Множество Катерин.
Автор: Джон Грин.
Перевод: группа «Множество Катерин / An Abundance of Katherines»
Ссылка на группу: https://vk.com/anabundanceofkatherinesa
ГЛАВА 1.
На следующее утро после того, как вундеркинд Колин Синглтон окончил школу и его в девятнадцатый раз бросила девушка по имени Катерина, он решил принять ванну. Колин всегда любил ванны больше, чем душ. Одним из его жизненных правил было: не делай стоя то, что можно с таким же успехом делать лежа. Колин залез в ванну, как только вода стала горячей. Он с любопытством, но в то же время с пустотой в глазах наблюдал за наполнением ванны.
Вода медленно поднималась вверх по его скрещенным ногам. Колин все же признавал, хотя и без энтузиазма, что он слишком большой и длинный для этой ванны – в ней он казался взрослым человеком, который играется, как ребенок.
Как только вода набралась до уровня его тощего живота, он подумал об Архимеде.
Когда Колину было около четырех лет, он прочитал книгу об Архимеде, греческом ученом, обнаружившем сидя в ванне, что для измерения объема достаточно измерить количество вытесненной воды. Сделав это открытие, Архимед якобы кричал «Эврика!» и бегал голым по улицам.
Книга рассказывает о том, что многие важные открытия содержали «момент Эврики».
И тогда Колину захотелось открыть что-нибудь самому. Поэтому в тот вечер он спросил об этом маму, когда она вернулась домой.
- Мамочка, у меня когда-нибудь будет момент Эврики?
- Ох, дорогой, - сказала она, взяв его за руку, - Что случилось?
- Я хочу, чтобы у меня был свой момент Эврики, - сказал он так, как любой другой ребенок просит у своих родителей черепашку ниндзя.
Мать погладила его щеку и улыбнулась. Ее лицо было так близко, что он почувствовал запах кофе и косметики.
- Конечно, малыш Колин. Конечно, будет.
Но она солгала, как и любая другая мать. Это часть их работы.
Колин глубоко вздохнул и окунулся в воду вместе с головой. «Я плачу» - подумал он, открывая глаза, чтобы посмотреть через мутную и жгучую от мыла воду. – «Мне хочется плакать, поэтому я должен плакать. Но это невозможно, ведь я под водой».
Любопытно, что Колин чувствовал себя слишком подавленным, чтобы плакать. Ему было слишком больно. Он чувствовал, как будто эта боль поняла, что часть его уже плачет.
Колин открыл слив в ванне, встал, вытерся и оделся. В комнате его ждали родители, они сидели на его кровати. Это не очень хороший знак, когда твои родители ждут тебя в твоей комнате. Скорее всего это значит, что:
1. Ваш(а) бабушка-дедушка-тетя Сьюзи-которую-вы-никогда-не-встречали-но-поверьте-она-была-очень-милой-и-это-огромная-потеря умер(ла).
2. Ваша девушка Катерина слишком сильно отвлекает Вас от учебы.
3. Дети появляются из-за некоторых интригующих вещей, и прямо сейчас это покажется Вам ужасным. А иногда люди делают то, из-за чего не могут появиться дети, но это может послужить началу процесса, из-за которого они все-таки появляются - например, целуют друг друга в те места, которых нет на лице.
И это НИКОГДА не значит, что:
4. Девушка по имени Катерина пришла к Вам, когда Вы были в ванной. И ей очень жаль, что она пришла в такой момент. Она по-прежнему любит Вас, понимает, что сделала ошибку и ждет Вас внизу.
Не смотря на это, Колин надеялся, что его родители пришли поговорить с ним на тему пункта №4. На самом деле он был пессимистом, но, казалось, что он делал исключение для Катерин: он чувствовал, что они вернутся к нему.
Колин снова почувствовал, что значит любить и быть любимым. Сердце его застучало сильнее. Он подумал, что это еще не конец.
Колин снова почувствовал ее руку и услышал ее громкий, дерзкий голос, искажающийся шёпотом, когда она говорила «я люблю тебя» так быстро и так тихо, как будто это секрет, один огромный секрет. Его отец встал и подошел к нему.
- Катерина звонила мне,- сказал он. – Она волнуется за тебя.
Отец положил руку на плечо сына, они немного отошли вперед и обнялись.
- Мы очень обеспокоены, - сказала его мать. Это была женщина низкого роста с вьющимися каштановыми волосами. – И удивлены, - добавила она. – Что случилось?
- Я не знаю, - тихо сказал Колин, дыша в плечо отца, - Она сказала, что я ей надоел. Она устала. Вот что она сказала.
Его мама встала, крепко обняла его и заплакала. Колин выбрался из объятий своих родителей и сел на кровать. Он очень хотел, чтобы они покинули его комнату и оставили его в покое, пока он не взорвался. В буквальном смысле. Представьте, кишки на стенах, а части его удивительного мозга разбросаны на покрывале.
