О Тайнике
Сборник «Тайник» - первая книга К.Хеллен с которой предстоит познакомиться российскому читателю. Сразу стоит оговорить, что подзаголовок «Сборник рассказов» указанный в названии – определение весьма условное, поскольку К. именно тот автор, жанровое определение чьих произведений поставит в тупик даже съевшего всех собак литературоведа. К. Хеллен вообще, стоит признать, такой автор, который ставит в тупик.
В нашем случае, совершенно правомерно можно было бы утверждать, что К. является самым загадочным, мистическим и удивительным автором, с которыми приходилось иметь дело всякому в литературном бытии. Однако мы не станем воспевать именно этот аспект жизни автора, оставив читателю на усмотрение кем, как и когда определить своего книжного собеседника души.
Тем не менее, «Тайник» - это исключительно волшебный сборник, где каждая из работ посвящена Ирландии. Отсюда и название сборника и оформление, ибо тайником в данном случае выступает сама Ирландия со своими сокровищами, скрытыми в недрах её фольклора, истории и переплетениях человеческих судеб. История и традиционный ирландский фольклор – это единый мир, гармоничный и абсолютно реальный. Таков мир «Тайника», таков мир самой К.Хеллен – мир, где чудо – это проявление реальности, мир, где волшебство – подтверждение вселенских правил, это мир без закрытых дверей.
Во многом «Тайнк» построен таким образом, что каждый, чей сердечный взор обратился в сторону Изумрудного Острова, может найти для себя в нём что-то своё, исключительно родное и неожиданное. Для тех, кто только знакомится с Ирландией и её сокровищами, К.Хеллен станет чутким и знающим проводником, который не только не даст вам задремать во время экскурсии, но и превратит её в удивительное приключение, из тех, ради которых мы не только открываем подобные книги, но и рождаемся на свет. Для тех, кто уже знаком с Ирландией и даже для тех, кто знает её лучше кого бы то ни было – авторский ироничный юмор, неожиданный ракурс истории и уж тем более уникальное видение и знание фольклора и мифологии даст пищу для ума взыскательному читателю. Тем же, кто не ищет Ирландии и лёгких путей, но ищет пищи, прежде всего, пищи духовной, пищи качественной, изысканной и элитарной – тот также не ошибётся с выбором книги, если там будет указан автор К.Хеллен. Для книжных гурманов у К. заготовлен целый литературный шведский стол с шедеврами от автора – шеф-повара.
«Тайник» из тех книг, что помогут юному читателю на его нелёгком пути в дивный и новый мир, окружающий его. «Тайник» из тех книг, что позволят взрослому помечтать и обрести доброе оружие против грусти. «Тайник» из тех книг, что могут сделать чью-то жизнь чуть-чуть добрее и светлее. И, конечно же, ирландистее – чуть-чуть.
О знаке К.
Итак, вы, конечно же, уже познакомились с авторской монограммой К., которая, как мне видится, представляет собой сочетание первых букв имени автора – «К» и «Н». Этот знак, этот символ, ставший для меня символом несомненного качества (наш ответ РосТесту:), близкого и очевидного чуда и друга теперь известен не только мне по выжженному знаку на обшивке чемодана и знакам, проступающим при нагреве на тех листах, на которых пишет К. Для меня, с детства идущей рука об руку с К.Хеллен, встречающей этот знак с каждой новой книгой или записью он стал абсолютным символом автора, символом, бесконечно многозначным, таинственным, но также родным и близким.
Конечно же, я не смею надеяться, что для вас «КН» автора станет тем же, что и для меня знаком под которым проходит жизнь и которым открываются двери к чуду, но верю, что со временем, каждый из вас, из тех, что уже причислили себя к читателям и почитателям К., и тех, кто ещё только присоединиться к нам этот знак станет также чем-то большим, чем просто странный символ. Это монограмма человека, оставившего нам огромное, удивительное и странное наследие, которое я по мере сил и возможности берусь довести до верного читателя. Это монограмма, как мне кажется, такая же головоломка, как и сама К.Хеллен, такая же кладезь скрытых смыслов и образов (от К. не приходится ждать другого). Присмотритесь к этому знаку. Может быть и в вашу жизнь вслед за ним придёт светлое чудо.
