Не дожидаясь ответа, женщина открыла дверь не очень большой, но хорошо протопленной комнаты и вскоре принесла ужин, который нельзя было назвать «чем придётся». Она пригласила гостя к столу.
— Пану Коримскому я о вас уже доложила. Сразу после ужица вы можете пойти к нему, — сообщила разговорчивая женщина, наливая в чашку горячий чай. — Он ждал вас ещё вчера.
— Очень сожалею, что я раньше не мог прибыть, — ответил молодой человек, вставая. — Аптека сегодня, наверное, уже закрыта?
— Ах, она уже целую неделю закрыта, с тех пор как случилось это большое несчастье. Но вы же ничего о нём не знаете!?
— Нет, знаю.
Они вышли из комнаты.
— Вы знаете? Тем лучше. Пан наш с тех пор не может и не хочет больше делать лекарств, да и неудивительно! А ученики его продают только мелочь, рецептов не принимают. Нам очень неудобно перед людьми, да и перед врачами тоже.
— А как молодой пан Коримский? — спросил молодой человек с искренним состраданием в голосе.
— Со вчерашнего дня, слава Богу, немного лучше. Доктор Лермонтов говорит, что смертельная опасность миновала. Дал бы милосердный Господь, чтобы доктор не ошибся!
— Он врач этого городка?
— Ах, нет. Наш врач — доктор Раушер — уже пожилой пан. Доктор Лермонтов — друг нашего Никуши. Не удивляйтесь, что я его так называю. Ведь я за ним ходила, когда он лишился матери, и воспитывала его, а теперь мне приходится видеть его страдания.
Женщина тихонько заплакала.
— Он всё ещё так сильно страдает? — спросил молодой человек с тем же сочувствием.
— Этого мы не знаем. Он теперь уже в сознании и скрывает своё самочувствие, чтобы отец не огорчался. Но вот и ваша комната, пан провизор.
— Благодарю вас. Комната пана Коримского на втором этаже, не правда ли?
— Да, вторая дверь справа от лестницы.
Молодой человек вошёл в предоставленную ему комнату.
Открыв свой чемодан, он вынул из него и привёл в порядок одежду.
Вдруг он опустился на колени, закрыв лицо руками, и оставался так некоторое время. Когда он встал, на его лице были видны следы слёз, но глаза его снова светились. Он поднялся по лестнице, никого не встретив; большой дом казался пустым. Но как только он коснулся ручки двери, она отворилась и из неё со склонённой головой вышел сам хозяин дома. Выражение его лица с тонкими чертами было скорбным,
— Я Мирослав Урзин, — представился молодой провизор.
— Очень рад. — Коримский протянул ему руку. — Войдите.
Он пропустил его вперёд и сам вошёл следом в богато обставленную, освещённую большой люстрой комнату. Они сели в кресла.
— Судя по вашим рекомендациям я представлял себе вас старше, — сказал аптекарь приветливо, но с сомнением в голосе. — Будете ли вы способны управлять всей аптекой?
— На, моём последнем месте из-за болезни владельца мне было доверено самостоятельное управление, — скромно ответил молодой человек.
— Тем лучше для меня и для вас. Условиями оплаты вы довольны?
— Вполне, пан Коримский!
— Тогда я вас больше не задерживаю. Вы, наверное, устали с дороги и должны отдохнуть. Надеюсь, что о вашем удобстве позаботились; если нет — обращайтесь к пани Прибовской, моей домоправительнице. — Коримский встал, за ним поднялся и молодой человек.
— Вы позволите, пан Коримский, ещё сегодня осмотреть аптеку, чтобы завтра с утра приступить к работе; я не устал.
Коримский немного побледнел и провёл рукой по лбу.
— Я пришлю доктора Лермонтова, он вам всё покажет и передаст, Я вам доверяю, надеюсь, что не ошибусь в вас. Спокойной ночи!