- В такой момент мы должны пересмотреть все возможные варианты, - сказал отец. Он был достаточно высокий, - Но в любом случае у тебя теперь есть немного свободного времени, чтобы отдохнуть летом. Что ты думаешь на счет летнего класса на Северо-Западе?
- Мне правда нужно побыть одному. Только сегодня, - ответил Колин, пытаясь выглядеть спокойным, чтобы родители ушли, иначе он взорвется, - Может пересмотрим варианты завтра?
- Конечно, милый, - сказала мама. – Мы будем здесь весь день. Просто спустись вниз, если тебе будет что-то нужно. Знай, мы тебя любим, и ты такой особенный для нас, Колин. Ты не должен допустить, чтобы эта девушка заставила тебя думать иначе, потому что ты самый великолепный, замечательный мальчик!
Самый особенный, великолепный, замечательный мальчик резко вскочил с кровати и бросился в ванну, где его начало «рвать» кишками. Должно быть, это взрыв.
- Ох, Колин! – закричала мать.
- Мне просто нужно побыть одному, - настаивал он. – Пожалуйста.
Когда он вышел, родители уже ушли.
Следующие четырнадцать часов без остановки и передышки, чтобы поесть или попить, Колин перечитывал свой ежегодник, который он получил за четыре дня до этого. Помимо прочего дерьма, в нем хранилось семьдесят две записи.
Двенадцатая - была просто запись, пятьдесят шестая говорит о его интеллекте, в двадцать пятой говорилось о том, что человек, который ее написал, хотел бы познакомиться с Колином поближе, одиннадцатая запись говорила, что с ним было весело на уроке английского, в седьмой написано «ученический сфинктер», а в семнадцатой «Будь спокоен!».
Колин Синглтон мог быть спокойным так же, как кит может быть худым или Бангладеш богатым. Скорее всего человек, написавший семнадцатую запись, просто пошутил. Колин подумал об этом снова и начал вспоминать своих двадцать пять одноклассников, чтобы найти того, кто мог это написать. Они учились с ним в одной школе в течение двенадцати лет - возможно, они просто хотели узнать Колина получше. Как будто у них не было шансов это сделать.
Но в основном он несколько раз перечитывал запись Катерины XIX:
«Кол,
Здесь все места, где мы были. И это все места, куда мы еще пойдем. И здесь я, шепчу тебе снова и снова, и снова: я люблю тебя.
Навеки твоя,
Ка-те-ри-на»
В конце концов, он понял, что кровать очень комфортна для его нынешнего душевного состояния, поэтому он лег на спину, выпрямив ноги. Он пытался найти анаграммы слов «навеки твоя» и нашел самую, как ему казалось, подходящую: "жар из-за горя". Колин продолжал лежать и трястись от горя, повторяя слова, написанные в этой записи, и ему захотелось плакать, но вместо этого он чувствовал только боль в солнечном сплетении и чуть ниже грудной клетки. Он продолжал повторять слово «навеки». Это было больнее, чем худший пинок под зад, который он когда-либо получал. А получал он за всю школьную жизнь немало.
ГЛАВА 2.
Боль не отпускала его до 22:00, когда довольно толстый, волосатый парень ливанского происхождения ворвался в комнату Колина без стука. Колин повернул свою голову и посмотрел на него.
- Что это, черт возьми? – почти крича, спросил Хасан.
- Она меня бросила! – ответил Колин.
- Я слышал. Слушай, sitzpinkler*, мне бы очень хотелось утешить тебя, но с помощью моего мочевого пузыря я сейчас могу потушить пожар, - Хасан пробежал мимо кровати и открыл дверь в ванную комнату.
(*sitzpinkler - немецкое сленговое слово "зануда", которое дословно означает "человек, который сидит в туалете". Ох уж эти немцы, у них на все есть свое слово. прим. aвтора)
- О Боже! Чувак, что ты ел? - пахло отвратительно. Хасан кричал о том, что думал Колин: - О, да! Туалет! Он должно быть загажен.
- Прости, если я промазал, - Сказал Хасан после возвращения. Он сел на край кровати и легонько ударил источенное тело Колина. - Я закрыл нос двумя руками, потому что запах распространился повсюду.
Колин не смеялся.
– Боже, с тобой явно что-то случилось, потому что, во-первых, шутки с запахами из туалета – мои лучшие, во-вторых, кто забывает смыть их собственные испражнения?
- Я хочу провалиться и сдохнуть, - еле слышно сказал Колин в ковер сливочного цвета.
- О, чувак, - выдыхая, протянул Хасан.
- Все, что я когда-либо желал, было то, чтобы она полюбила меня и сделать что-нибудь значимое в своей жизни. И вот смотри.
- Я вижу. Я просвещу тебя, кафир*, что мне не нравится то, что я вижу. А то, чем я сейчас дышу – тем более, - Хасан лег на кровать и на момент все страдания Колина исчезли.
