В своих показаниях, сделанных 29 марта, Кастер смешал факты и слухи, касающиеся продаж Белкнапом контрактов на торговлю в военных фортах. Он говорил также о тех экономических лишениях, которым подвергались офицеры и нижние чины, вынужденные, благодаря сложившейся системе, покупать товары исключительно у гарнизонных торговцев, заключивших контракты с Военным министерством. Торговля в индейских агентствах подчинялась другому федеральному органу управления, но Кастер утверждал, что коррупция и там и там взаимосвязана, а результатом стал голод среди индейцев.
Чем дальше, тем лучше. Теперь Кастер начал намекать на Орвила Гранта. Хотя Орвил уже признал наличие некоего коммерческого интереса в деяниях Белкнапа, упоминание его имени каким-то подполковником было выше того, что его брат – главнокомандующий – мог стерпеть. Грант решил стереть Кастера в порошок.
Кастер выехал из Вашингтона 20 апреля (на две недели позже предполагаемого срока выступления его колонны из Форта Линкольн и через семнадцать дней после выхода Гиббона из Форта Эллис). Однако его тут же вернули обратно, предъявив ему обвинения в лжесвидетельстве и клевете. Генерал Шерман, вернувший армейскую штаб-квартиру из Сент-Луиса обратно в Вашингтон после отставки Белкнапа, пытался помочь Кастеру. Однако Грант поручил временно исполняющему обязанности Военного министра Альфонсо Тафту уведомить генерала Терри, что не Кастер, а кто-то другой должен возглавить экспедицию. Шеридан решил, что это обязан сделать сам Терри.
Кастер пытался лично встретиться с Грантом и разрешить ситуацию, но президент отказался принять его. В конце концов, 1 мая Кастер выехал в Форт Линкольн.
Но в Чикаго, по приказу Гранта Кастера поместили под арест. Затем ему позволили проследовать в Форт Линкольн, но при этом сообщили, что он должен оставаться в форте и “не сопровождать экспедицию, которая, как предполагается, находится в готовности выступить под началом генерала Терри против враждебных индейцев”.
Встретившись с Терри в Сент-Поле, Кастер со слезами на глазах умолял генерала помочь ему хотя бы сохранить полевое командование полком. Письменное личное обращение к Гранту, составленное от имени Кастера и им подписанное, полностью дело рук Терри. Письмо признавало приказы Гранта, но вежливо указывало на персональную ответственность Кастера за Седьмую Кавалерию, как старшего офицера полка в Департаменте Дакоты. Заканчивая, Кастер писал “Прошу Вас, как солдата, избавить меня от унижения бессильно со стороны смотреть на то, как мой полк выступает на встречу с врагом”. Без сомнений, именно с подачи того же Терри, осведомленного о сентиментальной слабости президента к бывшим офицерам армии Союза, Кастер в подписи указал свой бревет-чин времен Гражданской войны. Грант смягчился и позволил Кастеру участвовать в экспедиции в качестве полевого командира Седьмой, но под общим командованием Терри.
Кастер ликовал. Ранее, в 1873 году он уже был в подчинении – у полковника Дэвида Стэнли, во время железнодорожной топографической экспедиции к Йеллоустону. Тогда он ухитрился отделиться от главной колонны, действовать на свой страх и риск, ввязаться в стычку с Лакотами и упрочить свою репутацию борца с индейцами. Сейчас, возвращаясь из офиса Терри в свой отель, он наткнулся на капитана Уильяма Ладлоу - начальника инженеров при Департаменте Дакоты. Взволнованный Кастер сообщил Ладлоу, что получил обратно свой полк, и скоро он “развяжет себе руки” и будет действовать по своему усмотрению. Кастер сказал, что он “вышел сухим из воды в случае со Стэнли, сможет отделаться и от Терри”. Убежденный в том, что Терри должен знать, что его вводят в заблуждение, Ладлоу передал слова Кастера своему начальству. Но к тому времени, когда эта информация прошла по армейским каналам, Терри и Кастер уже находились в пути к Форту Линкольн, где собирались войска, чтобы образовать третий компонент так давно ожидаемых и часто откладываемых клещей Шеридана.
