Александр Рудазов
Три мудреца в одном тазу
Три мудреца – 1
Александр Рудазов
Три мудреца в одном тазу
Три мудреца в одном тазу
Пустились по морю в грозу.
Будь попрочнее старый таз,
Длиннее был бы мой рассказ.
Самуил Маршак
И явились в тот город трое волхвов из далеких земель, и пришли они к указанному месту, и свершили проскинезу, и преподнесли в дар золото, ладан и мирру. И самый старый и мудрый из волхвов рек благим голосом:
– Э‑э‑э… а кто‑нибудь помнит, зачем мы сюда приперлись?
Утраченный эпизод
Пролог
– Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки!
– Чепуха! У ветра нет щек! Как может лопнуть то, чего нет?
– Это метафора. Ну, знаешь, говорят же, например: «пей, пока не лопнешь». Никто же не думает, что он и в самом деле лопнет?
– Кто «он»?
– Тот, кому говорят, само собой.
– Ну, даже не знаю… Когда я говорю «пей, пока не лопнешь», человек обычно так и делает. Помнишь, в прошлый раз?
– Да, тогда все стены забрызгало…
– Хррр‑пс… хррр‑пс‑пс…
– Он опять уснул. Разбуди его!
– А?! Что?! Кто уснул, я уснул?! Я просто устал и прикрыл глаза!
– Ты храпел.
– Неправда. Я не храпел.
– Храпел, храпел, мы слышали.
– Храпел, точно храпел. Вот этот «хррр…» – это что было, если не храп? Ты храпел.
– Это от задумчивости. Когда я углубляюсь в раздумья, то всегда издаю… всякие звуки.
– Да, но обычно они звучат по‑другому – «скрип‑скрип». Ну знаешь, как от ржавых шестеренок. А в этот раз был явный «хррр…». Ты спал и храпел во сне.
– Я никогда не храплю. Это все наговор!
– Ты храпел, следовательно ты спал. Эрго!
– Что?
– Ну, это такое умное слово – означает, что я все убедительно доказал.
– Чепуха! Это слово значит совсем не это!
– А что же тогда?
– Э‑э‑э… не помню. А ты сам‑то помнишь?
– Подзабыл. Но сейчас вспомню…
– Не вспомнишь, там страница вырвана.
– Где?
– В словаре, который ты листаешь. Думал, мы не заметим?
– Что‑то меня знобит… Этот плед ужасно тонкий. А борода совсем не греет. Не вскипятить ли нам по кружечке чайку?
– Отличная идея! У кого сахар?
– Вот, у меня в кармане. М‑дя уж, давненько я тут не убирался, столько мусора… Ну что, кипятим на счет «три»?
– Идет. Только не как в прошлый раз.
– Нет, как в прошлый раз нам совсем не нужно.
– Итак, раз… э‑э‑э… раз… э‑э‑э…
– Что такое?
– А какая цифра идет между разом и тремя?
– Ну, это просто! Сейчас вспомню… А на какую букву она начинается?
– Оставь ты эту цифру, давайте кипятить на счет «раз»!
– Отличная идея. Итак, раз!
…
– Ну и что это такое?
– Ну подумаешь, немного ошиблись, немного перепутали, с кем не бывает…
– Может, в книге ошибка? Помните, как в прошлый раз?
– А, это когда ты прочитал строчку задом наперед и на нас сошла лавина?
– Нет… хотя этот случай тоже подходит. Все‑таки, почему чайник не вскипел?
– Не знаю. Может, опечатка?
– Или мы что‑то напутали?
– А еще интересно, почему рыбы всплывают кверху брюхом… о, чуете, ухой пахнет!
– Да, и вода за бортом кипит… Это ведь не мы?
– Да мы‑то тут при чем? Мы чайник кипятили, а не море.
– Раз уж все так удачно сложилось, предлагаю просто налить в чайник воды из‑за борта.
– Но она соленая. Чай с сахаром – это хорошо, а чай с солью – это на любителя.
– Я не любитель.
– Да оставь ты этот чай, лучше ушицы похлебаем! Когда мы последний раз ели уху?
– Э‑э‑э… а на какую букву она начинается?
– Да выкинь ты этот словарь!
– Отдай!
– Отпусти!
– Отдай сюда!
– А ну, прекратите, молокососы! Дайте мне!
– Сам ты молокосос! Дай сюда!
– Не отдам, мое!
– А ну, прекратите! Я вам сейчас!.. Вот вам!
…
– Ну и что это такое?
– Пробоина в днище.
– Днище? А что такое «днище»?
– То, на чем ты сидишь, старый идиот!
– Хм‑м, странно, я‑то всю жизнь думал, что это задница… век живи, век учись…
– Чему можно научиться всего за век?
– Не знаю, лично я ходить учился дольше… кстати, до сих пор плохо получается. Интересно, в чем тут секрет?
