Победитель проблема сибири сибирика сибиряк сибирь выживание зверь отшельник одиночество
Страница 1 из 2
лет жил один в тайге. Потом он победил свой страх и вышел к людям. Но теперь все боялись его...
Владимир Чернецкий избрал странный способ борьбы за свою свободу. Если это вообще можно назвать борьбой…. В уходе из привычного мира выражался его протест против бесчеловечности, и в нем же, по его словам, заключалось собственное спасение.
Я искал его долго. В Кабанске, в Турунтаево, в Кике… Случайно нашел в Прибайкальском районе, возле Дикого озера. Рейсовый автобус здесь всегда делает остановку по пути в Баргузин. Спросил без всякой надежды у торговцев семечками и кедровыми орехами: не слышали ли они что-нибудь о Владимире Чернецком? И мне сразу показали на стоящую сбоку женщину: «Вот, она с ним живет…»
— Только Вовка навряд ли захочет разговаривать с вами. Нелюдимый он, ни с кем не знается, —поделилась со мной своими сомнениями Наталья, сожительница Чернецкого.
Дом, в котором они живут, – на самом краю деревни. На заборе новенькая табличка «Осторожно. Злая собака». Для таежного селения подобное предупреждение – все равно что оскорбление. Не принято здесь такое…
Больше двадцати лет назад Владимир Чернецкий сбежал из армии. Служил в стройбате под Иркутском. Еще в самом начале, когда был «салагой», его вместе с другими солдатами направили в командировку в Улан-Удэ. От бурятской столицы до его родной Кики – две сотни километров. Старослужащие посчитали, что это почти рядом, и выпроводили Вовку домой за самогонкой.
В деревне прибывшего «на побывку» солдата угощали в каждом доме. И он не отказывался. Когда протрезвел, понял, что стал дезертиром. Добровольно поехал «сдаваться» в райвоенкомат. Там его препроводили в милицию. Оттуда – в комендатуру. Отсидел без всяких приговоров сорок пять суток, пока не прислали за ним офицера из части.
Он ожидал, что его повезут под конвоем. А старший лейтенант, забрав дезертира, настроился «гулять» и предложил Вовке съездить… в Кику. Гостя поили несколько дней. На обратном пути офицер захотел еще «погулять». Теперь пьянка с молодым солдатом продолжилась в одном из поселков на Селенге…
Только недели через две они добрались до части. Вовка не знал, как сопровождавший его офицер истолковал командованию причину такой длительной «задержки». Но «старлея», после объяснений никак не наказали… А Чернецкого сразу же направили в психиатрическую больницу. Такой поворот для него был чудовищным потрясением. Владимир до сих пор с содроганием вспоминает, как шесть «амбалов» в белых халатах пытались заставить его выполнять какие-то медицинские процедуры. И он, молчун по своей натуре, все доказывал и доказывал, что в лечении не нуждается. Что затолкали его в «психушку» по наговору… С ним соглашались и в «воспитательных» целях показывали местного сумасшедшего, который, по словам санитаров, совсем недавно тоже выглядел «бодрячком».
Через полмесяца Вовка вернулся в часть подавленный, но с желанным для него диагнозом: абсолютно нормален. Командир гарнизона прочитал медицинское заключение и с нескрываемым раздражением пообещал, что все равно посадит его до конца службы.
В части царил беспредел. На «точках», где они работали, не было даже намека на дисциплину. Почти все ходили в самоволки. Но на это закрывали глаза. Он тоже «отлучился» — и получил десять суток «губы». Каждый его шаг, как «ненормального солдата», был под особым приглядом. А под конец службы, все тот же командир напомнил ему о своем обещании. Вовку сразу как током пронзило. Решетки «психушки» все еще продолжали сниться ему по ночам. И хотя до демобилизации оставалось чуть больше месяца, он решил бежать.
— Ты хотя бы сегодня признаешься себе, что тогда проявил слабость? – спрошу я Владимира, еще не зная всей истории.
