Qu'est-ce que Dieu fait donc de ce flot d'anathèmes
Qui monte tous les jours vers ses chers Séraphins?
Comme un tyran gorgé de viande et de vins,
Il s'endort au doux bruit de nos affreux blasphèmes.
Les sanglots des martyrs et des suppliciés
Sont une symphonie enivrante sans doute,
Puisque, malgré le sang que leur volupté coûte,
Les cieux ne s'en sont point encore rassasiés!
— Ah! Jésus, souviens-toi du Jardin des Olives!
Dans ta simplicité tu priais à genoux
Celui qui dans son ciel riait au bruit des clous
Que d'ignobles bourreaux plantaient dans tes chairs vives,
Lorsque tu vis cracher sur ta divinité
La crapule du corps de garde et des cuisines,
Et lorsque tu sentis s'enfoncer les épines
Dans ton crâne où vivait l'immense Humanité;
Quand de ton corps brisé la pesanteur horrible
Allongeait tes deux bras distendus, que ton sang
Et ta sueur coulaient de ton front pâlissant,
Quand tu fus devant tous posé comme une cible,
Rêvais-tu de ces jours si brillants et si beaux
Où tu vins pour remplir l'éternelle promesse,
Où tu foulais, monté sur une douce ânesse,
Des chemins tout jonchés de fleurs et de rameaux,
Où, le cœur tout gonflé d'espoir et de vaillance,
Tu fouettais tous ces vils marchands à tour de bras,
Où tu fus maître enfin? Le remords n'a-t-il pas
Pénétré dans ton flanc plus avant que la lance?
— Certes, je sortirai, quant à moi, satisfait
D'un monde où l'action n'est pas la sœur du rêve;
Puissé-je user du glaive et périr par le glaive!
Saint Pierre a renié Jésus… Il a bien fait!
русский
CXIX
ABEL ET CAÏN
I
Race d'Abel, dors, bois et mange;
Dieu te sourit complaisamment.
Race de Caïn, dans la fange
Rampe et meurs misérablement.
Race d'Abel, ton sacrifice
Flatte le nez du Séraphin!
Race de Caïn, ton supplice
Aura-t-il jamais une fin?
Race d'Abel, vois tes semailles
Et ton bétail venir à bien;
Race de Caïn, tes entrailles
Hurlent la faim comme un vieux chien.
Race d'Abel, chauffe ton ventre
À ton foyer patriarcal;
Race de Caïn, dans ton antre
Tremble de froid, pauvre chacal!
Race d'Abel, aime et pullule!
Ton or fait aussi des petits.
Race de Caïn, cœur qui brûle,
Prends garde à ces grands appétits.
Race d'Abel, tu croîs et broutes
|
|
Comme les punaises des bois!
Race de Caïn, sur les routes
Traîne ta famille aux abois.
II
Ah! Race d'Abel, ta charogne
Engraissera le sol fumant!
Race de Caïn, ta besogne
N'est pas faite suffisamment;
Race d'Abel, voici ta honte:
Le fer est vaincu par l'épieu!
Race de Caïn, au ciel monte,
Et sur la terre jette Dieu!
русский
CXX
LES LITANIES DE SATAN
Ô toi, le plus savant et le plus beau des Anges,
Dieu trahi par le sort et privé de louanges,
Ô Satan, prends pitié de ma longue misère!
Ô Prince de l'exil, à qui l'on a fait tort,
Et qui, vaincu, toujours te redresses plus fort.
Ô Satan, prends pitié de ma longue misère!
Toi qui sais tout, grand roi des choses souterraines,
Guérisseur familier des angoisses humaines,
Ô Satan, prends pitié de ma longue misère!
Toi qui, même aux lépreux, aux parias maudits,
Enseignes par l'amour le goût du Paradis,
Ô Satan, prends pitié de ma longue misère!
Ô toi qui de la Mort, ta vieille et forte amante,
Engendras l'Espérance, — une folle charmante!
Ô Satan, prends pitié de ma longue misère!
Toi qui fais au proscrit ce regard calme et haut
Qui damne tout un peuple autour d'un échafaud,
Ô Satan, prends pitié de ma longue misère!
Toi qui sais en quels coins des terres envieuses
Le Dieu jaloux cacha les pierres précieuses,
Ô Satan, prends pitié de ma longue misère!
Toi dont l'œil clair connaît les profonds arsenaux
Où dort enseveli le peuple des métaux,
Ô Satan, prends pitié de ma longue misère!
Toi dont la large main cache les précipices
Au somnambule errant au bord des édifices,
Ô Satan, prends pitié de ma longue misère!