Спешивший уйти Коримский в дверях ещё раз обернулся. Ему, показалось, будто молодой человек не всё ещё сказал. Глаза их встретились.
— Вы ещё чего-то желаете? — спросил Коримский.
Этот вопрос вызвал в Мирославе некоторую растерянность.
Покраснев, он сказал:
— Я хотел вас попросить позволить мне сегодня ночью сменить вас у постели молодого пана Коримского. Я бы точно выполнил все врачебные предписания.
— Сменить меня у постели сына? Но почему?
Холодное лицо аптекаря смягчилось.
— Потому, пан Коримский, что вам необходим отдых.
— А вам после дороги?
— Я молод.
— Да, конечно; но вам здесь всё незнакомо. Вы мне очень поможете, если снимете с моих плеч бремя аптеки. Приступайте к исполнению ваших обязанностей.
Едва заметный поклон, и молодой человекостался один.
Вскоре в дверях появился доктор. Приятно поражённый благородным видом нового домочадца, он сразу начал оживлённый разговор.
— Простите, господин Урзин, что я вас так долго заставил ждать. Но наш пациент только что проснулся, и невозможно было уйти. Извините, я забыл представиться: Аурелий Лермонтов.
Беседуя, молодые люди вместе спустились вниз.
— Если бы вы не приехали сегодня, — сказал врач, открывая аптеку, — завтра здесь пришлось бы работать мне. Так что, я вам сразу же могу показать все наши сокровища.
— Я вам очень благодарен. К сожалению, я не смог приехать раньше: мой хозяин умер, и пришлось передавать аптеку его наследнику.
— А вы не могли её принять?
Урзин улыбнулся.
— Я, наверное, этого никогда не смогу...
Молодой врач смутился.
— Извините за этот бестактный вопрос, — произнёс он и начал показывать аптеку. Заметно было, что он отлично разбирался здесь в книгах, в химическом кабинете, во всём заведении, — Так, теперь я вам основное показал.
— Я благодарю вас, пан доктор, и надеюсь вернуть аптеку пану Коримскому в том же безупречном порядке, в каком я её принял.
— О, пан Урзин, Коримский вряд ли когда-нибудь заглянет в химический кабинет! Постарайтесь обрести его благосклонность и доверие, и ваше будущее обеспечено. Сегодня вы провизор, затем вы станете компаньоном, а там, глядишь, и владельцем. Простите, но я вынужден вас оставить: Никуша отпустил меня ненадолго. Не удивляйтесь, что называю его этим именем, оно ему подходит. До свидания, до завтра!
Было уже довольно поздно, когда дверь за доктором закрылась и новый провизор в первый раз лёг спать в доме аптеки «Золотая лилия», где по тогдашним обстоятельствам его ожидало блестящее будущее.
ГЛАВА ПЯТАЯ
— Отец, где Аурелий так долго? — спросил слабый голос с постели, у которой, подперев голову руками, сидел Коримский.
— Он скоро придёт, Никуша. Только что приехал наш новый провизор. Аурелий показывает ему аптеку.
— Вот как? Провизор? О, это хорошо! — Лицо больного оживилось. — Теперь тебе можно будет отдохнуть, — сказал юноша, лаская руку отца.
Пан Коримский молчал, явно не решаясь сказать сыну что-то.
— Забудь, всю эту неприятность, которую я тебе причинил. Я ведь до сего дня не понимаю, как это случилось.
— Ты не понимаешь? — Коримский тяжело вздохнул.
— Юноша, глядя на отца, дрожащим голосом проговорил:
— Не будем об этом. Однако не думай... не надо... Нет, ты же не виноват! Всё случилось из-за моей неосторожности. Если бы я сказал тебе, что я вылил яд в такой же стакан, в каком был лимонад! Ты вообще не хотел готовить эту смесь, а я настоял! Моя это вина, моя! Но ведь я поправлюсь.
Аурелий сказал, что он будет со мной до тех пор, пока я снова не смогу ходить.