О К. и стихиях
В своём творчестве К. не отдаёт явного предпочтения какой-либо из стихий, представляя себя как их живое и явное соединение. («Итак, рассудим. Если душа моя огонь, то мне нужна вода, чтобы остановить меня, усмирить. Но вода – это моё сердце, мирное и полное как океан с открытыми границами. Тогда воде нужен ветер, чтобы вскрыть её полноту и мудрость, поднять со дна её сокровища. Но ветер – это мой дух. Тогда мне нужна земля, чтобы вместить ветер, успокоить его, скитальца, дать простор для плодов его песен. Но земля – моё тело…») «Подобное» «Записки из прошлого» К. – порождение Хаоса, царства неразделённых стихий, цельного бытия, вечного и абсолютного движения как единственной формы жизни. Именно это остаётся одной из главных личных тем в творчестве К. – поиски «того, кто сможет ОСТАНОВТЬ её», успокоить. Того, кто окажется сильнее всех бушующих в её душе стихий. Того, кто, также соединив их, - будет сильнее их и прекратит её вечные метания духа, закончит её бытие как нечто отличного от человека.
Безусловно, Огонь – одна из наиболее характерных и близких для К. стихий, едва ли ни главная в её жизни земной и внутренней. Огонь как стихия, через которую К. пришла к самоопределению, к жизни. Но К. отвергает всякую возможность своего соотнесения с какой-либо одной стихией, она – мощь их всех. Их сила – вот вечная причина её «беспокойства души», а возможно и той «вечности» причину, которой также мучительно ищет К. в своём творчестве. Сила и бесконечная мощь бушующих стихий, породивших её естество – вот причина её вечных странствий, неуёмного любопытства, буйства чувств, яростности и категоричности суждений. Её вечное движение (как внутреннее, так и внешнее) – наследие породившего её Хаоса, который К. никак не может в себе пережить и побороть. Именно стихийное начало отличает К. от остальных людей и подлежит искоренению (по словам самой К.), дабы её путь до человека был полностью и окончательно завершён и правомерен. Посему её искания не окончены, раз уж единственный кто, по её словам, имел силу ОСТАНОВИТЬ её не был должной частью её жизни и судьбы и был убит.
О стихиях, о Хаосе К. вспоминает всегда с радостью и горечью. К ним обращается в минуты отчаянья и радости. Ими описывает свои чувства, с ними сравнивает саму себя, через них воспринимает окружающий мир.
Стихии и Хаос – сюжетообразующие элементы автобиографического творчества К., выступающие как неотъемлемые части её естества.
О К. и сумерках
Пожалуй, ни к одному природному явлению так ни тяготеет К. как к сумеркам (не считая, разумеется, Грозы, напоминающей ей о возлюбленном). Радуга, ветер – всё это, безусловно, вечные темы в творчестве К., но только сумерки – её душа (по признанию самой К.) По словам К. Хеллен именно это время ей по душе, время, когда свет и тень неразделимы, время, когда всякое приключение получает своё право. Время перехода, время выбора, время начала странствий К., время её полной свободы. Всё, что соединяет, а не разделяет в себе близко К. Всякое единство противоположностей, всякое единство – всё это всегда немного и о К. Или всё это – о ней. «Соединяй - и властвуй» К.
Если верить К., то именно сумерки самое судьбоносное время суток, по крайней мере, в её жизни. Но, конечно же, рассветные или закатные это сумерки – дело выбора каждого из нас.
О странствиях
У меня нет ни малейших сомнений, что К. была по истине великим странником и путешественником. Её природное живое любопытство только одна из причин, заставлявших К., как мне кажется постоянно находиться в движении. Слишком уж многое «гнало её прочь», не позволяло подолгу оставаться на месте. Это и стихийное прошлое, и преследовавшие её звуки арфы (источник которых всю жизнь тщетно пыталась найти К.), и стремление быть, рядом с теми, кто в этом нуждается, и власть открытых и ожидающих дорог над её душой. Мне представляется, что для К. один и тот же путь, пройденный дважды – это два разных пути, два разных урока, две разные истории и цели.
Странствия, путешествия, движение – вот неотъемлемая черта самой К., её верное и вечное состояние, наряду с её открытым миру сердцем. Дорога как самоцель. Движение как жизнь. Всё это ещё близко К., всё это часть её земного бытия. Всё это находит отражение в её творчестве. Даже находясь на одном месте, в состоянии относительного покоя, дух (воображение, внутренний взор, знание, видение) К. не остаётся вне странствий, вне движения («я по земле не там хожу, где тело бренное живёт» К.) Дорога, странствия, движение – вот способ К. проживать несколько жизней одновременно, вот он ключ к её существованию на границе миров и в нескольких мирах сразу. Для К. нет непроходимых дорог. Для неё есть дороги, которым ещё не пришло время. Нет других причин останавливаться и ждать.