– Да это просто поговорка.
– Поговорка?… Сейчас проверим… а где мой словарь?
– По‑моему, утонул.
– Да нет же, вот он!
– Где?
– Да вот, у тебя в руке! Отдай!
– Хм‑м, а мое днище промокло…
– Слушай, а у нас остались чистые пеленки?
– Нет, все извели. Этот старый идиот все время мочится под себя.
– Неправда, не все время! Только утром, вечером и еще иногда после обеда!
– Э‑э‑э… да я не про тебя, а про него.
– А, ну он‑то почаще, да… Пьет много.
– Хм‑м, а у меня и живот промок…
– Да ведь это лодка тонет!
– Тонет? Это как?
– Ну, вода входит через пробитое днище, а воздух уходит… на ее место. Скоро мы тоже утонем.
– Может, ее как‑нибудь починить?
– А как чинят лодки?
– Лодка? Это что?
– Да, давайте сначала определимся, что есть лодка. Это фрукт, овощ, минерал или сумхотепель?
– Сумхотепель? Что такое «сумхотепель»?
– Не знаю. А разве есть такое слово?
– Это ты его только что произнес. Сам и скажи – есть ли такое слово?
– Хм‑м, чайник утонул…
– Э‑э‑э… кто‑нибудь помнит, что мы тут вообще делаем?
– Тонем, кажется. Лодка же прохудилась…
– Может, сделаем новую лодку?
– А мы сумеем? Разве для этого не нужно быть… ну, столяром, например…
– Я однажды разговаривал со столяром. Это считается?
– Думаю, считается. Ну что, на счет «три»?
– Э‑э‑э… а какая цифра…
– Нет, лучше на счет «раз». Итак, раз!
…
– Ну и что это такое?
Глава 1
Давайте быстренько расскажем коротенькую историю…
Бриджет и Джером Добсоны
Чертанов облокотился на фальшборт, глядя на солнце, медленно опускающееся в воду. Удушающая жара спала, воздух наполнился вечерней прохладой, а шеф наконец‑то перестал потеть.
Петр Иванович Колобков, работодатель Сергея Чертанова, отличался внушительным телосложением. Но не в смысле роста и уж тем более не в смысле бицепсов. Он удивительно точно соответствовал своей фамилии – невысокий, лысый и круглый, как шар. Крохотные глазки и ушки, носик‑пуговка, коротенькие ручки и ножки – колобок, да и только.
Сейчас он умиротворенно опорожнял третью кружку пива, любовался закатом и время от времени перелистывал страницу детектива, купленного в предыдущем порту. Сергей до сих пор удивлялся, как шеф умудряется читать книгу на португальском, не понимая ни единого слова.
– Серега, ты чего там скучаешь? – весело окликнул его начальник. – Ком цу мир, переведешь мне эту ботву! Пивка выпьем!
Сергей только тоскливо простонал. Он любил пиво, но на суше, не на море. Прекрасно знал, что стоит ему принять хоть чуть‑чуть, и желудок немедленно взбунтуется – организм Сергея искренне не понимал, как можно сочетать алкоголь и качку. Даже такую ничтожную, как сейчас. Это шефу хорошо – у него желудок луженый, он с малолетства тренируется.
– Все пьете, Петр Иваныч? – грозно нависла над блаженствующим шефом дама огромного роста. – Пьете и пьете, пьете и пьете… Да на вас уже костюмов нет – вон пузень какую своим пивом растянули!
– Матильда Афанасьевна, какое го… счастье! – неискренне заулыбался шеф. – А мы‑то уже, грешным делом, наде… боялись, что вас за борт унесло! Вот бы радо… трагедия была бы!
Матильда Афанасьевна Сбруева, в девичестве Штуцерман, была ночным кошмаром шефа. Да и Сергей старался держаться от этой старой мымры подальше. Ибо Матильда Афанасьевна была Тещей с большой буквы – самим воплощением этого ужасного слова. Пожилая мадам отличалась телосложением самки носорога, примерно таким же характером и небольшими, но достаточно заметными усами. Зятя она люто ненавидела, считала, что он испоганил всю жизнь ее единственной доченьки, и портила ему настроение всем, чем только могла.
А могла она очень многое.
– А ты что там стоишь?! – перевела внимание на Чертанова Матильда Афанасьевна. – Вы бы, Петр Иванович, приструнили секретаря‑то своего, приструнили! А то я его сама приструню! Ишь, моду взял – пожилой женщине хамить!
– Это как? – живо заинтересовался шеф, ободряюще подмигивая Сергею.
– Да вот так! Я ему говорю – почини эти чертовы весы, а он, стервец, не хочет!
– Они правильно работают, Матильда Афанасьевна, – грустно развел руками Сергей.
– Да где же правильно, когда сто двадцать кило мне показывают! Врут в два раза!
