Летом вышла из печати книга поэта Вячеслава Мордвинова. Автор – человек не публичный, выступает редко, заметным стало его участие во Всесибирском совещании молодых литераторов (2013). Предлагаем читателям «АФИШИ.амик.ру» прочесть рецензию на этот компактный сборник, которую подготовила Юлия Бобрышева.
Мордвинов, Вячеслав Владимирович. От имени моего: Стихотворения. Барнаул, 2014.
Небольшая книжка в два печатных листа содержит 53 стихотворения, ни одному из которых не дано заглавие. Как будто лирическая стихия, ненадолго охватившая поэта, пролилась безымянной строкой. О чем эта поэзия – понять сложно, пока не прочитаешь. «От имени моего» – в этом названии словно бы спряталась та лирическая стихия, охватившая поэта и заговорившая его устами. Нет деления сборника на части – это тоже подчеркивает монолитность представленной здесь лирики. Во всём сборнике нет стихотворения, превышающего 24 строки, – всё та же стихия, мерцающая, монолитная, как небо в звездную ночь. Прочитаем сборник последовательно, от стихотворения к стихотворению, чтобы увидеть, как развивается и движется эта стихия.
Первое стихотворение по интонации напоминает Наймана («Коломенская часть» и пр.). Автор внимателен к внутренней форме слова, о чем говорит метафора «возраст звука», несущая в себе семантическую память возраста как возрастания (возрастание звука было бы более привычным образом).
Чем наполнен автор? Лирической ли стихией, как ожидает читатель? Но автор и сам не понял, чем он наполнен. Неразбериха места и времени и ощущение «всё во мне и я во всем» у Мордвинова смутно, и больше напоминает не лирическое упоение Тютчева, а сновидное, расстроенное сознание человека, при котором он не может разобраться со своими ощущениями: сны – не сны, поэзия – не поэзия, воспоминания – не воспоминания:
Что было, то осталось в общих снах.
Я так же их отсутствием наполнен,
Как и тогда, когда в иных местах
Едва-едва беззвучьем был промолвлен.
В каких таких местах Мордвинова застал внезапный звук, изошедший из него самого, – непонятно. Оксюморон «беззвучьем промолвлен» вызывает в памяти «Первоначальную немоту, / Как кристаллическую ноту, / Что от рождения чиста». Знал бы Мандельштам, как его потомки будут писать о звуке и немоте!
Останься пеной, Афродита. Но Мордвинов решил написать и напечатать именно такие стихи.
«То, где я был, останется со мной» К чему эта публичная интимность, свидетелем которой становится читатель? Если ты пишешь стихи, то значит, должен быть в них какой-то месседж, послание, обращение к Другому, не говоря уже о том, что должен быть хоть какой-то смысл, если твои стихи – не заумь и не экспериментальная поэзия. К зауми приближался и Мандельштам, не отказываясь от чистых и ясных образов. Образность Мордвинова вообще озадачивает: а был ли мальчик?
Включение таких стихов в сборник поэзии, пусть даже первый для автора, не делает ему чести. Вполне можно было бы обойтись без первых нескольких стихотворений, явно слабых в художественном отношении. Зачем их надо было сюда помещать – самая большая загадка сборника. Разве только чтобы выгодно оттенить более удачные стихи.
Далее, по мере чтения, в стихах появляется надежда, движение в осознанном направлении:
Ничто не важно, если вброд
В потоке чувств, почти упрямо,
Бредёшь себе наоборот
До приоткрытой двери храма.
Слабых чувств, Мордвинов, слабых… Куда же тебя несёт? Вроде как понятно – в храм. Но какими торными дорожками и с каким помутнением сознания!
Печаль ничем не торопя,
Вершины трав не задевая,
Струишься дальше от себя –
До переполненного края.
Не хочу вас обидеть, милый, добрый Вячеслав Владимирович!.. Пишите больше, четче, яснее. А то пока непонятно. Не очень хорошо. На троечку. Но вы можете лучше. Может быть, проза?