Выступление было назначено на 15 мая. К этому времени Гиббон уже шесть недель шел вдоль по Йеллоустону, а Крук готовился к новому рывку на север из Вайоминга. После двухдневной задержки из-за плохой погоды 17 мая в пять часов утра давно ожидаемая Дакотская колонна выступила из Форта Авраам Линкольн. Седьмая Кавалерия во главе ясно выделялась своими подобранными по цвету лошадьми – одна из прихотей Кастера. Рота “А” скакала на вороных; роты “B”, “D”, “H”, “I” и “L” - на гнедых, “C”, “G”, “K” – на темно-рыжих; ”E” – на серых. “M” была единственной ротой со смешанными мастями.
Когда растянутые на две мили войска и службы тыла вышли из форта, оставшиеся в форту люди увидели сверхъестественный феномен. Раннее утреннее солнце засияло сквозь дымку, создав мираж, затмивший горизонт. Казалось, Седьмая скачет вверх, поднимаясь на небеса.
В течение первого дня похода колонну сопровождала Либби, племянница Кастера Эмма Рид и его младшая сестра Маргарет Колхаун, муж которой – лейтенант Джеймс “Джимми” Колхаун – был командиром роты “L” Седьмой Кавалерии. Другими членами семьи, путешествовавшими вместе с полком, были братья: капитан Том Кастер (двукратный кавалер медали Славы и командир роты “С”) и Бостон Кастер, приписанный к полку в качестве скаута – явный случай кумовства; а также восемнадцатилетний племянник Армстронг “Оти” Рид (брат Эммы) в качестве гостя. В совокупности, вся эта группа вместе с преданными офицерами прозывалась кланом Кастера.
“Колонна… казалась бесконечной”, писала Либби Кастер. “Трава тогда не подходила для того, чтобы пасти лошадей, и, поскольку маршрут путешествия проходил по бесплодному краю, пришлось транспортировать огромное количество фуража. Сами фургоны тянулись, казалось, до бесконечности… Численность людей, штатских, нанятых работников, индейских скаутов и солдат доходила до двенадцати сотен. Там было в общей сложности семнадцать сотен животных”.
Марш Дакотской колонны был первым случаем за почти десять лет со времен создания Седьмой Кавалерии, когда все двенадцать рот действовали сообща. Ранее полк был разбросан по фронтиру, а в начале 1870-х часть его перевели далеко на Восток, в Кентукки. Помимо Седьмой в ее полном составе, колонна включала в себя батарею пушек Гатлинга, две роты Семнадцатой Пехоты, одну роту Шестой Пехоты и подразделение скаутов-Ри под командованием лейтенанта Чарльза Варнума из Седьмой Кавалерии.
Поскольку у войск из Дакоты не было опыта операций с караванами вьючных мулов, 150 фургонов использовались для перевозки припасов. Терри, однако, распорядился загрузить в фургоны 250 вьючных седел, чтобы, в случае крайней необходимости, можно было распрячь мулов и использовать их в качестве вьючных животных. Майор Орландо Мур
уже находился в точке сбора у Глендайв-Крик с тремя ротами пехоты и дополнительными припасами, высланными вверх по Миссури на пароходе.
В отличие от Крука, упивавшегося в объятиях прессы, Терри взял с собой только одного газетчика – темную личность по имени Марк Келлог, который был нанят бисмарковской “Tribune” и, кроме того, посылал сообщения в “New York Herald”. Хотя Келлог был единственным аккредитованным корреспондентом, адъютант Терри – капитан Эдвард У. Смит снабжал новостями сент-польскую “Pioneer- Press”, а сам Кастер написал несколько неподписанных сообщений в “New York Herald”, которые газета приписала “выдающемуся офицеру”.