Петр Иванович схватился за живот и дико заржал, пролив пиво на палубу. Матильда Афанасьевна начала густо краснеть. Но отнюдь не от стыда – этого чувства теща шефа не испытывала с самого рождения. От возмущения. Сергей же вновь облокотился на фальшборт, проклиная тот день, когда согласился на этот проклятый круиз.
А ведь все так замечательно начиналось!
Петр Колобков в молодости был простым крановщиком, хорошим комсомольцем (хотя материалы со стройплощадки воровал при каждом удобном случае) и примерным семьянином. Женился в 1986, в двадцать шесть лет, и с тех пор они с женой жили душа в душу (в смысле – до сих пор не развелись). Нажили четырех детей – двух дочерей и двух сыновей.
Ну а потом совершенно неожиданно для всех обрушился Советский Союз. Многие граждане коммунистической империи были погребены под его обломками. Однако многим другим это пошло только на пользу. Среди них оказался и Колобков.
Бывший крановщик сумел вовремя подсуетиться где надо, урвать кусок пожирнее, неожиданно для всех проявил недюжинную деловую сметку, и в одночасье поднялся из крановщика до директора целой строительной конторы «Питерстрой». Название выбрал сам – одновременно и родной город упомянул, и самого себя. И жил с тех пор просто припеваючи, с каждым годом богатея все быстрее и быстрее. Подводных камней российского бизнеса он избегал с везением настоящего Колобка – и от налоговой ушел, и от братвы увернулся, и конкуренты ничего с ним не сделали. Всегда умел вовремя подмазать кого надо, имел волосатую лапу во всех серьезных местах, и… в общем, везучим человеком был Петр Иванович, на редкость везучим. В жизни он придерживался трех основных принципов: «я начальник – ты дурак», «не подмажешь – не поедешь» и «денег много не бывает».
Ему хватало.
Само собой, до Березовского с Абрамовичем Колобков пока что не дотянул. Куда уж там! Однако авторитет имел вполне приличный, да и капиталец сложился кругленький, как он сам. Достаточно сказать, что сейчас все действующие лица находились на борту его личной яхты, купленной всего пару месяцев назад.
Очень большая и дорогая крейсерская яхта класса «Альфа III», голландское производство. Сорок пять метров в длину, семь с половиной в ширину, триста двадцать семь тонн водоизмещения, стальной корпус с алюминиевыми надстройками, два дизельных двигателя, делает до пятнадцати узлов [1]. Отличные условия – новейшая электроника, параболы и антенны для спутниковой навигации и связи, опреснительные установки, полное кондиционирование. Все удобства – вместо кают‑компании настоящий салон с коврами, баром и музыкальным центром, дубовые панели, мраморная отделка, а на перекидном мостике самый настоящий солярий с бассейном. Роскошные апартаменты для владельца и его семьи, и пять гостевых кают – четыре одноместных и одна большая, для особо почетных гостей. В общем, настоящая игрушка миллионера.
Название Колобков придумал сам – «Чайка».
Купив яхту, Петр Иванович тут же решил опробовать ее в деле. А поскольку он все привык делать с размахом, то сразу же отправился в настоящий круиз. Вспомнил детские мечты и решительно двинулся вокруг Европы – из Санкт‑Петербурга в Сочи. И обязательно заглянуть в Рио‑де‑Жанейро – все равно по дороге (по географии у Колобкова всегда была двойка). Себя торжественно назначил капитаном судна, а в качестве экипажа нанял пару старых знакомых – Василия Васильевича Фабьева и Евлампия Петровича Угрюмченко.
Первый больше сорока лет прослужил на торговом корабле штурманом. Потом вышел в отставку, но на суше усидеть так и не смог – тосковал по соленым брызгам и качающейся палубе. Старый морской волк с восторгом ухватился за предложенную должность, выгладил любимый китель, вдрызг разругался с дочерью, не желавшей отпускать беспокойного папашу, и гордо поднялся в ходовую рубку. Ясное дело, сам Колобков капитаном только числился – до этого дня он и за границу‑то выезжал всего один раз – пару лет назад летал в то самое Рио‑де‑Жанейро. Весь в делах, весь в работе… Зато теперь решил оторваться за все упущенные годы.
Второго члена экипажа все сразу начали называть попросту Петровичем. Пожилой механик был таким же опытным моряком, что и Фабьев, только служил отнюдь не на море, а под ним. То есть – на подводной лодке. Такой же отставник, как Василий Васильевич, Угрюмченко точно так же не мыслил жизни без океана. И еще без бутылки – но в работе ему это не мешало.
