В начале своего христианского пути Нина Федоровна, живя в Сергиевом Посаде, больше всего полюбила храм Духовной академии. Здесь ее привлекали чинная служба, великолепный иконостас и особенно прекрасное пение студентов. Иногда она ходила и в другие сергиевопосадские храмы. Однажды посетила недавно возвращенный Церкви храм в тихом малолюдном районе города. Этот храм находился в процессе восстановления, и ему было еще далеко до полного благолепия. Хор здесь был малочисленный и своим пением, конечно, не мог сравниться с пением академического хора. Нина Федоровна постояла службу и вышла из храма с мыслью, что больше она сюда никогда не придет. Она продолжила посещать церковь Духовной академии, но в какой‑то момент заметила, что ее тянет в тот маленький храм. Великолепие же академического храма и пение его хора совершенно перестали привлекать ее.
Повинуясь зову души, Нина Федоровна стала ходить в восстанавливаемую церковь. Здесь она вскоре познакомилась с постоянными прихожанами, влилась в небольшую церковную общину и начала активно помогать в ведении приходского хозяйства.
Спустя несколько лет Нина Федоровна рассказала настоятелю, как она стала прихожанкой храма. Священник, выслушав ее, сказал:
— Конечно, наш храм не так великолепен, как лаврские и академические храмы, а наш хор трудно сравнивать с одним из лучших в России церковных хоров. Однако Господь не оставляет без прихожан ни одного храма, даже если церковь расположена в малолюдном месте. Некоторым Своим рабам Он дарует особую любовь к таким церквам, чтобы эти храмы во время богослужений не стояли пустыми.
Одним людям Господь дает сердечную привязанность к определенной церкви неприметным путем, другим — через различные чудесные проявления Своей воли. Так случилось с Николаем. Почти всю жизнь он в храм не ходил, хотя в Бога верил, всё откладывал, как говорится, на потом. Ему было уже под шестьдесят, а воцерковляться он не спешил. Как‑то раз Николай мирно спал. И вдруг проснулся, словно от сильного толчка. Он вскочил с постели. На часах было пять утра. В голове у Николая вертелась только одна мысль: ему срочно надо идти в храм. Он быстро собрался и потихоньку, чтобы не разбудить домочадцев, вышел из дома. Николай жил в Сергиевом Посаде примерно в получасе ходьбы от Лавры. К ней он и направил свои стопы. На улице Николая встретило темное зимнее утро. Было холодно, но безветренно. Николаю же казалось, что он идет навстречу урагану. Иногда он наваливался вперед всей тяжестью своего грузного тела, но ноги всё равно передвигались еле‑еле. Ему было так тяжело, словно он тащил огромный тяжелый воз. И тогда Николай понял, что ему не дают идти в Лавру бесы. Ему стало не по себе.
К Петропавловскому храму, что близ Лавры, Николай подошел уже в полном изнеможении. Он посмотрел на храм и взмолился Господу. После молитвы сил у него прибавилось, и он смог дойти до монастыря. Как только Николай оказался за монастырскими стенами, он почувствовал легкость во всем теле и спокойно простоял богослужение до конца.
После службы Николай решил вернуться домой на автобусе. Он увидел подъезжавший автобус, когда до остановки было довольно далеко. Однако Николай добежал до нее с необыкновенной для своего возраста и избыточного веса легкостью. Войдя в автобус, он не мог надивиться той силе, которая появилась у него, несмотря на долгую монастырскую службу.
После этого случая Николай стал часто ходить в Лавру на богослужения. Прошел месяц, и ему очень захотелось причаститься. Узнав в монастыре, как к этому таинству следует готовиться, он засомневался: удастся ли ему выполнить все правила с надлежащей тщательностью. Сомнение разрешил Сам Господь. Произошло это следующим образом. Николай во сне увидел большую икону Спасителя, от которой исходило необыкновенное сияние. Не просыпаясь, он начал молиться перед ней. В ответ на его молитву явился Господь. Он сказал Николаю:
— Тебе нужно исполнять волю Божию.
— Господи, а как ее исполнять? Как я ее узнаю? — спросил Николай.
Прямого ответа он не получил. Видение Господа исчезло, а Николай оказался в незнакомом ему храме. Оглядев его внутреннее убранство, он проснулся.
Спустя некоторое время Николай вместе со своим знакомым проходил в Сергиевом Посаде мимо храма Архангела Михаила. Знакомый, человек верующий, сказал:
— Подожди меня, я зайду в церковь свечку поставлю.
