Дисклаймер: все права принадлежат Д.Роулинг
Саммари: На приеме в честь Хеллоуина Гермиона встречает незнакомца в черном. Что ждет ее на Рождество?
Комментарий № 1: на конкурс «Рождественские СОВы» на Тайнах Темных Подземелий
Размер: мини
Статус: закончен
Отношение к критике: положительное
Два года после Победы прошли как во сне. Ликование довольно скоро сменилось осознанием потерь. Орден лишился своих лучших воинов, а я – любимого. Хвост – мерзкая, трусливая крыса, отверженный и ненавидимый даже своими, уже тянулся окровавленными когтями к Гарри, и если бы не Северус, я уверена, он тоже не выжил бы.
Мерлин знает, я пыталась оплакивать Рона так, как должно. Но в конце концов горе стало застилать глаза настолько, что совершенно утратилась всякая связь с миром. Окружающие видели лишь оболочку, бледный призрак Гермионы, который, послушный ежедневной рутине, ходил вместо меня на работу. Я же была далеко. В жизни не осталось места ни для чего, кроме горя. Каждый вечер оно поджидало дома и, раскрыв ледяные объятия, укутывало непроницаемым покровом одиночества. Поначалу не хватало воздуха. Потом я привыкла. Так было лучше, правильнее, спокойнее. Друзья стали раздражать, ведь с ними нужно разговаривать, отвечать на вопросы, интересоваться их жизнью. А мной владело лишь тупое равнодушие ко всему, включая себя. Гарри однажды сказал, что я словно зачарованная принцесса, погруженная в глубокий сон, — просыпаюсь лишь для избранных, которых становится меньше день ото дня. Тогда я узнала, что на пределе скорби забываешь, кого оплакиваешь.
В это время Министерство пыталось реабилитироваться перед волшебным миром за те месяцы, когда правил Фадж и отрицалось очевидное.
Десятки людей, подозреваемые в причастности к делам Пожирателей, были арестованы. Многих из них обвинили огульно. Жестокость продолжала править бал. И победители упивались местью за близких, друзей и любимых. И не замечали, что в своем справедливом гневе уподобляются врагу.
Гарри как мог пытался добиться справедливости. В память о крестном, который двенадцать лет незаслуженно гнил в Азкабане под надзором дементоров, он старательно вникал в дело каждого осужденного.
Руфус Скримджер пытался сдерживать волнения, убеждая обезумевших от горя людей, что ни один подозреваемый не может быть осужден без следствия. Но это были всего лишь слова, ведь и сам Руфус жаждал крови. И целью его являлся не кто иной, как Северус Снейп. Впрочем, столь известного по обе стороны баррикад человека обвинить без доказательств оказалось непросто, а неопровержимых улик до сих пор не было.
Два года назад Снейпа уже судили за убийство Дамблдора. Два года он провел в Азкабане. Подробности трагедии на Астрономической башне к тому времени уже стали всем известны. Рассказ Гарри до сих пор звучит у меня в голове, лежит на сердце тяжким грузом. Никто не сомневался в виновности зельевара. Лишь одно до сих пор было скрыто за завесой тайны, а именно – что побудило Снейпа спасти Поттера, к которому он всегда испытывал неприязнь. Сам же Гарри, даже если что-то и знал, хранил молчание.
Я не могла вникать во все подробности процесса, так как в то время в Госпитале Святого Мунго было очень много работы. Однако мне все же удалось посетить несколько заседаний. Профессор не произнес ни единого слова в свою защиту. Впрочем, как показал дальнейший ход дела, он в этом вряд ли нуждался. Воспоминание из Омута памяти, несколько свидетельских показаний, собственные признания под веритасерумом – все это говорило в защиту подсудимого. В конце концов Визенгамоту не оставалось ничего другого, как отпустить Снейпа ввиду недостаточности улик. В тот же день он был освобожден, и я понятия не имела, куда бывший профессор направился потом. Ходили слухи, что он открыл магазинчик зелий в Дрянной аллее, но правда это или нет, я не выясняла.
Постепенно я вышла из отрешенности, как из добровольного заточения. Будто проснулась и поняла, что не могу без человеческого тепла. Теперь я нуждалась в нем гораздо сильнее, чем когда-либо прежде — чтобы отогреться, растопить последние кусочки своего ледяного панциря. Тогда-то я и стала снова общаться с Виктором Крамом. Наши отношения очень скоро стали близкими, но вместе с тем запутанными и сложными. Иначе и быть не могло.