Toi qui, magiquement, assouplis les vieux os
De l'ivrogne attardé foulé par les chevaux,
Ô Satan, prends pitié de ma longue misère!
Toi qui, pour consoler l'homme frêle qui souffre,
Nous appris à mêler le salpêtre et le soufre,
Ô Satan, prends pitié de ma longue misère!
|
|
Toi qui poses ta marque, ô complice subtil,
Sur le front du Crésus impitoyable et vil,
Ô Satan, prends pitié de ma longue misère!
Toi qui mets dans les yeux et dans le cœur des filles
Le culte de la plaie et l'amour des guenilles,
Ô Satan, prends pitié de ma longue misère!
Bâton des exilés, lampe des inventeurs,
Confesseur des pendus et des conspirateurs,
Ô Satan, prends pitié de ma longue misère!
Père adoptif de ceux qu'en sa noire colère
Du paradis terrestre a chassés Dieu le Père,
Ô Satan, prends pitié de ma longue misère!
PRIÈRE
Gloire et louange à toi, Satan, dans les hauteurs
Du Ciel, où tu règnas, et dans les profondeurs
De l'Enfer, où, vaincu, tu rêves en silence!
Fais que mon âme un jour, sous l'Arbre de Science,
Près de toi se repose, à l'heure où sur ton front
Comme un Temple nouveau ses rameaux s'épandront!
русский
LA MORT
CXXI
LA MORT DES AMANTS
Nous aurons des lits pleins d'odeurs légères,
Des divans profonds comme des tombeaux,
Et d'étranges fleurs sur des étagères,
Écloses pour nous sous des cieux plus beaux.
Usant à l'envi leurs chaleurs dernières,
Nos deux cœurs seront deux vastes flambeaux,
Qui réfléchiront leurs doubles lumières
Dans nos deux esprits, ces miroirs jumeaux.
Un soir fait de rose et de bleu mystique,
Nous échangerons un éclair unique,
Comme un long sanglot, tout chargé d'adieux;
Et plus tard un Ange, entr'ouvrant les portes,
Viendra ranimer, fidèle et joyeux,
Les miroirs ternis et les flammes mortes.
русский
CXXII
LA MORT DES PAUVRES
C'est la Mort qui console, hélas! Et qui fait vivre;
C'est le but de la vie, et c'est le seul espoir
Qui, comme un élixir, nous monte et nous enivre,
Et nous donne le cœur de marcher jusqu'au soir;
À travers la tempête, et la neige, et le givre,
C'est la clarté vibrante à notre horizon noir;
C'est l'auberge fameuse inscrite sur le livre,
Où l'on pourra manger, et dormir, et s'asseoir;
C'est un Ange qui tient dans ses doigts magnétiques
|
|
Le sommeil et le don des rêves extatiques,
Et qui refait le lit des gens pauvres et nus;
C'est la gloire des dieux, c'est le grenier mystique,
C'est la bourse du pauvre et sa patrie antique,
C'est le portique ouvert sur les Cieux inconnus!
русский
CXXIII
LA MORT DES ARTISTES
Combien faut-il de fois secouer mes grelots
Et baiser ton front bas, morne caricature?
Pour piquer dans le but, de mystique nature,
Combien, ô mon carquois, perdre de javelots?
Nous userons notre âme en de subtils complots,
Et nous démolirons mainte lourde armature,
Avant de contempler la grande Créature
Dont l'infernal désir nous remplit de sanglots!
Il en est qui jamais n'ont connu leur Idole,
Et ces sculpteurs damnés et marqués d'un affront,
Qui vont se martelant la poitrine et le front,
N'ont qu'un espoir, étrange et sombre Capitole!
C'est que la Mort, planant comme un soleil nouveau,
Fera s'épanouir les fleurs de leur cerveau!
русский
CXXIV
LA FIN DE LA JOURNÉE
Sous une lumière blafarde
Court, danse et se tord sans raison
La Vie, impudente et criarde.
Aussi, sitôt qu'à l'horizon
La nuit voluptueuse monte,
Apaisant tout, même la faim,
Effaçant tout, même la honte,
Le Poète se dit:"Enfin!
Mon esprit, comme mes vertèbres,
Invoque ardemment le repos;
Le cœur plein de songes funèbres,
Je vais me coucher sur le dos
Et me rouler dans vos rideaux,
Ô rafraîchissantes ténèbres!"
русский
CXXV
LE RÊVE D'UN CURIEUX
À F.N.
Connais-tu, comme moi, la douleur savoureuse,
Et de toi fais-tu dire: "Oh! l'homme singulier!"