На этом команда яхты заканчивалась. Но большего «Чайке» и не требовалось – сверхсовременное судно вполне могло бы обойтись и одним‑единственным человеком. Зато пассажиров на борту набралось несколько побольше – одиннадцать. Хотя при желании на огромную «Альфа III» можно впихнуть человек сто, а то и сто пятьдесят – если немного потесниться. Так что всего‑навсего тринадцати обитателям тут было очень просторно.
В первую очередь, семья Колобкова. Как хороший семьянин, Петр Иванович не мог допустить, чтобы родные скучали, пока он развлекается. Поэтому взял с собой всех – жену и четверых детей. А еще тещу… хотя вот тут он отбивался руками и ногами, не желая портить отдых присутствием этой гарпии. Увы, жена настояла. С супругой Колобков никогда не спорил. Единственное, что он сделал, так это прихватил еще четырех человек в качестве «противовеса». Гюнтера Грюнлау – своего немецкого партнера по бизнесу, Гену с Валерой – телохранителей, и Сергея Витальевича Чертанова. Как он заявил, меньшее количество Матильду Афанасьевну не уравновесит.
Сергей сначала обрадовался, когда ему предложили отправиться в морской круиз на халяву, да еще получить на все это время оплаченный отпуск. Потом до него дошло, что отдых в такой компании будет похуже любой работы, и он попытался отвертеться. Колобков нехорошо сощурился, осведомился, не брезгует ли подчиненный обществом начальника, и мягко намекнул, что отказываться лучше не стоит. Пришлось соглашаться.
Вообще‑то, сначала Петр Иванович хотел взять секретаршу. Но потом все‑таки сообразил, что если жена хотя бы увидит Людочку, то он впервые в жизни обрадуется отсутствию волос. И Сергей его прекрасно понимал – Люда была, возможно, худшим секретарем из всех, кого он знал (даже дворник дядя Митя мог справиться лучше, несмотря на полную глухоту), но зато ее фото охотно напечатали бы на обложке «Playboy».
Поэтому Колобков и прихватил Серегу – он уже успел сообщить жене, что с ним едут секретарь, телохранители и немецкий корефан. Чтобы Сергей не проболтался, ему были выданы хорошая премия и строгое предупреждение.
Сергей и на самом деле работал на Петра Ивановича. Только не секретарем, а системным администратором – или, сокращенно, сисадмином. Говоря доступным языком – следил, чтобы все компьютеры и смежная техника работали без сучка, без задоринки.
Это место ему подкузьмил Володька – старый однокашник, который был сисадмином у Колобкова прежде. Расхваливал он его очень долго – мол, платят щедро, начальник – золото, а работа легкая‑прелегкая. Сиди себе, да в потолок плюй – компы работают сами, юзеры все далеко продвинутые, глупостей почти не делают. В общем, рай, а не должность.
Сергей подозрительно спросил, чего же он тогда оттуда увольняется, если там так хорошо. Владимир искренне обиделся на старого товарища и ответил, что всю жизнь бы работал на Петра Ивановича да вот, оказия какая, переезжает в Кишинев – молдаване предложили другую работу, еще лучше. Сергей взглянул в его честные, как у Чубайса, глаза и поверил.
Зря.
Володька не соврал только насчет щедрости начальника. Платил тот, действительно, не скупясь. Но вот насчет легкости… тут он не просто приукрасил, а нагло подставил однокашника. Контора Колобкова оказалась настоящим лесом – что ни служащий, то дуб. Девяносто пять процентов работников пользоваться компьютером не умели совершенно, а еще четыре – тоже не умели, но сами себя считали специалистами высшего класса. Более‑менее продвинутых юзеров обнаружилось всего два – глухой дворник дядя Митя и Венька из котельной. Остальные – самые натуральные ламеры.
Большинство сотрудников совершенно серьезно считали Сергея (да и всех его предшественников) тунеядцем. Мол, совершенно непонятно, за что ему деньги платят – даже не может сделать так, чтобы компьютеры не ломались! А ведь одни только основные операции по поддержанию сети занимали у него добрую половину рабочего дня – в конторе всегда была груда разнообразного электронного барахла.
Каковы основные обязанности сисадмина? Проверка логов сервера и программ, заведение и удаление аккаунтов, мониторинг загрузки сети, поддержание рабочих станций в рабочем состоянии, ответы на вопросы (в девяти случаях из десяти абсолютно дурацкие), нажатие на «reset» в случае зависания, переключение кодировки на письмах, отписывание от всяких бредовых рассылок, на которые все зачем‑то подписываются и еще много всякого. На это уходило полдня.
