Это было его необоримое, неизбежное, непреодолимое, непотопляемое и безапелляционно-воинствующее «Dixi!» («Я сказал!», — лат.).
Да мало ли что ты сказал!
«Тинннн…»!
Глава 5
— … это произошло более двадцати лет тому назад, — говорю я, — была ранняя весна, мы познакомились в каком-то бассейне, я учил ее плавать…
— Сколько же ей теперь? — спрашивает Лена.
— Ее уже нет…
— Ты научил ее плавать?
Время от времени у меня пошаливает сердце. Воспоминания вызывают незначительную аритмию, а ночью я долго не могу уснуть.
— Лен, — говорю я, — помоги мне.
— Конечно-конечно…
Я до сих пор не могу угнаться за модой: эти галстучные узлы вызывают у меня раздражение. Я и не гоняюсь за модой, но иногда позволяю себе эти галстуки.
— Что же тогда случилось? — снова спрашивает Лена.
— Ничего особенного…
— Ты увидел ее в купальнике…
— У нее вся кожа была в пупырышках…
— И ты ее отогрел.
— Я об этом тебе уже сто раз рассказывал, — говорю я, закрывая глаза.
И вижу ее лицо… Как живое… Родинка на шее, первые морщинки на лбу, когда она удивлена… Или возмущена: «…мне нужен мужчина, за которым бы я…».
— Когда это было? — спрашивает Лена.
— Когда это было, — произношу я, — хм!.. Это было так давно… Просто бесконечно давно… Да и было ли?
— Тебе плохо? — спрашивает Лена.
— Слушай, — спрашиваю я, — а нельзя без галстука?!
Срываю его с шеи и швыряю куда-подальше!
И понимаю: нельзя без воспоминаний…
А ведь было… было…
И травой поросло…
А теперь вот Тина…
Вы видели её глаза?! Вы не видели?.. Нет?!!
Бедненькие…
Да вы просто не жили…
— Сегодня нельзя, — говорит Лена, — сегодня ты должен быть во всеоружии.
Этот злополучный галстук — как моё всеоружие!
— Но ты мне так и не…
— Ладно, — сдаюсь я, — давай свой галстук!
— До сих пор никак не могу взять в толк, — говорит Лена, — этот ваш Алан…
Ну, началось! Я и сам-то в этих космических делах Тины не совсем силён. Лира Леры уже, кажется, покорена, наши там благополучно высадились, расчистили площадку…
— Этот ваш Алан, — повторяет Лена, — зачем же он?..
— Он — киборг, — говорю я то, что знаю наверняка.
— Он киборг, — удивляется Лена, — он не человек?
— Он киборг, — повторяю я, — он весь из железок и пластика… Есть, правда, в нём и мясо, и печёнки-селезёнки, и сердце, и…
— И мозг?
— Да, а как же! Как же он без мозга — безмозглый?
Лена молчит.
— Брось, — говорит она, — Рест, брось. Не разыгрывай меня.
Теперь запонки…
— На, — говорит Лена, — они здесь. Нет, правда? Он киборг?
— Насколько я знаю.
— А Тина?
Я делаю вид, что занят этими чёртовыми запонками.
— Давай я, — говорит Лена.
Тишина.
— А Тина? — снова спрашивает Лена, когда мои манжеты побеждены сверкающими запонками.
Я сажусь в кресло, понимая, что пока Лена не уяснит для себя, как наша Тина связана с Аленом, с Лирой и Лерой, и с Трисмегистом… Да я и сам давно хочу распутать этот космический клубок.
— Так вот, — говорю я, и рассказываю, стараясь увязать в стройную логическую цепочку все имена и события, связанные с нашей программой завоевания Пирамидой близлежащих космических просторов, так вот
и Ален выполнил свою миссию, понимаешь? Кончилась батарейка! И Тина пустила его в расход. Не тащить же лишний вес на Леру! Понимаешь?
— У него же здесь дочка осталась. На Земле.
— Да, осталась… Лера. Лера — это плод, дитя Алена и нашей «Милашки», живёт вот уже седьмой год, развивается без каких-либо признаков…
— Дитя киборга и железной мамы? Вашей «Милашки»?