Странствия и всё, что связанно с ними – не отдельная тема в творчестве К., и даже не часть её жизни. Это и есть вся жизнь К., её обычное состояние, источник её историй, её бытие в такой милой многим форме.
О вечности и вечном 23
Немалая доля творческого наследия К. посвящена вопросам вечности напрямую. Не философским исканиям, не осмыслением вечности, а попытками понять и осмыслить свою бесконечность (не могу утверждать в какой именно форме она протекала: единство бытия или бесконечность повторений). Именно осознание своей бесконечности, «бессмертности моей», по словам самой К. вынуждало её так отчаянно искать смерти, определённой конечной точки, после которой она получит некое полное конечное право. Вечность для К. не окрашена тоской или радостью жизненного опыта, вечность – это данность, вечно присутствующая в её жизни. Свою бесконечность К. воспринимает со смирением, «смиренно, продолжая драться» К.
Раз вечность для К. – непреложное правило, то К. не была бы собой, если бы ни искала повода его нарушить. Верность единожды выбранному образу одно из подтверждений вечности для К., несменяемость этого образа, бесконечность присущей ей памяти – это то, что для К. свято и не подлежит изменению, определяя её верность. По признанию самой К. её вечность остановилась в 23 года «… Мне было 23, когда Земля/ из Хаоса единою восстала. / Мне было 23, когда страна/ Героев в этом возрасте теряла. / Мне было 23, и 23 всегда/ Мне будет, что ни говори» («Опус 23» К). И именно в этом возрасте (и облике?) К. продолжает свой путь, если верить её словам. Трудно сказать, идёт ли речь о внешнем или внутреннем возрасте, и, тем не менее, именно на 23 года К. оценивает саму себя, по крайней мере в «Опусе 23», т.к. других указаний на свой возраст (как внешний, так и внутренний) у К. более нигде не встречается.
Вечность для К. всегда идёт рука об руку с понятием верность, именно с верностью К. связывает свои переживания вечности и своё понимание этого феномена. Вечность – это время её пути. А путь её – самоцель, если эта цель служение. Таким образом вечность – это осознанный выбор, выбор в пользу бесконечного служения, выбор в пользу единой и единственной формы, выбор в пользу одной единственной любви, любви верной и вечной.
О К. и чёрном юморе
Юмор вообще свойственен натуре К., а чёрный юмор – в особенности. Едкий, колкий, замогильный, беспощадный и ироничный – всё это об её юморе. Он может показаться слишком жестоким, если не знать К., но лишь тому, кто не поверхностно знаком с ней, раскроется вся подноготная её иронической вредности, кроющаяся в бесконечном сочувствии или противлении злу. Юмор К. с трудом можно назвать лёгким и светлым, в отличие от сути всего её творчества. Именно в своём чёрном юморе К. особенно бескомпромиссна и беспощадна, хотя и благоразумна. Чёрный юмор К. многообразен. Он всегда существует где-то на границе смешного и ужасного, смешного и трагического, смешного и философского, смешного и истинного. Юмор К. это не только отдельные строчки, афоризмы, высказывания и цитаты – это своеобразный жанр некоторых её произведений, это полноценный авторский стиль. Философский чёрный юмор, например, хотя сама К. склонна называть его своим «изумрудным» (ирландским) юмором. Юмор, какого бы то ни было в итоге цвета – это особенная философия К. Но… «Кто назовёт меня философом – тот не дорожит своими зубами» К.
О Боге и К.
И, не смотря на столь явственные волшебство и потусторонность всего, что связанно с К., она сама остаётся верным служителем Слова во всех смыслах, не исключая и религиозный. Исходя из текстов К., складывается впечатление о глубоко верующем и религиозном человеке, причём эта религиозность ни в коей мере не противостоит потусторонности автора и никак не противопоставляется ни волшебному миру (миру фей), ни её внутреннему миру.
Бесспорно, К. Хеллен это светский автор, однако практически ни одна её работа не лишена и религиозной нагрузки, будь то мистическая языческая символика или классические христианская схоластика и теология. Глубокие христианские мотивы пронизывают всё творчество К., являясь со природными элементами её жизни и самовыражения. В своём творчестве К. не сравнивает себя ни с ангелами, ни с людьми, ни с фейри, отстраняясь от всех них в той или иной степени, однако своё место «под Богом» она указывает достаточно чётко. Одним из типичных героев К. (как и в ирландской литературе в целом) является священник – всегда положительный, мудрый и знающий персонаж, играющий если ни ключевую роль в произведении, то уж точно не последнюю. Священники К., как правило, личности с исключительной судьбой (пусть и не всегда невероятной), люди благосклонные к волшебному миру и даже весьма искушённые в знании о нём, люди с чистым и верным сердцем, часто не лишённые юмора, иногда и чёрного, столь близкого самой К. Во многом, можно полагать, что в образе священника К. описывает своё видение идеального персонажа, идеального человека, всегда образованного, тактичного и верного хранителя и наследника древней Поэтической традиции и знания, сопутствующего ей.
