Максим оказался интересным молодым человеком. Признаюсь, меня немного удивило то, что его звали, так же как и меня. Вообще, во всём этом знакомстве проскальзывали совпадения и намёки на что-то, что я не мог пока понять и, поэтому, просто продолжал жить дальше, стараясь помочь этому парню. Он, к слову, был одиноким не всю свою жизнь. Рядом с ним были знакомые и, даже, столь редкие для такого мнительного человека как он, друзья. Но все эти люди куда-то ушли. Максим говорил, что люди задерживались рядом с ним, лишь затем, чтобы получить от него какую-нибудь выгоду. Он сильно утрировал и, кажется, старался скрыть обиду и печаль своей верой в абсолютную корысть окружающих. Поэтому мне было важно выслушать его и, дождавшись момента, когда он подпустит меня чуть ближе, узнать истинную причину его апатии. Ведь он не был болен смертельным заболеванием, не был физическим или, что хуже, моральным уродом, а скорее наоборот. Ну, разве что, его подводили низкие социальные навыки, особенно в общении с девушками, но это, на мой взгляд, было не самым страшным в жизни и всегда можно было наверстать упущенное, помня о том, что качество лучше количества.
Уже очень скоро мне стало понятно, что одиночество не всегда приносило ему душевные страдания. Длительное время, он умышленно изолировал себя от посторонних контактов, уверовав, что жизнь стоит направить на саморазвитие и науку, в которых, как известно путь одинокого путника больше поощряется судьбой. Это позволило достигнуть ему определённых успехов и укоренить свою уверенность в этом мировоззрении. Так, он смог поступить на бюджетную форму обучения в одно из престижнейших учебных заведений, на которое многие абитуриенты даже не смотрели, полагая, что туда невозможно попасть, если у тебя нет родственников в ректорате или хотя бы богатых родственников. Он учился на отлично и, наверное, смог бы выиграть не одну олимпиаду, если бы не его негативное отношение к местам большого скопления народа. Мне живо вспомнилась статья в газете, где корреспондент удивлялся, почему человек, доказавший сложнейшую теорему математики, над которой десятилетиями бились величайшие умы мира, не пожелал, чтобы его справедливо чествовали за этот вклад и, более того, продолжил жить в своей однокомнатной квартире со старой матерью, проигнорировав обещанный миллион долларов за свой труд. Возможно, таким бы стал и Максим, если бы не набрался смелости и не связался со мной. Представляю, как ему было сложно посещать редкие лекции и зачёты, если он животрепещуще на протяжении получаса описывал свои переживания от проезда в общественном транспорте, во время которого мы и «познакомились». Пока было не ясно, с чего началось крушение его воздушного замка, восхваляющего одиночество, но что-то пошло не так. Максим перестал чувствовать привычный комфорт, длительно оставаясь наедине с собой. Теперь он не только получал новые знания и развивался, но и осознавал, что многое пропускает. Нельзя сказать, что я не знал что делать, но признаться честно, работа подобного плана больше подходит психологам. Сейчас я уже начал сомневаться был ли мой поступок правильным – не передать парня на более квалифицированных в этой области людей? Помню, недавно один мой друг по интернатуре, а ныне известный семейный психолог, рассказывал, что наблюдается настоящий бум подросткового одиночества. Все сидят в социальных сетях и тематических порталах, но при этом очень часто глубоко несчастны. Всемирная сеть подарила нам знания и помогла найти всё, что нужно. Но она отняла у нас кое-что очень важное, что было незыблемо на протяжении многих столетий. Люди стали меньше общаться по-настоящему, имитация того, что все друзья рядом, в «онлайне», привела к тому, что многие стали более замкнутыми. Но если у взрослых - состоявшихся личностей подобные социальные метаморфозы проходили не так болезненно то, что говорить о детях? Они с головой поглощены всем новым и не хотят вернуться к «консервативному» настоящему общению, прибегая к нему всё реже и реже, доверяя свои мысли блогу и статусу, а не близким родственникам. Я даже не говорю сейчас о проблемах ещё одного моего друга, выбравшего своей профессией суицидологию. Столько работы у него ещё не было. Не проходит и дня, чтобы ему не приходилось слышать о подростковом самоубийстве или попытке. Грустно признаваться, что меня самого не миновал опыт подобного. Поэтому, мы все видим эту проблему, но занимаемся лишь лечением симптомов социального одиночества нашего общества, не имея возможности устранить её полностью. Но если пациенты моих коллег оказывались втянуты в социальную изоляцию, которая, словно ловушка для юных и неопытных, была подана в красивой обёртке, то Максим сам сжёг свои мосты, позаботившись о том, чтобы никто не влиял на его жизнь. А теперь он пожинал плоды своего выбора, начиная понимать, что не сможет всю жизнь быть один. Он просто погибнет, причём не физически, потому что мы живём не в средние века, а от морального одиночества. Или, как вариант, он обзаведётся раздвоением личности, о чём я сразу подумал и постарался диагностировать, но, к моей радости, потерпел фиаско.
