Вокально-танцевальный номер «Американ дрим»

ОНА (Ему). Почему вы стараетесь столь упорно меня не узнавать?
ОН (Ей). Что вы хотите этим сказать? Я не понимаю.
ОНА. Тринадцатое октября, год Дракона по восточному календарю, шёл дождь. Я смотрела в окно: там был день до краёв полный холодным осенним дождём. Было серо, неуютно, промозгло, сыро, холодно - все, как в моей жизни. У меня было тринадцатое место. Междугородний автобус шёл в никуда. У тебя тоже был билет на тринадцатое место. Помнишь, как ты возмущался? К счастью, место рядом никто не занял. Ты сел рядом. У тебя был насквозь мокрый мятый плащ, дурацкая шляпа, с полей которой стекали водопады, а в руках - огромный чёрный зонт. Ты был похож на сказочника, какими их рисуют в детских книжках.
ОН. О чем вы, мадам?
ОНА. Потом мы посмотрели друг другу в глаза. И все. Все стало понятно. Мы оба поняли…
ОН. Мы поняли?.. Но я не понимаю.
ОНА. Ты молча взял меня за руку. Мы вышли на автовокзале. Шёл дождь. Ты, как Оле Лукое - раскрыл надо мной свой зонт. Поймал такси. На заднем сиденье ты первый раз поцеловал меня. И только тогда произнёс первые слова. Ты сказал: "У тебя холодный нос". Я спросила: "Как у собаки?"
ОН. Как у сабаки…
ОНА. Гостиница называлась "Центральная". Номер был тоже тринадцатый. Я сказала, что так не бывает, так не может быть, это сон, наваждение, но ты улыбался и целовал мои влажные волосы. И ты говорил… Ты помнишь, что ты мне говорил?

Небольшая пауза.

А потом мы лежали ослабевшие, утомлённые нежностью, и нам было так хорошо, как никогда уже больше не будет! Ты курил мои сигареты с ментолом, потому что твои – все промокли, и говорил мне… Ты помнишь, что ты мне говорил?

Пауза.

А ночью мне вдруг стало страшно. Я прижималась к тебе, прятала голову у тебя на груди, а ты гладил своей тёплой ладонью мои волосы, успокаивал меня… - до тех пор, пока мы оба не уснули.
Когда же я проснулась, тебя уже не было, а может – никогда и не было. Я подумала, что мне приснился сон. Всё не то… и номер на двери – был не тринадцать, а тридцать один… и гостиница называлась не "Центральная", а - "Октябрьская"… да и город - тоже был другой. Улицы того города - совсем пустые. И была зима. Снег падал огромными пушистыми хлопьями… мягкими, нежными, как твои поцелуи. Снежные хлопья таяли на лице, стекали по щекам, поэтому казалось, что это слёзы… слёзы, от которых тушь потекла. Я открыла огромный чёрный зонт – тот самый зонт, что остался после тебя… и шла, шла, шла… и мне было так холодно… холодно и жалко, - себя жалко!

Пауза.

ОН (не сразу). Вы меня с кем-то, верно, спутали… Обознались…
ОНА. Возможно. Тогда почему же я чувствую ваш страх? Я его ощущаю. От вас исходят флюиды страха. (Улыбается.)
ОН. Бред... Какие флюиды?
ОНА. Вот, смотрите. (Показывает руку.) Мурашки. Это во мне - ваш страх.
ОН. Бред. Бред. Бред!

Небольшая пауза.

ОНА (напевает). "Лети, лети за облака, меня с собой зови, зови, но не забудь, что нить тонка, не оборви, не оборви"!..

Улететь бы подальше от этого проклятого города… Смотрите! Мы летим прямо на тучу!
ОН (обеспокоенно). Да! Действительно! Ветер усиливается! Тучи заволакивают все кругом! Будет гроза!

Где-то, пока ещё далеко, гремит гром.