В своём творчестве К. склонна обожествлять многое из того, что окружает её. Хотя, вернее сказать – обнаруживать Бога во всём вокруг. Те законы, что описывает К. в своих книгах, какими бы невероятными они ни казались – лишь оголённые законы христианской жизни. Таким образом возможно полагать творчество К. неким органичным соединением светской и христианской (церковной) литературы, лишённой «грехов» первой и назидания второй.
Трудно судить об истинном вероисповедании К., но отрицать то, что она являет собой пример глубоко и честно верующего человека – невозможно.
Арфа и К.
Звуки арфы по признаю самой К. преследовали её всю жизнь, и, возможно, их источник она пыталась найти в своих странстивиях. Арфа... "Моя арфа" - такое прозвище получила К. от одного из тех, кого она называет другом (возможно, под личиной Пи скрывается Парик Пирс).
О К. и фейри и людях, о мирах
Интересен тот факт, что в своём творчестве и в жизни (о чём свидетельствуют дневники) К. Хеллен по сути не разделяла мир волшебный (мир фейри) и мир человеческий. Не только в дни праздников, но во все времена границ между ними в авторском восприятии никогда не существовало и законы одного мира К. совершенно спокойно переносит на другой. История, известная нам всем по учебникам и хроникам, совершенно органично переплетаются в сознании и творчестве автора с жизнью мистической, волшебной, потусторонней. Для неё нет «не реального» мира, для неё реально всё.
Не менее знаково для творчества К. её пограничное положение между мирами, что выражается в некой «непринадлежности» автора ни к одному из них. К. никогда напрямую не связывает себя с миром фейри, предпочитая описывать их мир как «фейри», в то время как людей К. чаще всего называет «они», люди и никогда – «мы». С другой стороны, фейри и К. тоже не объедены в её творчестве таким эпитетом. Зато у К. всегда есть «в нашем» мире – т.е. в мире объединённом, в мире людей-и-фей, в том мире в котором живёт и творит автор.
Исследуя творчество К.Хеллен, можно заметить одну интересную особенность. Так автор почти всегда описывает фейри как нечто известное и априори понятное ей, в некоторой степени даже родственное, близкое. В то время как человек для К. – это всегда загадка, всегда объект пристального наблюдения, изучения, сочувствия, источник вдохновения и удивительных открытий.
Немалое внимание в своём творчестве уделяет К. и законам своего мира, мира людей-и-фей. О законах и реалиях этого мира, о взаимодействии этих миров, о правилах, действующих в них у К. написаны целые книги из раза в раз показывающие нам важность этих правил и законов для автора, и для нас, по её мнению, также.
Какой бы жанр ни выбирала К. для очередного произведения, всякий раз, открывая её книгу, мы должны помнить о том, что действие разворачивается на гораздо более многомерной плоскости, чем принято думать – в мире людей-и-фей, на границе нескольких миров или в нескольких мирах одновременно. Таков художественный и внутренний мир К.
Об именах К.
В издательстве, при работе с книгами К. верно подметили, что, скорее всего К.Хеллен – это псевдоним. Для меня, человека всю жизнь посвятившего работе с текстами К. - это не откровение, но и не доказанный факт. У К. много имён, некоторые из которых она называет в своих работах, некоторые из которых оставляет в тайне. Говорить об её истинном имени в данном случае не приходится. В своём творчестве К. ни раз упоминает разные свои имена, которые, как правило, принадлежат ей у того или иного народа, даны кем-то или которые она сама берёт себе в разных обстоятельствах. Так, например, именами К. являются: Друг, Эрк (нечто, кто-то и т.д.), Эртёнден (Та, что идёт рядом), Эйлатан (зеркально говорящий, свидетель), Та, что просит, Эрин, Мир, Ирдиль (имя утренней звезды зажигающейся перед рассветом), Клинок, Единственная песня Ай Хайле, Дочерью Ай Хайле, Дар (Подношение) Ай Хайле, Моя арфа, Звезда и др. При этом всегда необходимо помнить, что имя для К. это не один из элементов идентификации личности, а имя = судьба, имя = предназначение, имя = суть, путь по которому положено пройти человеку, чтобы исполнить своё предназначение.