На девятой странице Мордвинов вошел в храм. И тут появилось имя. Узнаваемое «Мир ти» в латинском варианте: Pax Vobiscum. Да, это именно имя как концепт творчества Мордвинова: понимаемое как найденное слово.
Появление романтических гипербол («В потоке чувств», «внезапных впечатлений пир») не оправдано и в смысловом отношении. Пир чувств называется, но его не видно. Поэтический шаблон – не та номинация, не то имя, которое можно считать удачной находкой. Мучительный поиск имени – сверхзадача поэтического творчества автора.
В поисках слова, имени (повторюсь, важный концепт в лирике Мордвинова) поэт идет несколькими дорожками. Одна из них – сочинение неологизмов: «пустотность» – способность обладать пустотой, «гудно» – наречие от гудеть.
Автор сознательно нивелирует себя:
Так мир тебе, мой человек, –
Его пустотность дышит знаньем.
И для пришедшего названье
С трудом находит имярек.
Мордвинов и правда может лучше:
Летящему – надежда и поклон,
Уставшему – свободное паденье.
Над тёмными полями звёздный склон
Не прекращает ровное гуденье.
Всё начинать сначала, как себя.
В промытом воздухе, на тишине гарцуя,
Ликует облако, о миге не скорбя,
Осыпавшемся после поцелуя.
Но, как часто у него бывает, понятная мысль заканчивается чем-то непонятным. Какой такой миг и что в нем заключалось примечательного – автор утаил.
Можно только догадываться, что Мордвинов (живой Мордвинов) пережил какую-то трагедию, связанную с утратой близкого человека. Сознание помутнилось. И полилась лирика – прерывистым, как всхлипы, потоком.
Изначально в этих стихах нет даже лирического героя, потому как цель их – самовыражение биографического автора.
Иногда любовь к паронимии и внимание к внутренней форме слова выражается у Мордвинова в интересных синестетических образах: «Движение воздуха возгласов». Такое осязание звука.
На странице 12 появляется хорошее «классическое» стихотворение. Видимо, стихов у автора немного, пришлось для книжки добавить и явно слабые, если не сказать прямо – порочащие автора стихотворения (то, что мы видели вначале). Вот здесь сквозит Мандельштам: и по интонации, и по образности. И здесь хорошо.
Такой простор, что не избыть никак.
Над озером большим – туман утрами.
И водный отплеск в приоткрытой гамме
На место ставит беглый нотный знак.
Всё мастерски едино, слито так,
Что и меня без этого немного.
Кедровых игл пушистая дорога
Проводит ветра музыкальный шаг.
О плечи великанов опершись,
Отроги грея струнными лучами,
Повторена в озёрной древней раме,
Слух обретает облачная высь.
Со звуком разобрались: он найден и внятно описан. Одно из лучших стихотворений сборника.
Как только поэт обретает имя, это становится для него шагом к поэтической ясности – еще не до конца очищенной от противоречий – но качество стихов уже намного лучше.
Новое слово прежнего пуще.
Оно уже есть и нет,
Как раннее солнце, несущее
Через ограду свет.
Возникло и дышит –
Жизнью полнится!
Кажется, тронешь рукой –
И пожелание тотчас исполнится.
И обретёшь покой.
В следующем стихотворении появляется радость, надежда. Чувства определены, направление обозначено (к встрече). Найдены некоторые верные слова, «И фразы необычный поворот / Укажет путь, серьёзной вехой став». Поэт уже не томится молчанием, немотой, но знает фразу: ясно осознает, что у неё «необычный поворот». Это прорыв к поэзии. Образы яснее.
А дальше пришла потребность в читателе:
Как хочется тепла
Простого пониманья
<…>
И дальше – юное, не для 2014 года строфа, запоздавшая на сто лет:
Спасибо, мир, тебе
За то, что полон неги.
За бесконечный сон,
Сгорающий дотла
(тут уже совсем XIX век, альбомная лирика. – Ю.Б.)
За море синевы
И солнце на разбеге,
И что среди зимы
Так хочется тепла.
(нехорошо так икт на служебное слово упал. – Ю.Б.)