Посмотришь, мне станет лучше после первой же прогулки! А потом лучше всего оставить все мои планы на будущее и принять аптеку, чтобы, наконец, снять с тебя обязанности, которыми ты всегда тяготился. Я останусь с тобой и буду аптекарем, как мои предки.
— Никогда!
— Что ты сказал?
— Ничего, Никуша. Всё будет так, как ты хочешь, — успокаивал его отец. — Смотри, вот уже идёт пан Лермонтов!
— Я к вашим услугам, пан Коримский. Этот новый провизор — ваша удача.
— Вы думаете?
— Конечно. У него опыт и хороший характер; а это всегда отличное поручительство. Никуша, как твои дела? Ты: плохо лежишь, дорогой! — Врач наклонился к больному.
— Я лежу хорошо, Аурелий. А провизор молодой?
— Приблизительно моего возраста.
— Жаль, что ты не привёл его с собой!
— Ты хочешь его видеть?
— Хорошо бы, но уже поздно. Пусть отдохнёт с дороги. Значит, завтра.
— Да, конечно, завтра он тебе представится. Тебе, дорогой мой, тоже пора спать, нельзя нарушать режим.
— Отец, я прошу тебя, иди и ты спать, ты такой бледный, — сказал больной озабоченно. — Аурелий, пожалуйста!
— Пан Коримский, эта просьба для меня приказ, и в силу этого высочайшего повеления я как повелитель в этой комнате высылаю вас отсюда до завтрашнего дня и накладываю на вас в наказание за проведённые здесь ночи постельный арест на одну ночь!
Бледные губы больного растянулись в улыбке. Впалые глаза засветились озорством. Он обеими руками обхватил шею отца, когда тот склонился над ним.
— Я подчиняюсь высочайшему приказанию в надежде, что и ты будешь спать, — произнёс отец тихо, поцеловав сына.
— Я буду спать.
Когда врач, выпроводив хозяина дома, вернулся к своему другу, тот лежал с закрытыми глазами, но тотчас открыл их.
— Это ты, Аурелий? Один?
— Да, дорогой!
— Ах, я себя опять так странно чувствую. Прямо плакать хочется.
— Плакать? У тебя что-нибудь болит?
— Нет, но мне чего-то очень не хватает. В душе моей так пусто и темно.
— Это твоё состояние рождает у тебя такие мысли, — успокоил его друг. — Болезнь сдерживает стремление твоего духа ввысь, угнетает его. Как только мы выйдем из этих четырёх стен, всё будет опять хорошо. Поверь мне.
— Нет, Аурелий. Подумать только, какие планы у нас были на будущее! Чего только я не хотел добиться в области химии, как я хотел прославить эту науку! И вот — одна лишь ошибка, незначительный шаг и — ужасная ночь... Если бы я умер тогда, моя гордая одарённая душа распалась бы в прах вместе с телом. Она превратилась бы в ничто, если бы не было вечности. А если есть вечность, что тогда ждёт за пределами этой земной жизни того, кто об этом не думал?
В комнате стало тихо.
— На эти вопросы, Никуша, я не могу дать тебе ответа, — сказал Аурелий печально. — Было время, когда для меня в этом отношении всё было ясно, но сейчас этого нет. Но не будем сегодня думать об этом. Ты ещё слишком слаб, чтобы решать такие вопросы. Когда ты поправишься совсем, мы вместе с тобой будем искать истину
— Правда? О, как я рад! Скажи мне только одно: ты веришь в вечность?
— Да, я верю, Никуша, потому что моя мать верила и жила для неё. И такая крепкая вера, какую она имела, когда умирала, не может быть напрасной.
— Видишь, вот и я верю и не могу избавиться от страха, от уверенности, что если бы я умер, вечность для меня стала бы страшной...