В то время как гласности было не слишком много, Дакотская колонна имела свою собственную долю летописцев, ведущих дневники, от самого генерала Терри до штатского скаута по имени Чарльз Александр Рейнольдс, прозванного “Одиноким Чарли” за его склонность к уединению. Однако, в отличие от многословных сочинителей из колонны Крука, эти хроникеры вкратце излагали лишь суть дела – учет пройденных миль и погодные условия. Эти дневники были всего лишь краткими отчетами о путешествии.
В первую проведенную в лагере ночь солдатам Седьмой Кавалерии выдали жалование. К их возмущению, до этого момента деньги были удержаны, чтобы предотвратить возможные дебоши и пьянки в салунах и борделях Бисмарка накануне похода.
На следующую ночь, 18 мая, женщин Кастера под эскортом казначея отправили обратно в форт, а экспедиция Терри продолжила свой поход на запад в Монтану. Глядя на уходящую колонну, Либби Кастер испытывала тревожное чувство надвигающейся беды.
Либби была осведомлена о групповщине, пропитавшей Седьмую с тех пор, как Кастер во время Уашитской кампании Шеридана 1868 года бросил на произвол судьбы отряд майора Джоэла Эллиота, перебитый до последнего человека. С того самого дня и доныне, Фредерик У. Бентин - командир роты “H” и старший капитан полка – презирал Кастера, как солдата и как человека, и стал лидером анти-кастеровской группировки офицеров полка.
Виргинец с неизменной трубкой в зубах, Бентин в начале Гражданской войны сделал свой выбор в пользу Союза и к 1865 году получил чин бревет-полковника. Он был вместе с Седьмой с момента ее организации и принимал участие во всех основных сражениях своего полка. Родившийся в 1834 году, он был на пять лет старше Кастера. Рано поседевший, Бентин был известен своим вспыльчивым нравом и периодической склонностью к запоям.
Кастер уважал его профессионализм, но испытывал к нему личную ненависть. Кроме того, он, похоже, опасался Бентина, который – по меньшей мере, однажды – ответил угрозой на попытку запугать его. Эти два человека стремились избегать друг друга, за исключением того, когда этого требовала служба.
Неизвестным фактором этих внутриполковых раздоров был майор Маркус А. Рино – второй по должности полевой командир после самого Кастера. Как ни странно, эти два человека плохо знали друг друга. Рино получил назначение в Седьмую в 1869 году и командовал ротами, разбросанными по всему фронтиру. До этого времени он никогда не служил вместе с Кастером в одном и том же месте дислокации.
Рино учился в Вест-Пойнте, где чрезмерное – почти умышленно полученное им – количество плохих оценок отложило окончание академии с 1855-го до 1857 года. Однажды он с трудом избежал отчисления. Несмотря на такое унылое начало, Рино проявил себя во время Гражданской войны, в конце концов дослужившись до бревет-полковника. После войны, полагая, что его способности остаются недооцененными, он начал кампанию по написанию писем в различные инстанции. Этим Рино восстановил против себя всевозможное начальство: от директора Вест-Пойнта, где он недолго прослужил в должности инструктора, до Президента Эндрю Джонсона. Последовал ряд назначений подальше от Вашингтона, и в конце концов Рино оказался в Седьмой. После того, как Кастер попал в Вашингтоне в неприятности, Рино пытался получить под свое командование Дакотскую колонну. Эта попытка, мгновенно пресеченная Терри, была типична для Рино и вызвала негодование Кастера. “Было ясно видно, что не слишком большая любовь существовала между двумя этими людьми”, вспоминал рядовой Чарльз Уиндольф.