Постепенно появляются поэтические удачи: метафоры, эпитеты, определения, живой мир вокруг, живые образы. И как свежо и жизнеспособно звучит здесь ассонансная рифма!
Кино любое кем-то придумано –
Стоит ли ждать конца?
Выйду из этих кадров безумных
На снежную гладь крыльца.
Взглядом окину седые вётлы,
Призраки тополей –
Чистый, холодный вдыхая, светлый
Воздух дальних полей.
Кто натянул, как поводья, струны,
Воздух бросая в свист –
Тот и в умах, безусловно трудных,
Будет безумно чист!
Вот тут возникает лирический герой. Стоит сказать, что с развитием таланта (а именно такую динамику я вижу в сборнике) появляется лирический герой с глубокими чувствами, способный радоваться жизни и вдыхать её полной грудью, сливаться с природой и испытывать от этого «свободу и экстаз».
Внимание к внутренней форме слова с развитием таланта в последующих стихах получает новое выражение в приемах паронимической аттракции и звукописи:
Однажды город выйдет из меня.
Он будет выветрен и выверен до точки
На картах, где ветра звенят –
Где розы их в шипах и почках.
<…>
А свою немоту и смутные ощущения по типу «вроде то и вроде не то» поэт начинает объяснять зарождающейся в нем музыкой:
И звёздный человек земные дни
Опишет музыкою в книжках.
В этом же стихотворении появляется мотив воли – новый мотив, по отношению к предыдущим стихам.
И снова буду я в далёком поле
Шуметь приливом зелени весной –
Как нерастраченная воля.
В этом стихотворении мироощущение поэта обретает форму философской лирики. Разум, по Мордвинову, является производным воли человека. А это уже исключает монотеизм. Плюс ко всему, безумие и тоска также являются производными человеческой воли. То есть смутные стихи, которые мы видели в начале сборника, порожденные, очевидно, безумием и тоской, – волевое решение автора. Традиционный мотив гражданско-философской лирики, мотив века, в случае Мордвинова, не значим, так как является общим указанием на быстрое течение времени, на фоне которого явственнее статичность и медлительность восприятий автора, его мыслей, дум, веры, горения (т.е. чувствования) («Медленно шум покидает моторы машин…»).
Стоит особенно отметить стихотворение «Не на словах, на деле – / Молчаний лёд». Несмотря на поэтически невинный зачин, это стихотворение с редкой откровенностью и чистотой раскрывает нашего поэта. Дар его расцвел и нам явился интересный поэт. Время – не важно. Молчание – не свойство поэта, человека, лирического героя, не свойство субъекта, а свойство мира, привнесенное в него фактом человеческого существования. Здесь также есть и обращение к лирическому «ты» и жажда соединения с ним, и достаточно обрисованное художественное пространство.
Не на словах, на деле –
Молчаний лёд.
И абсолютно неважно, когда вода
Временем тёплым глыбу пересечёт
И обернутся руслами холода.
Если бы чаще! – а может быть, раз в году –
Утренний свет, по поводу или без –
Ты позовёшь, и я пойду в поводу,
Не опираясь больше на прежний вес.
Но невозможно мне находиться там,
Где под ногою пропасть – и не пропасть.
Я опускаюсь к сильным твоим ручьям,
Чтоб, наконец, истомиться от жажды всласть.
В стихотворении «Всё ты, нисколько я…» мы получаем ключ к осознанной части поэзии автора: появляется лирическое «ты», слово вызывает переживания, заметки на полях не дают точного слова, самоидентификация до точности (отождествление себя с числом) – мертвенна, не дает живой вариативности, выбирать имя (то есть номинацию) – тяжело, вместо него – дрожащий звук.
Восторженно-романтический и нервно противоречивый взгляд на мир, нелогичный, съезжающий на поэтические шаблоны, остается признаком мордвиновской лирической стихии. Об этом же свидетельствуют катахрезы: «прозрачно длясь», «выбеливая связь», «тихие ресницы».
Толчок к бурлению этой стихии – надежда «Звук исполнить во плоти». Звук – с большой буквы («Здесь полутон один владыка…»).