Он недоуменно посмотрит на меня и ответит:
— В чем слабость?! Отец мне все время говорил: никогда не воруй, не ври, и старайся ни от кого не зависеть… Дед с четырех лет приучал к самостоятельности и отпускал одного в тайгу… Каким вырос – таким и вырос… Может, шибко свободным. Поэтому, как умею, так и защищаюсь. Вреда я никому не принес…
КАК ОТ ГРЕХА
Крадучись, он пробирался к «своей» тайге по зимнему Транссибу. Избегал людных мест. Боялся людей в форме. Был уверен, что его уже везде ищут. Преодолев пешком четыре сотни километров, он наконец свернул с дороги в кедрач и почувствовал облегчение. Дальше начинались безлюдные места и тайга без конца и края. Найти здесь человека практически невозможно, лишь бы самому не потеряться.
Но через какое-то время страх быть пойманным начал его преследовать вновь. Почти три месяца он скитался по байкальским предгорьям, каждый день меняя место ночлега. Спал под открытом небом у костра. А морозы здесь в тридцать-сорок градусов – привычное дело. Но с собой у него не было ни теплой одежды, ни запаса продуктов, ни даже ружья.
Давным-давно в этих местах у эвенков существовал страшный обычай. Зимой, когда от охотников отворачивалась удача и еда была на исходе, старики добровольно покидали стойбище. В тайгу они уходили на верную смерть, но таким образом целый род получал дополнительный шанс на выживание.
У Владимира Чернецкого надежда на спасение была только в нем самом. Дней через десять из найденной проволоки он сделал петли и поймал первого зайца. В заброшенной охотничьей избушке отыскал заржавевший топор.
В январе отпраздновал «новоселье» в маленькой хижине-землянке, срубив ее из вековых сосен.
Единственной пищей у него была приготовленная на огне зайчатина. Ел ее без соли и хлеба. Но случались периоды, когда петли оставались пустыми, и несколько дней подряд на завтрак, обед и ужин у него была только талая вода.
— Ни о чем я тогда не мечтал, кроме как о еде, — неохотно вспоминает пережитое Владимир. — Все мысли были только о пропитании. Каждую минуту. Каждый час. Я шел по тайге и падал от бессилия. В зайчатине ведь жира нет. А больше силам взяться было неоткуда…
Ближе к весне, когда кончились спички, он решил спуститься с гор и выйти на трассу. Для обмена взял добытых зайцев. В этом факте – вся его натура. Даже находясь на грани голодной смерти, так и не позволил себе опуститься до попрошайничества.
Изнурительные вылазки по глубокому снегу он предпринимал еще пару раз, пока случайно не столкнулся на трассе со знакомым, который сообщил, что из части прислали его документы о демобилизации. Но его самого как бы в живых уже и не числили.
Только ближе к лету Владимир Чернецкий решил вернуться в свою деревню. Кожа да кости – вот и все, что от него осталось. Да еще душа еле теплилась. А по документам, оформленным задним числом, выходило, что проводили его из армии чуть ли не под марш «славянки». Таким образом кто-то из военных снял с себя всю ответственность за бесследно исчезнувшего солдата.
Вовка в тот момент расценил все по-своему:
— Я тогда подумал, что есть все-таки, наверное, на земле справедливость. Кто-то разобрался из командования в моей истории и решил все по совести.
Но от власти с тех пор он решил держаться подальше. Как от греха. И начал сильно пить. Но этим в Кике никого не удивишь.
ВЫСТРЕЛ В СПИНУ
Помыкавшись без работы, Чернецкий вновь ушел в тайгу. Собирать сосновую смолу – живицу. Труд этот – тяжелейший. Нужно сделать подсочку сотен деревьев и затем ухаживать за каждым из них, как за дойной коровой. Все делал сам. Одиночеством больше не тяготился. Страхов никаких не было. Над головой – голубое небо. Рядом – говорливая речка с хрустальной водой. Воздух пропитан духмяным запахом янтарной живицы… Свобода. И можно безбоязненно, когда захочешь, спускаться в родную деревню. Правда, общаться ему ни с кем не хотелось…
После его побега из армии прошло пять лет. Происшедшее стало забываться. Душа успокоилась. В марте он наконец пришел в Кику, чтобы получить накопившиеся деньги за сданную живицу. Подумывал обзавестись домом. Неожиданно нагрянули из милиции. Ему предъявили обвинение в изнасиловании малолетней девчонки и отвезли в СИЗО.