Знаете, я продолжал жить, вёл и других пациентов, но приоритет помощи этому юноше был выше всех. Почему? Я и сам до конца не смог ответить себе на этот вопрос. Возможно, я видел в нём себя в молодости и то, как он сделал несколько неправильных шагов, но ещё не начал бежать в неправильную сторону и его ещё можно направить по истинному маршруту его судьбы. Многое в наших судьбах было схоже. Он, как и я, рано остался без отца, решив приложить все свои силы для того, чтобы получить образование и заставить родных гордиться им. Даже его имя – моё имя. Может, наша встреча не случайна, и она послана как напоминание мне? Я мотнул головой, отгоняя бесполезные мысли и продолжил слушать откровения моего пациента.
- … лекции, сами понимаете, я по понятным причинам не посещал. Мне удалось договориться с деканом факультета, после того, как я сдал большинство зачётов экстерном. Я просто не мог слишком часто видеть людей, тем более которые проявляют ко мне интерес. Ну, сами понимаете, одногруппники и знакомые…
Как он мне объяснял, его до озноба пугали пристальные взгляды людей на себе. Ему казалось, что окружающие догадываются о его навязчивом страхе и стараются ещё больше «пялиться» и «смотреть прямо в душу». Последнее пугало его больше всего – он опасался, что так люди могут узнать его мысли, а ощущение тяжёлого взгляда на себе было для него обыденным.
- Но тебе же всё равно приходилось ежедневно контактировать с людьми? Скажи, были ли моменты, когда ты отмечал непринуждённое общение, доставляющее тебе удовольствие?
- Ну, конечно были… Например, когда помогал девушкам из группы с курсовыми. - Смущённо ответил он, ещё совсем недавно не желая говорить об этом. – Но обычно, после хорошего общения происходило что-то, оставляющее нехорошее впечатление, которое всё портило…
- И ты стал избегать или стараться минимизировать свои социальные контакты, чтобы не ухудшать самооценку, которая постоянно уменьшалась от недостатка общения? – Ответил я, начиная перенимать его манеру излагать свои мысли длинными предложениями. – Это порочный круг.
- И нет никаких способов его нарушить? – Молитвенно спросил Максим, чуть приблизившись к камере компьютера.
- Есть. – Коротко ответил я, не вдаваясь в подробности, которые могли его расстроить. Без использования препаратов, уменьшающих тревогу, мы будем слишком долго топтаться на месте, потому что практически невозможно избавится от того, что было привычкой на протяжении многих лет.
Я знал это изначально, а он, кажется, начал догадываться. Хотя я никак не показывал этого, а скорее наоборот хвалил за все маломальские успехи. В выходные дни мы общались дольше, чем в будни, когда я был ограничен перерывом. Также я читал его длинные, похожие на эссе сообщения и письма, переписанные из своего дневника, который я посоветовал ему вести, чтобы научиться понимать свои эмоции и настроение. Я старался помочь ему понять то, что когда-то осознал сам. Я хотел научить его иначе относится к своему состоянию, показать ему, что это удел сильных, а не слабых. Мудрец Ошо как-то сказал: «В одиночестве есть красота и великолепие; в чувстве, что тебе одиноко – бедность и мрачность». Я научился разделять это мнение, хоть и сразу - принял себя и вижу плюсы от одиночества, а не упиваюсь его минусами. Для меня оно – лекарство от морального изнеможения. Ведь человеку нужна не только физическая свобода, но и эмоциональная. Тем более я не одинок, моё уединение не имеет ничего общего с вынужденной социальной изоляцией. Я нашёл себя и очень хочу помочь этому мальчику перестать чувствовать себя неполным. Ему нужно найти себя и тогда жизнь будет для него намного проще.
***
Я помню, как при нашей первой беседе, он упомянул про Фрейда. Читая работы, посвященные тематике одиночества, я наткнулся на одну книгу. Но не Зигмунда, а его дочери Анны, потому как, основоположник психоанализа лишь слегка затронул эту тему, написав, что самые первые фобии – это страхи темноты и одиночества. Его дочь уделила данному вопросу больше времени и добилась определённого понимания. В её трактатах проведена параллель между страхом темноты и отсутствием людей рядом, а в первую очередь матери. Ребёнок, оставшийся в темноте в наказание за то, что разбил вазу, просил мать разговаривать с ним. Не выпустить, а беседовать – чтобы не испытывать ужасное чувство того, что вокруг тебя лишь ничем не наполненная темнота. Дети довольно долго не боятся смерти, потому что в сказках добрые герои оживают и смерть не властна над ними. Поэтому они крайне редко страдают танатофобией до подросткового периода. Но вместо этого их сильно пугает никтофобия – темнота, в которой может быть кто-то страшный или, что ещё страшнее, она может символизировать одиночество и отсутствие любимого человека в виде матери.