Я не отвечаю. Ясно и без слов — наша Лера…
— И что? — спрашивает Лена.
Я не знаю, что на это сказать.
— Ага, — говорит Лена, — ясно-ясно, теперь ясно… А Иван ваш, значит, тоже?..
— Да, — говорю я, — он согласился. Он там и останется на этой Лире с экипажем… Там их семеро…
— Семеро? И Волошин с ними, капитан «Дракона»? И… Элон… как там его — Маск? А что Кинг? А Тина?..
— Нет. Ни Маска, ни Волошина, ни Тины там нет. Все они здесь. Тина с Маском давно затеяли это предприятие… И они со Стивеном…
— Ты мне ни разу не говорил.
— Да я до сих пор в это не верю. Знаешь, с этой Тиной…
— А Волошин? Он же руководитель…
— Нет, уже нет. Иван его просто выгнал из команды. Волошин, как и вся эта шушера, ну, как и Переметчик, и Авлов, и Валерочка Ергинец… Ну, ты понимаешь, о ком я говорю, все эти мокрицы и планарии, вся эта дерьмовая каша-малаша… упыри… Трепло и…
— Знаю, знаю, — говорит Лена, — не белей. Не злись. Тебе надо сегодня быть сдержанным и красивым.
— Так не зли.
— И, значит, Тина с Маском решились-таки…
— С Жорой.
— Что «с Жорой»? Он что — тоже? Он тоже улетел?
— Они с Жорой так решили… Пора в Космос!
— Ой, — восклицает Лена, — вставай, нам пора… Расселся!.. И как же они…
— Да, — говорю я, выбираясь из кресла, — как-то так…
— А Элис? — спрашивает Лена, вертясь перед зеркалом, — а твоя Ли?.. Она тоже…
Не забыть позвонить Виту! У меня все деньги вышли!..
— Пистолет не забыл?
Вот! Вот-вот — не забыть пистолет!..
Вот тебе, Тинико, и конкретика — пистолет!
Полная!..
«Прямо на небесах… Густо заселены… (Ох… не пусты слова…) На небесах святых… Белые острова…».
Куда уж конкретнее!
— Это же про Лиру! — восклицает Лена.
А то!..
Белые острова…
А тут ещё эта Элис…
«Девочка пахла мелиссой, чаем и вечером, Слушала маму, гуляла после пяти, Девочка знала точно — если поместится, То обязательно в прошлое улетит…».
Или в будущее…
Глава 6
Прошло еще дней пять или семь прежде, чем мы утвердили список наших апостолов. Были споры относительно греков: Сократ или все-таки Александр? Македонский? Македонский! Полубог—получеловек, царь, каких мир потом и не видывал, завоеватель всего древнего мира, покоритель душ и сердец! Сократу было нелегко выдержать осаду и выиграть битву за место в нашем списке. И, надо сказать, по нашим земным человеческим представлениям, с нашими аргументами и требованиями к кандидату на греческий трон, он ее проиграл. Тайное голосование выявило девять белых шаров из двенадцати, брошенных за Македонского. Только Жора и Юра (они потом мне признались) были за Сократа. Аня, не задумываясь, бросила свой шар в лузу Македонскому. И Ия! Инзинер воздержалась. Сократ давно ее раздражал. Его речь-экстаз в свою защиту перед римским сенатом выводила ее из равновесия. Она даже цитировала отдельные фрагменты «Апологии» Платона и объясняла, почему они ей не нравятся. Защищалась Сенекой, этикой Спинозы и Канта и даже Фрейдом. Я с нею соглашался, но свой шарик бросил Сократу. Когда я читал его самозащитную речь, я просто не мог поверить, что еще две тысячи лет тому назад человек мог противостоять мнению толпы, судей, восседавших в амфитеатре сената в белых одеждах с торчащими вниз большими пальцами на вытянутых вперед руках. Сенат, конечно, голосовал иначе, но мне казалось, что они обошлись с ним, как император с гладиатором, как с рабом. Когда я ее в последний раз перечитывал, мне казалось, что это я сам произносил слова, которые говорил Сократ. Я его даже немножко подправил. Я бы с ними не лебезил, не ерничал, я бы резал им такую правду-матку в глаза, что их белые одежды в местах восседания взялись бы дурно пахнущими пятнами испуга.