(*кафир - нехорошое арабское слово, которое дословно означает "не мусульманин", но часто переводится как "атеист". прим. aвтора)
- Я просто… я просто неудачник. Что если это все из-за этого? Что если все десять лет я сидел в этой чертовой ванной и складывал очки бейсбольной статистики, чтобы надрать задницу своей вымышленной лиге, и у меня никогда не будет ее, и я никогда не сделаю ничего значительного, и я просто пустое место?
Хасан сел, положив руки на колени.
– Смотри, вот почему тебе нужно верить в Бога. Потому что я даже не ожидал иметь кубики и я счастливее, чем свинья в куче дерьма.
Колин вздохнул. Хотя сам Хасан не был верующим, он часто пытался в шутку обратить в другую веру Колина.
– Правильно. Вера в Бога. Хорошая идея. Я бы хотел верить, чтобы улететь в другое пространство на пушистой спине пингвина и трахнуть девятнадцатую Катерину в невесомости.
- Синглтон, тебе нужно верить в Бога больше, чем я когда-либо кого-нибудь встречал.
- Хорошо, а тебе нужно поступить в колледж, - пробормотал Колин. Хасан тихо вздохнул. Он пошел в школу на год раньше, чем Колин. Его приняли в университет Чикаго, но он решил взять перерыв на год. И поскольку он до сих пор не подал документы, перерыв на год медленно, но верно перерастал в двухгодичный.
- Не делай этого со мной, - улыбаясь, сказал Хасан,- Я не из тех, кто не может сойти со своего ковра или отчистить свою собственную рвоту, чувак. И знаешь почему? Потому что я получил кусочек Бога.
- Перестань миссионерствовать, - недовольно застонал Колин. Хасан запрыгнул сверху на Колина и повалил его на пол, прижав его руки, и начал кричать, - Нет Бога, кроме Аллаха и Мухаммеда с его проповедью. Давай, скажи мне это, зануда! Нет Бога, кроме Аллаха! – Колин начал смеяться, задыхаясь под весом Хасана, и Хасан начал смеяться тоже. – Я пытаюсь уберечь твою задницу от ада!
- Слезь с меня, или я попаду туда довольно скоро! – прохрипел Колин. Хасан встал и сразу стал серьезным.
- Так, что у тебя за проблема?
- Проблема в том, что она бросила меня. Я один. О Боже, я опять один! Но проблема не только в этом, я терплю неудачу во всем, ты не замечал этого? Я постоянно бывший. Теперь я бывший девятнадцатой Катерины. Бывший вундеркинд. Теперь я не чувствую себя успешным. В настоящий момент жизнь полна дерьма.
Колин объяснял Хасану несколько раз, что слова ВУНДЕРКИНД и ГЕНИЙ совершенно разные. Вундеркинды могут быстро учить то, что уже узнали. Но гении открывают то, что еще не обнаруживали. Вундеркинды учатся. Гении открывают. Большинство вундеркиндом не становятся гениями. Колин считал, что он относится к неудачному большинству.
Хасан сел на кровать и потер его второй щетинистый подбородок. - И является ли настоящей проблемой гениальность или Катерины?
- Просто я очень люблю ее - ответил Колин. Но правда заключалась в том, что эти проблемы связаны. Проблема была в том, что самый особенный, великолепный, замечательный мальчик был... нет, не болен. Она была в том, что Колин просто не имел никакого значения. Колин Синглтон отмечен, как вундеркинд, как Ветеран Конфликтов С Катеринами, абсолютный ботаник, но он не имел значения для 19-ой Катерины и для мира. А вдруг он не был ничьим парнем и ничьим гением? И это - говоря заумными словами, которые обычно употребляют вундеркинды - отстой.
- Потому что гениальность – Хасан продолжал, как будто Колин не заявил только что о своей любви, - это ничто. Ты просто хочешь быть знаменитым.
- Нет, это не так! Я хочу что-то значить в этом мире! – ответил Колин.
- Вот именно. Все так, как я и сказал. Ты хочешь славы. Знаменитый - тоже самое, что и известный. И ты ведь не собираешься быть следующей чертовой американской топ моделью? Ты просто хочешь стать следующей гениальной топ моделью, только не принимай это на свой счет – и не надо ныть из-за того, что еще не произошло.
- Ты не помогаешь, - Промычал Колин в ковер. Он повернул голову и посмотрел на Хасана.
- Вставай, - Сказал Хасан, протянув ему руку. Колин взял его руку и подтянулся, затем он попытался отпустить, но Хасан схватил ее крепче. – Кафир, у тебя есть очень сложная задача с очень простым решением.
Глава 3.
- Поездка,- сказал Колин.В ногах у него был чемодан, и рюкзак, который содержал только книги. Он и Хасан сидели на черной кожаной кушетке. Родители Колина сидели напротив них на точно такой же.
Мать Колина ритмично покачала головой, как неодобрительный метроном.
-Куда? - спросила она. – И зачем?
-Не обижайтесь, г-жа Синглтон, - сказал Хасан, положив ноги на кофейный столик.