— Ах, не говори так, — перебил его доктор, вставая со стула. — И чтобы ты больше не предавался своим мрачным мыслям, я тебе лучше расскажу новость; пан Николай Орловский взял к себе свою внучку, и сегодня вечером они прибыли в Орлов. Так, по крайней мере, сообщил мне Раушер. Завтра вечером в Орлове должна быть свадьба. Адам Орловский женится на своей кузине.
— Вот как? — Щёки больного покраснели от волнения. — Но ведь Адама не было дома!
— Он вернулся. Сейчас его тоже нет дома, он только к свадьбе вернётся. После женитьбы молодые поселятся в другом имении, в Горке, которое пан Николай дарит своей внучке на свадьбу.
Оттуда Адам отправится в экспедицию.
— А Маргита? — Больной приподнялся в постели, уставившись на своего друга.
— Маргита Орловская станет хозяйкой и будет ухаживать за дедом.
— Она останется здесь? А мой отец! Ах!..
— Никуша! О, что я делаю? Кому я всё это рассказываю? — воскликнул Аурелий, ударив себя по лбу. — Ведь она его сестра!
Он поспешно стал выводить из глубокого обморока своего юного друга. Вскоре тот пришёл в себя, но разговор не был продолжен. Больной устал, слабость клонила его ко сну.
Во сне он ещё раз со вздохом сказал: «Она придёт, наша Maргита, она придёт, но не к нам, ах!..».
ГЛАВА ШЕСТАЯ
По ярко освещённому залу расхаживал пан Николай Орловский, заложив руки за спину и поглядывая на дверь, будто он с нетерпением кого-то ожидал.
Наконец зашуршал занавес, и перед паном Орловским остановилась в ярком свете стройная миловидная девушка. Старик с радостью разглядывал это изящное, но так серьёзно выглядевшее существо.
— Извини, дедушка, что заставила тебя так долго ждать: я была на кухне, там просили моего совета по одному делу.
— Маргита, что я слышу? Ты взяла в свои руки скипетр власти, едва вступив в этот дом? — сказал старик улыбаясь. — Не успела ты приехать, они уже просят у тебя совета?
Он протянул обе руки навстречу внучке и привлёк её к себе.
— Очень просто, — ответила она, целуя его. — Я увидела, как кухарка и ключница о чём-то очень серьёзно рассуждали, спросила о причине спора и пошла с ними. Ты же меня позвал сюда, дедушка, а я приехала не бездельничать.
— Конечно, конечно, однако в приготовлениях к собственной свадьбе тебе нечего участвовать, это наше дело.
На мгновенье тень пробежала по её лицу.
— Не забывай, дедушка, что наша свадьба лишь второстепенное, хотя и необходимое дело, которое позволит мне остаться у тебя.
Пан Николай испуганно посмотрел на свою внучку.
— Разве для тебя главное — быть со мной? — спросил он.
Она своими большими глазами посмотрела на него и спокойно сказала:
— Да, ты первый и единственный человек, который любит меня и который нуждается во мне, поэтому я хочу жить для тебя.
— А Адам?
— Адам? Зная, что я у тебя, он спокойно может путешествовать. Он, наверное, будет очень доволен.
Тяжесть легла на сердце пана Николая: не таким он представлял себе этот союз. Он подумал, радуясь: «Да она его просто не знает, поэтому так говорит! Главное, что они согласились, остальное приложится». А когда внучка так спокойно стала расспрашивать о приглашённых гостях и рассматривать своё приданное, подвенечное платье, фату и венок, дед окончательно успокоился.
На следующий день старик прямо-таки расцвёл, когда увидел, как она управляется с домашними делами. Звонкий голос молодой хозяйки оживил старый дом.
В Орлове не заметили, как пролетел день подготовки к этой странной, как выражались слуги, свадьбе. К вечеру приехал пан Адам с тремя друзьями, а следом за ним начали съезжаться гости.
Венчание было назначено на шесть часов в Подграде, затем в Орлове должен был состояться ужин, утром — торжественный завтрак, после чего молодожёнам надлежало отправиться в Горку. Таков был план пана Орловского.