— И я с тобой пойду, — откликнулся Николай.
Когда Николай вошел в храм, его сердце встрепенулось. По внутреннему виду он узнал тот самый храм, который был показан ему во сне. Николай понял, что здесь ему суждено познать волю Божию и научиться исполнять ее. Он начал регулярно ходить в Михайловскую церковь. Здесь Николай первый раз в жизни исповедался и причастился, а к настоящему моменту уже десять лет является ее усердным прихожанином.
Мой знакомый священник отец Алексий служит на сельском приходе Сергиево‑Посадского благочиния. В беседе о жизни прихода он сказал, что поражается, глядя на одного из своих прихожан. Этот мужчина живет в селе, расположенном в десяти километрах от храма, где служит отец Алексий. Несмотря на расстояние, он регулярно на велосипеде или пешком добирается сюда на службы. И это при том, что в собственном его селе тоже есть церковь. Казалось бы, зачем и зимой, и летом, и в пургу, и в дождь преодолевать по деревенской распутице такой путь? Благодатная привязанность к определенному храму коснулась сердца и этого человека. Через такую привязанность Господь укрепляет Свою Церковь на земле.
В древности Церковь имела общинную структуру. Все христиане одного населенного пункта составляли церковную общину во главе с епископом. Каждая такая община была самостоятельной единицей вселенской Церкви. Принимая таинство крещения, человек становился членом данной общины и через нее частицей всего вселенского Православия. Теряя связь со своей общиной, человек переставал восприниматься Церковью своим членом.
В последующие времена в сознании многих христиан значение общины постоянно уменьшалось, а иногда даже сводилось почти к нулю. Тем не менее общинная жизнь Церкви никогда не исчезала. Не грозит ей окончательно затухнуть и в будущем. Она существовала и будет существовать всегда, принимая только различные формы.
Даже при советской власти, которая не терпела и жестоко преследовала все проявления общинной жизни, православные общины тихо и незаметно выполняли свою миссию на земле. Автор этих строк в конце коммунистического режима был назначен настоятелем подмосковной сельской церкви. Для ознакомления с приходом я, человек сугубо городской, решил среди недели съездить на место своего нового служения.
До этого, проезжая по сельской местности, я как‑то и не задумывался о том, как там живут люди. Сейчас же, пройдя по селу, в котором предстояло служить, и по его окрестностям, я был потрясен, увидев запустение русской деревни. Для кого здесь служить? Да и как тут можно организовать богослужение?
Зима. Вокруг всё словно вымерло. Почти все дома в селе стояли пустыми. Лишь кое‑где вился дымок из трубы. В домике при храме я обнаружил неразговорчивую истопницу, которую спросил:
— И что, службы у вас нормально проходят?
— Нормально.
— И певчие есть?
— Есть.
— И просфоры сами печете?
— Сами.
— А народ хоть на службах бывает?
— Бывает.
— Ну‑ну, — грустно произнес я и в смятении покинул занесенное снегом сельцо.
В субботу перед первой службой я вновь появился в церковном домике. Открыл дверь и обомлел. Жарко натопленные комнаты были полны народа. Огромный стол заставлен угощением, и места за ним уже почти все заняты. «Откуда появились люди? Кто они?» — удивился я.
Как потом оказалась, это и была приходская община храма, в который меня назначили настоятелем. Эту общину никто не организовывал. Она сложилась сама вопреки всему: и безбожной власти, и часто меняющимся приезжим священникам, и суровому деревенскому быту.
Такова уж природа Церкви. Спастись поодиночке нельзя. Поэтому православные и тянутся друг к другу. Тянутся и сплачиваются, потому что чувствуют: как соберутся вместе — так и Христос тотчас посреди них. Конечно, не обходится и без искушений. На то и земная жизнь, чтобы через скорби приобрести мудрость и духовно закалиться. Но основное — «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18:20). Господь, сказавший эти слова, Сам и собирает при храмах Своих верных рабов.
Спустя короткое время я уже хорошо знал прихожан своего храма. Собственно, из самого села в храм ходило несколько человек. Остальные приезжали, проделывая немалый путь, из соседних сел, городов и даже из Москвы. Тянула их сюда, как они говорили, необъяснимая привязанность. Эти люди часто жили при храме по нескольку дней и даже недель. Они и были певчими, просфорницами, уборщицами, сторожами. То есть всеми теми, кто так необходим любому приходу, и большому, и маленькому. Но, главное, они были живой частицей вселенского Православия.