-Подумай обо всем, что ты мог бы сделать этим летом, Колин. Ты мог бы выучить санскрит. - сказал его папа. - Я знаю, что ты давно хотел его выучить. Тебе действительно понравится просто бесцельно кататься туда-сюда? Это на тебя не похоже. Честно говоря, это просто похоже на то, что ты сдался. Все бросил.
- Бросил что, пап? - спросил Колин.
Его папа сделал паузу. Он всегда делал паузу после вопроса, а затем говорил полными предложениям без "Ммм..." и "Эээ...".
- Мне тяжело об этом говорить, Колин, но если ты хочешь продолжать расти интеллектуально, тебе необходимо работать больше, чем когда-либо прежде. В противном случае, ты рискуешь утратить свой потенциал.
- Теоретически, - ответил Колин, - я думаю, что, возможно, уже утратил его.
Может быть, это произошло потому, что Колин никогда в жизни не разочаровал своих родителей: он не пил, не кололся, не курил, не приходил поздно, не получал плохие оценки, не прокалывал язык, не делал татуировку с надписью "ЛЮ ТЯ КАТЕРИНА" на спине. Или родители чувствовали себя виноватыми, что сами довели его до такого состояния. Или им просто хотелось провести пару недель без Колина, вспомнить былые дни, романтику. Так или иначе, через пять минут Колин Синглтон был за рулем своего серого Oldsmobile, известного как Катафалк Сатаны. В машине Хасан сказал:
- Ладно, теперь нам осталось лишь поехать ко мне, забрать одежду и чудесным образом убедить моих родителей, чтобы меня отпустили в путешествие.
- Ты можешь сказать, что нашел подработку на лето. Ну, например, лагерь или что-то типа того, - предложил Колин.
- Ага, да вот только я не собираюсь лгать моей маме, потому что я не сволочь, которая может лгать своей матери.
- Хм.
- Ну, в принципе, ей может солгать кто-нибудь еще. Это уж я переживу.
- Хорошо, - сказал Колин. Пять минут спустя, они припарковались на улице Ravenswood в Чикаго и выбрались из машины. Хасан ворвался в дом, а Колин потащился за ним. Мама Хасана спала на диване в хорошо обставленной гостиной.
-Эй, мам, - сказал Хасан. - Просыпайся.
Она проснулась, улыбнулась и поприветствовала мальчиков на арабском языке. Колин ответил на арабском:
- Моя подруга бросила меня и я в депрессии, так что Хасан и я... эээ... поедем на каникулы, где... ну... надо вести машину, в общем. Я не знаю подходящего слова на арабском.
Госпожа Харбиш покачала головой и поджала губы:
- А я тебе разве не говорила, - сказала она с английским акцентом, - что бы ты не связывался с девчонками? Вот Хасан - хороший мальчик, он ни с кем не встречается. И посмотри на него, как он счастлив. Бери с него пример.
-Я знаю, и как раз буду брать с него пример в этой поездке. - сказал Колин. Хасан вернулся в комнату, с полным чемоданом вещей. «Ohiboke*, мама, - сказал он, наклонившись, чтобы поцеловать ее в щеку (*- я люблю тебя).
Внезапно Мистер Харбиш вошел в комнату в пижаме и сказал по-английски:
- Вы никуда не поедете.
- Ах, папа. Мы должны. Ты только посмотри на него. В каком он состоянии. - сказал Хасан. Колин посмотрел на Мистера Харбиша и попытался выглядеть как можно более ужасно, - Он поедет со мной или без меня, но так я смогу хотя бы за ним присматривать.
- Колин - хороший мальчик, - сказала миссис Харбиш мужу.
- Я буду звонить тебе каждый день, - добавил Хасан. - Мы ненадолго. Пока ему не станет лучше.
Колину же теперь пришлось импровизировать:
- Я собираюсь найти Хасану работу, - сказал он мистеру Харбишу. - Я думаю, что мы оба должны узнать важность тяжелой работы.
Мистер Харбиш хмыкнул в знак согласия, потом повернулся к Хасану.
- Для начала ты должен понять важность отказа от просмотра этой ужасной «Судьи Джуди». Если ты позвонишь мне через неделю и сообщишь, что нашел работу, то можешь там остаться хоть навсегда.
Хасан, казалось, не замечал оскорблений и только кротко пробормотал:
- Спасибо, папа, - Хасан поцеловал маму и поторопился выбежать из дома.
- Что за черт? – сказал Хасан, как только они сели в Катафалк. - Обвинить меня в лени - это одно. Но оклеветать имя величайшей американской судьи - это уже удар ниже пояса.