В описании природы проскочила и есенинская интонация («На ресницах радуга…»).
Сюжетная лирика представлена стихотворением «По темноте, по выгоревшим склонам…». Вообще, природа много дает поэту, когда он пишет так, как чувствует, и обращается к конкретному природному миру: цветам, травам, деревьям, с пастернаковской конкретностью называя их виды.
«Расскажи от имени моего…» – заглавное стихотворение сборника, обращенное к лирическому «ты» в попытках слиться с ним, предоставляя «я» в качестве оболочки для «ты»-голоса.
«Облики мои – облака» (с.42) – паронимическая аттракция.
Люди – единоличные носители воли на земле (ст. «Солнечная ступица…», с.43).
Находя эпитеты, всматриваясь в мир, радуясь ему и подмечая полутона, поэт находит то слово, то имя, которым удовлетворен:
Присно и ныне ясно-ветвисто –
Слово всечасно, слово пречисто.
(ст. «Избура-жёлтый, избура-красный…», с. 44).
В целом движение поэта по мере чтения сборника – к более ясным образам, к конкретному миру, к людям, к более осознанным впечатлениям. Но вместе с тем впечатление портит логическая неясность отдельных фраз:
День незаметнее, чем ночь.
Сказать, что прикоснулся – трудно.
И пожелаешь превозмочь,
Что не меняется прилюдно.
и скрытая за ассоциациями аналитика:
И знать на всём пределе сил
Души спасительное вето.
Но только если запретил,
Я не смогу исправить это.
Что не может исправить? Какое вето? Загадка. И таких мест много. Одна из разновидностей – «озарения», как хочется назвать встречу с «ты»: «я увидел твой Лик».
Осознанное всё еще соседствует с неосознанным. Повороты мысли, за которыми следишь, пока они понятны, вдруг обрываются красивой и бессмысленной фразой, как в данном стихотворении:
Намного серьёзнее, чем тогда
В парке, заброшенном и усталом,
Где на окраине – лебеда,
Зданий осыпанные подвалы –
ВДНХ, где дыханья стон
Слышен во времени воспоминаний.
Через дорогу реки – затон,
Над головою – страна исканий.
Радиостанция мнёт эфир,
Словно печник для работы глину
И на волнах колыхает мир –
Вот что и коротко мне и длинно.
(Это как? – Ю.Б.)
Разве игра? – разлилось кругом
Чуткое море, готовое хлынуть
И уничтожить любой мой дом,
И не покинуть.
Вот это «И не покинуть» совершенно неясно. Не отступить, не уйти – таково значение этой фразы, но не песенно-романсовым «не покинуть» должно заканчиваться это стихотворение.
Лирическая душа рвётся, а вот смысл не дотягивает. И слова, замененные паронимами из соображений стихотворного размера, свидетельствуют о небрежности стиля: «кроны шумливо / Разбирают веков письмена».
Под конец сборника обнаруживаем признание, подтвердившее наши догадки:
Схожу с ума и медленно, и трудно.
И всё вокруг – схождение с ума.
Лейтмотив замены себя является главенствующим: «я» заменяется лирическим «ты», облаком, чужим голосом. В одном из последних стихотворений сборника происходит слияние «ты» и «я»: «Ты прорастёшь на склоне у камней / В небесной дымке, что стоит в ущелье» (ст. «Конец времён так близко и легко…»). Здесь второе лицо употребляется в безличном значении, – традиционный прием разговорной речи, но с точки зрения развития субъект-субъектных взаимодействий в лирике Мордвинова – показательный.
В лирике Мордвинова лирический герой – это герой интровертивного типа. Тяжело и не всегда обращается к людям, больше интересуют собственные впечатления. Одно из последних стихотворений сборника:
Здравствуй, человек-излучина!
Я тебя увидел в городе…
Наша встреча не изучена –
Это сложно, это дорого.
Завершает сборник стихотворение с архетипическим сюжетом о Сеятеле:
И возрастут по весне слова,
Образов яркие странники…
Светлое поле моё – синева,
Светлы мои избранники.
Итог сборника: «слов молитвенный покой».
Юлия Бобрышева