Об именах и любви к ним
К., безусловно, экспрессивный и весьма эмоциональный автор, чьи страсти определяют самобытное бытие её текстов. Одна из таких страстей – имена. По признанию самой К. имена как болезнь, они преследуют её, не дают ей покоя, пока их ни дашь или ни озвучишь. Поэтому, прежде всего, первое, на что стоит обращать внимание в текстах К. – это именно имена. Чаще всего, именно в имени автор скрывает фабулу всего текста, именно в значении имени скрывается вся трагедия или торжество героя над обстоятельствами. Именно имена дают нам отправные точки для анализа и колоссальную помощь в понимании и интерпретации произведений К.
При этом, конечно, не стоит забывать, что, видимо, для К. имя – не только собственно его значение, но некий крест, путь судьбы по которому должно пройти человеку, чтобы исполнить то, что возложено на него значением его имени. Отсюда у К. такая неподдельная страсть к именам собственным, именам подлинным. Не тем, которые называются каждому встречному… Верность этой древней традиции не единожды находит подтверждение у К., например, в её страсти к «игре в имена» (угадывание чужого подлинного имени), в которой, по признанию К. ей нет равных.
О почерке К.
Боль, страдание и катарсис – вот всё, что можно сказать о почерке К.Хеллен. В целом, если смотреть на большую часть её работ, то может сложится впечатление, что они написаны с большой заботой о своём читателе, поскольку почерк автора не только достаточно чёток и разборчив, но даже отдаёт лоском каллиграфии. Однако, как правило, подобная эстетическая идиллия длятся ровно до того момента, как сюжет поворачивает в свою первую головокружительную петлю… Дальше начинается ребус, который предстоит разгадывать, полагаясь на интуицию и опыт, но в большей степени всё-таки на интуицию. Уставное письмо К., близкое к печатному написанию букв, за пару слов срывается в кардиограмму жертвы электрического стула и нередко заканчивается логичной в этом случае прямой. Зато точки автор расставляет щедро, со страстью, без пощады к бумаге, так же, как и свои любимые тире. Мне грешно жаловаться на почерк К., и я вовсе не собираюсь этого делать, поскольку подобных отрывков, где мне приходится разбирать не только смысл текста, но и вообще пытаться определить его самого не так много. Но они есть. И это делает мою работу ещё интереснее и захватывающе.
Графология? Конечно, эта мысль посещала меня многократно. Но, кроме того, что автор писал с неподдельной страстью и отдачей я мало что могу сказать. Плавность и резкость линий, ироничная и уютная самобытность написания отдельных букв, умеренная простота и округлость – вот они характерные черты почерка К. Но разве так важно, КАК написано то, что написано К.? Мне, например, интересен автор, поэтому интереснее – ЧТО.
К. и Джейн Эванс
Не могу знать, что связывает имя К. и имя Джейн Эванс, однако в чемодане мной было обнаружено несколько обрывков документов, подписанных почерком К. как Джейн Эванс. Документы эти, возможно, имели какое-то особенное значение, поскольку в чемодане оказались лишь их уголки, с подписью и столбцов цифр. Обратная сторона таких обрывков, как обычно – отдана афоризмам или надписям, которые требуют расшифровки, а не перевода. Исследование жизни и творчества К. приводит меня к мысли, что Джейн Эванс – это ещё одно имя (не принадлежащее К.), которое она использовала во время войны (возможно только в военное время), поскольку, как мне удалось установить подобные «оборванные» документы имеют к ней прямое отношение.
К. не скрывает своего военного прошлого в войсках связи и даже неоднократно иронизирует по этому поводу. Однако, суммируя записи К., её творчество, документы и «подсказки», оставленные К., нельзя исключать и то, что позднее, в годы второй мировой К. сотрудничала и с разведкой также. Судя по всему, с французской.
Кроме обрывков военных документов, имя Джейн Эванс более у К. нигде не встречается. Верность моей догадки о «военном» имени К. отчасти подтверждает её воспоминание-эссе «Разговор под облаками», где диалог ведут некий Том Росс и лейтенант Джейн Эванс, повествующий голосом автора.