Где-то в час ночи Хасан заснул, и Колин, опьяненный пустым шоссе и хорошо взбитым кофе с заправки, ехал на юг по I-65 через Индианаполис. Это была теплая ночь для начала июня, и из-за того, что в этом тысячелетии кондиционер в Катафалке не работал, окна были открыты. И самая классная вещь в вождении машины заключалась в том, что это занятие: «Припаркуйся вот здесь, тут может быть коп, надо уменьшить скорость, поверни направо, проверь боковое стекло и да, левая полоса» отвлекалО его от потерянного звена, пустоты, дыры в его желудке…
Чтобы отвлечься, он думал о других дырах в других желудках. Он подумал об эрцгерцоге Франце Фердинанде, застреленном в 1914 году. Когда он посмотрел на кровавую дыру посередине своего тела, эрцгерцог сказал: «Ничего страшного». Но он ошибся. Нет сомнений, что эрцгерцог Франц Фердинанд был значимым для мира, хотя он не был ни вундеркиндом, ни гением. Его убийство послужило поводом к первой Мировой Войне - следовательно, его смерть привела к 8528831 другим смертям.
Колин скучал по ней. Это чувство не давало ему заснуть - и справлялось с этим лучше, чем кофе с заправки. И когда Хасан предложил остановиться на часок, Колин ответил «нет», потому что вождение заставляло его думать: «Так, не превышай скорость, боже, мое сердце бьется быстрее, а еще я ненавижу вкус кофе, так, можно проехать через…, хотя нет, все в порядке, я ведь не веду грузовик, так… правая полоса, а теперь остался только свет от фар моей машины».
Тем не менее, мысль таилась там – вне зоны досягаемости фар: его бросила девушка по имени Катерина. В девятнадцатый раз.
Когда дело доходит до девушек (а в случае с Колином это происходит часто), у каждого парня есть свой типаж. Типаж Колина Синглтона выражался не в физическом, а в лингвистическом смысле: ему нравились Катерины. Но не Кейт или Кат или Катрин или Китти или Кейтис или Рин или Трин или Кейс или, не дай Бог, Екатерина. КА-ТЕ-РИ-НА. Он встречался с девятнадцатью девушками. Их всех звали Катерина. И каждая из них - абсолютно каждая - бросила Колина.
Колин считал, что все люди делятся на два типа: те, кто бросает и те, кого бросают. Правда, сейчас многие начнут утверждать, что они выступали в обоих ролях, но эти многие не понимают всей сути: ты предрасположен либо к одной судьбе, либо к другой. Просто не все разбивают сердца. И не у всех эти сердца разбиваются.
Должно быть, поэтому он привык к взлетам и падениям. В конце концов, знакомства заканчивались всегда одинаково: плохо. Если вы задумаетесь над этим, а Колин часто над этим задумывался, то все романтические отношения заканчивались либо:
1) распадом;
2) разводом;
3) смертью.
Но Катерина 19-ая была совсем другой или, возможно, просто казалась такой. Она любила его, и он ее тоже. Да и по-прежнему любил, повторяя про себя слова "Я люблю тебя, Катерина." Имя звучало немного по-другому, когда он разговаривал с ней, и вскоре это стало не просто именем, а словом, описывающее только ее. Словом, которое пахло сиренью, которое захватывало синеву ее глаз и длину ресниц.
Катерина I. Начало.
Родители Колина никогда не считали его нормальным до одного июльского утра. Двадцатимесячный Колин сидел на высоком стуле, поедая свой завтрак неопределенного растительного происхождения, пока его отец читал "Chicago Tribune" за их маленьким кухонным столом. Колин был худым для своего возраста, но достаточно высоким. У него были жесткие каштановые кудри на голове, как у Эйнштейна.
- Три преступления на востоке, - Сказал Колин, проглатывая кусочек, - Не хочу больше ничего зеленого, - добавил он и опять вернулся к еде.
- Что ты сказал, приятель?
- Три преступления на востоке. И я хочу картошки фри, передай пожалуйста, спасибо.
Папа Колина перевернул страничку и начал читать огромную колонку выше сгиба. Это было первое воспоминание Колина: его папа медленно перелистывает страницу газеты и улыбается ему. Глаза его отца были полны вежливости и удивления, а его улыбка была очаровывающая.
- Синди! Мальчик читает газету! – закричал его отец.
Родители Колина очень-очень любили читать. Его мама преподавала французский в престижной и дорогой школе Кальман в центре города. А его отец был профессором по социологии в северо-западном университете на севере города.
С тех пор его родители начали читать с ним все, везде и всегда. Чаще на английском, но также и на французском.
Четыре месяца спустя они отправили Колина в подготовительную школу. Но там сказали, что Колин слишком продвинутый, чтобы учиться там. А они не принимали таких детей. Тогда мальчика отправили к психологу из университета в Чикаго. И так со временем этот вундеркинд оказался в небольшом офисе без окон на юге, говоря с женщиной в очках, которая просила показать закономерность букв и цифр. Она попросила его перевернуть многоугольник так, чтобы найти закономерность. Женщина задавала ему бесконечные великолепные вопросы, поэтому она ему очень нравилась.
До этого времени, на большинстве вопросов он отпрашивался в туалет или просил съесть еще один кусочек зелени.