Я все пыталась вспомнить жизнь до «ледяного сна». Виктор старался быть нежным, деликатным и предупредительным, хоть этими качествами он никогда не обладал, словно говоря мне о том, что ничто уже не будет так, как прежде. С Роном у нас постоянно кипели страсти, мы часто ссорились, потом так же бурно мирились. С Виктором иначе. Поначалу казалось, что этот спокойный, уверенный в себе мужчина своей широкой спиной заслонит меня от всех бед, и я наконец почувствую себя защищенной.
На Хеллоуин в Министерстве была запланирована церемония, посвященная последнему процессу над Пожирателями, приуроченная также к 23-летней годовщине гибели Поттеров, и вручение Орденов Мерлина тем из нас, кто сражался против Темного Лорда в последней битве. Торжество обещало выйти помпезным и многолюдным, и это пугало. Но не пойти я не могла.
Виктор вызвался сопровождать меня. Но едва мы вошли в зал, кавалер исчез из поля зрения. Я немного поговорила с Гарри и Артуром Уизли, но беседа не клеилась – мне до сих пор было сложно находиться рядом с рыжеволосыми волшебниками. Чмокнув Гарри в щеку и неловко обняв Артура, я отправилась на поиски Виктора. Честно говоря, тогда мне тяжело давалось общение с малознакомыми людьми, и я стремилась поскорей оказаться рядом со своим сопровождающим, чтобы все вопросы, приветствия и поздравления он взял на себя. Все, на что я была теперь способна – это вежливые улыбки, от которых очень скоро начало сводить скулы. В те минуты я бы многое отдала, чтобы очутиться дома. Крама же нигде не было.
В зале вдруг стало невыносимо шумно и душно. Совершенно оглушенная, я выбежала в сад. Там было холодно, но это освежающее уединение я бы ни на что не променяла. Люди в зале смеялись, веселились, будто бы ничего и не было – ни крови, ни потерь, ни отчаяния.
Тут я услышала чьи-то шаги. Наверное, Виктор наконец вспомнил обо мне, но это было уже неважно. Словно завороженная, я смотрела, как снег медленно падает на землю. Такой же равнодушный ко всему, как и ликующие победители.
– Виктор, почему ты не целуешь меня? – спросила я, не оборачиваясь. – Что со мной не так?
Ответа не последовало. Оглянувшись, я заметила высокую фигуру, приближающуюся ко мне из темноты сада. Я ощущала на себе тяжелый оценивающий взгляд, от которого щеки начали гореть. Стараясь согреться и защититься от непонятной, но явной тревоги, скрестила руки на груди:
– Пожалуйста, Виктор, не молчи!
Тревога в моей груди росла, сердце учащенно забилось. Что-то явно было не так. Резко повернувшись, я шагнула к мужчине, но оступилась и упала прямо к его ногам.
– Сделай хоть что-нибудь, чтоб я, наконец, поняла, что жива, что не погибла тогда с остальными! – повторяла я, царапая ногтями мерзлую землю.
Конечно, это была истерика, за которой последовали бы стыд и отвращение к самой себе. Но душой потихоньку овладевало привычное спасительное равнодушие. Закрыв глаза, я позволила последним слезам скатиться по щекам. Теперь я еще долго не смогу плакать.
И тут я ощутила, как чьи-то прохладные пальцы нежно отерли влагу с моего лица. Прикрыв глаза, я наслаждалась почти невесомым, нежным касанием. Конечно, это был не Виктор, но истерзанное горем и напряжением тело жадно впитывало человеческое тепло. Горячее дыхание опалило щеки, когда незнакомец опустился рядом со мной на колени. Губы его были ледяными. Прикосновение-призрак, печальная тень ласки – поцелуй в лоб, словно прощение и прощание, излечение от всего: одиночества, вины, боли. Тугой и дрожащий комок сжался в груди, а потом растаял. И тут я поняла, что незнакомец мягко отпрянул.
– Нет, подождите, прошу Вас! Не оставляйте меня! – словно обезумев, я цеплялась за полы его мантии.
Непостижимо, но этот мужчина в черном один мог спасти меня от надвигающегося равнодушия - и теперь собирался уйти.
В тот самый миг я отчетливо поняла, что, если отпущу, то замерзну прямо там, под деревом. Едва заметное движение – и его щека уже касается моей, слегка кольнув щетиной. В немом отчаянии я цеплялась за мужчину, притягивая его к себе изо всех сил, крепко, до боли, вжимаясь губами в тонкие уста. Это был не поцелуй, а мольба. Губы послушно приоткрылись, щедро делясь со мной дыханием, в котором чувствовалась едва заметная нотка бренди.