Я, конечно же, был за Сократа!
В свои тридцать три Македонский был не по годам мудр и силен, но нам-то была нужна другая мудрость, не победителя, не завоевателя мира злой силой силы, но завоевателя мира непостижимой силой духа. Бесспорно, здесь подошел бы Иисус. Но Иисус был недосягаем, Он был вне нашего списка, Он не был ангелом нового мира, Он был и всегда будет Богом. О Нем особый разговор.
И Юля была категорична: «Не трогайте Иисуса!».
Кто-то прочил в греки и Аристотеля, и Гомера, и Архимеда с Зеноном и Анаксагором. Но они были явно слабее Сократа и Александра. Были проблемы и с Соломоном. Его гарем кого-то восхищал, но кто-то (кажется, Лесик) недоброжелательно относился к такой буйной мужской силе царя. Кто-то предложил Экклезиаста, кто-то Иова, а Ната даже Иоанна Крестителя. Об Иисусе никто даже не заикнулся. Досталось и Ленину. О Ленине, надо признать, говорили в черных тонах. При этом досталось и Марксу, и Энгельсу (своим трудом превратившего обезьяну в человека), и Маху с Фейербахом, и многим другим классикам марксизма-ленинизма. Сталин был убит наповал, а последние цари империи зла были просто растоптаны нашими сапожищами воинствующего нематериализма. Без замечаний прошли только Леонардо да Винчи, Эйнштейн и Иоанн Павел Второй. По отношению к ним все были единодушны: эти — наши.
— А что, — спросил меня Жора, — что ты думаешь о Юрином Гермесе?
Я только пожал плечами, мол, это — неподъемное дело.
О Тине он вдруг почему-то забыл! Или делал вид?
Можно было бы еще долго спорить, но все мы полагались в основном на выбор машины. Она нас не подводила. Она, бесчувственная, без всяких сюсюканий и сантиментов принимала единственно верное решение. Ее холодный разум был непреклонен: только так и никаких компромиссов. Мы верили ей.
Египтяне, конечно, вызывали у нас чувство опасения. Месть фараонов была у всех на устах. Мы старались об этом не думать. Только Жора над всем посмеивался:
— Бросьте, помрете, как мухи… Определенно! Лучше выкиньте этих фараонов к чертям собачьим.
И курил свою трубку, перебирая чётки.
— Надеюсь, вы Чингиз-хана включили-то в число первых? — спрашивает Лена. — Ведь он создал самую большую империю в истории.
— Да, Чингиз-хан… Да, конечно! Жора так и не смог натянуть тетиву монгольского лука. Да и я, собственно, оказался бессилен…
— А что апостолы? Матфей, Лука, Иоанн… Петр, Иуда?.. Разве вы не… Хотелось бы мне взглянуть на Иуду. Почему вы его не клонировали? — спрашивает Лена.
— Знаешь, — говорю я, — с Иудой случился конфуз. Он только и знал, что влюблялся в мальчиков. Лез с поцелуями к Иоанну, к Сережке Звереву…
— Почему же конфуз?
— В самом деле!
— Так вы его-таки клонировали? — спрашивает Лена.
— Как противовес.
— А Тину?
— Было не до неё.
Глава 7
Пришло лето. Список наших апостолов был окончательно утвержден недели две тому назад. Машине мы доверяли, но и собственной интуиции тоже. В списке не было, например никого из индопакистанской цивилизации, ни одного представителя из Америки, а ведь там тоже до сих пор высятся пирамиды, которым по несколько тысяч лет. Народы майя — удивительные люди. Чего только стоят их календари и запасы золота, золота…
Наступил июнь...
— Давненько на нашей сцене, — говорит Лена, — не являлась нам Тина.
— Ой, — прошу я, — только не напоминай мне о Тине!
— Что, она уже сдулась, — спрашивает Лена, — позолота спала с неё?
— Какая позолота, что ты такое несёшь?