— J'allais mourir. C'était dans mon âme amoureuse,
Désir mêlé d'horreur, un mal particulier;
Angoisse et vif espoir, sans humeur factieuse.
Plus allait se vidant le fatal sablier,
Plus ma torture était âpre et délicieuse;
Tout mon cœur s'arrachait au monde familier.
J'étais comme l'enfant avide du spectacle,
Haïssant le rideau comme on hait un obstacle…
Enfin la vérité froide se révéla:
J'étais mort sans surprise, et la terrible aurore
M'enveloppait. — Eh quoi! N'est-ce donc que cela?
La toile était levée et j'attendais encore.
русский
CXXVI
LE VOYAGE
À Maxime Du Camp.
I
Pour l'enfant, amoureux de cartes et d'estampes,
L'univers est égal à son vaste appétit.
Ah! Que le monde est grand à la clarté des lampes!
Aux yeux du souvenir que le monde est petit!
Un matin nous partons, le cerveau plein de flamme,
Le cœur gros de rancune et de désirs amers,
Et nous allons, suivant le rythme de la lame,
Berçant notre infini sur le fini des mers:
Les uns, joyeux de fuir une patrie infâme;
D'autres, l'horreur de leurs berceaux, et quelques-uns,
Astrologues noyés dans les yeux d'une femme,
La Circé tyrannique aux dangereux parfums.
Pour n'être pas changés en bêtes, ils s'enivrent
D'espace et de lumière et de cieux embrasés;
La glace qui les mord, les soleils qui les cuivrent,
Effacent lentement la marque des baisers.
Mais les vrais voyageurs sont ceux-là seuls qui partent
Pour partir; cœurs légers, semblables aux ballons,
De leur fatalité jamais ils ne s'écartent,
Et, sans savoir pourquoi, disent toujours: Allons!
Ceux-là dont les désirs ont la forme des nues,
Et qui rêvent, ainsi qu'un conscrit le canon,
De vastes voluptés, changeantes, inconnues,
Et dont l'esprit humain n'a jamais su le nom!
II
Nous imitons, horreur! La toupie et la boule
Dans leur valse et leurs bonds; même dans nos sommeils
La Curiosité nous tourmente et nous roule,
Comme un Ange cruel qui fouette des soleils.
Singulière fortune où le but se déplace,
Et, n'étant nulle part, peut être n'importe où:
Où l'Homme, dont jamais l'espérance n'est lasse,
Pour trouver le repos court toujours comme un fou!
Notre âme est un trois-mâts cherchant son Icarie;
Une voix retentit sur le pont:"Ouvre œil!"
Une voix de la hune, ardente et folle, crie:
"Amour… Gloire… Bonheur!"Enfer! C'est un écueil!
Chaque îlot signalé par l'homme de vigie
Est un Eldorado promis par le Destin;
L'Imagination qui dresse son orgie
Ne trouve qu'un récif aux clartés du matin.
Ô le pauvre amoureux des pays chimériques!
Faut-il le mettre aux fers, le jeter à la mer,
Ce matelot ivrogne, inventeur d'Amériques
Dont le mirage rend le gouffre plus amer?
Tel le vieux vagabond, piétinant dans la boue,
Rêve, le nez en l'air, de brillants paradis;
Son œil ensorcelé découvre une Capoue
Partout où la chandelle illumine un taudis.
III
Étonnants voyageurs! Quelles nobles histoires
Nous lisons dans vos yeux profonds comme les mers!
Montrez-nous les écrins de vos riches mémoires,
Ces bijoux merveilleux, faits d'astres et d'éthers.
Nous voulons voyager sans vapeur et sans voile!
Faites, pour égayer l'ennui de nos prisons,
Passer sur nos esprits, tendus comme une toile,
Vos souvenirs avec leurs cadres d'horizons.
Dites, qu'avez-vous vu?
IV
"Nous avons vu des astres
Et des flots; nous avons vu des sables aussi;
Et, malgré bien des chocs et d'imprévus désastres,
Nous nous sommes souvent ennuyés, comme ici.
La gloire du soleil sur la mer violette,
La gloire des cités dans le soleil couchant,
Allumaient dans nos cœurs une ardeur inquiète
De plonger dans un ciel au reflet alléchant.
Les plus riches cités, les plus grands paysages,
Jamais ne contenaient l'attrait mystérieux
De ceux que le hasard fait avec les nuages.
Et toujours le désir nous rendait soucieux!
— La jouissance ajoute au désir de la force.
Désir, vieil arbre à qui le plaisir sert d'engrais,
Cependant que grossit et durcit ton écorce,
Tes branches veulent voir le soleil de plus près!