Потом я ощутила, что холод отступил, что могу дышать сама. Тогда поцелуи стали жестче, требовательнее, он был жаден и ненасытен. Мой спаситель мог бы быть грубым, жестоким, но это уже не пугало. Руки скользнули по твердым плечам к шее и зарылись в длинные гладкие волосы. Холодные пряди послушно струились меж пальцев. Меня охватила такая отчаянная жажда, какой я никогда еще не чувствовала. Она могла бы испугать, если бы не захватывала всецело, затмевая все остальные чувства. И именно эта жажда оживила меня тогда. Ничто больше не имело значения, кроме неутолимых поцелуев, которые пробудили меня. И я не хотела больше засыпать.
Внезапно он оторвался от меня с приглушенным стоном и замер, прислонившись прохладным лбом к моему. Пораженная, я коснулась припухших губ, запоминая, запечатывая эти ощущения глубоко в сердце, чтобы потом вспоминать, когда все закончится и он оставит меня. Колени дрожали, и если бы я стояла на ногах, то, наверное, упала бы. Темнота, родная этому таинственному мужчине, скрывала от меня его острый профиль, но я сумела рассмотреть едва заметную ухмылку, что тронула тонкие губы. Незнакомец легко поднялся на ноги. В немом изумлении я уставилась на него, а луна меж тем неумолимо выхватывала из темноты черты отнюдь не чужого лица. Все еще распаленная жадными поцелуями, все еще дрожащая, все еще жаждущая его прикосновений, я узнавала в незнакомце Северуса Снейпа.
Тут я услышала, как кто-то зовет меня. Это был Виктор. Снейп приподнял бровь, чуть заметная ироническая улыбка появилась на его губах, а потом мой бывший профессор растворился в ночи.
– Сейчас иду! – крикнула я и дрожащими руками принялась приводить в порядок платье.
– Ты в порядке? – обеспокоенно спросил Виктор, заметив, что мои колени перепачканы землей.
– Со мной все хорошо, – успокоила я его. – Просто споткнулась в темноте о корни и упала.
Пригладив волосы, я оперлась на предложенную руку, и мы направились обратно в зал. В душе росла благодарность Виктору за то, что тот не стал мучить меня расспросами, ибо ничего вразумительного я не смогла бы ему ответить.
Как потом выяснилось, Снейп действительно был на приеме, что само по себе удивительно, учитывая неоднозначное отношение к нему со стороны Министерства. Потом я узнала, что некоторые члены Ордена согласились прийти лишь на условии, что пригласят всех уцелевших соратников, включая Снейпа.
Остаток ночи пролетел как в тумане, а на следующий день я поняла, что не смогу больше быть с Виктором. Тот воспринял весть о расставании как будто с облегчением.
Спустя какое-то время жизнь вошла в привычную колею. Конечно, я могла бы попытаться найти Северуса, потребовать объяснений, наконец. Но привычная апатия была тут как тут, и я с головой ушла в работу, благо процветающий бизнес близнецов Уизли исправно снабжал пациентами. Молли не уставала приглашать меня в Нору, и, хоть это место было по-прежнему полно болезненно-счастливых воспоминаний, я постепенно оттаивала в компании открытых и добрых людей. Гарри и Джинни весной сыграли свадьбу и поселились неподалеку в маленьком домике. Жизнь потекла своим чередом, может, не столь захватывающе, как о том мечталось в детстве, но зато в полном согласии с человеческими законами.
Прошло три года с того памятного поцелуя. Мои дни были наполнены событиями, делами и маленькими радостями, а ночи – воспоминаниями, томительными и жаркими. И подчас ночи казались реальнее дней. Подбадриваемая неутомимой Молли, я пробовала встречаться с молодыми людьми, но все попытки довольно быстро и безобидно сходили на нет.
Пока судьба снова не вмешалась в мою, казалось бы, наладившуюся жизнь. Для этого она выбрала неоригинальный способ – несчастный случай в лаборатории. Не знаю, кому не давали покоя лавры Невилла, но в один прекрасный день небезызвестный зельевар оказался в моем полном распоряжении.
Меня сразу же назначили его лечащим врачом, на что профессор разразился целым потоком язвительных комментариев. За те три недели, что Северус вынужденно провел в моей компании, его никто не навестил. Наверное, никому в этом мире не было дела до мрачного зельевара. Но он, по-видимому, от этого не страдал. Очень скоро я поняла, что беспокоюсь о состоянии новоприобретенного пациента гораздо больше, чем того требует врачебный долг. И хотя поддерживать милую беседу с ним было столь же легко, как вырвать коренной зуб без заморозки, все же с завидным упорством продолжала искать общества бывшего учителя.