— Фараонова, какая ж ещё? То она у вас Тина-шумерская, то Ассирийская… то вся в золоте… Как Тутанхамон с Клеопатрой!
— Лен, — прошу я, — брось…
— Или вы отправили её в космос?
Я продолжаю.
Все это время шла работа по подготовке и тестированию генетического материала. Труднее всего пришлось Ане и Юре. Все время капризничали геномы Хаммурапи и Эхнатона. Это и понятно. Биополе Хаммурапи Юра создавал, используя каменную стелу с его законами общежития. Двести восемьдесят два наставления. С каждым из них пришлось повозиться, чтобы составить окончательный электронный образ царя. Психологические характеристики фенотипа все время отсвечивали фиолетовым. Было ясно, что гений Хаммурапи не нуждался в корректировке, но по этому фиолетовому полю шла насыщенная черная полоса. Черная с красными крапинками. Что это? Мы ломали головы, гнули мозги. До тех пор, пока Жора однажды, проснувшись среди ночи, не выкрикнул.
— Это же его конец!
Мы тупо потирали сонные глаза: что значит «его конец»?
— Его же кокнули, — убежденно произнес Жора, — как и всех царей.
Мы не знали последних дней Хаммурапи. Никто ничего не мог сказать по этому поводу. Мы знали, что черные полосы в аурах обозначали насильственную смерть их носителей. Все без исключения, кто был убит, скажем, Архимед, Цезарь, Наполеон или Джордано Бруно, все они имели эти роковые черные отметины в своих аурах. У Джордано Бруно, правда, полоса была не черной, а горяче-красной, как и полагается при сожжении. Как и у Жанны д’Арк. Что означали красные вкрапления в черную полосу Хаммурапи, мы не знали.
— Значит, его не только грохнули по голове, но и поджарили, — заключил Жора.
Спать мы уже не могли.
— Может быть, врет какой-то закон, — предположил Маврин, — мне не нравится его сто девятнадцатое правило: «Око за око, зуб за зуб». Представьте себе, что все мы должны каждому, кто нас обидит дать в глаз. Я всегда готов обидчику подставить другую щеку.
— Это правило не сто девятнадцатое, а одно из первых, — заметила Инна.
— Иисус куда тоньше, куда нравственнее и убедительнее вашего Хаммурапи, — продолжал Маврин, — жаль, что мы Его не берем в свою Пирамиду. С Ним мы были бы, как у Бога за пазухой.
Были и другие трудности. Особенно наседал султан Борнео: почему нет в списке его имени?! Он шутил, но в этих шутках было столько правды и желания увидеть своего двойника, что Аня пообещала султану включить его первым в следующую партию наших клонов.
— У тебя еще будет возможность, — сказала она, — лелеять и холить свое молодое тельце.
Между тем, у меня тоже были свои амбиции. Мои клеточки просились, просто рвались на волю. Они тайно существовали уже несколько лет, были полны сил и желания увидеть свет и готовы были по первому моему приказу ринуться завоевывать себе место под солнцем. Я ждал. Не знаю почему, но мне не хотелось клонировать себя вместе с первой партией наших апостолов. Не могу объяснить причин опасения, но внутренний голос говорил мне — нет, не сейчас. Если бы я мог тогда знать, о чем предупреждал меня этот мой голос. А выяснять у машины было, как всегда, лень. Просто лень. Аня и Юра тоже не решались. Только Жора был не против.
— Мой клон, — изрек он уверенно, — даст фору всем этим Тутанхамонам и Цезарям. Хочу вам напомнить, родные мои, что как и три тысячи лет тому назад, жить сегодня не стало проще и веселее. Жить стало куда тяжелее, просто вредно. Да, жить вредно. Вот о чем я хочу вам напомнить.
Он помолчал и добавил:
— Мой и Тинин! Наши клоны… Тинин и мой!
— Тебя мы как-нибудь слепим, — сказал Стас, — но где мы возьмём Тинин?
— Как-нибудь, — сказал Жора, — мне не надо. Мне надо, чтобы мой получился крепеньким, этаким… Чтобы…
Жора улыбнулся.