Grandiras-tu toujours, grand arbre plus vivace
Que le cyprès? — pourtant nous avons, avec soin,
Cueilli quelques croquis pour votre album vorace,
Frères qui trouvez beau tout ce qui vient de loin!
Nous avons salué des idoles à trompe:
Des trônes constellés de joyaux lumineux;
Des palais ouvragés dont la féerique pompe
Serait pour vos banquiers une rêve ruineux;
Des costumes qui sont pour les yeux une ivresse;
Des femmes dont les dents et les ongles sont teints,
Et des jongleurs savants que le serpent caresse."
V
Et puis, et puis encore?
VI
"Ô cerveaux enfantins!
Pour ne pas oublier la chose capitale,
Nous avons vu partout, et sans l'avoir cherché,
Du haut jusques en bas de l'échelle fatale,
Le spectacle ennuyeux de l'immortel péché:
La femme, esclave vile, orgueilleuse et stupide,
Sans rire s'adorant et s'aimant sans dégoût;
L'homme, tyran goulu, paillard, dur et cupide,
Esclave de l'esclave et ruisseau dans l'égout;
Le bourreau qui jouit, le martyr qui sanglote;
La fête qu'assaisonne et parfume le sang;
Le poison du pouvoir énervant le despote,
Et le peuple amoureux du fouet abrutissant;
Plusieurs religions semblables à la nôtre,
Toutes escaladant le ciel; la Sainteté,
Comme en un lit de plume un délicat se vautre,
Dans les clous et le crin cherchant la volupté;
L'Humanité bavarde, ivre de son génie,
Et folle, maintenant comme elle était jadis,
Criant à Dieu, dans sa furibonde agonie:
"Ô mon semblable, ô mon maître, je te maudis!"
Et les moins sots, hardis amants de la Démence,
Fuyant le grand troupeau parqué par le Destin,
Et se réfugiant dans l'opium immense!
— Tel est du globe entier l'éternel bulletin."
VII
Amer savoir, celui qu'on tire du voyage!
Le monde, monotone et petit, aujourd'hui,
Hier, demain, toujours, nous fait voir notre image:
Une oasis d'horreur dans un désert d'ennui!
Faut-il partir? Rester? Si tu peux rester, reste;
Pars, s'il le faut. L'un court, et l'autre se tapit
Pour tromper l'ennemi vigilant et funeste,
Le Temps! Il est, hélas! Des coureurs sans répit,
Comme le Juif errant et comme les apôtres,
À qui rien ne suffit, ni wagon ni vaisseau,
Pour fuir ce rétiaire infâme; il en est d'autres
Qui savent le tuer sans quitter leur berceau.
Lorsque enfin il mettra le pied sur notre échine,
Nous pourrons espérer et crier: En avant!
De même qu'autrefois nous partions pour la Chine,
Les yeux fixés au large et les cheveux au vent,
Nous nous embarquerons sur la mer des Ténèbres
Avec le cœur joyeux d'un jeune passager.
Entendez-vous ces voix, charmantes et funèbres,
Qui chantent:"par ici! Vous qui voulez manger
Le Lotus parfumé! C'est ici qu'on vendange
Les fruits miraculeux dont votre cœur a faim;
Venez vous enivrer de la douceur étrange
De cette après-midi qui n'a jamais de fin!"
À l'accent familier nous devinons le spectre;
Nos Pylades là-bas tendent leurs bras vers nous.
"Pour rafraîchir ton cœur nage vers ton Électre!"
Dit celle dont jadis nous baisions les genoux.
VIII
Ô Mort, vieux capitaine, il est temps! Levons l'ancre!
Ce pays nous ennuie, ô Mort! Appareillons!
Si le ciel et la mer sont noirs comme de l'encre,
Nos cœurs que tu connais sont remplis de rayons!
Verse-nous ton poison pour qu'il nous réconforte!
Nous voulons, tant ce feu nous brûle le cerveau,
Plonger au fond du gouffre, Enfer ou Ciel, qu'importe,
Au fond de l'Inconnu pour trouver du nouveau!
русский
Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru
Оставить отзыв о книге
Все книги автора
[1]Профессионально (лат.).
[2]Sonnets doubles, rapportés, septenaires, à queue, estrambots, rétrogrades, par répétition, retoumés, acrostiches, mésostiches, en losange, en croix de S. Andé etc.
[3]Замысел поэтического сборника возник у Бодлера в 1845 г. Первоначально он должен был называться «Лесбиянки», затем «Лимбы». Название «Цветы зла» было дано серии из восемнадцати стихотворений, опубликованной в 1855 г. в «Ревю де Де Монд».