О К. и афоризмах
Одним из жанров в котором нашло отражение творчество К. Хеллен является афоризм. Он обитает, как и на полях других произведений, так и отдельно, списками на листах, озаглавленных или «в вечность» или «я говорю». Афоризмы, автоцитаты и высказывания К. охватывают огромный спектр тем и явлений и отличаются особым высоким градусом ироничности и сарказма, а также меткостью, колкостью и глубиной. Нередко свои афоризмы и цитаты К. использует в качестве эпиграфов своих книг или в тексте своих статей, что не лишает их афористической природы. Нередко афоризмы К. можно встретить и в поэтическом виде, что характерно для всего творчества К.Хеллен, отличающегося поэтичностью в каждом из жанров. В целом, афоризмы К. связаны с её наблюдениями за жизнью и теми парадоксальными и философскими выводами, которые автор извлекает из них.
О К. и чае
Чай – вот он священный, сакральный напиток для К. Оды к чаю, причём в большом количестве, можно найти в любом из жанров, в которых представлено творчество К.Хеллен, включая её дневники. По признаниям самой К. чай (причём непременно со сливками и с сахаром) был неотъемлемой частью её жизни, связующим звеном с реальным миром, в котором большая часть судьбоносных знакомств автора начиналась именно с приглашения на чай. Замечателен тот факт, что К. многократно упоминает удивительные свойства чая, который она сама же готовит, которые поражают и её саму. Хотя, вполне возможно, что все «последствия» чаепития К. связывает не только и не столько с самим напитком, сколько с сакральной ситуацией подобного «чаепития». Тем не менее, по признанию К. – чай она изготавливала сама, используя для этого клевер и, возможно ещё какие-то ингредиенты, которые придавали ему бурый (исключительно бурый, не красный по настоянию самой К.) оттенок. Эта страсть и нежная любовь к чаю без преувеличения может послужить правом называть К.Хеллен «певцом чая», не считая любви и сумерек.
Кроме чая, пожалуй, больше ни один напиток не удостоился у К. столько хвалебных эпитетов и гимнов. Ну, может быть, разве что только сливки. Неравнодушие к ним К. также высказывает вполне очевидно, как к неизменному ингредиенту чая, так, как и к вполне самостоятельному напитку. По словам К., при ней в её странствиях всегда была фляга, наполненная сливками или чаем: «А я, пожав плечами, нашла в сумке, среди бумаг свою армейскую фляжку, полную сливок. В такие утра, подобные тому, я предпочитала носить с собой свежие жирные сливки, изредка разбавленные чаем.» («Звезда и профессор» из сборника «Записки из прошлого»)
Таким образом, можно совершенно уверенно говорить о том, что чай является для К. отдельной темой в её творчестве. Причём, явно, одной из любимых, плодотворных и постоянных.
О К. и чёрном блокноте
Одна из самых больших загадок, связанных с К. – это её чёрные блокноты. Кстати сказать, ни одного чёрного блокнота среди прочих записей К. мной так и не было обнаружено. Что же такое «чёрный блокнот» К.? Во-первых, и прежде всего – это книга памяти, то место, куда К. записывала имена тех, чьи судьбы и жизни казались ей дороги, своих друзей, героев Ирландии. Кроме имён, как говорит сама К., в чёрном блокноте стояли и даты (годы жизни) рядом с именами. Причём, имя и/или дата вписывалось в блокнот при встрече, знакомстве, после чего ставилось тире. А позже вписывалась и вторая дата. Таким образом, чёрный блокнот – это ещё и книга скорби. По признанию самой К. она ненавидела, боялась и больше всего ценила свои чёрные блокноты, которые, по её словам, ей дороже всех её собственных книг. Возможно именно это и объясняет отсутствие блокнотов в чемодане с рукописями. Нередко К. отождествляет свои чёрные блокноты со своей памятью, с Памятью как таковой, со своим служением людям, со всем своим пройденным путём, где каждая запись – это веха её пути. Пишет она также и о мистической «власти» чёрного блокнота над своей судьбой.
Для самой К. чёрный блокнот (которые она исписывала томами, судя по её записям из эссе и дневников) был не только хроникой и её собственной жизни, но и неким символом, значение которого нам вряд ли удастся когда-нибудь понять окончательно.
Не думаю, что мы когда-нибудь увидим эти чёрные блокноты. Уверена, что где бы К. ни была – они и сейчас остаются с ней.
О К. и огне
«О, вы, связывающие себя с огнём, насколько крепки ваши узы?!» К. И это именно то, что больше всего пугает меня и восхищает в К. – её связь с огнём, её выбор.