Примерно через полчаса после прибытия в Орлов пан Адам, уже одетый в свадебный костюм, нарядный, как и полагается жениху, вышел на балкон, чтобы немного прохладиться. Молодой человек был взволнован, как ни старался он внушить себе, что этот шаг, к которому его принудил дед, для него лично не имеет ни малейшего значения. Ему было противно играть роль жениха. Он злился на самого себя за то, что в угоду деду согласился связаться с такой юной девушкой, которой он сегодня даст обет верности и которая всю жизнь будет ему в тягость, не говоря уже о том, что он предоставляет ей право владеть им. Он был рад, что не видел её до сих пор, и всё же ему хотелось наконец узнать, какова была эта навязанная ему невеста. Балкон освещался двумя розовыми светильниками. Вокруг всё было так красиво! Вся округа, засыпанная снегом, была погружена в таинственную тишину, как зачарованная. Однако пан Адам не замечал этого, его раздражение всё больше росло. Если бы это не было связано с его собственной честью и честью деда, он бы не сделал этого шага. Конечно, он завтра же отправится в путешествие, о котором столько лет мечтал, но не свободным молодым человеком, а мужчиной, которого общественные отношения принуждали хотя бы в письмах заботиться о жене. И, кроме того, он был обязан вернуться к ней!"
В волнении он провёл рукой по волосам, повернулся и непроизвольно отступил, увидев рядом с собой девушку, которая стояла, прислонившись к перилам балкона, в белоснежном платье, в фате, ниспадавшей из-под миртового венка. Её чёрные глаза с тоской смотрели на виднеющиеся невдалеке горы.
Адама охватило странное чувство. Мысли в его голове стали путаться: «Это — твоя невеста! Неужели это она, Маргита?». Нет, этого не может быть! Но ведь это лицо пана Коримского! Фигура и глаза когда-то столь любимой тёти Наталии! Как зачарованный, смотрел молодой Орловский на свою невесту. В этот момент она обернулась. Краска залила её лицо, потом оно побледнело; Маргита отступила назад, и между молодыми людьми, хоть их разделяло всего три шага, возникла пропасть.
— Добрый вечер, Маргита! Целую вашу руку, — поприветствовал её молодой человек.
— Добрый вечер, — прозвучал равнодушный ответ.
— Адам Орловский, — представился он.
— Узнаю вас по фотографии.
— Вот как?
Они замолчали. Его обескуражила эта холодность. Такой он себе эту девочку из пансионата в А не представлял. Адам достал часы.
— Наверное, пора, — сказал он, глядя на циферблат, хотя не — видел при этом ни стрелок, ни чисел.
— Прошу в дом, дедушка перед венчанием хочет представить нас обществу.
Он вежливо открыл перед ней дверь. Она подняла свой длинный шлейф и лёгкими шагами прошла мимо него. Его коснулся аромат резеды и ландыша. И вновь овладело им это странное чувство...
Молча они прошли коридор до первого зала. Там навстречу им вышел пан Орловский. Адам увидел, как засветились глаза невесты и как она прильнула к деду.
Официальное представление молодых закончилось; настала пора отправляться в церковь. Маргита, белее своей фаты, с помощью жениха села в карету. Не было благословляющей руки над её головой. Она почувствовала себя сиротой: у неё не было никого на всём белом свете, кто мог бы оградить её от этого страшного обета, связывающего её на всю жизнь с чужим человеком. По дороге в церковь молодые не сказали друг другу ни слова. А от церемонии венчания у Маргиты остались лишь мрачные воспоминания. Адам уже не стеснялся роли жениха такой красивой невесты. Скорее наоборот — эта роль начинала ему нравиться...
Пышный свадебный пир подходил к концу. Гости уже разъезжались. Все они были очарованы красотой невесты, и за молодой четой затворилась дверь салона Маргиты.