На что уходят другие полдня? На выполнение различных просьб пользователей, как‑то: поиск информации в Интернете, советы по покупке компьютеров и их комплектующих, обучение азам работы с Windows, Word, Интернетом и электронной почтой… На просмотр информации о новых утилитах, программах, патчах, вирусах, бонусах… На ремонтные работы вроде установки дополнительной сетевой розетки, смены сгоревшей звуковой карточки, чистки CD‑ROM и шариковых мышек, восстановления «помявшейся» дискеты с важным отчетом, изъятия зажеванной бумаги из принтеров и ксероксов…
А ведь это еще далеко не все дела сисадмина. Ведь кроме этого надо скачать, протестировать и установить новые драйвера и утилиты; написать для них скрипты использования в автоматическом режиме; обновить антивирусы; дописать наконец‑то базу для бухгалтерии; разобраться, почему на секретарской машине глючит «Excel»; поставить боссу новые обои с Анной Курниковой в неглиже и сделать еще кучу всего.
А помимо рабочего дня есть еще и рабочая ночь! То есть такие работы, которые можно выполнять только ночью или по выходным, когда никто не работает. Это, как правило, различные действия с сервером, требующие остановки сети, например, дефрагментация дисков, установка новых компонентов и драйверов, сжатие баз, да мало ли что еще! Некоторые процессы на рабочих станциях также требуют изрядного времени и, соответственно, их тоже приходится делать ночью…
Именно потому, что дел так много, у всех и создается впечатление, что сисадмин вроде ничем и не занят – большинство работ занимают считанные минуты, и кажется, что все сделалось само собой, а мастер так, рядышком постоял, да сигарету стрельнул. И если сисадмин работает хорошо, то его работа не видна и как будто даже и не нужна. И это действительно так. Если сеть работает и не виснет, сотрудники не жалуются, документы не пропадают и компьютеры не ломаются, то начальство тут же озабочивается тем, чем бы этаким занять сисадмина, чтобы не платить ему деньги за тунеядство.
Особенно сильно доставали пользователи. Стандартный юзер – это заклятый враг сисадмина. Сергей не сидел спокойно никогда – ему просто не давали. Вообще никогда. Во время перерыва на обед он скрывался в котельной у Веньки – чтобы хотя бы перекусить в тишине. В остальное время его поминутно донимали с вопросами типа «на какую кнопку нажать, чтобы компьютер починился». Он буквально рыдал от непроходимой тупости этих горе‑работничков.
Самым больным местом были тетки из бухгалтерии. Там служили исключительно женщины, причем они четко делились на две группы. Заслуженные работницы пенсионного возраста, трудившиеся в этом здании еще при Брежневе, и молодые девахи, совсем недавно окончившие институт (или какие‑нибудь курсы).
Первые боялись компьютеров, как огня, относились к ним с врожденным недоверием и ностальгически вздыхали по таким простым и понятным счетам. Во всех своих ошибках они винили проклятую технику, не желающую им подчиняться, и Сергея, специально над ними издевающегося (по их мнению). Бабульки то и дело катали на несчастного сисадмина кляузы начальству, требуя его уволить. К счастью, Петр Иванович не обращал на эти писульки внимания – тетки в свое время точно так же жаловались и на Володьку, да и на всех прочих сисадминов, перебывавших в этой фирме (они, как выяснилось, сменялись в «Питерстрое» чуть ли не каждый год).
Вторые же компьютеров не боялись. Они перед ними благоговели. Сергей давно отчаялся понять, как эти девчонки умудрились получить свои дипломы – они не разбирались в самых простейших вещах. Очередное «ой, Сережа, компьютер опять сломался!» почти всегда оказывалось случайно свернутым окном или попыткой загрузиться с дискетой в дисководе. По‑английски все они говорили свободно… согласно рабочим резюме. Однако когда компьютер вежливо просил вытащить дискету и нажать любую кнопку, девчонки только бестолково пучили глаза и смущенно хихикали, замечая слово «abort».
К тому же все молодые (и не очень) бухгалтерши и секретарши отчаянно хотели замуж. Неважно за кого, лишь бы муж был не слишком пьющий, нормально зарабатывал… ну и не совсем уж урод, конечно. Сергей этим требованиям более или менее удовлетворял, а потому буквально осаждался осатаневшими девками, мечтающими о домашнем очаге. А у него был твердый принцип – с коллегами по работе шашней не заводить. Однажды он на этом крепко обжегся, и с тех пор перестраховывался. А жениться Сергей не торопился, вполне резонно рассуждая, что это он еще успеет, и вообще – от добра добра не ищут. В конце концов, ему даже тридцати еще нет – куда торопиться?
Здесь, в круизе, Чертанову опять‑таки приходилось заниматься своей основной профессией – настройкой компьютера. Петр Иванович прихватил с собой целых два могучих агрегата с кучей наворотов: один детям – в игрушки играться, и один себе – работать. Если, конечно, преферанс можно назвать работой. Сергей пару раз пытался обучить начальника более навороченным играм – «Quake» хотя бы. Тот некоторое время с интересом наблюдал, как морской пехотинец палит по электрическим мишкам из гранатомета, а потом решительно заявил, что для него это слишком замудренно. И снова уселся за преферанс. Причем играл он в старую‑престарую модель – дремучего восемьдесят восьмого года. Все прочие варианты точно так же объявлялись чересчур замудренными. Сергей давно отчаялся понять, зачем для этой антикварной игрушки нужны четвертый пень, две тысячи метров оперативки, огромные колонки и проигрыватель DVD. Единственный звук, который она иногда издавала, выводился через спикер системного блока. А кроме нее на винте присутствовал только «Word» и коллекция анекдотов, которую Сергей скачал шефу в прошлом месяце.