Первое издание сборника готовилось полгода. В декабре 1856 г. был подписан контракт с издателем Пуле-Маласси, спустя несколько недель автор передал ему рукопись. Однако работа над текстом и составом не прекращалась. Бодлер вносил в гранки все новые и новые исправления. Сборник перебирался трижды. Издатель с печальной иронией писал, что «Цветы зла» выйдут из печати, «когда будет угодно Господу Богу и Бодлеру».
Тираж сборника составил 1100 экземпляров. Он поступил в продажу в конце июня 1857 г. Вскоре книга привлекла пристальное внимание Управления общественной безопасности; было составлено заключение о том, что «Цветы зла» бросают вызов религии и нравственности, а такие стихотворения, как «Отречение святого Петра», «Авель и Каин», «Литании Сатане», «Вино убийц», являются «сплошным богохульством». 17 июля генеральный прокурор дал согласие на возбуждение дела против Бодлера и издателей и потребовал конфисковать все нераспроданные экземпляры книги.
20 августа 1857 г. состоялось судебное заседание, и в тот же день был вынесен приговор по делу. Автор был признан виновным в нанесении оскорбления общественной морали и добропорядочным нравам. Поэта и издателей приговорили к крупному штрафу, а также постановили изъять из сборника шесть стихотворений («Украшения», «Лета», «Той, что была слишком весела», «Дельфина и Ипполита», «Лесбос», «Метаморфозы вампира»). Сборник в этом составе был впоследствии переведен на русский язык Эллисом (Л. Кобылинским). Этот вариант лег в основу настоящего издания. В русском тексте сохраняется орфография переводчика.
Второе издание «Цветов зла» было осуществлено в 1861 г., поэт включил туда 35 новых стихотворений. После смерти Ш. Бодлера его друзья в 1867 г. организовали третье издание.
[4] Трисмегист (др. греч. — трижды величайший) — одно из имен древнегреческого бога Гермеса, покровителя магии.
[5] Houka — модный в парижских литературных кругах середины XIX в. курительный прибор, разновидность кальяна, где дым пропускается через воду.
[6] Ехидна — ядовитая змея.
[7] Кошница — корзина.
[8] Гарпия — в греческой мифологии гарпии, полуженщины-полуптицы, считались злобными похитительницами детей и людских душ.
[9] Небесных Сил и Тронов — Имеется в виду иерархическая структура ангельского мира, в соответствии с христианским учением разделяемого на девять чинов: Престолы, Серафимы, Херувимы; Господства, Силы, Власти; Начала, Архангелы, Ангелы.
[10] Мистический венец — воздаяние, которое на Небесах даруется мученикам, умершим за веру.
[11] Пальмира — разрушенный римлянами в III в. н. э. город, бывший столицей могущественного царства.
[12] Слиянье ладана и амбры и бензоя — сочетание сильнодействующих ароматических веществ природного происхождения (в оригинале вместо ладана — musc, мускус).
[13] Феб — Аполлон.
[14] Кибела — богиня плодородия, Великая Мать всего живущего, малоазиатская (фригийская) богиня, отождествлявшаяся с Реей и Деметрой.
[15] Анджело, странный мир: Христы и Геркулесы… — Речь идет об образах фрески «Страшный суд» Сикстинской капеллы, сделанных Микеланджело, где изображение библейских персонажей дается в античных традициях, в частности Христос предстает в облике могучего исполина.
[16] Пюже Пьер (1620–1694) — французский скульптор эпохи Барокко.
[17] О Гойя, злой кошмар… — Поэт ссылается на цикл офортов Гойи «Каприччос».
[18] Вебер Карл Мария (1786–1826) — немецкий композитор-романтик. В партитурах его опер, в особенности в «Обероне», блестяще представлены тембры медных и деревянных духовых инструментов, звучание которых в этой музыке связано с фантастическими образами леса.
[19] Те Deum — первоначально католический гимн на текст амврозианского хвалебного песнопения («Те Deum laudamus»), впоследствии произведение торжественного характера для хора и оркестра.
[20] Лютен (фр. Lutin) — домовой.
[21] Суккуб (суккуба) — демон-искуситель, принимавший обличье женщины.
[22] Минтурн — болотистая местность к югу от Рима.
[23] Пан — в греческой мифологии бог-покровитель лесов, стад.
[24] Борей — в греческой мифологии бог северного ветра и сам этот ветер.
[25] Сизиф — персонаж древнегреческого мифа, волей богов обреченный на совершение бессмысленной работы.
[26] Искусство — вечность. Время — миг. — Здесь перефразируется известное латинское изречение «Ars longa vita brevis» («Жизнь коротка, искусство вечно»).