— И Тинин, — затем сказал он. — Как только мы её разыщем…
Он посмотрел на меня с недовольной ухмылкой, мол, долго ли ты ещё собираешься ёё искать! Зачем-то даже устрашающе, как пёс на кота, оскалил свои крепкие зубы, мол загрызу тебя, черепаху нерасторопную, и добавил:
— … и как только она появится среди нас — мир перевернётся!
Знать бы ему, как он был прав! И неправ. Одновременно. То, что случилось потом перевернуло не только нашу жизнь, но и наше представление о жизни. О ее смысле, о судьбе. К этому, как вскоре оказалось, Жора был не готов. Определенно! И его формула «Нужно быть готовым ко всему» дала ему первую пощечину.
— Так вы-таки Тину нашли? — спрашивает Лена.
— А как же! Нельзя было не найти — Жора б загрыз!
Только я, Жора и Юра… и Наталья, и, конечно, Стас знали о том, что у нас есть материал для клонирования как наших апостолов, так и каждого из сотрудников.
— Хорошенькое «только», — говорит Лена.
— Да. И Аня. Это был как бы золотой запас нашей рабочей группы. И каждый, кто входил в эту группу автоматически становился донором материала для собственного клонирования. Это было не сложно, так как клетки можно было получить не только из кожи или волосяной луковицы, но и из крови, слюны… спермы… Занимался у нас этим Стас.
— Спермы?
— Он был как бы начальником отдела кадров и тайным агентом по сбору и содержанию генной информации наших сотрудников.
— И спермы?! — не унимается Лена.
— Золотой запас, — говорю я, — строителей Пирамиды. Наш «золотой миллиард». Строителей нового мира… Вдруг какой-нибудь очередной всемирный потоп! Что тогда? Теперь мы научены горьким опытом, теперь мы прозорливы и запасливы. Мулдашев рассказывал, что в пещерах Тибета на этот самый случай всевселенской катастрофы штабелями лежат в анабиозе какие-то люди — отборный материал человеческой расы для продолжения рода. Мало ли что может случиться с человечеством! Вдруг атомная война! В Тибете люди, у нас — геномы. Лучших людей! Жора, Аня, Юра, Юля… Радетели процветания и добра. Генофонд планеты…
— И Тинин, конечно? — спрашивает Лена.
— Откуда ж ему у нас взяться! Тины пока ещё не было и в помине.
То лето только начиналось.
— Слушай, — говорит Лена, — если бы кто-то там стал читать твою книгу про твою Пирамиду, опус, который ты и не собираешься писать и никогда не напишешь…
— Ну?..
— …если бы даже я взялась её прочитать…
— Ну?..
— …я бы давно, на первых страницах…
— Что?!
— …выкинула бы её на фиг!
— Не-а, — возражаю я, — не выкинула б!
— Почему же «не-а»? — спрашивает Лена. — Эта ваша Тина… Вы с нею… Да ни у кого бы не хватило терпения дочитать до конца эту тягомотину с вашей Тиной… Даже я её уже ненавижу! Тинатинатина… Но пустота же! Пыль!..
— Лен, — говорю я, — у тебя же хватит?
— Разве что у меня.
— Тебе же хочется знать, кто же на самом деле эта наша Тина?
— Мог бы и сказать… Садюга!..
Хм!.. Могла бы и сообразить…
— Прочитаешь — узнаешь…
Мне не хватало только усесться какую-то книгу писать!
Ага, разбежался…
Глава 8
Я вырывал ее из цепей повседневности. Я, человек огромной жизненной силы и необычайной душевной теплоты, тянул ее в гору, на вершину совершенства.
— Не гонись за знаниями, — поучаю я, — пусть они сами найдут тебя.
Юля очень серьезно настроена познать устройство мира, но при этом не лишена чувства детской простоты.
— И что же твой султан, — спрашивает она, — до сих пор еще верит в твою Пирамиду?
— Верит! Бруней, — говорю я,— очень маленькая страна на одном из самых больших в мире островов — Борнео. Здесь приютился маленький рай: огромное разнообразие животных и растительных видов, нигде более не встречающихся на нашей планете. Еще Дарвин назвал этот остров «надежным домом для некоторых наиболее экзотических видов». За десять лет ученые открыли на острове около 361 нового вида растений и животных. Из-за вырубки лесов на острове сейчас сохранилась только их половина.