За два дня до выписки, которая пришлась бы как раз на канун Рождества, я, окончательно потеряв голову, пригласила его на вечеринку к Уизли. До сих пор удивляюсь, как мне хватило смелости предложить подобное. Но одна лишь мысль о том, как он возвращается в свою темную холодную квартиру в грязном Тупике Прядильщиков, приносила гораздо больше боли, чем потенциальная возможность выслушать самые изощренные из язвительных реплик в свой адрес, на которые профессор никогда не скупился.
– Грейнджер, опекайте кого-нибудь другого! – прорычал он, вылетев из палаты.
Тут бы мне и оставить все как есть, но я не могла. Воспоминания о его жадных губах, о теле, крепко прижавшемся к моему собственному, о неповторимом запахе, который навсегда связан с наслаждением, никак не оставляли меня.
С огромным трудом я раздобыла его адрес. Оказывается, профессор жил в тихом пригороде Лондона, среди магглов. Я потратила целый день, чтобы проследить за ним и убедиться, что он еще не съехал оттуда.
В сочельник я долго выбирала, что надеть. Хотелось быть красивой для него, даже если Северус предпочтет сразу выставить меня за дверь. Собрав всю волю в кулак, аппарировала в Тупик Прядильщиков. Честно говоря, я понятия не имела, что скажу ему, но, в конце концов, проблемы надо решать по мере поступления. А проблемы меня определенно ожидали. Сняв парочку простых охранных заклинаний, я постучала в дверь. Та распахнулась - и тут же снова захлопнулась бы, если бы я предусмотрительно не остановила ее рукой. Почти не чувствуя ног от волнения, но с ощущением маленькой победы, прошла в скромно обставленную гостиную. Остановившись в центре комнаты, молча сбросила мантию. Под ней не было ничего, кроме нижнего белья – лифчика, трусиков и пояса, поддерживающего кружевные чулки.
Я стояла, дрожа от холода, который обжигал разгоряченную кожу, и стыда, что пожирал изнутри. Он застыл рядом, словно бесстрастная мраморная статуя, прекрасная в своем вечном невозмутимом безмолвии. Клянусь, я бы кинулась прочь, если бы не заметила, как слегка дрогнули плотно сжатые бледные губы. Тяжелый взгляд словно пригвоздил меня к месту, я не могла пошевелиться, а только до боли закусила губу. Минуты шли, а агония все не заканчивалась. Когда тишина стала невыносимой, я усилием воли сбросила с себя оцепенение, подобрала мантию и уже хотела было завернуться в этот плащ разочарования, но Северус вцепился в меня так, что побелели кончики пальцев.
– Что вам от меня нужно? – прошипел мужчина, слегка встряхнув меня.
Закрыв глаза, я вдыхала его запах. Даже не сразу поняла, о чем меня спрашивают.
– Хочу снова ощутить себя живой, – ответила я чужим, звенящим голосом.
– Ощутить? И что же от меня требуется? – оскалился он, впиваясь пальцами мне в кожу. – Трахнуть вас? Вы за этим пришли – оказаться под бывшим Пожирателем? Я уже давно не при делах, Грейнджер.
– Нет! Я хочу, чтобы все было как той ночью, в саду, дотроньтесь до меня, как тогда!
– Вам не следует здесь находиться. Ничто не повторяется дважды, и вы достаточно проницательны, чтобы понимать это.
Теплое дыхание мужчины ласкало мою кожу, как в тот незабвенный вечер.
– Тогда прогоните меня. Одно ваше слово – и я уйду.
Казалось, прошла вечность. Я вспомнила все одиночество, холодные вечера, ночи без сна. Но тут он слегка приподнял мой подбородок, совсем как тогда, в саду, и его губы накрыли мои. Мир вокруг закружился, сердце колотилось как сумасшедшее - его биение ощущалось в голове, в кончиках пальцев, внизу живота, как гимн новой жизни. Словно со стороны я услышала свой тихий стон. Дышать им – этим странным, непостижимым мужчиной – было прекрасно. Поцелуи Северуса были отчаянными, жесткими, он как будто хотел причинить мне боль, мстил за что-то, известное только ему. Может быть, за свое одиночество. Я понимала, что он имеет на это право, и была рада принять его боль, в исступлении притягивая Северуса все ближе. Он оставил мои губы и покрыл поцелуями-укусами шею и плечи, дразня ключицы своим горячим языком. Губы и руки были повсюду, ласкали, распаляли, наслаждение и боль наконец-то соединились в острую, неудержимую похоть, которую этот темный рыцарь до сих пор прятал и лелеял для меня.