Черствый и отстраненный, Рино не слишком хорошо держался в обществе. Это, наряду с более или менее хроническим пьянством, сделало его непопулярным среди офицеров. Доктор Джеймс ДеВолф - хирург, по контракту работающий в экспедиции – суммировал мнение многих, когда написал своей жене: “Мне не нравится Рино, который командует моим флангом…”. Рино и Бентин также не любили друг друга, хотя это никак не походило на ту ненависть, которую оба испытывали по отношению к клану Кастера.
Напряженность между этими тремя офицерами – Кастером, Рино и Бентином – была ключевым фактором в событиях, которые начали разворачиваться во время похода Дакотской колонны. Менее важным с точки зрения тактики и стратегии, но достойным упоминания из-за обстоятельств времени и места действий, являлось то, что одним из младших офицеров Кастера был лейтенант Джеймс “Джек” Стурджис. Год назад закончивший Вест-Пойнт, Джек был сыном полковника Сэмюеля Стурджиса, номинального командира Седьмой Кавалерии.
Продвижение экспедиции было невыносимо медленным. Животные, предназначенные для перевозки наемных фургонов, были плохи, а некоторые из правительственных мулов – молоды и необъезженны. Погода также замедляла колонну. В одном из своих ранних сообщений в сент-польскую газету капитан Смит, адъютант Терри, писал:
Экспедиция стартовала в середине сезона дождей, когда даже хорошая почва не может выдержать колес тяжело груженого транспорта; когда любая небольшая лужа является бездонной трясиной; и когда полосы солончака лишь немногим безопасней “трясучего болота”.
Потоки и овраги были непреодолимы, и Терри часто приходилось останавливать колонну, иногда до утра, в то время как лейтенант Эдвард Магуир – его полевой инженер – надзирал за сооружением мостов. Тринадцать переправ потребовалось на одном отрезке в четырнадцать миль, прежде чем войска добрались до Малой Миссури. В течение первых двух недель дневной переход в десять миль был более или менее стандартен. Еще большей проблемой стал маршрут похода. Терри надеялся использовать тракт, проложенный в 1873 году топографической экспедицией полковника Стэнли. Дождь, однако, скрыл тропу, заставляя генерала высылать вперед скаутов на поиски ориентиров и смущая проводников, которые иногда сбивали колонну с пути.
29 мая войска прибыли к Малой Миссури, пройдя за тринадцать дней 166 миль – менее половины того расстояния, которое Крук обычно проходил за то же самое время. Из-за более ранних тревожных донесений о покидающих резервацию индейцах ходили слухи, что те намереваются держать оборону где-то вдоль по Малой Миссури. Для установления истины, Терри отправил Кастера вверх по речной долине с несколькими ротами кавалерии и скаутами Ри. Кастер должен был найти признаки присутствия враждебных индейцев.
Среди Ри находился любимец Кастера по имени Кровавый Нож, отец которого был из Хункпапов, а мать – из Арикаров. Первые пятнадцать или шестнадцать лет жизни этого индейца были плачевны, поскольку проходили среди народа его отца. Сиу обращались с полукровкой, как с парией. Затем он жил с Ри, с которыми отождествлял себя, и не раздумывая присоединялся к любой военной экспедиции против Лакотов. Хотя Кровавый Нож несколько раз официально завербовывался в армию, теперь его очередной срок контракта истек, и он принимал участие в экспедиции в качестве штатского служащего. Кровавый Нож любил Кастера, и Кастер платил за его преданность большим уважением, чем то, которое он выказывал большинству людей – неважно, индейцам или белым.
Официально Кастер утверждал, что он заставил своих людей пройти трудные пятьдесят миль за одиннадцать часов. Вернувшись в лагерь, он рапортовал, что за последние шесть месяцев в этом краю не было ни одного индейца - “даже маленькой охотничьей группы”. Хотя и вправду маловероятно, что в этом районе находились враждебные индейцы, существует некий вопрос, сколько усилий на самом деле приложил Кастер, чтобы их обнаружить. В письме жене описывается скорее пикник, чем разведывательная экспедиция. Лошади вязли в грязи Малой Миссури, и вскоре стало своего рода забавой смотреть за тем, кто будет следующим выброшен из седла.