«Наконец мы можем поговорить наедине, — начал Адам. — До сих пор у нас не было этой возможности. Дедушка хочет, чтобы мы завтра посетили твоё имение Горку. Ты не возражаешь, если мы перейдём на «ты»?
Маргита кивнула в знак согласия и впервые посмотрела ему в глаза.
— Вдвоём? — спросила она.
— Да.
— Зачем, если дедушка с нами не поедет? Если Горка моё имение, я его осмотрю в другой раз.
Он смешался.
— Ты знаешь, — сказал он, — по традиции мы теперь должны были бы отправиться в свадебное путешествие... Но это невозможно из-за моей экспедиции. Однако будет приличнее, если я хотя бы отправлюсь в путь из Горки.
— Почему? Нам не нужно свадебного путешествия, ты волен поступать как тебе угодно. Зачем тебе задерживаться ради мнения чужих людей?
— Не ради людей! — возразил он, проведя рукой по своим волосам. — А разве ты не обидишься, если я оставлю тебя сразу после свадьбы?
— Я? — Она посмотрела на него, и ему показалось, что сейчас он утонет в глубине её чёрных глаз. — Мы исполнили желание дедушки. Речь идёт о нём, а не о нас. Только он связывает нас.
Адам вскочил со стула.
— Маргита, что ты говоришь? Ведь мы только что дали обет!
Она тоже выпрямилась.
— О, обет верности я сдержу. И ничего не потребую взамен. Можешь не опасаться, что я тебе буду мешать. Извини, я тебя оставлю, но ненадолго: мы ещё должны поговорить о наших делах.
Когда девушка вернулась, Адам Орловский всё ещё стоял на том же месте, где она его оставила, мрачный и задумчивый. Чего он, собственно, хотел? Раньше он боялся оков, а теперь, когда она ему так спокойно сказала, что совершившееся было лишь официальной церемонией, которая их не сближала и не могла сблизить, он был обижен до глубины души. Воспитание у него было довольно поверхностное, хотя дед привил ему определённые моральные принципы, которые, как считал сам Адам, сохранили его от падения до сего дня. Однако он был старше и имел на брак более зрелые взгляды, чем она. Он знал, что подобные отношения между ними не могут продолжаться долгое время. Её отношение к создавшемуся положению его не удивляло, ведь ей не было и восемнадцати, и она не знала жизни. Но он был оскорблён тем, каким образом она давала ему понять, что он ей не нужен так же, как она ему.
Лишь только он успел решить, что делу необходимо придать другой оборот, как она вернулась, уже без венка и фаты, села у камина, поставив свои маленькие, обутые в белые туфли ножки на низенький стульчик, и предложила ему кресло напротив.
— Я бы хотела знать, в чём могу заменить тебя у дедушки.
— Я тебя не понимаю. Кроме как на каникулах я у него не был и всегда занимался своими научными делами. — Адам стоял, прислонившись к камину и скрестив руки на груди. — Я слышал, что сразу по прибытии ты взяла на себя роль хозяйки Орлова, — добавил он с лёгким поклоном.
— Я приехала, чтобы помочь дедушке, — возразила Маргита. — И сделаю всё, чтобы он чувствовал себя хорошо; я буду жить для него.
— Удивительно, что ты говоришь мне это всего через несколько часов после венчания, — заметил он насмешливо.
Она даже не посмотрела на него, лицо её похолодело.
— Удивительно? Благодаря твоей откровенности, между нами ещё до свадьбы всё было определено, и мы знали, что ты будешь жить для своей науки, а я — для дедушки. Ты ведь сам этого хотел.
— О да, — ответил он, гордо выпрямляясь. — Я благодарен, что ты предоставляешь мне такую свободу, ибо я думал, что, вступая в брачный союз, мы свяжем друг друга.
— Право, не знаю, чем я могла бы тебя связать, — ответила Маргита серьёзно, убирая волосы со лба.
При этом она была столь прелестна, что Адам готов был забыть о своей гордости. Однако он ответил:
— Что меня касается, то я это знаю ещё менее.