Некоторое время назад, мне попалось одно исследование, в котором учёные утверждали, что, если человеку грозит смерть в огне, он скорее, предпочтёт любую другую смерть и, возможно, даже самоубийство, лишь бы избежать жарких объятий пламени. Ничего так не страшится всё живое как огня. И тем страннее и страшнее мне понимать и принимать выбор К.
Если верить К. Хеллен, то своё «право на жизнь» она обрела посредством принесения жертвы Большому Костру, жертвенному огню, в который вошла, дабы через смерть прийти к жизни. Воспоминания об этом дне и о том Большом Костре, который К. зовёт Ай Хайле непременно присутствуют в её творчестве. Они есть в стихах, они есть в афоризмах, эссе, мемуарах, книгах. Они постоянны, они радостны!
Я не стану пересказывать историю К. и Ай Хайле. Очень надеюсь, что придёт время и всякий желающий сможет ознакомиться с ней на страницах сборника «Записки из прошлого», но именно к огню, к Большому Костру К. возвращается как никогда часто. По её словам, это самое сильное и яркое воспоминание, самое страшное, самое радостное.
Мне лично страшен тот факт, что, читая К., её истории о Большом Костре, начинаешь понимать, что Ай Хайле и её жертва ему далеко не поэтическая метафора…
О К. и людях, служении
Неподдельный интерес к человеку и всему человеческому отличает К. и также определяет её. «Они» (люди) – излюбленная тема в творчестве К.Хеллен, которое во многом построено на наблюдении за людьми и попытками объяснить их природу, поступки, чувства. Всё творчество К. – это своеобразная попытка переосмыслить своё человеческое бытие и жизнь человека как с позиции мудрого наставника и друга, так и с позиции самого человека.
Человек, его сердце, его чувства – вот неизменные темы творчества К.
К.Хеллен исследует бытие человека, примеряя его на себя. Однако, вчитавшись, становится понятно, что во многом К. и отгораживает себя от человека и человеческого. Некая неполнота, незавершённость присутствует в ней, когда речь заходит о человеческой природе и её принадлежности автору. Тем не менее, К. всецело отождествляет свою жизнь и суть со служением человеку и Слову. Человеку посредством слова.
Служение К. весьма своеобразно. Это и безмолвное наблюдение (ведение по жизни), где К., как правило, выступает как свидетель жизни другого, не вмешиваясь в неё, но находясь неотступно рядом. Это и сопутствование, направление другого, когда К. задействована в судьбе другого человека, и своим участием так или иначе служит её исполнению. Это и сопровождение до (и в?) смерти, наиболее странный и в то же время часто упоминаемый К. вид служения.
Свои взаимоотношения с человеком К. характеризует как дружественные. Она не ставит себя ни выше, ни ниже человека, но описывает себя неким тайным другом, верным и неотступным наблюдателем со стороны, хроникёром чужой жизни, чей долг она сама представляет, как запоминание (свидетельствование) жизни друга и направление по дороги жизни к исполнению непреложных правил, к исполнению имени, положенного по судьбе и сопутствие человеку в его пути до этой цели, до конца. И нахождение с ним до того момента, пока человек поистине будет нуждаться в друге.
Безусловно, у К. много имён и образов. Какие-то из них бывают верны лишь в определённых ситуациях, но только Друг, по-моему, остаётся самым верным и правильным именем К.Хеллен.
О дружбе и К.
К сама называет себя Другом. Это имя она применяет к себе не в пример часто, по сравнению с другими именами. Однако кроме естественного понимания дружбы как самоотверженной и нежной верности одного сердца другому, К., видимо, определяет для себя дружбу ещё и иначе. Во-первых, для К. дружба – это форма любви, не стадия, не часть, а именно форма её проявления. Об этом можно говорить, поскольку именно с позиции любви или словами любви К. обращается к тем, кого называет друзьями. Во-вторых, для К. дружба – это служение. И это странное, поистине странное служение, заключающееся в понимании К. в помощи другу на его пути к смерти. В полноценной помощи, даже если она будет заключена в прямом направлении друга к гибели. Безусловно, ничего подобного К. не пишет, и вовсе не объявляет себя причиной гибели друзей, но, определённо, мотивы, подобные «другу-врагу», другу-в-смерти и т.д. присутствуют в её творчестве, сочетаясь в душе автора с самым простым, по человечески уютным пониманием дружбы: полным, неосуждающим принятием другого человека в своё сердце.