После часа таких вопросов, женщина сказала:
- Я хочу поблагодарить тебя за твое необыкновенное терпение, Колин. Ты особенный человек.
Ты особенный человек. Колин слышал это часто, но почему-то ему этого было не достаточно.
Профессор рассказала миссис Синглтон о том, какой Колин замечательный и особенный мальчик, и как он играл с деревянными блоками алфавита. Как он получил занозу, переставляя горшки в первой анаграмме и в конце концов он нашел решение.
Профессор так же рассказала миссис Синглтон, что подарки Колина должны поощряться, и предупредила:
- У вас не должно быть необоснованных ожиданий. Такие дети, как Колин обрабатывают информацию очень быстро. Они проявляют удивительную способность сосредотачиваться на поставленных задачах. Но у него больше шансов выиграть Нобелевскую премию, чем у другого умного ребенка.
В тот вечер его отец принес домой новую книгу «Недостающее звено» Шела Сильверстейна. Колин сел на диван рядом с ним, и его маленькие ручки листали большие страницы так быстро, что он останавливался ради того, чтобы спросить есть ли разница между словами «смотрю» и «смотрит». Когда Колин закончил читать, он решительно закрыл книжку на замок.
- Тебе понравилось? – спросил его отец.
- Да, - ответил Колин. Он любил абсолютно все книги, потому что ему нравилось сам процесс чтения, и что магия превращает буквы из страниц в слова в его голове.
- О чем это книга? – спросил отец, - Как пицца или ломтик пиццы? – улыбаясь, он положил руку на макушку Колина.
-Правильно, папа. Ломтик. Таким образом круг ищет свою часть. Он находит много неправильных частей, а позже находит правильную. Но потом он оставляет ее позади. Тогда круг заканчивается.
- Так ты чувствуешь, как круг упускает свою часть? – удивился его папа.
- Пап, я не круг. Я мальчик.
Улыбка с лица его папы ненадолго исчезла. Вундеркинд смог прочитать, но не увидеть ее. А если Колин знал, что он упустил эту часть и, что он не мог видеть себя в истории круга, которая была неисправимой проблемой. Возможно, он знал, что остальной мир догонит его с течением времени.
Спустя три года, Колин бесплатно поступил в первый класс, потому что его мама там преподавала – в школе Кальман, где он был на год младше, чем большинство его одноклассников. Его отец принуждал его работать больше и усерднее, но он не был из тех вундеркиндов, которые поступают в колледж в одиннадцать лет. Оба родителя Колина верили, что он идет на соответствующем полу-нормальном образовательном пути ради того, чтобы направить его к «социологическому благополучию».
Но его социологическое благополучие было не совсем в порядке. Колин не умел заводить друзей. Ни он, ни его одноклассники не любили подобные занятия. Например, во время большой перемены Колин притворился роботом. Он подошел к Роберту Кейсмэну и монотонным голосом сказал: «Я РОБОТ. Я МОГУ ОТВЕТИТЬ НА ЛЮБОЙ ВОПРОС. ХОТИТЕ ЗНАТЬ КТО БЫЛ ЧЕТЫРНАДЦАТЫМ ПРЕЗИДЕНТОМ?
- Ладно, - сказал Роберт. – Почему ты такой зануда, Colon Cancer*? (*-Colon Cancer – рак толстой кишки). Хотя имя Колина произносилось, как ”call in” – вызов, одним из любимых приколов Роберта в первом классе было называть Колина «Раком толстой кишки» до тех пор, пока Колин не заплачет, да это и не удивительно, ведь он по словам его мамы очень «чувствительный». Но, Боже, он же просто играл робота. Что в этом плохого?
Во втором классе Роберт уже немного повзрослел. Наконец, он признал, что слова никак не могу навредить, в отличии от палок и камней, так что он и его друзья изобрели Брюшного Снеговика. Они приказали Колину лечь на землю (и он почему-то согласился), затем четверо парней взяли его конечности и начали тянуть с помощью этой штуки. Это был своего рода рисунок и расквартирование, и то, что они делали было не смертельным, скорее просто неловким и глупым. Это заставляло Колина чувствовать, что его никто не любит, и, собственно, никто его и не любил. Его единственным утешением была вера в то, что в один прекрасный день он станет значимым в этом мире. Он хотел быть знаменитым. И никто из его одноклассников таким не станет. Вот почему его мама сказала ему, что в первую очередь они смеются над ним именно из-за этого. «Они просто завидую» - говорила она. Но Колин знал лучше. Они не завидовали ему. Просто он не был красивым. Иногда это очень просто.
Вскоре Колин и его родители успокоились и стали очень довольны и даже рады, когда сразу после начала третьего класса Колин Синглтон доказал свое «социологическое благополучие», завоевав сердце самой красивой восьмилетней девочки во всем Чикаго.
Глава 4.
Около трех часов утра Колин остановился возле Падуке, Кентукки. Он облокотился на спинку сидения так, что она давила на ноги Хасана, который сидел сзади, и уснул. Он проснулся спустя час от толчков в спину - Хасан пинал его через спинку сидения.
