«Полдень». В ряде стихотворений Тютчев приближается к античным представлениям о природе. Полдневный час считался священным у древних греков: в этот час отдыхал Пан – бог долин, лесов, стад, пастухов. Поэт Андрей Белый: тютчевская лирика природы»непроизвольно перекликается с творчеством Эллады: так странно уживаются мифологические отступления Тютчева с описаниями русской природы.»
«Певучесть есть в морских волнах…» Средоточием стихотворения, эмоционально «ударной» его частью является изречении французского философа Б.Паскаля. Б.Паскаль, как и Тютчев, размышлял над вопросом о связи человека и природы и отделенности, оторванности от нее. «Человек не что иное, как тростник, очень слабый по природе, но этот тростник мыслит», - писал Б.Паскаль. Ф.И.Тютчев же в данном стихотворении передал ощущение одиночества человека, отторгнутого своим познающим разумом от природы, неспособного проникнуть в гармонию ее стихийных процессов, но и не могущего примириться с этим.
«С поляны коршун поднялся». Перед поэтом встает вопрос о соотношении природы и человека. Человек – существо мыслящее. Благодаря тому, что он наделен разумом, он выделен из природы. В этом стихотворении человеческая мысль неудержимо стремится постичь неизведанное, однко ей никак невозможно выйти за пределы «земного круга». Для разума человека есть граница, предопределенная и неизбежная.
«Есть в осени первоначальной». Тютчев наблюдает природу в переходные моменты, в процессе внутренней динамики. Поэтому осени и вёсны вообще близки Тютчеву. Не случайна прямая перекличка очень значимых и устойчивых форм в стихах об осени («Но далеко еще до первых зимних бурь») и о весне («Уж близко время летних бурь»).
«Silentium!» Стихотворение состоит из 18 строк, разделенных на 3 шестистишия, каждое из которых относительно самостоятельно и в смысловом, и в интонационно-синтаксическом отношениях. Связь этих трех частей – только в развитии лирической темы. Из формальных средств в качестве скрепляющего эти три части начала можно отметить однородные концевые рифмы – и рифмуемые ими последние в каждом из трех шестистиший строки. Главное, что соединяет все три части в художественное целое, - интонация, ораторская, дидактическая, призывная. Стихотворение относится к тютчевской философской лирике.
«Не то, что мните вы, природа…» Лирическая мысль Тютчева здесь наиболее близка натурфилософии Шеллинга. Это стихотворение явилось полемическим выступлением против опубликованных во Франции двух эссе Г.Гейне - «Романтическая школа» (1833г.) и «К истории религии и философии в Германии», где знаменитый поэт обрушился не только на натурфилософию Шеллинга, но и на поэзию «шеллингианцев» Новалиса и Гофмана.
«Умом Россию не понять…» Длительное пребывание за границей, обогащение германским, европейским и мировым опытом философской мысли, культуры, истории дало Тютчеву широчайшую перспективу для понимания и оценки русской культуры, русской литературы, русской политики.
Ф.И.Тютчев, талантливый дипломат, никогда не считал писательский труд основным делом своей жизни. Весь бытовой уклад дома Тютчевых ничем не выдавал присутствия литературного деятеля. У окружающих даже сложилось впечатления, что авторский труд вообще не знаком Ф.И.Тютчеву: «…стихи у него не были плодом труда, хотя бы и вдохновенного, но все же труда, подчас даже усидчивого у иных поэтов».
«О, как убийственно мы любим…» - третье стихотворение т.н. «денисьевского» цикла, т.е. цикла любовной лирики, состоящего из пятнадцати стихотворений, посвященных Елене Александровне Денисьевой. Это стихотворение (оно состоит из 10 строф, что для Тютчева много) наиболее полно выражает тютчевское представление о любви как о «встрече роковой», как о «судьбы ужасном приговоре».
Психологический анализ Тютчева в поздней лирике неотделим от этики, от требований писателя к себе и к другим. В «денисьевском» цикле он и отдается собственному чувству, и в то же время проверяет, анализирует его. Это проявляется часто в самом лирическом высказывании: в некоторой неуверенности в себе и своей правоте.
«Она» - жертва, но не только и не столько эгоистической и слепой страсти возлюбленного, сколько этического «беззакония» своей любви с точки зрения светской морали; защитником этой узаконенной морали у Ф.И.Тютчева выступает толпа: «Толпа, нахлынув, в грязь втоптала / То, что в душе ее цвело. / И что ж от долгого мученья, / Как пепл, сберечь ей удалось? / Боль, злую боль ожесточенья, / Боль без отрады и без слез». Эти 10 четверостиший созвучны с историей Анны Карениной, которая у Л.Н. Толстого развернута в обширное романное повествование.
Н.Берковский: «в «денисьевском» цикле любовь несчастна в самом ее счастье, герои любят и в самой любви остаются недругами». В этом «романе» есть и еще один смысл, обычный для русской литературы: сильный ищет спасения у слабой, защищенный – у беззащитного.
«К.Б.» («Я встретил вас – и все былое…»)
Стихотворение посвящено первой мюнхенской любви Ф.И.Тютчева Амалии фон Лерхенфельд.