Характерным понятием, неизменно сопровождающем понятие дружбы у К. всегда остаётся жертвенность и особенно «долг». Это понятие незримо сопутствует любви, верности и дружбе в творчестве К. И если говорить о дружбе, то К. называет своим долгом «память» (свидетельствование?) и «быть рядом до конца», «быть рядом неотступно».
Не могу сказать в какой именно форме осуществлялось данное сопутствование – в прямом наблюдении, слежке и даже преследовании или в особом внутреннем наблюдении, посредством внутреннего знания и видения сопутствовании человеку. Тем не менее, К. видит свой долг именно в беспрерывном и безотказном служении (как бы оно ни страшило и не было противно самой К., если речь идёт о направлении к смерти) человеку.
Дружба для К. – счастливейшая участь, и Друг – самое гордое и заветное звание, однако в такой дружбе заключена и немалая доля горечи, так как для К. «из двух идущих по одной дороге один всегда ведёт другого… к смерти».
О К. и любви
Любовь… Без всяких сомнений – это главная и любимая тема во всём творчестве К.Хеллен. Эта тема остаётся неизменной, какой бы жанр ни был выбран автором и о чём бы ни шло повествование. Всё равно окажется, что всё это о любви. Любовь – основа всего творчества К., основа её художественного и внутреннего мира. Словами любви автор говорит со своим читателем, глазами любви смотрит на все доступные её взору миры.
Любовь для К. выше всех законов, по сути, К. объявляет её единственным непреложным законом во всём множестве миров, во всём мироздании. Любовь как Абсолют, любовь как добровольное жертвенное служение. Всегда счастливая и никогда несчастная, потому как любовь отрицает «НЕ СЧАСТЬЕ».
Любовь безусловно одно из качеств К. Способность и склонность к любви определяют К.Хеллен как автора и как личность. У неё есть не только право, но и глубокая душевная необходимость – любить, то есть служить тому, кого/что любишь. «…любить душе не запретишь, закону Божьему послушна…» К.
Любовь у К. многообразна. Это и любовь к миру во всех его проявлениях, начиная от травы до звёзд, от стихий, до земли под ногами. Это и любовь к Богу, Слову, любовь к друзьям, к своей стране… Безнадёжная, отчаянная, но спокойная любовь, полная светлой грусти и надежд. И, конечно же, любовь к человеку. Мучительно нежная, сильная, верная и жертвенная любовь к одному единственному человеку за всю её жизнь, какой бы долгой она ни была.
Любовь для К. – это форма жизни. Как и Слово. Как и все её слова – любовь.
О К. и МК
О всех, о ком пишет, К. отзывается как о любимых. Любимые друзья, любимые дороги, любимые ошибки. Но как всё это становится неважно, несравнимо, когда К. начинает говорить о своей истинной, человеческой любви. Здесь нет места правилам. Здесь власть стихий над чувствами, но, кажется, объект этой любви так никогда и не узнал об этом. Кто он, загадочный «ты», о котором К. говорит «знакомы, но не представлены друг другу»? Кто он, «тот, кто мог бы остановить меня»? Кто он, о ком К. говорит НЕ ТАК КАК О ДРУГИХ?
Большая часть дневниковых записей К. – это беседы с возлюбленным, которые К. проводит в своём сердце, посредством вопросов-ответов, откровений, рассуждений о любви. Большая часть записей К. – это письма одному и тому же человеку, которые так и не были отправлены. Стихи, высказывания, эссе, воспоминания – всё это во многом адресовано объекту её любви. Любви и слежки.
Если верить К., то со своим возлюбленным она была неотступно, где бы он и она ни находились. Если верить К., то ничто из того, что происходило в душе, сердце и жизни её любимого не скрывалось от её взора. И в то же время… Если верить К. – они почти не были знакомы.
Всепоглощающая, бесконечно преданная и чистая любовь К.Хеллен предстаёт перед нами, когда речь заходит и любви земной, не волшебной, настоящей. В этой любви растворён весь мир, все миры, всё вокруг. Своего любимого К. узнаёт во всём. Вся жизнь, всё живое – свидетельство, воплощения её любви, но особенно – Гроза. Она, если верить К., наиболее ярко и точно характеризует её возлюбленного, она роднит её стихийное начало и земного человека. Гроза – один из символов её любимого. Иногда К. обращается к Грозе как к человеку. Это естественно для К. Она ищет её, она нуждается в ней, она ликует, приветствуя её.
Можно во многом удивляться её выбору или порицать его. Можно смеяться над ним или не понимать его, не соглашаться с ним и даже не верить К. Но для К.Хеллен её внезапная и абсолютная любовь нечто не менее новое и удивительн<