— Ты уверен, — говорит Юлия, — что строительство твоей Пирамиды не разрушит этот рай? Ни разу не видела борнейского гиббона!
— А борнейскую пантеру? Ты скоро увидишь их живьем!
Взаимопонимание — величайшее из чудес. Так в чем же дело? Через неделю она признает: требуется язык взаимопонимания. Язык, доступный каждому, как каждому воробью доступен язык запаха зерна или продолжения рода.
— Да, — говорю я, — попробуй напоить верблюда, не испытывающего жажды! Закон потребления воды сидит в его шкуре, в горбах, и никто не в состоянии этот закон изменить. А люди? Тянут, тащат, прут, копят, прячут… У гроба ведь нет карманов. Требуется жертва. Такая же, как Иисус. Его иго…
— Какая прелесть! — говорит Юля, — Его иго!..
— Самопожертвование ради взаимопонимания и обретения повсеместного счастья. Разве не так?
Она снова кивает, она согласна.
— Нужна жертва?! — восклицает Юля, — как это здорово! Слушай, ты — ненормальный!
Затем, взяв в руки книгу, читает вслух:
«Китайская династия Цин достигла своего величайшего расцвета в ХIII веке: ее власть распространилась на Монголию, Тибет, Туркестан, а также Бирму, Непал и Аннам (современный Вьетнам). В то время, как размеры и богатство империи возрастали, экспансия европейцев, искавших новые рынки для торговли, угрожала ее безопасности и стабильности...».
— Ты слышишь меня?
У меня второй день раскалывается голова: как они могли узнать мой телефон? Он известен только узкому кругу людей: Жоре, Юле… Неужели они вскрыли ящик моей электронной почты? Неужели арабы тоже напали на наш след?
— Ты слышишь меня? — Юля повторяет свой вопрос.
Я искренне обрадовался, когда выяснилось, что почта не взломана. Но решительно ничего не меняется — нужно быть начеку! Само собой разумеется, что один неосторожный шаг и все наши усилия… Да, до этого уже дошло!
Мне не хотелось бы подвергать риску Юлину жизнь. Я и предположить не мог, что даже здесь нас может подстерегать опасность.
— Как ты думаешь, — спрашивает Юля, — экспансия китайцев угрожает миру?
Как все-таки нелегко, думаю я, спрятаться сегодня от преследующего тебя по пятам, современного мира! Немногим это удается. Даже в голой пустыне ты как на ладошке!
— Похоже, — говорю я. Чтобы что-то сказать.
Знакомство с масштабным дубайским проектом «The World» придется отложить. Жаль! Здесь в Персидском заливе планируется создание трехсот искусственных островов (да они уже созданы!), имитирующих карту всего мира, на которых можно было бы начать строительство Пирамиды. Что ж, пока и эта возможность откладывается.
— Боттичелли, — говорит Юля, — мой любимчик, Боттичелли и…
Она закрывает глаза и умолкает.
— У китайцев, — говорю я, — земля просто горит под ногами.
— Ты так и не ответил — мы катаемся сегодня на лыжах в Скай-Дубае?
А я надеюсь, мы еще успеем окунуться и в Эгейском море.
— Э-гей! — восклицаю я, — поторопись, милая!..
Надо сматываться! Какой там Скай-Дубай, какое море?!!
И ни единой мыли о какой-то там Тине!
— Лёша, — спрашивает Юля, — у нас всё получается?
— Само собой, — говорит Карнаухов, — а как иначе?!
Глава 9
Когда, казалось, что все точки над «i» были расставлены, Жора, как это обычно бывает, предложил остановку с оглядкой на проделанную работу.