Путь воина
Люди приходят к вере и в Церковь разными путями. Вот одна из историй обращения человеческой души к истинному Богу.
Евгений многие годы занимался восточными единоборствами. К этим занятиям он относился очень серьёзно. В результате не только его тело усвоило приемы восточных единоборств, но и сознание прониклось духом и идеями Востока. Евгений стал воспринимать свою личность не иначе как личность воина. Воинский кодекс он старался соблюдать во всех областях жизни. В то время Евгений работал в структурах, близких к силовым органам.
Тренируя свой дух, Евгений не раз погружался в состояние полной отрешенности от материального мира. Его сознание покидало тело и пыталось проникнуть в глубины духовного космоса. Однажды Евгений настолько преуспел в этом, что еле‑еле вернулся в собственное тело. Чтобы прийти в себя после такого опасного путешествия, он лег отдохнуть. Внезапно Евгения окружил непроницаемый мрак, и перед его взором появилась рука, от ладони и пальцев которой исходило сияние. Посредине ладони находился глаз. Рука с поднятой вверх ладонью сделала движение в сторону Евгения и остановилась перед его лицом. Значение жеста таинственной руки он понял однозначно: впредь ему запрещалось заниматься восточной мистикой, иначе его ждала смертельная опасность. После этого видения Евгений решил оставить занятия восточными единоборствами. И на самом деле больше он к тренировкам не приступал.
В двадцать шесть лет Евгений встретил девушку, которую полюбил всем сердцем. Молодые люди поженились. Евгений считал супругу своей королевой и старался быть для нее рыцарем. Жена стала смыслом его жизни. Евгений жил только ради нее. Он делал всё от него зависящее, чтобы она ни в чем не нуждалась и ее жизнь с ним была во всех отношениях прекрасна. Когда жена родила дочку, Евгений был вне себя от радости. Семья стала для него центром Вселенной.
Через несколько лет счастливой супружеской жизни Евгений неожиданно заметил, что жена потеряла к нему всякий интерес. Да ладно бы только к нему. Она перестала заботиться даже о дочери. Оказалось, жена увлеклась молодым человеком, который был на шесть лет моложе ее. Увлечение вскоре вылилось в блудное сожительство. Когда Евгений узнал об этом, его охватила слепая ярость. Теперь мужчину преследовало только одно желание: растерзать обоих в клочья. Хотя Евгений уже не занимался восточными единоборствами, в нем по‑прежнему жили дух и мощь воина.
Он разыскал виновника гибели своего семейного счастья. В то время Евгению шел тридцать седьмой год. Он был выше среднего роста, имел открытое привлекательное лицо, и вся его фигура излучала крепость и силу. Любовником же его жены оказался невысокий тщедушный человек двадцати шести лет, с козлиной бородкой и длинным острым носом. Евгения удивила его заурядная внешность. Он был в полном недоумении: что смогла найти в нем жена?!
Увидев перед собой дышащего яростью Евгения, молодой человек решил, что настала последняя минута жизни. С перепугу он рассказал о связи с чужой женой во всех гнусных подробностях. Евгений был сражен в самое сердце, жажда мести оставила его. Глядя на трясущегося от страха соперника, он понял, что больше не испытывает к нему никаких чувств, кроме омерзения.
Тем не менее Евгений не смог простить измены и расстался с женой, которая вовсе не хотела разводиться с ним. Оставшись один, Евгений ощутил полный крах своей жизни. Всё, что представляло ценность и смысл его бытия, было уничтожено. Для чего ему теперь жить на земле? Дважды он пытался покончить жизнь самоубийством, но, к счастью, в самый последний момент останавливался.
Видя, в каком угнетенном состоянии пребывает душа Евгения, некоторые из его знакомых стали советовать ему обратиться к Богу, пойти в церковь и отыскать старца, который помог бы ему в горе.
До своей семейной трагедии Евгений, хотя и не был крещеным, несколько раз заходил в православные храмы. Однако он не мог там находиться даже несколько минут: каждый раз какая‑то странная, таинственная сила почти физически выталкивала Евгения из церкви. Теперь его душа сама потянулась в храм. Только здесь Евгений стал находить покой для своего истерзанного сердца. Но этот покой был временным, ибо стоило ему выйти из храма, как горе вновь заполняло всё его существо.
В нескольких московских храмах Евгений спрашивал, какую ему приобрести икону, чтобы обрести мир в своем сердце. Ему отвечали, что вряд ли приобретение какой‑либо иконы тотчас избавит его от горя. Евгению неоднократно советовали посетить Троице‑Сергиеву Лавру и помолиться у мощей преподобного Сергия Радонежского.