[27] Дон Жуан — персонаж средневековой испанской легенды, неоднократно послужившей основой самых различных произведений. Достаточно назвать комедию Мольера «Дон Жуан, или Каменный гость», оперу Моцарта или же картину Э.Делакруа «Данте и Вергилий в аду».
[28] …обол свой Харону швырнул… — В греческой мифологии Харон, перевозивший мертвых в Аид, получал в уплату мелкую монету (по традиции обол клали усопшим под язык).
[29] Сганарелло (Сганарель) — слуга Дон Жуана.
[30] Дон Луис — отец Дон Жуана.
[31] Донна Эльвира — жена Дон Жуана, оставленная им спустя несколько дней после свадьбы.
[32] Исполин — статуя Командора.
[33]Стихотворение навеяно средневековым преданием о проповеднике Симоне де Турнэ, изложенном в трехтомном трактате К. Удена. Во время публичной проповеди каноник, трактуя о таинствах Святой Троицы, пришел в такой восторг от собственного красноречия, что утратил дар речи и рассудок.
[34] Гаварни Поль (наст. имя С. Г. Шевалье; 1804–1866) — французский художник-карикатурист. Бодлер писал о нем в своей статье «О некоторых французских карикатуристах», впрочем, сам он предпочитал О. Домье.
[35] Хлорозы — болезненная анемия, для этого заболевания характерна чрезвычайная бледность.
[36] Ночь Анджело — мраморная статуя, изваянная Микеланджело для гробницы Дж. Медичи (Флоренция).
[37] Титан — в греческой мифологии один из сыновей Урана и Реи.
[38] Кристоф Эрнест (1827–1892) — французский скульптор, чья статуя «Маска», первоначально названная «Человеческая комедия», описывается Бодлером в статье «Салон 1859 года».
[39]Стихотворение открывает цикл, посвященный Жанне Дюваль (XXII–XXXIX). Мулатка, дама полусвета, она в течение двух десятилетий была возлюбленной поэта.
[40] Тамаринд — тропическое дерево высотой 20–25 м, цветам которого присущ сильный пряный аромат.
[41] «Sed non satiata» — название стихотворения восходит к одной из сатир Ювенала в адрес «августейшей блудницы» императрицы Мессалины (48–15 гг. до н. э.), после бурной ночи уходившей «утомленной, но не насытившейся».
[42] Мне не дано обнять, как Стиксу, девять раз… — По преданию, река Стикс девятерным кольцом окружала Аид.
[43] Мегера — в греческой мифологии одна из трех эриний, богинь мщения.
[44] Прозерпина — в римской мифологии дочь богини плодородия Цереры, супруга бога подземного царства Плутона.
[45] «De profundis clamavi» — название стихотворения восходит к заупокойной католической молитве «Из бездны взываю к тебе, Господи».
[46] Duellum — поединок, дуэль (лат.).
[47] Вельзевул — Сатана, князь тьмы. В оригинале: «О топ cher Belzébuth, je t'adore» — это строка из повести Ж. Казота «Влюбленный дьявол» (1772).
[48]Этот сонет завершает цикл, обращенный к Жанне Дюваль.
[49] Аквилон — резкий и холодный северный ветер.
[50] Тимпан — древний ударный инструмент, похожий на небольшие литавры.
[51] Semper eadem — всегда та же (лат.).
Этим сонетом начинается лирический цикл (XL–XLVIII), посвященный Аполлонии Сабатье, которую Бодлер встретил в 1842 г. в отеле «Пимодан» у художника Буассара.
[52] Диктам — здесь: бальзам.
[53]Название «Réversibilité» (фр. обратимость), очевидно, связано с теорией Ж. де Местра, который в восьмом разделе своей книги «Санкт-Петербургские вечера» (1821) развивает мысль о том, что святость одних может послужить искуплением греховности других.
[54] Царь Давид умолял бы… — Имеется в виду эпизод со стареющим Давидом (см. Третья книга Царств, 1).
[55] Потир — в церковном обиходе чаша для святых даров.
[56] Хризалиды — куколки, промежуточная стадия превращения гусеницы в бабочку.
[57] Лазарь — брат Марфы и Марии, воскрешенный Иисусом (Иоанн, 11, 12), это было последнее чудо, совершенное им перед Страстной неделей.
[58]Это стихотворение принадлежит к третьему циклу любовной лирики (XLIX–LVII), связанному с актрисой Мари Добрен (1827–1901), «женщиной с зелеными глазами». Она вошла в жизнь поэта в 1854 г.
[59] Ex voto — дар по обету (лат.).
[60] Диана — в римской мифологии покровительница растений, хозяйка леса.