— Ну и прекрасно! Ты завтра же уходишь вместе со своими друзьями — тебя им, наверное, уже сейчас не хватает, — а я остаюсь с дедушкой, — дав ему вежливо понять, что хочет остаться одна.
Он простился и ушёл, но не к своим друзьям.
«Какая она странная, — думал он в своей комнате. — Может, было бы лучше мне не уезжать сразу после свадьбы и не оставлять её здесь одну. Или хотя бы отложить путешествие до тех пор, пока мы привыкли бы к новым условиям? Ах, как жаль, что я уже не могу отказаться от своих слов! Что подумают дедушка и профессор, если я вдруг передумаю? Экспедиция продлится не более двух месяцев, и я вернусь. Книгу можно и дома написать. А потом, когда-нибудь, отправлюсь в более длительное путешествие».
Так размышлял пан Адам. А Маргита? Девушка, стоя на коленях возле своего кресла, в котором она только что сидела, горько плакала... Ни единым словом он не извинился за обиду, нанесённую в письме. Как они могли пойти друг другу навстречу? Нет, никогда! Этого он от неё не дождётся! Никогда она не простит ему обиды. А он даже не знает или не хочет знать о том, как он оскорбил её. Он смотрел на жизнь рядом с ней как на необходимость, с которой придётся примириться. Это она ему постарается облегчить. Они могут жить рядом, но друг для друга — никогда!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Утро. Торжественный завтрак прошёл. Гости небольшими группами расположились в большой библиотеке пана Орловского. Недалеко от двери в столовую, оживлённо беседуя, стояла одна такая группа.
Вы знаете, — сказал пастор Г., добродушный толстяк, — аптека опять открыта!
— Что вы говорите! Наверное, молодому Коримскому стало лучше.
— А вот идёт наш доктор Раушер... Скажите, пан доктор, Николаю Коримскому лучше?
— Да, господа. А почему вы спрашиваете?
— Потому что пан Коримский снова открыл аптеку.
— Так он же не сам работает — у него теперь есть провизор.
— Вот как? Это другое дело, — сказал адвокат Краус. — Да и странно было бы, если бы он сам работал теперь.
— Это почему же? — любопытствовал молодой профессор П.
— Разве вы не знаете, что случилось с молодым Коримским?
— Я ничего не слышал.
— Произошёл несчастный случай: он отравился при составлении лекарства.
— Тише, господа, не будем здесь об этом говорить! — предостерёг всех доктор.
— Почему же?
— Да как бы там ни было, а Николай Коримский — родной брат молодой пани Орловской, и она об этом несчастном случае ничего не знает.
— Что вы говорите! Скажите нам только — он поправится?
— О да, но не так скоро.
Господа отошли от двери, продолжая беседу. Если бы кто-нибудь из них обернулся, он бы увидел, как чья-то маленькая рука отпустила занавес, который она крепко сжимала во время разговора гостей. И если бы они не ушли, то, наверное, услышали бы вырвавшийся из её груди стон.
— Мой единственный брат отравился, а я и не знала!..
После обеда, к большому удивлению слуг, со своими друзьями уехал и пан Адам, но без своей молодой жены. Она проводила его вместе со старым паном только до железнодорожной станции.
— У господ свои странности, — шептались слуги. — Такую красивую молодую женщину оставить после свадьбы одну и отправиться скитаться по свету! Наш брат так бы не поступил!
Во время уборки дома молодая хозяйка уже сама распоряжалась, а старый пан отправился осмотреть свои владения.
К вечеру Маргита, одетая в шубу и шапку, вышла из дома, сказав слугам, что хочет пойти прогуляться и чтобы ей навстречу к кладбищу выслали сани, когда вернётся хозяин. То, что она захотела пойти прогуляться в такую хорошую погоду, а не сидеть дома, никого не удивило. Однако, что бы они сказали, если бы увидели, что она направилась не к кладбищу, а в сторону города, и как она лёгкими шагами переходила улицы, пока не остановилась напротив ярко освещённой аптеки на Замковой улице?