Тот до сих пор не научился ее запускать.
Но у шефа по крайней мере все работало стабильно (да и чему там ломаться, спрашивается?). А вот его детишки… да, с ними хлопот было побольше. Колобковых‑младших насчитывалось четыре штуки – Светлана семнадцати лет, Вадим и Евгений пятнадцати (близнецы) и одиннадцатилетняя Ольга. Они постоянно дрались за место у единственного компьютера (к отцовскому их не допускали), загружали его играми под завязку, причем использовали исключительно пиратские копии, хотя отсутствием денежных средств семья отнюдь не страдала. Сергею то и дело приходилось пылесосить винчестер – незамутненные подростковые мозги искренне верили, что он безразмерный, и ужасно обижались, когда место заканчивалось. Сто пятьдесят гигабайт – это, конечно, довольно много, но учитывая размеры и количество современных игр… в общем, надолго этого не хватало.
Плюс еще и вкусы у всех четверых были разные. Света отдавала предпочтение красочным трехмерным квестам вроде «Атлантиды», Оля играла только в «Sims» и аркады про Гарри Поттера, Вадик резался в стрелялки, а Женя обожал стратегии. И все они почему‑то считали, что сисадмин просто обязан разбираться в компьютерных играх. Сергей замучился твердить им, что он тоже не прочь иногда угнать пару машин в «GTA» или повоевать с клисанами в «Рейнджерах», но это совсем не значит, что он знает наизусть все коды и секреты во всех геймах без исключения. Когда Света будила его среди ночи и невинным голосом спрашивала, на сколько оборотов повернуть хрустальное колесо, чтобы открылась дверь на третьем этаже дворца фараона, ему хотелось выпрыгнуть за борт.
Конечно, за одни только компьютерные знания Чертанова в круиз бы не взяли – мало ли в фирме сотрудников? Колобкова привлекли феноменальные языковые способности Сергея. Если бы он мог представить свою жизнь без компьютеров, то обязательно бы стал переводчиком. Ибо владел пятью языками (не считая русского) – английским, немецким, французским, испанским и португальским. Не то чтобы в совершенстве (скорее даже наоборот), но тем не менее. Такой член экипажа в плавании всегда пригодится – сам Колобков кроме русского знал только несколько немецких слов, подхваченных у Грюнлау (и вставлял их по поводу и без повода).
– Серега, ты о чем там задумался? – окликнул его шеф, вытирая пенные усы. – Морская болезнь, что ли? Дуй сюда, в преф срежемся! Гюнтер, ком цу мир, битте!
– О, марьяж! – потер руки Грюнлау. – Это есть хорошо, эта игра развивать логический мышлений!
Сергей неохотно уселся напротив и снял колоду, нетерпеливо протянутую Колобковым. Еще одна причина, по которой его взяли в круиз – нужен был третий для преферанса. В семье у шефа никто не играл, Гена с Валерой так и не смогли осилить ничего сложнее «дурачка», а штурман с механиком не любили карт. Зато вот Грюнлау готов был играть днем и ночью, утром и вечером, летом и зимой.
Гюнтер Грюнлау уже много лет был лучшим другом Колобкова. Удивительная общность характеров – все, что нравилось одному, нравилось и другому. Пиво, колбаса, баня, карты… впрочем, это много кому нравится. Но Грюнлау даже внешне выглядел копией своего русского друга – такой же маленький, кругленький, розовощекий. Только волосы, хоть и редкие, все‑таки присутствуют на законном месте, а под носом усы – жиденькие, черненькие, почти как у Гитлера.
– Раз! – гордо заявил шеф, посмотрев карты.
– Пас.
– Пас.
– Ага‑а, шесть пик, «Сталинград»… – осклабился Колобков. – Держись, Германия, Жуков близко!
– О, ваш маршал Жюкофф никогда не одолеть великий Германия, если бы фюрер быть чуточка умней! – пренебрежительно фыркнул Грюнлау.
Эти двое постоянно подкалывали друг друга на военную тему. Разумеется, всерьез они это не воспринимали – все‑таки Вторая Мировая давно стала историей.
– Фюрер не должен быть атаковал Россия, пока Европа не встал на колен! – нравоучительно заметил Грюнлау. – Второй фронт погубить фатерлянд!