На миг оторвавшись, Северус освободил мое тело от одежды и, легко приподняв за ягодицы, прижал к стене. Теперь его темные глаза, почти черные от желания, ласкали меня тяжелым, голодным взглядом, а сильные пальцы крепко впивались в бедра. Голова закружилась, и я словно ухнула с большой высоты, когда губы Северуса нашли мой сосок и втянули его в водоворот наслаждения. Другой рукой он нежно, даже осторожно, ласкал вторую грудь. И этот невозможный контраст между нежностью и грубостью, наслаждением и болью почти подвел меня к краю. Выгнувшись, я обвила его руками и ногами, как лиана обнимает ствол мощного дерева. Животом и бедрами ощущала желание мужчины, и жажда стала невыносимой. Я готова была умолять его взять меня. Даже зайдя так далеко, я все еще боялась быть отвергнутой.
Северус притянул меня ближе. Удивительно, как силен был этот худой и гибкий мужчина. Он держал меня так легко, словно я ничего не весила. В глазах Северуса застыл вопрос, и в качестве немого ответа я крепко обхватила его ногами за талию и легко коснулась губами крепко сжатых, словно в безмолвном страдании, губ. Не помню, как мы оказались в спальне. Помню, как матрас прогнулся под нашим весом, когда он опустился на меня. Раздвинув мои ноги коленом, Северус принялся покрывать невесомыми поцелуями мою грудь, но этого было уже мало. Я выгнулась ему навстречу, предлагая себя. Не осталось ни стыда, ни гордости, но мучитель медлил. Северус явно наслаждался своей властью. С беспощадностью разглядывал меня, каждую черточку искаженного желанием лица, каждое движение тела под этой сладкой пыткой, сотрясаясь от темной, чуждой его всегда холодному рассудку похоти, упивался ее отражением в моих голодных глазах. Словно бы дразня, он прижался бедрами к моей горящей плоти.
Непослушными пальцами я вцепилась в его одежду, срывая ее, как простая маггла, без всяких заклинаний. Я и была ею – простой женщиной, изнывающей от желания под своим мужчиной. Пуговицы со стуком рассыпались, и я впилась губами в темный сосок любимого, мучая так же, как он меня прежде. Северус застонал, а лента поцелуев безжалостно скользнула, лаская, по его животу вниз. Он провел рукой между моих ног, и я почти потеряла сознание от сладкой боли, когда длинные наглые пальцы слегка сжали клитор. В ответ моя ладонь накрыла его член. Это была игра для двоих, и, даже теряя разум от похоти, я не хотела уступать Северусу.
И тут я ощутила легкий, нежный поцелуй на губах. Этот непостижимый человек просил разрешения взять мое тело, давно уже украв сердце. И я открылась ему. Нестерпимо медленно Северус вошел в меня и на миг застыл. Не вынеся промедления, я притянула его еще ближе, хотя это казалось почти невозможным. Никогда не отпущу! Глухо застонав, Северус качнул бедрами, выходя и снова возвращаясь. Прогнувшись, я встречала каждое его движение – единое целое, лук и тетива – стрела послушна чутким пальцам, нам не миновать цели. Рука любимого оказалась между разгоряченными телами, найдя клитор. Мой охотник хотел быть везде, получить все, что я могла дать, и я с готовностью отдала ему себя в последний раз, задрожав в оргазме. Горячая влага щедро оросила пальцы Северуса, когда я сжала его в последнем, исступленном объятии, и он со стоном излился в меня.
Позже мы лежали обнявшись, стараясь справиться со сбившимся, словно у загнанных животных, дыханием. Пот пропитал простыни. Северус задумчиво поглаживал мою спину, а я, уютно пристроив голову на его груди, слушала, как сердцебиение постепенно успокаивается.
– Той ночью в саду… зачем ты поцеловал меня? – спросила я и почувствовала, как он пожал плечами.
– Могу тебя спросить о том же. Почему ты пришла ко мне сегодня?
– Я не могла иначе, – прошептала я.
– Вот и я не смог устоять, – ответил Северус мягко, и я поняла, что он улыбается. Я приподнялась и внимательно взглянула в темные глаза.
– Ты не жалеешь?
Северус глубоко вздохнул:
– Засыпай, Гермиона! Мы поговорим об этом завтра.
– Доброй ночи, Северус, – пробормотала я, уже борясь со сладкой дремой. – Я не жалею ни о чем.
И я уснула, набираясь сил перед новым днем. Днем, когда мне нужно будет найти повод остаться.