— Итак, — сказал он, — давайте посмотрим, что у нас есть. Шумеры, Ассирия, Египет, Иудея, Китай, Индия, Греция, Рим, Византия, Осман-паша, где-то там Скифия, норманны, гунны, Аттила, затем Возрождение, затем Просвещение, все революции вместе взятые, затем Европа и весь современный мир, наконец, Америка, СССР и затем его распад, наконец, замаранная войной помаранчевая Украина… И вот даже разбушевавшаяся вовсю Африка…
Из всего этого нелегко выбрать не то что дюжину — сотню…
— Первые шумеры, — вставил Али, — это ясно. Хотя первый человек был обнаружен, кажется, в Африке. Или в Китае?
— Артур Кларк, — говорит Аня, — написал новый роман, сюжет которого завязан и зиждется на расшифровках знаменитых шумерских папирусов, найденных в Верхнем Египте еще в 1945 году.
— Ань, — восхищается Дженни, — ты такие книжки читаешь!
— Там, — продолжает Аня, — с планеты Нибиру в нашу Солнечную систему прибыли и космические пришельцы. Они упали с неба на Землю, которая уже была населена человекообразными существами, доработали их генетически… Они-то и стали основателями нашей цивилизации. Это было четыреста пятдесят тысяч лет тому назад. Уже тогда были применены методы генной инженерии…
— Кларк хорошо закрутил.
— Дашь почитать?
— Никаких выкрутасов, — говорит Ицхак, — шумеры — это не его выдумка. С шумеров, как известно, началась наша цивилизация, и я хотел бы…
— А знаете, какой первый город на планете?
Юра даже снял очки, чтобы лучше видеть наши вопросительные физиономии. Но без очков он, похож на беспомощного ребенка.
— Не знаете. Первый город на земле не Ур и не Урук, не… не… не… и не Рим, и не Иерусалим, ясно, что и не Чикаго, и не Нью-Йорк или Лос-Анджелес…
— Первый город на земле — это Рио-де-Жанейро, — заявил Джо.
— Э-а, — произносит Юра и надевает очки, чтобы видеть наше всеобщее изумление, — первый город на земле — И-е-ри-хон.
— Где это? — спрашивает Сесиль.
— Это? Это на Иордане. Иудея, Израиль… Это на той стороне земли.
Мы развлекались… Городами и странами… Целыми континентами…
Наконец, были выбраны первые двенадцать апостолов новой жизни. Их следовало бы назвать: Хаммурапи, Эхнатон, Соломон, Сократ, Цезарь, Конфуций, Леонардо да Винчи, Коперник, Наполеон, Эйнштейн, Иоанн Павел II, Ленин.
— А Гермес? — спрашивает Лена.
— Ну, ты же знаешь, — говорю я, — что мы не понимали, как к нему подступиться. Биополе этого золотоволосого голубоглазого атланта было напрочь блокировано. И мы как не бились…
— И Тина вам не смогла помочь?
— Ха! Её же еще не было! А эти — двенадцать…
— С Чингиз-Ханом, — говорит Лена, — вы все-таки тоже дали маху.
— Да, пожалуй…
— Его империя была в два раза больше империи Александра и равнялась всей Западной Европе. Жуткая мощь! Какое всепобеждающее величие! И только лишь с помощью лука и стрел… И конницы, и, конечно, смертоносной конницы… Человекоконь с луком наперевес! Выскочивший из мифа и воскресший кентавр! Воплощенная дикость! А ты умеешь сидеть на лошади?
— А как же! На карусельной!.. Так вот эти двенадцать… Их преподнесла нам машина, и мы решили остановиться. Да! Мы согласились с ее доводами. И каждый нашел в них свое оправдание: таковы были критерии отбора. Двенадцать ровненько. (Кто же из них Иуда?). В список не попали ни Адам, ни Ной, ни Навуходоносор, ни Александр Македонский, ни Шекспир, ни Августин, ни Карл Маркс… Не попали многие, наидостойнейшие, колоссы и титаны всех времен и народов, тот же Микеланджело и тот же Толстой, Достоевский, Сталин… Хотя ни Гитлер, ни Сталин, ни Ленин, ни даже Брежнев не могли обрести новую жизнь по известным причинам. Но Гомер-то, Гомер!.. Даже ему не нашлось места в нашем перечне знаменитостей. Зато вскоре легко втиснулся туда Ленин. А потом и Тутанхамон…
— Какой-то фараонишко, — равнодушно констатировала Тая.