- Эй, Кафир, вообще-то меня тут парализовало. Отодвинь это дерьмо вперед. Мне еще надо помолиться.
Колину снились воспоминания о Катерине. Он протянул руку, дернул за рычаг, и спинка поднялась.
– Вот, блин, - сказал Хасан. – У меня как будто во рту кто-то сдох.
- Гм, я сплю.
- Потому что мой рот на вкус, как открытая могила. Разве ты не брал с собой зубную пасту?
- Это называется одним словом – печеночное зловоние. Это происходит в конце …
- Не интересно, - прервал его Хасан. – Зубная паста?
- Посмотри в комплекте туалетных принадлежностей в моей сумке в багажнике, - ответил Колин.
Хасан захлопнул за ним дверь, через несколько мгновений закрыл багажник, и когда Колин потер заспанные глаза, он понял, что уже проснулся.
Пока Хасан сидел на бетоне снаружи, Колин пошел в туалет (там было граффити с надписью «Позвони Дане для наслаждения», и Колин подумал при каком условии Дана делает минет и дает кокаин, и вспомнил, как в первый раз он лежал неподвижно на ковре в его спальне. Он был анаграммой «Позвони Дане для наслаждения»).
Колин вышел на теплый воздух Кентукки и сел за столик для пикника напротив Хасана, который как будто атаковал стол ножом, прикрепленным к его брелку.
- Что ты делаешь? – Колин сложил руки на столе, затем опустил голову.
- Ну, пока ты был в туалете, я сел за этот столик и заметил, что кто-то написал «Бог ненавидит пидоров», который стоит в стороне от этого грамматического кошмара. Боже, это просто смешно. Так что я решил заменить ее на «Бог ненавидит багеты». С этим трудно не согласиться, все ненавидят багеты.
- J’aime les baguettes*, – пробормотал Колин. (* - я люблю багеты)
- Ты aime много глупого дерьма*. (* - ты любишь много глупого дерьма)
В то время как Хасан работал над «Бог ненавидит багеты», Колин думал о: (1) багетах, (2) Катерине 19-ой, (3) рубиновом ожерелье, которое он купил ей пять месяцев и семнадцать дней назад, и (4) большинство рубинов из Индии, которые (5) раньше были под контролем Великобритании, где (6) Уинстон Черчилль был премьер-министром, и (7) разве не интересно, как много хороших политиков, как Черчилль, а также Ганди, были лысыми, в то время как (8) много злых правителей, как Гитлер, Сталин и Саддам Хусейн были усатыми? Но (9) только Муссолини иногда носил усы, да и вообще (10) много замечательных ученых были с усами, например, Руджеро Одди, который обнаружил (11) (и назван в его честь) сфинктер кишечного тракта Одди, он является лишь одним из нескольких малоизвестных сфинктеров, как (12) сфинктер зрачка.
И кстати: когда Хасан Харбиш появился в школе Кальман в десятом классе после десяти лет домашнего обучения, он был достаточно умным. Осенью того же года он был на математике вместе с Колином, который был в девятом классе. Но они не разговаривали, потому что Колин отказывался иметь дружеские отношения с людьми не по имени Катерина. Он ненавидел почти всех учеников Кальмана, которые были так же хороши, т.к. по большому счету они ненавидели его тоже.
Спустя две недели учебы, Колин поднял руку и миссис Соренстейн сказала:
- Да, Колин?
Колин держал руку напротив его левого глаза, явно чувствуя дискомфорт.
- Могу ли я выйти на минутку? – спросил он.
- Это важно?
- Мне кажется, что в мой сфинктер зрачка попала ресница, - ответил он, и класс разразился хохотом. Миссис Соренстейн разрешила ему выйти, и Колин пошел в туалет. Там, глядя в зеркало, он вытащил ресницу в месте, где находится сфинктер зрачка.
После урока Хасан нашел Колина на широкой каменной лестнице возле черного входа, едящего бутерброд с арахисовым маслом.
- Смотри, - сказал Хасан. – Во всей моей жизни это девятый день в школе, и все же я понял, что здесь можно говорить, а что нельзя. Например, тебе нельзя говорить о собственном сфинктере.
-Это часть глаза, - защищаясь, сказал Колин. – Я был умным.
-Слушай, чувак, ты должен знать свою аудиторию. В математическом классе это интересно, как черт возьми, твои ресницы.
И так они стали друзьями.
- Я должен сказать, что я не так сильно думаю о Кентукки, - сказал Хасан. Колин наклонил голову, опершись подбородком на руки. На мгновение он оглядел остальных людей. Но он нигде не мог найти свою половинку.
-Здесь тоже все напоминает о ней. Мы привыкли говорить о поездках в Париж. Я имею в виду, я даже не хочу ехать в Париж, я просто продолжаю представлять с каким волнением она была бы в Лувре. Мы пошли бы в отличные рестораны и, возможно, выпили бы красное вино. Мы даже смотрели отели в Интернете.