Ситуация, которая могла позабавить клан Кастера, привела в растерянность генерала Терри, уверившего Шеридана в том, что он найдет враждебных индейцев и быстро разберется с ними. Кроме того, Терри стал более внимательно наблюдать за забавами Кастера. 31 мая, когда колонна переправлялась через Малую Миссури, Терри отметил: “Кастер был позади, играя в Вагонмастера[20]”. В тот же день оставил колонну “вообще без какого-либо на то разрешения”.
Несанкционированный уход из колонны был еще одним днем шалостей Кастеров, когда полковник и Том развлекались, подшучивая над младшим братом Бостоном. Терри, однако, никак не мог разделить их веселья. В тот день, когда ребята Кастеры резвились на природе, а Чарли Рейнольдс отправился за трофеем в виде горного барана, отряд опять сбился с пути. “Мы не были на тропе Стэнли”, отметил генерал в своем дневнике, “повернули обратно и обследовали местность…”. Часть предложения неразборчива, но настроение Терри очевидно.
Получив от Терри выговор, Кастер пытался оправдаться, заявив, что он полагал, что он принесет больше пользы, скача впереди колонны. Тем не менее, отповедь Терри произвела желательный эффект. Кастер, который осознал, что его собственное присутствие в экспедиции имеет место исключительно благодаря заступничеству Терри, стал уделять больше внимания своим непосредственным обязанностям.
Переправившись через Малую Миссури, колонна прошла одиннадцать миль и расположилась лагерем среди бедлендов за речной долиной. Хотя это была последняя ночь мая, температура упала, и ночью пошел снег. Снегопад продолжался весь следующий день. Падая, снег таял и превращал землю в толстый слой грязи. Это вынудило Терри оставаться в лагере на протяжении тридцати шести часов.
В конце очень холодного дня 3 июня прибыли скауты с посланием от полковника Гиббона, который находился на северном берегу Йеллоустона напротив устья Роузбада. Там он дожидался припасов из Форта Эллис, прежде чем отправиться дальше на восток на встречу к Терри. Гиббон не повстречал индейцев на северном берегу Йеллоустона, но сообщил о тех, кто следовал за ним тенью по южному берегу. В рапорте не было упоминаний об огромном селении, которое дважды видел Брэдли.
Новости от Гиббона – или же отсутствие таковых – наряду с неудачей попыток обнаружить индейцев на Малой Миссури, убедили Терри в том, что противник находится южнее, чем это предполагалось. Меняя планы, Терри решил обойти базу майора Мура у Глендайва и двигаться прямо к реке Паудер. Гиббон, тем временем, будет продолжать обследование северного берега Йеллоустона, препятствуя возможным попыткам индейцев переправиться через реку. “Была надежда” писал в “Pioneer-Press” капитан Смит, “что при такой диспозиции индейцы окажутся пойманными между этой колонной и колонной Гиббона”.
Стремясь на юго-восток, Дакотская колонна обнаружила первые признаки индейцев – “три ‘викиапа’ со все еще зелеными листьями”, согласно Терри. Четыре дня спустя войска, в конце концов, достигли реки Паудер примерно в двадцати пяти милях от ее слияния с Йеллоустоном. Терри взял две роты кавалерии и отправился вниз по реке к ее устью, где ожидал пароход “Дальний Запад”. На следующее утро пароход поднялся вверх по Йеллоустону, доставив Терри на встречу с Гиббоном. Более чем четыре месяца после того, как правительство объявило о начале военных действий, две из трех колонн Шеридана наконец сомкнулись. Между ними, однако, не оказалось никаких индейцев.