[61] Théroigne — Теруань де Мерикур Анна Жозефа (1762–1817), актриса, героиня Великой французской революции, принимавшая участие в штурме королевского дворца Тюильри (10 августа 1792 г.).
[62] Sisina — Элиза Ниери, подруга А. Сабатье, сторонница итальянского освободительного движения.
[63] …слезы льешь, как урна… — Имеется в виду погребальная урна, сосуд слез.
[64] «Franciskae meae laudes» — «Похвалы моей Франциске» (лат.), латинское стихотворение Бодлера.
[65]Этот сонет был послан автором в октябре 1841 г. мадам Отар де Брагар, в доме которой на острове Св. Маврикия гостил поэт.
[66] «Moesta et errabunda» — грустные и неприкаянные <мысли> (лат.).
[67]Здесь поэт опирается на греческое значение имени Агата, т. е. добрая, хорошая, благостная.
[68]Название этого сонета нередко переводится как «Привидение».
[69] Эреб — в греческой мифологии сын Хаоса и брат Ночи; здесь употреблено как символ мрака царства мертвых.
[70]Основные моменты содержания этого сонета Бодлер изложил в своем письме к композитору Рихарду Вагнеру от 17 февраля 1860 г. Ж. Крепе, основываясь на анализе одного из автографов Бодлера, утверждает, что первоначально это стихотворение называлось «Бетховен».
[71]В первой публикации (1857) это стихотворение носит название «Гравюра Мортимера». Имеется в виду рисунок Дж. Г. Мортимера «Конь Блед, оседланный смертью». Сюжет этот взят из Апокалипсиса Иоанна Богослова: «…конь бледный, и на нем всадник, которому имя „смерть"…» (Иоанн, VI, 8).
[72] Данаиды — в греческой мифологии дочери царя Даная; за убийство мужей боги наказали их, заставив вечно наполнять водой бочку без дна.
[73] Гидра Лерны — в греческой мифологии дракон, обитавший в окрестностях Лерны, из девяти голов этого чудовища одна была бессмертной, поэтому, когда Геракл отрубал одну из голов, на ее месте вырастали две.
[74] Плювиоз — второй зимний месяц (21 января — 20 февраля) по календарю, установленному во время Великой французской революции; букв.: дождливый (фр.).
[75] Вторят фистулой… — фальцетом.
[76] Мидас — царь Фригии, славившийся своим богатством; в награду за освобождение Силена Дионис наградил его даром превращать в золото все, к чему он прикоснется.
[77] Он, как Овидий, не стенает… — Образ «северной ссылки» римского поэта Овидия, по всей видимости, навеян картиной Э.Делакруа «Овидий у скифов», выставленной на осеннем Салоне 1859 г.
[78]В оригинале название этого стихотворения звучит как «Гэаутонтиморуменос» — сам себя истязующий (греч.), так называется и комедия Теренция.
[79] …как Моисей твердыню скал… — Речь идет об известном библейском мотиве: когда на пути в Палестину измученные жаждой евреи грозили побить Моисея камнями, тот воззвал к Господу. «И рек Господь… Жезл… возми в руку твою… и удариши в камень: и изыдет из него вода, и да пиют людие…» (Исход, 17. 4–6).
[80]Это стихотворение связано с образами рассказа Э. По «Маска красной смерти», переведенного поэтом в 1855 г.: «А когда пробегали шестьдесят минут — три тысячи шестьсот секунд быстротечного времени — и часы снова начинали бить, наступало прежнее замешательство и собравшимися овладевали смятение и тревога».
[81] Remember, esto memor… — помни (англ., лат.).
[82]Этот раздел цикла «Цветы зла» был введен поэтом во второе издание: Бодлер взял восемь стихотворений из раздела «Сплин и идеал» и добавил к ним десять новых, созданных с 1857 по 1861 г.
[83]Героиня этого стихотворения — реальное лицо. В Лувре хранится ее портрет, написанный Э. Деруа.
[84] Бело Реми (1528–1577) — поэт круга Ронсара.
[85] Ронсар Пьер (1524–1585) — выдающийся поэт XVI в.
[86] Валуа — короли Франции из династии Валуа.
[87]Это стихотворение было направлено Бодлером Виктору Гюго, находившемуся в изгнании. 7 декабря 1859 г. Гюго ответил поэту: «Как и во всем, что вы делаете, в вашем „Лебеде" есть идея. Как и все истинные идеи, она отличается глубиной…»
[88] Андромаха — в греческой мифологии супруга героя Троянской войны Гектора (см. Вергилий. «Энеида». Песнь третья); героиня одноименной трагедии Расина.