До этого места дошла Маргита Коримская, но дальше идти у неё не было сил. Дома она скрывала боль свою, твёрдо решив: «Я должна увидеть брата!». Теперь она была у цели и всё же так далеко от неё. Ведь она брата совсем не знала. Может быть, он никогда и не думал о ней? Ведь он не был одинок. Там, за теми занавешенными окнами, жил и страдал её родной отец, которого она тоже не знала. Отец, который, якобы, был виновен в том, что она сирота, и которого она всё равно любила. Если бы сейчас она вошла и представилась ему, то напомнила бы ему прошлое и его вину. А ему и так тяжело — ведь у него нет никого, кроме сына. Но если дело так обстояло, зачем мать тогда связала свою жизнь с другим человеком? Может быть, отец принял бы её теперь, будь она свободной, и она могла бы помочь ему ухаживать за больным братом... Но между ними — глубокая пропасть...
Молодая женщина, не в силах больше думать и обессилев, прислонилась к стене. Вдруг она вздрогнула: кто-то открыл дверь аптеки. В освещённом дверном проёме стоял высокий мужчина с бледным лицом.
— Я скоро вернусь, — сказал он, — скажите это моему сыну, когда он проснётся.
— Хорошо, пан Коримский, — ответил изнутри спокойный мужской голос.
Маргита поняла, что перед ней её родной отец. С опущенной головой он шёл прямо на неё, не видя её. Она затаила дыхание, потому что ей показалось, что он услышит биение её сердца. О, как ей было жаль отца, как бы она хотела прильнуть к его груди! Она увидела, что он печален и несчастен. Когда он поравнялся с ней, она едва удержалась от того, чтобы не броситься к нему и крикнуть: «Отец, отец! Не проходи, остановись, ведь мы не чужие!».
Отец был уже далеко, когда она наконец собралась с духом и, прижав обе руки к лицу, шагнула к двери аптеки. Она решила во что бы то ни стало хотя бы спящим увидеть незнакомого брата.
Она попросит того, кто проведёт её к нему, не говорить об этом отцу.
Она вошла. Два практиканта спросили её сразу, чем они ей могут служить. Она купила первое попавшееся: духи «Резеда», хотя у неё дома духов было достаточно, и зубной эликсир. Убирая дрожащими руками свой кошелёк, она обернулась. К её удивлению, в дверь заходил как раз тот самый молодой человек, которого она, когда они с дедушкой ехали с вокзала, пожалела, что ему приходилось идти пешком в такой холод. Но, взглянув в его доброе лицо, ей сразу стало спокойнее. Почувствовав к нему сразу доверие, она осмелилась обратиться к нему.
— Позвольте, пан, — произнесла она тихо, чтобы практиканты не слышали, — узнать, как чувствует себя больной пан Коримский?
— Слава Богу, ему уже лучше, и теперь он спит, — ответил тот поклоном.
— Если он один, не могли бы вы провести меня к нему? Я его не потревожу, — попросила она.
Молодой человек снова поклонился и молча отворил дверь в коридор.
— Вам моя просьба, наверное, кажется странной? — спросила Маргита, когда они поднимались по лестнице.
— О нет, я вижу по вашему лицу, что вы поступаете так па велению сердца.
Она крепко пожала его руку.
— Вы правы, ведь он мой брат! — и склонила голову, не в силах скрыть свои чувства.
Несмотря на своё волнение, она почувствовала, как рука молодого человека похолодела в её руках и как он вздрогнул, словно от электрического тока. Он её понял. Она посмотрела в его бледнее загадочное лицо.
— Вы, должно быть, удивлены тем, что я здесь?
— Нет, пани, я бы удивился, если бы вы не пришли, — ответил он тихо.
О, какой у него приятный голос! В глазах её появились слёзы.