Я посвятил несколько часов выходного, но зато услышал от него признание в том, что мать часто оставляла его одного. Отец с ними не жил, а родители его матери не хотели видеть внука, изначально не одобряя выбор дочери. Поэтому ей приходилось много работать и постоянно просить соседку или подругу проведывать маленького Максима, который остро чувствовал разлуку. Становясь взрослее, он научился защищать свою психику и стал закрытым, играя сам с собой. Проблема ухудшилась тем, что его маме не удалось вовремя встать в очередь на место в детский сад, и Максим остался сидеть дома, вместо столь необходимого общения со сверстниками, в котором закладывается фундамент личности.
Нельзя было во всём винить его мать. Маргарита Витальевна пыталась заработать на лекарства и еду для него, а в редкие свободные минуты дома, учила его читать и считать, откладывая домашние дела. Склоняю голову перед этой сильной женщиной, столько взвалившей на себя. Максим тоже был ей благодарен, но за многое не мог простить. Пойдя в школу, он уже мог решать задачи для пятого класса и читал книги, рекомендованные для летнего чтения в четырнадцать лет. Его мать сделала из упущения талант. Её ребёнок был умный и прилежный, скрупулёзно читал домашнее задание, но уже тогда начал замечать, что остальные дети в классе общаются и разговаривают на отвлечённые от уроков темы и получают от этого намного больше удовольствия. Он не завидовал, а просто хотел узнать, что это такое, потому никогда не имел подобного. Но над ним начали шутить, называя обидными словами и игнорируя, а через некоторое время сказали, что он странный и у него никогда не будет друзей. Дети могут быть очень жестокими и нанести друг другу сильную психологическую травму. Удивительно, что Максим вообще смог и дальше отлично учиться. Он ещё больше погрузился в себя и отстранился от близких контактов, чтобы не повторить болезненный опыт.
В его жизни было ещё много случаев, когда его эмоции доминировали над разумом и он открывался людям, но слишком часто встречал непонимание. Жаль, что он не встретил нужного человека, который бы понял его и стал бы для Максима символом и надеждой того, что ему уже не придётся нести своё бремя одному.
Но он не встретил такого человека. Он не познакомился с лучшим другом, не нашёл первую любовь и почти уверовал в то, что одиночество его дар и проклятье одновременно. Будучи одиноким, он добился успехов в учёбе и поступил в университет в пятнадцать лет, но жизнь вокруг него, полная красок, манила его словно мотылька на пламя. Он пока не говорил, но было ясно, что одна из его последних попыток общения закончилась не очень удачно.
- Максим Фёдорович? Скажите, пожалуйста, я, наверное, ваш худший пациент? – Тихо спросил он, после недолгой паузы.
- Нет Макс, нет. Вообще, не бывает лучших и худших пациентов. Все люди, с которыми я работал, были столь же сложны, сколь велика была наша с ними радость от благоприятного исхода лечения. – Честно ответил я, обрадовавшись, что его вопрос оторвал меня от воспоминаний.
- Ясно. – Его изображение немного дернулось, но через мгновение прояснилось. – Но, готов поспорить вам ещё не приходилось вести лечение таким способом?
- Да, согласен. Так я общаюсь с пациентом впервые. Но, знаешь, были не менее оригинальные особы. Я помню девочку, когда я ещё работал в другой больнице. Она общалась при помощи стихов, поэтому, сам понимаешь, сбор анамнеза и общение было сильно замедленно. Но желание вылечится, и моя настойчивость сделали своё дело. – Я умышленно не сказал, что у неё была шизофрения и без лечения галоперидолом мы вряд ли бы достигли заметных улучшений. – А твой случай не такой сложный, просто немного…
- Запущенный? Да я понимаю, можете не подбирать эвфемизм. – Ответил Максим, глядя куда-то в сторону. – Время уже почти вышло Максим Фёдорович, не буду вас отвлекать. Спасибо. До свидания.
- До свидания. – Ответил я, видя, как он отсоединился и связь прервалась.
Сколько у меня ещё будет получаться узнавать о нём важные сведения, не сильно обижая его возвращением к тому, что раньше приносило боль, от которой он и стал таким «запущенным»?