– Гы‑гы, Гюнтер, учи историю! – хмыкнул Колобков. – Если бы твой Гитлер не атаковал Союз, Сталин сам бы на него напал! Слышал про операцию «Гроза»?
– Это есть всего лишь глупый болтовня! – отмахнулся Грюнлау. – Никакой «Кроза» не есть существовать, это все выдумка ваш глупый беллетрист Суворофф! Сталин не хотеть напасть на Германия, у нас быть пакт Молотофф‑Риббентроп!
– Ну и что? Гитлер же нарушил? А Сталину что – нельзя? Да если б твой фюрер немножко повременил, мы бы ему так в спину ударили!..
– Петер, это не есть хорошо – бить в спина! Великий Германия никогда не бить в спина!
– А зря, – стукнул по столу сушеной воблой Колобков. – Мать моя, что за рыба такая… Зинульчик, ну что ты мне подсунула?! Почисть!
Супруга, читающая книжку в шезлонге, даже не почесалась. Зинаида Михайловна Колобкова, урожденная Сбруева, отнюдь не собиралась прерывать сеанс загара ради капризов муженька. То, что солнце уже почти село, ее не волновало.
– Так вот, что я говорю‑то, – выплюнул кусок чешуи Колобков. – Зря твой Гитлер так гнал. Потихоньку, полегоньку, и завоевал бы себе жирный кусок, и травиться бы не пришлось. А так кончил, как Наполеон – проглотил больше, чем в горло влезло, на Россию попер зачем‑то… Нельзя на Россию нападать, понимаешь? Мы, русские, народ ленивый, добрый, но если уж нас рассердить!.. Клочков не оставим.
– Это есть верно, еще Бисмарк говорить… – сокрушенно закивал Грюнлау. – В Россия никогда не быть порядок, всегда есть беспорядок. Русише народ – хороший народ, только очень ленивый и безалаберный.
– Помалкивай, немчура… – беззлобно хмыкнул Колобков, утягивая к себе седьмую взятку. – Без одной вы батенька! Я же говорю – «Сталинград»! В Сталинграде немец обязательно проиграет!
Солнце все дальше уползало за горизонт. На виду остался лишь самый краешек, крохотная горбушка. Сергей специально уселся так, чтобы иметь возможность любоваться закатом. Он всегда был немножко эстетом.
А вот Колобков не испытывал никаких особенных симпатий к природным красотам. Ну в самом деле – на хлеб их не намажешь, в карман не положишь, так что с них проку? Вот погулять по лесу, подышать свежим воздухом, попить пивка на природе – это дело другое, это он любил. А бестолковое любование оставим поэтам и экзальтированным барышням.
Другое дело – Грюнлау. Немец относился к подобным чудесам очень хозяйственно. Каждый красивый закат он непременно фотографировал раз семь‑восемь, а уже дома выбирал самый лучший кадр и делал слайд. За время круиза его крохотный аппаратик накопил уже несколько тысяч снимков – педантичный немец пользовался цифровиком и прихватил с собой целую кучу дополнительных карточек памяти.
А любоваться он не любовался. Зачем? Зрелище уже сфотографировано, задача выполнена. Дома полюбуется, в положенное время. В его распорядке дня именно так и было написано: «Четверг. 21.00–22.30 – просмотр слайдов». И каждый четверг Гюнтер Грюнлау включал проектор и начинал педантично разглядывать коллекцию красивых видов, собранную за многие годы.
– О, русише пирог! – обрадованно потер руки Грюнлау, отодвигая в стороны карты.
– Не пирог, а пельмени, рожа немецкая! – фыркнула Матильда Афанасьевна, с грохотом ставя в центре огромную миску с самолепными пельменями. – Кушайте, Петр Иваныч, пользуйтесь моей добротой! Может, лопнете уже наконец!
– Матильда Афанасьевна, а вы, может, сдох… помолчите немножечко?! – возмутился Колобков. – Такая су… уважаемая пожилая женщина, что вы на меня так взъелись?! Я что, вашу кону… квартиру украл? Плывете на моей яхте, и так со мной разговариваете!
– А вас, Петр Иваныч, будь моя воля, давно бы отправили в вытрезвитель! На принудительное лечение! Навечно! – уперла руки в бока теща. – Ничего, ничего, вот выберут Зюганова, он вам ужо покажет, как с немцами пиво жрать и пельмени распивать!
– Мама! – прикрикнула на бабку мадам Колобкова. – Ну что ты опять на Петю лаешься? Нет, правда, у тебя уже самой с психикой что‑то!
– Родная дочь… – горестно закатила глаза Матильда Афанасьевна. – Э‑эх…
– Ты, Гюнтер, на нее не обижайся, – заговорщицки зашептал Колобков, хитро поглядывая на тещу, ушедшую отчитывать дочь. – Ей коммунисты в башку пружину стальную вставили, вот и дурит.