Когда Евгений, наконец, приехал в Лавру, он первым делом попытался попасть на прием к кому‑нибудь из известных старцев, имена которых ему сообщили в московских храмах. Евгений очень надеялся, что кто‑нибудь из них поможет ему не погибнуть в пучине скорби. Однако попасть к старцам он не смог. Тогда Евгений решил излить свою душу человеку в черной рясе, которого встретил в Лавре. Тот внимательно выслушал его, но вместо утешения так сурово отчитал Евгения за страстную любовь к жене, отчаяние и греховную привязанность к миру, что луч надежды в сердце мужчины померк, и он решил: жить на белом свете ему всё же не стоит.
Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба Евгения, если бы тут же в Лавре его, потерянного для самого себя, почти в прямом смысле слова не подобрала раба Божия Надежда. Эта женщина, встретив человека, балансирующего на грани жизни и смерти, буквально возродила его своей сердечной беседой. Словно иссохшая земля, впитывающая капли долгожданного дождя, душа Евгения жадно поглощала каждое слово безыскусной евангельской проповеди простой женщины.
После беседы Надежда привела Евгения к себе в дом, где жила с дочерью. На следующее утро она отвела его в Троицкий собор, где ежедневно совершается братский молебен у мощей преподобного Сергия.
По окончании молебна, когда крышка раки была поднята, Евгений приложился к мощам святого. В этот момент он ощутил неведомое доселе духовное состояние. Всё его сознание как бы перевернулось, душа прозрела, и Евгений взглянул на мир совсем другими глазами. Если до этой минуты он не понимал, в чем заключается смысл его существования, то теперь у него вдруг появилась непоколебимая уверенность в выборе дальнейшего пути, пути христианской жизни.
Придя из Лавры в гостеприимный дом Надежды, Евгений прилег отдохнуть. Он мгновенно погрузился в сон и ощутил себя в полном мраке. Несмотря на этот мрак, Евгений увидел невдалеке от себя черный стол, на котором неподвижно лежал человек, завернутый в черное покрывало. Вдруг человек отделился от стола, поднялся вверх и завис над ним. От фигуры человека во все стороны стало исходить сияние. В тот же момент неведомая сила с такой силой тряхнула Евгения, что он ощутил себя полотенцем, из которого кто‑то, взяв за края, выбивает пыль.
Когда видение исчезло, Евгений тотчас пришел в себя и почувствовал, что из души уходит мучившее его горе, а вместе с ним исчезают и греховные страсти. Через несколько мгновений сердце мужчины наполнилось необыкновенным покоем и Божественным миром. Евгений отчетливо осознал, что человек в черном был не кем иным, как им самим, а сияние — это благодать Божия, которая, пронизав и освятив всё его существо, очистила и возродила душу.
После этого видения, второго в своей жизни, Евгений всей душой потянулся к Богу и стал готовиться к крещению. Надежда наставляла его в основах православной веры, давала читать духовную литературу и советовала, как готовиться к таинству крещения. В течение нескольких недель Евгений неоднократно приезжал к Надежде в Сергиев Посад. По ее совету он решил креститься в храме Архангела Михаила. Здесь в один из воскресных дней Евгений, покаявшись в грехах и заблуждениях, благополучно принял таинство крещения и впервые причастился Святых Христовых Тайн.
Страшный сон
Александр позвонил мне по телефону поздно вечером и попросил совета. К нему обратилась знакомая и рассказала следующее. Вечером она возвращалась на автобусе с работы из Москвы в Сергиев Посад и по дороге уснула. Во сне ей явилась покойная няня, которая вырастила ее и любила как дочь. Усопшая предупредила женщину об опасности, которая подстерегает ее с мужем в течение трех последующих дней. Няня сказала, чтобы в этот период они постоянно находились дома и никуда из него не выходили. Женщина проснулась в страхе. Когда она приехала домой, страх перерос в истерику.
Не зная, как себя вести завтра — идти или не идти ей с мужем на работу, — женщина бросилась звонить Александру. Она ожидала, что он, как глубоко верующий человек, даст ей нужный совет. Выслушав ее, Александр, прежде чем что‑либо ответить, решил узнать мое мнение.