Два месяца следователь выбивал из него показания. На одном из допросов прямо сказал: не сознаешься в этом, все равно найдем, за что посадить. Магазин вот в отдаленном поселке ограбили…А ты ведь не зря в тайге прячешься… Так что дорога тебе отсюда только в тюрьму…
Следователь оставил его одного для размышлений, а Вовка встал и решительно пошел к выходу. И никто его не остановил. Да и остановить его тогда, наверное, было невозможно.
Из города он уходил в тайгу по хребтам. Две сотни километров прошел за неделю. Пока пробирался, питался только соцветиями багульника.
Искать его начали сразу. По лесовозным дорогам разъезжали милицейские машины. С вертолета высаживались опергруппы. Он их видел. Они его – нет.
Вначале скрывался в верховьях Хаима. Затем перебрался на речку Турку. Единственной его пищей теперь была рыба. Но ловилась она редко. Не оправдался его расчет и на существовавший таежный закон. Раньше в охотничьих зимовьях всегда было принято оставлять для заблудшего путника запас продуктов. Теперь этой традиции никто не придерживался. Каждый стал думать только о себе. Повезло лишь однажды: съел оставленные кем-то консервы.
Однажды увидел на реке рыбаков. Как только они отчалили от берега, пробрался к месту их привала и съел все очистки картошки.
Владимир научился вести себя так осторожно, что даже звери иногда не замечали его. С медведем он старался, чтобы их пути-дороги не пересекались. Один раз на излучине реки случайно вышел на топтыгина. Пятясь, ушел по распадку. 
А вот лиса пришла к нему сама. Ночью, когда он спал. Чернецкий, услышав шорох, проснулся и крадучись стал искать причину беспокойства. Рыжая плутовка доедала остатки его ужина. Он долго наблюдал за ней, а потом сказал: «Что же ты такая беспечная?!» Лиса, увидев рядом человека, остолбенела, а затем во всю прыть бросилась бежать, не разбирая дороги.
Он все время боялся, чтобы его точно так же не застали врасплох. Но жизнь в постоянном напряжении тоже имеет свои пределы. Владимир тяготился отсутствием человеческого общения. На одной из отдаленных лесосек рискнул подойти к вахтовикам. Те его покормили и рассказали, что милиция ищет каких-то двух преступников, которые сбежали, завладев автоматами. Один из них еще к тому же ограбил магазин и скрывается где-то в этих местах.
Чернецкий на беглого преступника похож не был. Чтобы не потерять человеческий облик, он каждый день заставлял себя бриться осколком лезвия.
Была у него еще одна случайная встреча с охотниками – отцом и сыном, – те тоже повторили уже слышанную им историю, но только добавили детали, по которым он без труда узнал в «опасном преступнике» самого себя.
Каждый раз, чтобы уйти от возможного преследования, он делал чудовищные «марш-броски». За несколько дней, например, добрался до верховий Ямбуя. А потом, почти сразу, повернул обратно, пройдя по самым буреломным местам шестьсот километров.
Он понял, что, воспользовавшись его побегом, на него начали «вешать» нераскрытые преступления. Поэтому решил найти в тайге знакомого сборщика живицы. И через него, как через посредника, передать в деревню весточку о свой невиновности.
— Я его считал мужиком с мозгами, — рассказывает о той встрече Владимир, — ради него столько верст отмахал, а он увидел меня и ружье наставил. Говорит: милиция была, сказали, если объявишься, то можно стрелять тебя, как опасного рецидивиста. Во всесоюзном розыске ты… В общем не захотел он меня слушать. А я был в полной уверенности, что найду у него понимание. Повернулся я и пошел. В спину он мне не выстрелил. Но в милицию сообщил. И снова над тайгой летал вертолет…
В деревню он пришел в конце лета. Пришел открыто. И ничего уже не боялся. Теперь все боялись его.
ЖЕРНОВА СВОЕВОЛИЯ
Брали Владимира Чернецкого – хуже не придумаешь. Пошел по нужде в туалет и через щель увидел, как со всех сторон его окружает милиция. Дело было после дождя и те, кто подбирался к нему ползком, были по уши в грязи.
— Они ведь тоже получили информацию, что я «особо опасный», — рассказывает Владимир, — а все мое «вооружение» — перочинный ножик. Сопротивления я не оказывал. Но вокруг их было, как муравьев.
В СИЗО прапорщик бил его в грудь связкой ключей. Он упал.