[89] Карусель — парижская площадь, расположенная неподалеку от Лувра.
[90] Лживый Симоис (Симоэнт) — ручеек, напоминавший плененной Андромахе о реке, протекавшей у стен Трои.
[91] Как муж Овидия… — Бодлер имеет в виду строки из «Метаморфоз» Овидия о человеке, которому создатель вещей даровал возможность «лицезреть небо и с поднятым челом к звездам обращаться» (Метаморфозы, I, 85–86).
[92]Это стихотворение вместе со следующим («Маленькие старушки») было послано Виктору Гюго 27 сентября 1859 г. Ответ гласил: «Вы щедро одарили небеса искусства, осветив их бог весть каким мрачным лучом. В поэзии вы создаете новый трепет».
[93] Феникс — волшебная птица, возрождающаяся из пепла.
[94] Лаисы — Бодлер здесь употребляет имя двух греческих гетер в качестве нарицательного.
[95] Фраскат (Фраскати) — игорный дом в Париже, где также проводились балы. Существовал до 1836 г.
[96] Тиволи — популярный парк, место развлечений парижан в середине XIX в.
[97]Стихотворение навеяно статуэткой Э. Кристофа «Скелет», выставленной на осеннем Салоне 1859 г.
[98] Баядера — танцовщица в индийском храме.
[99] Антиной — имя этого римского юноши, любимца императора Адриана, стало синонимом красоты.
[100] Гангес — Ганг.
[101] Помона — богиня садов в Древнем Риме.
[102] Гюис (Гис) Константин (1805–1892) — художник, прославившийся великолепными зарисовками парижской жизни. Ему посвящена статья Бодлера «Поэт современной жизни».
[103] Пактол — золотоносная (в древние времена) река в Малой Азии.
[104] Антоний — имеется в виду св. Антоний (ок. 250–356).
[105] Кипарис — символ скорби; это дерево во Франции традиционно встречается на кладбищах.
[106] Беатриче — имя, вдохновлявшее Данте. К этому имени нередко обращались поэты-романтики.
[107] Цитера (Кифера) — остров в Эгейском море у южной оконечности Пелопоннеса, в античной Греции он являлся центром культа Афродиты (Венеры). Само описание острова навеяно очерком (1844) Ж. де Нерваля.
[108]Стихотворение навеяно гравюрой Г. Гольциуса (1558–1617), на которой Амур, восседающий на черепе, пускает мыльные пузыри (аллегория быстротечности жизни).
[109]Известный евангельский сюжет трактован здесь Бодлером весьма свободно: так, Иисус предстает здесь как «яростный тиран», а троекратное отречение св. Петра связывается как с человеческой слабостью, так и с гордыней.
[110] Гефсиманский сад — масличный сад, где накануне ареста и суда молился Иисус Христос.
[111] Острие копья — имеется в виду копье легионера Лонгина.
[112] Каин и Авель — сыновья Адама и Евы (Быт, 4, 2). Каин, убив своего брата Авеля, сделался первым убийцей на земле.
[113] Литания — в католическом богослужении молитва или песнопение, обращенное к Богу, Богоматери или святым, суть его — мольба о заступничестве, помиловании.
[114] …мешать селитру с серой… — делать порох.
[115] Крез — последний царь Лидии, известный своим богатством.
[116] Капитолий — храм Юпитера, расположенный в Риме на Капитолийском холме.
[117]Посвящение Ф. Н. означает Феликс Надар. Это фотограф-художник, давний друг Бодлера.
[118]Максим дю Кан (1822–1894) — литератор, путешественник. Бодлер полемизировал с дю Каном, в отличие от поэта веровавшим в общественный прогресс.
[119] В глазах Цирцеи — пьют смертельный аромат… — Волшебница Цирцея, дочь Гелиоса, превратила спутников Одиссея в свиней, а его самого с помощью чар удерживала на острове в течение года.
[120] Икария — мифическая страна, утопия. Это название заимствовано Бодлером из сочинения Э. Кабэ «Путешествие в Икарию (1842), навеянного утопией Т. Мора.
[121] Эльдорадо — воображаемый край, изобилующий золотыми россыпями, который конкистадоры жаждали обрести в Южной Америке.
[122] Капуя — город в Италии, где расположилась на зиму армия Карфагена (215 г. до н. а.), утратившая наступательный пыл.
[123] Вечный Жид — обреченный на скитания Агасфер, который нанес оскорбление Христу, шедшему на Голгофу.
[124] Пилад — верный друг Ореста, сына Клитемнестры и Агамемнона.
[125] Электра — верная, самоотверженная сестра Ореста.
П. Росси