— Святые отцы советуют не верить никаким снам, так как многие из них имеют бесовское происхождение, — сказал я. — Однако есть исключение: сны от Бога, которым, конечно, верить надо. Как узнать, от кого был сон этой женщины? Лучше всего обратиться за ответом к прозорливцу. Если такового не обретается, надо посоветовать этим супругам возложить всё свое упование на Бога. В последующие три дня им надо сугубо молиться, поститься, каяться, не заниматься никакими легкомысленными делами, и Господь Сам решит судьбу людей, предавших Ему в руки свою жизнь. Другое посоветовать трудно. Ведь сон мог быть бесовским искушением. Допустим, посоветуем супругам никуда не выходить из дома. А фундамент дома, например, уже треснул, о чем бесы знают, и люди будут погребены под обломками строения, а так пойдут на работу и спасутся. Посоветуешь не обращать внимания на сон и вести обычный образ жизни, а с ними по дороге на работу в эти дни может произойти, например, какой‑нибудь несчастный случай, подстроенный нечистыми духами. В общем, Александр, — заключил я, — этот сон должен послужить вашей знакомой и ее мужу поводом к тому, чтобы заняться духовной жизнью.
Еще немного побеседовав, мы с Александром распрощались, и он стал звонить находившейся в страхе женщине.
Через некоторое время при встрече я спросил Александра, как поживает его знакомая. Он ответил, что три дня после страшного сна она и ее муж пребывали в волнении, ожидая какого‑нибудь несчастного случая. Однако ничего трагичного с ними не произошло. А коль не произошло, так они уж и не вспоминают о неприятном сне и предаются житейской суете с таким же жаром, как и прежде, нисколько не думая о спасении своих душ.
Вот уж воистину: «Гром не грянет — мужик не перекрестится!» А для вразумления некоторых, видимо, необходимо, чтобы не только гром грянул, но и молния в них попала.
Aufheben
Во время Великой Отечественной войны в одной из русских деревень мать провожала сына на фронт. Сын был человеком далеким от церковной жизни и нагрудного креста не носил. Мать, благословляя его, надела ему на шею крестик и попросила не снимать его ни при каких обстоятельствах. Молодой человек, хотя и вырос в атмосфере атеистической пропаганды, мать послушался и воевал с крестом на груди. Случилось ему со своей воинской частью оказаться в окружении и попасть к немцам в плен.
Всех пленных выстроили длинными шеренгами. Вдоль них пошел офицер с группой солдат. Внимательно всматриваясь в лица, офицер иногда останавливался, тыкал в грудь пленного и говорил:
— Der Jude[3]!
Указанного военнопленного охранники вытаскивали из шеренги и отводили в сторону. Кучка отобранных для расстрела евреев всё росла и росла.
Молодой человек, которого мать благословила на фронт нагрудным крестиком, родился в русской деревне, но был чернявым, кудрявым и чертами лица походил на представителей еврейского племени. Он смотрел на приближающегося к его шеренге офицера и всё отчетливее слышал возгласы:
— Der Jude!.. Der Jude!..
Когда очередь дошла до него, офицер ткнул его пальцем и сказал:
— Der Jude! — и двинулся было дальше. Но, на счастье пленного, взгляд офицера скользнул по расстегнутому вороту его гимнастерки. Немец заметил на его груди крест. На мгновение задумавшись, офицер скомандовал:
— Aufheben[4]! — и пошел дальше вдоль шеренги.
Солдат, уже положивший руку на плечо пленного, снял ее и двинулся вслед за офицером.
Пленный вытер дрожащей рукой пот со лба и вспомнил о матери.
Еловая веточка
Раб Божий Николай почитал праведную Матрону еще до ее прославления в лике святых. Однажды в середине девяностых годов прошлого столетия он решил посетить могилу праведницы. Для этого Николай приехал из города Хотьково, в котором жил, в Москву на Даниловское кладбище.
Стояли рождественские дни, кладбище было покрыто снегом. Могилку праведной Матроны укрывали еловые ветви, которые положили почитатели святой в знак великого праздника. К могильному холмику тянулась длинная очередь. Слава о подвижнической жизни и чудесах праведницы уже распространилась по всей Руси.
Николай с молитвой к святой выстоял очередь и, наконец, приблизился к могилке, возле которой находилась раба Божия Антонина. Эта женщина познакомилась с праведной Матроной еще в детстве. И при жизни, и после смерти блаженной она оставалась ее верной ученицей. Сейчас Антонина ухаживала за могилкой и раздавала православным в память о праведной Матроне еловые лапки.
Николай ожидал, что ему, как и всем, вручат веточку. Однако, когда очередь дошла до него, Антонина заговорила с какими‑то людьми и отвлеклась. Продолжая раздавать веточки паломникам, она пропустила Николая. Он некоторое время помедлил, думая, что Антонина заметит свою оплошность и всё же оделит его еловой лапкой. Однако Антонина так и не обратила внимания на обделенного ею человека.