ЧАСТЬ 3
ИНДЕЙЦЫБЕРУТ ВЕРХ
НОВАЯ ПОПЫТКА КРУКА
Тем временем на Платте Крук, получивший уроки зимы, столь разительно отличающейся от зим в Аризоне, пришел к выводу, что он не сможет провести длительную кампанию до середины весны, когда наступит изобилие свежей травы для лошадей, а земля высохнет после ранних оттепелей. Помимо более выгодных условий с точки зрения обеспечения войск, весенняя кампания дала бы Терри время на выступление в поход, что обеспечило бы проведение скоординированных наступательных действий. Отсрочка также предоставляла возможность надавить на колеблющихся индейцев агентств и заставить их встать на сторону правительства.
Крук, однако, не мог выжидать слишком долго. Разгром Рейнольдса понизил боевой дух войск. Большое число нижних чинов дезертировало из Форта Рассел, заявив, что они не будут служить под началом офицеров, которые оставляют индейцам своих павших и раненых. Капитана Нойеса уже судили за ошибки в бою, но его приговор вылился всего лишь в административный выговор. Хотя своевременные военные суды над Рейнольдсом и Муром могли бы помочь восстановить доверие, они были отложены, поскольку серьезный характер выдвинутых против них обвинений требовал тщательного расследования, а непосредственные военные нужды были на тот момент приоритетны и взяли верх.
В начале мая Крук узнал, что примерно от 800 до 1000 воинов покинули агентство Красного Облака и отправились на север, за реку Паудер. Большинство из их семей также бежало из резервации. Около пятидесяти палаток (около 350 человек) также исчезло из агентства Пятнистого Хвоста. Неделей позже известный вождь по имени Нет Воды и протеже Неистовой Лошади Маленький Большой Человек увели еще десять палаток из агентства Красного Облака, забрав правительственных лошадей и мулов “прямо из под носа у агента и несмотря на его увещевания”.
Доведенный до белого каления, Крук телеграфировал Шеридану: “Можете ли Вы хоть что-то поделать с этим, поскольку все признаки таковы, что мы будем сражаться со всей боевой мощью нации Сиу…”
Разочарования Крука были смешанными, поскольку даже с предвиденными задержками его экспедиция выбилась из графика. 10 мая, прибыв ночным поездом из штаб-квартиры департамента в Омахе в Шайен, Крук сообщил репортеру шайенской “Leader”, что поначалу он планировал выступить из Форта Феттерман в течение пяти дней. Однако, потому что правительственные средства не были перечислены на закупку свежих лошадей для кавалерии, а доставка припасов осуществлялась слишком медленно, он теперь не может определить точной даты выхода.
На следующий день в сопровождении Бурка, Гроарда и неутомимого корреспондента Роберта Стрэйхорна Крук выехал в агентство Красного Облака в надежде найти там скаутов. Хотя правительство санкционировало жалование и содержание только для пятидесяти индейцев, Крук хотел, по меньшей мере, триста, обещая добычу и правительственные пайки вместо денег. Хотя он и сомневался в том, что резервационные Лакоты пойдут на сотрудничество, Крук настолько желал заполучить себе скаутов, что убедил себя в необходимости совершить это двухсотмильное путешествие из Шайена.
Несмотря на свои опасения, Крук почти преуспел в этой миссии. Агента Хастингса, не жаловавшего армию, не было в агентстве Пятнистого Хвоста, и в его отсутствие первая встреча генерала с вождями выглядела многообещающей. Однако, когда Хастингс вернулся, он посоветовал индейцам не идти на сотрудничество. Как результат, на их второй встрече с Круком настрой вождей был вызывающим. Взбешенный, Крук обругал их и поставил перед фактом, что Кроу, Банноки и Шошоны – все наследственные враги Лакотов – уже предложили выслать своих скаутов. Если резервационные Лакоты откажутся служить, он примет помощь от других племен.