— Это они зло на мне за побег вымещали. Потом повели на второй этаж. Думаю… продолжать сейчас будут. А следователь расспросил меня мало-мало, а потом вопрос задал: нигде никакого преступления не сделал? Я говорю: «Сделал. Взял в одном охотничьем зимовье три банки тушенки». Он посмотрел на меня внимательно и сказал: «Ну, тогда считай, что свободен». Только еще полтора месяца меня продержали. Но уже не били. Вообще не трогали. Дождались решения Верховного Суда о прекращении всесоюзного розыска и отпустили. «Вместо» меня в тюрьму посадили одного «черта» из Кики, который со следователем водку вовсю жрал. А та девчонка потом от него родила... Меня же просто оговорили — свои, деревенские. Все подстроено было.
Когда его выпускали, никто перед ним не извинился. Только спросили: жаловаться, наверное, на нас будешь?
Он вернулся домой и опять ушел в тайгу. Не было у него ни сил, ни желания жить среди людей:
— Для меня после того случая каждый человек стал страшнее зверя. А оно и по жизни так. Медведя пока не тронешь, и он не тронет. А человек может просто из ничего тебе вред сделать. Зверь человека лучше понимает. Если зверю добро сделаешь, он это никогда не забудет. А человек может.
Таежное одиночество Владимира Чернецкого длилось долго. Очень долго. Он годами разговаривал сам с собой. И этот собеседник был для него и лучшим другом, и самым ненавистным врагом.
Отшельником он стал еще в 80-м году, при Брежневе, а насовсем возвратился к людям — только при Ельцине. Казалось, должен был вернуться в совсем другой мир. Вроде целая эпоха в жизни страны мимо него прошла. Но на самом деле и для него, и для тех, кто никуда не уходил, — здесь мало что изменилось. Как жили бедно люди в этих местах, так и живут. Было трудно, а стало еще труднее.
Кардинальные перемены произошли с самим Владимиром. Пить он бросил совсем. Прежние «друзья» враз от него отвернулись. Но не это главное:
— Сколько в тайге жил — мозги ведь все время трезвыми были, — делится он со мной своими размышлениями. — И я за это время не только жизнь по-настоящему познал, но и себя понял. А для этого силу воли нужно большую иметь, чтобы во внутрь свою заглянуть. Много я передумал…Ведь меня могли ни за что погубить, сжить со свету. Выдержал. И сейчас зла ни на кого не таю. Если разобраться, то кому теперь труднее? Мне? Или тем, которые грех на душу взяли? Я ни о чем не жалею. Понял, что хорошей жизни на всех бы хватило, если бы люди стали хотя бы немножко сознательнее.
Чернецкого многие не понимают и даже осуждают. Но он не испугался заявить о своем личностном существовании, пусть даже таким необычным способом. Ни разу не решал свои проблемы за счет других. Он просто не побоялся быть независимым. А психологи сегодня в своих исследованиях отмечают, что в обществе прогрессирует странная проблема: люди, рождаясь свободными, панически не хотят ими быть. Появился даже новый вид страха – страх быть свободным. Рабская психология становится синонимом комфортности.
Его родной дядька, Николай Петрович, скажет: «Вовке досталось через край. Если бы он в войну от чужих уходил, то ему бы за все это «героя» дали. А так, вроде и из окружения бежал, но только от своих»…
— О чем-то мечтаешь сейчас? – спрошу я у Владимира в конце нашего ночного разговора.
— Ни о чем. Землю бы мне дали, а остальное все сам бы устроил.
Перед отъездом захожу в сельсовет. Местный глава ничем особо не обнадеживает:
— С землей трудно. Нужно сначала провести инвентаризацию… Только вот зачем Чернецкому земля? Я считаю, что лучше ему жить там, где сейчас живет.
«Там» — означает в доме с табличкой «Осторожно. Злая собака». Я уже знал, что это дача одного состоятельного улан-удэнца. Владимир в ней — «на птичьих правах». Сторожит ее за 200 рублей в месяц. Если его выставят за порог, податься ему будет некуда. Разве что опять в отшельники.
Прощаясь, Чернецкий меня спросит:
— По телевизору передачу видел о выживании людей на острове… «Последний герой» называется. Так я не понял ничего. Живут, как в раю, а страдают, словно в ад попали. Неужели и правда есть жизнь такая?