«Ну что ж, значит, я не достоин по своим грехам получить веточку в память о праведной Матроне», — подумал Николай и с некоторой скорбью отошел от могилки. Через несколько дней он пошел на богослужение в хотьковский Покровский монастырь. Здесь к нему подошла знакомая женщина. В руках она держала еловую лапку.
— Николай, — сказала женщина, — я на днях была на могилке праведной Матроны. На, возьми себе веточку оттуда.
Николай с благоговением принял из рук женщины еловую веточку и подумал: «Этот подарок мне прислала праведная Матрона, чтобы я утешился и больше не печалился».
Святой покровитель
Николай живет на окраине Хотькова. Как‑то раз перед Новым годом он со своей трехлетней дочерью Елизаветой пошел на богослужение в Покровский женский монастырь. Вернувшись домой, он стал переодевать дочку в домашнюю одежду и вдруг обнаружил, что вместо золотого нагрудного крестика у нее на шее болтается только порванная веревочка. Из‑за потери Николай очень расстроился, ведь крестик был памятью о бабушке, которая подарила его перед своей смертью внучке.
Предположив, что веревочка могла порваться при переодевании Елизаветы, Николай тщательно осмотрел комнату. Однако поиски не дали никакого результата. Тогда Николай предложил девочке вместе помолиться святителю Николаю, своему небесному покровителю. Папа и дочка стали на колени перед образом святого и усердно попросили его помочь им найти столь дорогой их сердцу крестик. После этого поиски были возобновлены, но вновь оказались бесплодными. На следующий день Николай с надеждой на помощь своего покровителя еще раз поискал крестик дома и опять не нашел его.
Прошла зима. Снег растаял, и теплое весеннее солнце подсушило землю. Иногда Николай со своими домочадцами, когда разговор заходил о покойной бабушке, вспоминал потерянный крестик и жалел о его пропаже. Как‑то раз Николай вышел из своего дома и направился к центру города. Дорога, по которой он шел, была покрыта гравием. Вдруг ему в глаза ударил солнечный блик. Николай присмотрелся и замер от удивления: под его ногами лежал золотой крестик. Неужели тот самый, который бабушка подарила Лизе? Он взял крестик в руки, осмотрел его и тотчас обратился с благодарственной молитвой к святителю Николаю. Да, без всяких сомнений, это был крестик его дочери, и нашелся он только благодаря помощи святого!
Вспоминая о чудесной находке, Николай до сих пор не перестает удивляться тому, что никто не заметил крестик, хотя он лежал в очень людном месте. К тому же крестик находился на проезжей части дороги и, несмотря на это, многочисленные автомобили не вдавили его в гравий.
Николай очень любит своего небесного покровителя и во всех жизненных проблемах обращается к нему за помощью. Благодатное содействие в своих делах он получал от святого многократно.
— Святитель помогал мне в жизни так часто, — говорит Николай, — что я в последнее время уже стыжусь тревожить его по пустякам.
Однако недавно Николаю всё же пришлось побеспокоить своего небесного покровителя по мелкому делу.
Николай собрался ехать в Москву. Один из знакомых, узнав об этом, попросил его отдать деталь перфоратора на починку в столичную мастерскую. Николай взял деталь, но поездка в Москву не состоялась. Через некоторое время знакомый, проезжая мимо столярного цеха, где работал Николай, зашел к нему и спросил, как обстоит дело с починкой детали. Николай объяснил, что не смог выполнить его просьбу, о чем очень сожалеет. Знакомый попросил его не переживать, так как он сейчас едет в Москву и сам отвезет деталь перфоратора в мастерскую. Николай хотел тотчас отдать ее хозяину. Но не тут‑то было! Он не нашел деталь ни в одном из своих подсобных шкафчиков и ящиков. Из его памяти совершенно вылетело, куда он ее положил. Знакомый, видя бесплодность поисков, сказал, что деталь не так уж дорого стоит, поэтому искать ее не надо. Он купит новую в Москве.
Однако эти слова не успокоили Николая. Наоборот, его охватило сильное волнение. Мало того, что он не отвез деталь ремонтировать, как обещал, так еще и потерял ее! Знакомый пошел к автомобилю, а Николай, глядя ему вслед, взмолился:
— Святителю отче Николае, помоги!