Крук уехал в Форт Ларами и оттуда отправил телеграмму в Чикаго в штаб-квартиру округа, попросив Шеридана уведомить Кроу, что он хотел бы, чтобы 200-300 воинов встретились с ним 30 мая в Форте Рино. Крук также сообщил о вызывающей позиции индейцев, поощренной агентом Хастингсом. Это побудило генерал-лейтенанта направить подполковника Юджина Кара с восемью ротами Пятой Кавалерии из Департамента Миссури (начальником которого был генерал Джон Поуп) в Вайоминг. Карр должен был заблокировать путь, ведущий из агентства Красного Облака к зоне боевых действий, воспрепятствовав тем самым любым попыткам резервационных Лакотов присоединиться к враждебному лагерю.
Поначалу Шеридан планировал отправить эти новые войска на поддержание порядка в агентствах Красного Облака и Пятнистого Хвоста, но решил дождаться времени, когда он сможет “сам изучить положение дел”. Хотя Шеридан не подвергал сомнению тот факт, что индейцы уходят из резервации, чтобы присоединиться к враждебному лагерю, оценка их численности в получаемых в Чикаго донесениях стала настолько велика, что он начал сомневаться, не были ли эти сообщения чрезмерно паническими.
Из-за его обязательств на Востоке инспекционная поездка Шеридана по агентствам являлась делом будущего и задерживалась на недели. Для Крука не было обязательным дожидаться и лично сопровождать генерал-лейтенанта, да он и не собирался делать этого. Продолжались приготовления к новой экспедиции. В то же самое время Крук пересмотрел свои представления о войне в северных степях. Он верил в то, что Сиу и Шайены, будучи “храбрыми и дерзкими людьми”, никогда не смогли бы противостоять тягостям длительной военной кампании подобно Апачам в Аризоне. Различие заключалось в том, что Апачи, являясь более бедной нацией и, соответственно, менее зависимыми от материальных благ, сражались ради того, чтобы сохранить свой независимый образ жизни. Степные индейцы, однако, обладали обширным достатком в виде лошадей, бизоньих шкур и накидок, запасов продовольствия и торговых товаров, и “потеря всего этого ощущалась бы особо глубоко”. Так что Крук надеялся насесть на индейцев, беспокоя их, разрушая селения, уничтожая табуны и лишив их возможности охотиться и добывать еду, шкуры и накидки. Он подорвет их экономику и тем самым лишит их возможности вести войну.
Пока Крук прилагал все усилия, чтобы вывести войска в поход, общественное мнение стало разделяться во взглядах на эту войну. Хотя экспансионистская “New York Herald” продолжала метать в индейцев громы и молнии (как это делали и многие западные газеты), росла оппозиция – не только против войны, но и против всей индейской политики правительства. Перед лицом экономических трудностей, вызванных продолжающейся финансовой паникой, вся программа казалась обреченной на дорогостоящий провал, в особенности ввиду установленных доказательств царящей в системе коррупции.
Даже “Omaha Herald”, близкая к фронтиру и издающаяся в департаменте Крука, ощущала, что все зашло слишком далеко:
Наша последняя индейская война была как бесполезной, так и оказавшейся жестокой и позорной. Зимнее движение генерала Крука вынудило индейцев ступить на тропу войны. Провал кампании имел результатом провал попытки внушить страх красным людям и убедил их в своей способности сопротивляться тому беззаконному духу вторжения, из которого берет свое начало вся эта оккупация Черных Холмов.
Безразличный к подобного рода критике, Крук 17 мая отправился из Форта Ларами в Форт Феттерман, чтобы завершить подготовку к своему новому наступлению на север, навстречу к Терри и Гиббону. Он завершил это теперь ему хорошо знакомое путешествие в восемьдесят одну милю на следующий день. Через пять дней за ним последовали три роты Девятой Пехоты. Последней выступила Третья Кавалерия, которая вышла в Форт Феттерман 27 мая под началом подполковника Уильяма Б. Ройалла.