— Ты прилип к своему Ленину, — бросил мне как-то Жора, — как жвачка к заднице.
Я и в самом деле возлагал на клетки крайней плоти вождя большие надежды. Добытые мною у служителей Мавзолея за сотню долларов, они уже истомились в ожидании своего звездного часа. Мир тоже ждал нового пришествия Ленина, как второго пришествия Христа.
В течение целого лета я убеждал Жору и Юру в том, что Ленин был как никто другой близок к цели. И совершенно неважно, настаивал я, как он шел к этой цели. Мы ведь идем-то другим путем.
— Слушайте, — сказал Жора, — с вами с ума сдуреть можно.
В подтверждение своих доводов я даже обещал предоставить математическую модель ленинских принципов построения коммунизма. С тех пор как я подружился с марксизмом-ленинизмом, я вполне довольствовался теми идеями и выкладками, которые в свое время стали путеводной звездой для людей. Я даже нашел удовлетворение своему самолюбию в том, что мужественно отбивал все нападки на Маркса и Ленина, защищая искренность их побуждений. А вскоре мне представился случай создать виртуальную модель коммунизма. Да-да, я набрался храбрости и мы с Мишей построили-таки этот всеми развенчанный коммунизм. Виртуальный, машинный. Жора был в восторге. Но у него были и свои возражения.
— Я иногда вот о чем думаю, — сказал он, — почему же Ленин, создавая свою теорию строительства коммунизма и воплощая ее на территории России, не принял Христа?
— Ты уже спрашивал об этом, — говорит Лена.
— Жора не раз возвращался к этому вопросу: почему?! Он искренне удивлялся Ленинской слепоте. Искренний поборник справедливости, ратовавший за счастье каждого на этой грешной земле, не мог ведь просто так взять и отмахнуться от Нагорной проповеди, перевернувшей умы многих поколений и до сегодняшнего дня приводящей в восторг своей изысканной ненавязчивой простотой миллионы людей на планете. Неужели он с карандашом в руке не читал Евангелие от Матфея или Луки, или от Иоанна? Как того же Маркса, Маха или Фейербаха? Читал. Читал! В его «Философских тетрадях» ни слова об «Апокалипсисе» Иоанна! Читал!!! Так в чем же дело? Он не мог поверить в воскресение Христа? Многие не верили. Многие и сегодня не верят. Попы, конечно, попы исказили Его учение. Религия — опиум для народа. Может быть. Религия — все это нагромождение ряс и обрядов, сытых заросших рож и тонкоголосых плаксивовоющих фарисеев, весь этот ладанный смрад и сверкание тяжести золотых крестов на жирных пупах, все это не может не действовать на чувства верующих. Но святое учение Христа о том, что Небо может упасть на Землю, что и на земле могут царить небесные добродетели, что восторжествуют-таки красота, нежность, справедливость и любовь, это учение, указавшее человеку Путь на Небо, не может не стать фундаментом для строительства новой жизни. Христос старался как мог. Изо всех сил, кровью и потом. Он убеждал нас следовать за Ним. Двадцать веков подряд, изо дня в день. Ленин не мог этого не видеть. Ленин не прислушался. И чем, позволь спросить тебя, закончилась его социальная инженерия? Пшиком! Нужно быть слепым, чтобы не видеть бесконечные толпы людей, следующих до сих пор за Иисусом, как овцы за поводырем; нужно быть глухим, чтобы не расслышать животворную мелодию Его «Любите друг друга» и набат колокольного звона Его «Горе вам, фарисеи и книжники…». Оказалось, что ни одно из учений за все эти годы не привело человечество к желанной цели. Ни диктатура, ни олигархия, ни военные, ни… Ошибка в том, что никто не учитывал роли биологического начала в человеке. Как же возможно отмахиваться от биологической целесообразности, а в основу развития и стремления к счастливой жизни людей класть политические и экономические камни? Никто еще не строил счастье человечества на фундаменте из генов. Жора, бесспорно, как всегда был прав: все дело в генах. К ним нужно прислушиваться.