– Да, коммунист быть плохой режим, – согласился Грюнлау. – После того, как есть умирать ваш Сталин, коммунист стать совсем плохой, никуда не годный.
– Да уж, лучше Сталина у нас царя не было… – вздохнул Колобков. – Умный мужик был, лучше всех свое дело знал… Гюнтер, а ты чего не ешь‑то? Серега, ты тоже наворачивай! А то мне первому как‑то боязно – мало ли чего Матильда туда насовала…
Сергей усмехнулся уголком рта. Порой он не мог понять, прикалывается шеф, или говорит всерьез. Но пельмень взял. А Грюнлау – сразу четыре.
– Во, дело другое, – тоже зачавкал Колобков. – Все за мой счет, пользуйтесь!
– Я все же настаивать внести своя часть, – потянулся за портмоне Грюнлау. Педантичный и честный немец не любил русского слова «халява», и предпочитал всегда оплачивать получаемые услуги. – Я настаивать, чтобы расход на этот круиз быть разделен поровну.
– Ни‑ни‑ни! – замахал руками Петр Иванович. – Ты что, Гюнтер, какие счеты? Русский и немец – братья навек, имя одно на двоих – человек! Мы же вместе воевали! Мы с вами, а вы с нами!
– О да, совместный война есть объединять народы, – согласился Грюнлау, пряча портмоне обратно.
– Солнышко мое, ну почисть мне рыбку! – заныл Колобков, отчаявшись разорвать воблу самостоятельно.
– Сколько раз я тебя просила не называть меня солнышком? – сухо уточнила жена, сдвигая солнечные очки на переносицу. – Я не желтая, не горячая и не круглая.
– Рыбка? – предложил вариант Колобков.
– Я не мокрая, не холодная и без плавников.
– Птичка?
– Перьев нет, летать не умею, птенцов не высиживаю.
– Зайка?
– Уши у меня не длинные, морковь не люблю, в норе не живу.
– Пупсик?
– А это вообще маразм какой‑то! – решительно отказалась Зинаида Михайловна. – Петя, такие выражения унижают достоинство женщины!
– И ничего не унижают, – не согласился Петр Иванович. – Зинульчик, это ж я любя!
– Петя, Арлин Дэниэлс совершенно однозначно доказывает…
– Тьфу, начиталась всякой белиберды! – возмутился Колобков. – Они там в Штатах все сумасшедшие!
– А ты сам почитай! – протянула ему книгу в яркой обложке жена. – Вот, на, возьми! Тут доказывается, что мужчина и женщина должны быть равными! Понимаешь? Когда мужчина целует женщине руку, этим он ее унижает – дает понять, что она всего лишь женщина!
– Я не есть согласен, фрау Зинаида, – нерешительно вмешался Грюнлау. – Мне кажется, это есть совершенно наоборот.
– Да? А почему же тогда женщины мужчинам руки не целуют?
– А почему женщины не бреются? – хмыкнул Колобков. – Зинульчик, ну откуда ты этого набралась?
– Оттуда. Вот, возьми, сам почитай, поймешь.
– Да не читаю я по‑английски! – предпринял слабую попытку сопротивления Петр Иванович. – Я к языкам неспособный!
– А плохо! Вот смотри – ты знал, что кардиологи лечат мужчин и женщин по‑разному?
– О, разумеется! – оживился Грюнлау. Ему как раз два месяца назад сделали операцию на сердце. – Герр Бутенхофер рассказывать мне, как там все есть устроен! Корональный давлений…
– Он говорил, что мужчинам и женщинам эти операции делают по‑разному? – недоверчиво спросила Колобкова.
– О да, говорить. У женщин несколько другой сердцебиений из‑за месячный и другой отличий. А что, это есть плохо, фрау Зинаида?
– Но это же сексизм! – возмутилась та. – Почему не делать женщине такую же операцию, как мужчине?! Вот Арлин Дэниэлс тут насчет этого пишет…
– Фрау Зинаида, женщин можно сделать такой же операций, как мужчин, – поспешил перебить ее Грюнлау. – Только женщин от этого умрет.
Зинаида Михайловна Колобкова открыла рот… и так и замерла. Похоже, насчет этого в книге американского классика феминизма ничего не говорилось. Она прищурилась в сторону герра Грюнлау – заподозрила, что он это выдумал, чтобы у нее не нашлось контраргументов. Но, поскольку совершенно не разбиралась в кардиологии, решила отложить спор, пока не доберется до медицинской энциклопедии и не перепроверит все лично.
Жена Петра Ивановича всегда старалась читать «полезные книги». Как только появлялась очередная макулатура, учащая чему‑нибудь этакому, она начинала ее штудировать, свято веря, что раз напечатано, значит правда. Правильное питание, астрология, эзотерика, философские учен