Тотчас неведомая сила развернула раба Божия Николая в другую сторону и подтолкнула его к одному из ящиков. Он взглянул внутрь и увидел пропавшую деталь перфоратора. Схватив ее, Николай бросился вслед за своим знакомым, который уже садился в автомобиль.
Сомнение
В начале 2002 года молодой диакон, студент Московской духовной академии, вместе со священником служил литургию в Петропавловском храме Сергиева Посада. Во время службы его охватило сомнение: на самом ли деле хлеб и вино прелагаются в Тело и Кровь Христовы? По окончании богослужения он направился к жертвеннику, чтобы потребить Святые Дары.
Подходя к чаше, диакон вдруг почувствовал необычный для алтаря запах. Сначала молодой священнослужитель даже не осознал, что этот запах ему напоминает. Когда же понял, чрезвычайно удивился.
До поступления в семинарию молодой человек увлекался охотой. Он хорошо знал запах свежей крови. А именно ею‑то и пахло около жертвенника! Диакон поднял с чаши покровец, заглянул внутрь и ужаснулся. В чаше находились настоящие Кровь и Плоть. Придя в себя, диакон позвал священника, своего сокурсника. У батюшки, когда он взглянул в чашу, вытянулось лицо. Молодые священнослужители посовещались и, не зная, как поступить, обратились за помощью к опытному священнику, который, благо, находился в то время в храме. Когда этот священник собственными глазами убедился в происшедшем чуде, он строго взглянул на молодых священнослужителей и спросил:
— Кто из вас сегодня за службой усомнился в истинности преложения хлеба и вина в Тело и Кровь Господа?
Диакон тотчас признался в своих сомнениях. Тогда священник сказал:
— Молись сейчас же Господу о том, чтобы Святые Дары приняли свой обычный вид. Молись до тех пор, пока этого не произойдет!
Диакон упал на колени и стал молиться, как потом сам вспоминал, с таким пылом, с каким не молился за всю свою жизнь. Бог внял его молитве: Плоть и Кровь Христовы приняли вид хлеба и вина. После этого диакон с великим благоговением потребил святыню.
Портрет Сталина
Перед Великой Отечественной войной Николай Васильевич работал в Сергиевом Посаде на оптико‑механическом заводе. Однажды он зашел в одно из заводских помещений и увидел на стене портрет Сталина в рамке с разбитым стеклом. Николай Васильевич сказал находившимся там сослуживцам:
— Надо Сталина снять, заменить стекло и снова повесить.
Вскоре грянула война. Будучи по военной специальности танкистом, Николай Васильевич готовился к отправке на фронт. Однако ему было не суждено оказаться на войне. Его арестовали непосредственно в военкомате.
Николаю Васильевичу предъявили обвинение в том, что он якобы публично убеждал своих коллег по работе убить Сталина. Это обвинение строилось на доносе двух работников завода. Следователь цитировал, не называя имен доносчиков, заявление, в котором они писали, что Николай Васильевич призывал снять Сталина с должности и повесить. Обвиняемый оправдывался. Он доказывал, что имел в виду портрет Сталина, а не самого вождя. Однако чекисты никаких оправданий слушать не хотели и требовали от Николая Васильевича только чистосердечного признания в подготовке покушения на Сталина. Признание же в подобном преступлении в те времена было равнозначно подписи под смертным приговором.
Как известно, чекисты славились умением выбивать из людей необходимые им признания. Измученный жестокими допросами, Николай Васильевич в конце концов согласился оклеветать самого себя. Однако перед тем, как поставить свою подпись под признанием, он выдвинул требование.
— Я подпишу себе смертный приговор, — сказал Николай Васильевич следователю, — только в присутствии доносчиков.
Сначала ему ответили, что это условие невыполнимо. Не в правилах органов госбезопасности представлять обвиняемым своих осведомителей. Однако Николай Васильевич твердо стоял на своем, и чекисты были вынуждены согласиться. Им очень хотелось побыстрее рапортовать начальству об успешно раскрытом заговоре против товарища Сталина. К тому же чекисты решили, что Николая Васильевича после признания им своей вины незамедлительно расстреляют и у него не будет никакой возможности изобличить доносчиков.
Увидев клеветников, Николай Васильевич был потрясен. С этими двумя мужчинами он долгое время работал бок о бок, считал их людьми порядочными, и между ними не было никаких серьезных конфликтов. За что же они обрекли его на смерть?
— В вашем присутствии я подписываю себе смертный приговор, — сказал он доносчикам. — На земле мы с вами больше не увидимся, но на том свете я с вами буду судиться перед Богом.