Новая кампания, теперь получившая официальное наименование Бигхорнской и Йеллоустонской экспедиции, выступила из Форта Феттерман и начала свой поход на север в час дня 29 мая. “Длинная черная вереница всадников, растянулась более чем на милю. Ничто не нарушало монотонности ее цвета, за исключением отражения солнечных лучей от карабинов и уздечек”, - писал Бурк. “Длинная, струящаяся полоса белого цвета известила нам о том, что наши фургоны уже в пути, а клубы пыли прямо во фронте указывали линию марша пехотного батальона”.
Боевые силы экспедиции состояли из десяти рот Третьей Кавалерии и пяти рот Второй Кавалерии – все под началом полковника Ройалла; а также трех рот Девятой Пехоты и двух рот Четвертой Пехоты под командованием майора Алекса Чамберса. Всего в поход выступили 992 солдата и офицера.
Ройалл являлся, возможно, наиболее опытным солдатом этой кампании. Он завербовался в армию еще тридцать лет назад в качестве лейтенанта-добровольца. Отмеченный за храбрость во время Мексиканской войны, Ройалл был переведен на Средний Запад, где в 1848 году принял свой первый бой с индейцами. В 1855 году он получил звание первого лейтенанта кавалерии и отправился служить на техасский фронтир, где снова был отмечен за храбрость. Ройалл проявил себя во время Гражданской войны, а по ее окончании – на индейском фронтире.
Одним из наиболее инициативных и талантливых кавалерийских офицеров под началом Ройалла был капитан Энсон Миллс, отличившийся в бою Рейнольдса. Миллс номинально являлся ротным командиром Третьей Кавалерии, но в бою часто принимал под свое командование целый батальон.
Уроженец Торнтауна, штат Индиана, Миллс поступил в Вест-Пойнт в 1855 году, но на второй год обучения ему пришлось уйти из академии, поскольку выяснилось, что он неспособен к математике. Затем он отправился в Техас, который с тех пор считал своим домом. Несмотря на преданность усыновившему его штату, Миллс остался верен Союзу. Когда Техас отделился, Миллс отправился в Вашингтон, где получил назначение на должность лейтенанта пехоты. После капитуляции Конфедерации он находился среди регулярных войск, которые должны были сменить добровольцев, охранявших западный фронтир во время войны. К 1876 году Миллс провел в Дакоте и Вайоминге уже более десяти лет и приближался к своей сорок второй годовщине.
В состав колонны Крука входил также обычный штатский персонал, состоящий из проводников, скаутов, погонщиков мулов и извозчиков. Среди них была женщина, Марта Джейн Кэннэри, которая одевалась и вела себя как мужчина. По невнимательности вагонмастер нанял ее в Форте Феттерман в качестве возницы-мужчины. Хотя мало кто слышал о ней в то время, позже она приобрела известность и вошла в легенду под именем Каламити Джейн.
По мере того, как война набирала обороты, возрастало число профессиональных корреспондентов, приписанных к экспедиции. Кроме Стрэйхорна в ней принимали участие: Джо Уассон, представлявший “New York Tribune” и сан-францисскую “Alta California” и участвовавший в кампании Крука против Апачей в Аризоне; Томас МакМиллан – двадцатипятилетний шотландец из чикагской “Inter-Ocean”; Рибен Бриггс Давенпорт, расписавший надписью “New York Herald” практически все, за исключением своей лошади; Джон Ф. Файнерти из “Chicago Times” – упрямый двадцатидевятилетний ирландец, который, судя по всему, был основным конкурентом Стрэйхорна по решительности и отваге. Ирония судьбы – Файнерти надеялся сопровождать Кастера, с которым был знаком, но Уилбур Ф. Стоури, владелец и редактор “Chicago Times”, откомандировал его к Круку. Это решение, возможно, спасло журналисту жизнь.