-Друг, если Кентукки напоминает тебе о Париже, то мы находимся в чертовски затруднительном положении.
Колин выпрямился и посмотрел на стоянку. Потом он взглянул на дело рук Хасана.
- Багеты, - объяснил Колин.
- О Боже мой, дай мне ключи.
Колин сунул руку в карман и лениво бросил ключи через столик для пикника. Хасан схватил их и побежал к Катафалку. Несчастный Колин последовал за ним.
Проехав сорок миль вниз по дороге (все еще в Кентукки), Колин свернулся калачиком возле пассажирского окна и уже начал засыпать, как только Хасан заявил:
- «Крупнейшие Деревянные Распятия Мира» – следующая остановка.
- Мы не будем останавливаться, чтобы увидеть «Крупнейшие Деревянные Распятия Мира».
- Мы… Погоди, что? – сказал Хасан. – Они должно быть огромные!
- Хас, зачем нам останавливать и смотреть на «КДРМ»?
- Это поездка! Речь идет о приключениях! – Хасан стучал о руль, чтобы подчеркнуть свое волнение. – Это не так, как у нас – просто куда-то пойти. Ты действительно хочешь умереть, не увидев «Крупнейшие Деревянные Распятия Мира»?
Колин немного подумал.
- Да. Во-первых, ни ты, ни я не являемся христианами. Во-вторых, провождение лета в погоне за идиотскими придорожными достопримечательностями ничего не исправит. В-третьих, распятия напоминают мне о ней.
- О ком?
- О ней.
- Кафир, но она же была атеисткой!
- Не всегда, - тихо ответил Колин. – Она носила одно давным-давно. Перед тем как мы расстались, - он смотрел в окно на сосны, проносящиеся мимо. Он вспоминал о ее серебренном распятии.
- Твои воспоминания мне противны, - сказал Хасан, добавив Катафалку газу, и они проехали мимо остановки.
Глава 5.
Прошло два часа после того, как они проехали самое большое в мире распятие, и Хасан опять завел разговор на эту тему.
- А ты раньше знал, что самое большое распятие находиться в Кентукки? – прокричал Хасан, а его левая рука махала встречному воздуху через открытое окно.
- До сегодняшнего дня – нет, - Колин ответил, - Зато я знал, что самая большая в мире деревянная церковь находиться в Финляндии.
- Не интересно, - сказал Хасан. Все эти Хасановские "не интересно" помогали Колину понять, о чем люди хотят услышать, а о чем нет. Колин никогда не мог понять этого до встречи с Хасаном, ведь все остальные над ним смеялись или игнорировали. Или, в случае с Катеринами, сначала смеялись, а затем игнорировали. И, благодаря получившемуся списку - что интересно, а что нет*, Колин мог практически нормально поддерживать разговор.
(*Среди многих, многих других неинтересных вещей, вот что точно не былo интересным: сфинктер зрачка, митоз, архитектура барокко, анекдоты, где шутка заключалась в формулах по физике, британская монархия, грамматика русского языка и огромная роль соли в мирoвoй истории. прим. автора)
Через двести миль, на приличном расстоянии от Кентукки, они находились между Нэшвиллом и Мемфисом. Ветер, дувший через открытое окно, хоть и высушил пот, но не охлаждал, и Колин думал, когда они наконец доберутся до места с кондиционером. Но тут он заметил рекламный щит, написанный от руки, который висел над полем с хлопком/кукурузой/бобами/еще с чем-то*. Нам нем было написано: «ДОРОГА 212 – МОГИЛА ЭРЦГЕРЦОГА ФРАНЦА ФЕРДИНАНДА. ТРУП, КОТОРЫЙ НАЧАЛ ПЕРВУЮ МИРОВУЮ ВОЙНУ».
(*В таланты Колина не входил талант идентифицирования сорта урожая. прим. автора)
- Это не выглядит правдоподобным, - заметил Колин тихо.
- Я просто говорю, что мы должны остановиться где-нибудь, - ответил Хасан. - В смысле, мне нравится разъезжать по Америке, как и любому другому парню, но чем южнее мы едем, тем жарче здесь становится, и я уже вспотел, как шлюха в церкви.
Колин протер затекшую шею, думая о том, что больше никогда не будет ночевать в машине, имея кучу денег на отель.
– Ты видел объявление?
- Какое объявление?
- О могиле эрцгерцога Франца Фердинанда.
Бросив взгляд на дорогу, Хасан широко улыбнулся Колину, а потом похлопал его по плечу.
– Отлично. Отлично! И кстати, время обедать!
Как только они припарковались рядом с закусочной "Хардис" у дороги 212 в графстве Карвер, штат Теннесси, Колин позвонил маме.
- Привет, мы в Теннесси.
- Привет, как ты, приятель?
- Лучше, наверно. Я не знаю. Здесь жарко. Эм, мам, кто-нибудь звонил?
Его м