Многие месяцы Николай Васильевич провел в камере смертников. Перед его глазами прошла вереница жертв красного террора. Всё новых и новых людей бросали в камеру, потом их уводили на расстрел, а о нем — словно забыли. Николай Васильевич, внук протоиерея, служившего в Тамбовской губернии, находил силы только в молитве к Богу. И Господь сохранил ему жизнь. Вместо расстрела Николая Васильевича отправили на Крайний Север обустраивать теперь столь знаменитые норильские рудники. Правда, тогда это было почти равноценно смертной казни. Из всего многотысячного этапа в живых остался только один Николай Васильевич. В советских концлагерях и в ссылке он провел семнадцать лет и был амнистирован лишь после смерти Сталина.
Вернувшись из заключения в Сергиев Посад, Николай Васильевич направился вставать на учет в органы госбезопасности. Чекист, взглянув на его документы, удивился:
— Это вы — Николай Васильевич Самошкин? Мы вас долго искали. Где вы скрывались?
— В документах написано, где я скрывался. А зачем вы меня искали? Расстрелять? — в свою очередь поинтересовался бывший заключенный.
Чекист нахмурился и ничего не ответил. Видимо, по промыслу Божию во времена массовых репрессий в конвейере смерти произошел маленький сбой, благодаря которому Николай Васильевич и остался жив. Устраиваться на работу он пошел на родной завод, где в отделе кадров попросил:
— Направьте меня в любой цех, только не в тот, где работают оклеветавшие меня люди.
— Не имеем права, — отрезал кадровик. С какого рабочего места вас несправедливо репрессировали, на то вы и должны вернуться.
Николай Васильевич до ареста имел очень крутой нрав и в свое время спуску никому не давал. Узнав о его возвращении, клеветники не на шутку перепугались. Однако при встрече с ними Николай Васильевич их успокоил:
— Не бойтесь, я вас простил.
Несмотря на полученное прощение, клеветники после возвращения Николая Васильевича не задержались на земле надолго. Их поразило одно и то же заболевание — рак внешних органов головы. Неизлечимая болезнь страшно изуродовала нос, губы и язык у обоих мужчин. Смерть настигла их почти одновременно.
Николай Васильевич же пережил не только Сталина, своих клеветников, но и, казалось, несокрушимую советскую власть. Я познакомился с ним в девяностом году теперь уже прошлого столетия. Помню, как Николай Васильевич пришел помогать восстанавливать храм архангела Михаила, возвращенный Церкви. Невысокий, крепкий, с седой окладистой бородой, он так лихо тесал топором бревна, что, наблюдая со стороны, трудно было поверить в его восьмидесятилетний возраст. Что там бревна! Для его светлой головы и умелых рук в строительстве не было никаких непосильных задач.
Почти каждый день Николай Васильевич был в храме: или трудился, или молился. Читая в алтаре его помянник об усопших, я думал, что за странное имя «Васюган» вписал в свой синодик Николай Васильевич? Как‑то раз я спросил его об этом.
— Когда меня бросили в камеру смертников, — рассказал Николай Васильевич, — я был одет очень легко. Каменное помещение не отапливалось, а за решеткой — зима. Зачем на приговоренных к смерти тратить тепло? Ну, думаю, скоро я замерзну насмерть. Сначала сидел в камере один, а затем привели второго заключенного. Не прошло и суток, как он помер. Лег на нары, поднес ломоть черного хлеба, тюремную пайку, ко рту, да так с куском в зубах и преставился. Я было бросился звать охранников, да остановился. Думаю: дай‑ка прежде что‑нибудь из одежды у него позаимствую. Конечно, нехорошо с покойника снимать вещи. Однако ему они уже всё равно не нужны, а меня от смерти могут спасти. Смотрю — у покойного под брюками еще двое штанов. Я их на себя надел. В общем, сначала утеплился, а потом уж и охранников позвал. Сидеть мне в этой камере пришлось долго. Если б не одежда покойного, я бы наверняка погиб от холода. Он сам умер, а меня от смерти спас. Как его звали — забыл. Помню только, что он был родом из селения под названием Васюган. Я это название в помянник и записал, чтобы не забывать молиться об упокоении души моего благодетеля. Ведь Бог знает его настоящее имя.
«Конечно, знает, — подумалось мне. — Вот ведь повезло уроженцу Васюгана: уже пятьдесят лет от всего сердца за него молится почти не известный ему при жизни человек!»
Только приблизившись к девяностолетнему рубежу своей жизни, Николай Васильевич