ОНА. Посмотрите! Солнце клонится к горизонту, а туча, похожая на тираннозавра, пожирает его. Ну давайте поднимемся ещё выше, - выше солнца! Я не хочу возвращаться!
Я прошу, я умоляю! Хотите я запл а чу?! У меня есть деньги!
ОН. Но мне грозят крупные неприятности, если…

ОНА. Ура-а-а-а! Вы согласны! Мы летим! Выше! К солнцу! К тучам! Кангелам!
ОН. Чёртов шар! Чёртов ветер! Чёртов дождь!
ОНА. Ура! Дождь!

Сверканиемолний, приближение грома, шум дождя. Становится темнее.

ОНА. Мы не вернёмся! Не вернёмся! Не вернёмся - никогда!
ОН. Это какое-то сумасшедшие! Мы можем погибнуть!!

Стало ещё темнее. Шум дождя, завывания ветра, совсем близкие раскаты грома заглушают голоса людей.

ОНА. Какое счастье! Мы летим… - к ан-ге-ла-а-ам!
ОН. К ангелам? Я не хочу умирать!

Удар грома и молния – прямо над головой, – страх Божий, да и только!!!

ОНА. Спаси и сохрани! Господи, помилуй, и прости, - прости-прости-прости!!!

(Сознательная исповедь, начавшаяся бессознательно)

Я любила одного человека, а он меня бросил, как сломанную куклу. Тогда я хотела умереть …, -… ПРОСТИ!

Затемя встретила другого человека, который боготворил меня… я позволяла ему себя любить, но сама – не любила …, - … ПРОСТИ!

И тогда появился тот - с кем возникли бурная страсть и безудержный секс, но это же - не любовь, - … ПРОСТИ!

Но вот появился некто, с кем была дивная дружба, все остальное было как пряная приправа… НО он погиб в авиакатастрофе, после чего - я едва не сошла с ума… из этой прострации меня вывел один очень хороший человек, он спас меня, вернул к жизни… но-но-но, НО я не смогла его полюбить, - … ПРОСТИ!

Как в наказание возник этот жиголо - этот альфонс, к которому я ровным счётом ничего не испытывала, кроме удивительно жуткой ревности… в конце концов он нашёл себе пожилую богатую даму, а меня оставил на попечение своего друга, в которого я влюбилась, но он оказался гомосексуалистом… о, Боже, и от безысходности я просто вышла замуж за какого-то первого встречного, что было очередной ошибкой, … - ПРОСТИ-ПРОСТИ-ПРОСТИ!

Пауза. (фоном музыка – муз-шкатулка из детства)

А ещё… - я помню руки отца, которые подбрасывают меня вверх к облакам, высоко-высоко… - и ловят…, и обнимают - крепко-крепко.

Теперь же - никто меня не ловит… я лишь падаю, падаю, падаю… я вдруг поняла, что уже давно живу с ощущением одного лишь падения… И мне захотелось взлететь, взлететь по-настоящему, и вот наконец-то я здесь – на воздушном шаре, и ты - тоже здесь.

Пауза.

ОН. И я – тоже здесь… (музыка оборвалась от удара грома и молнии)

Я, когда Гагарин полетел, с крыши упал. Честное слово. Шабашил тогда: деньгу рубил - крыши крыл. И сидим, как сейчас всё отчётливо помню, значит, на крыше, кроем, и бежит бригадир наш и благим матом орёт, как приказ отдаёт: "Полетел! Полетел! Полетел!" Ну, тут я и полетел. Гагарин, значит, вверх, а я, следовательно, вниз… - прям головой вниз. У-ух и сильно тот раз ушибся! Однако крепкая же у меня голова, - надо признать. Как только я её, бедную, не натружал, обо что только не бил, не стучал! А вот, хоть бы что, - варит котелок, что удивительно. И память, и процесс мыслительный - отменные. Словно мозги от встряски каждый раз только ещё лучше - функццц…
ОНА. – Функционируют. (шум дождя)

ОН. (шум дождя) … – тогда шёл дождь. Везде, во всём мире шёл нескончаемый дождь, а я сел в автобус в надежде, что он привезёт меня наконец-то хоть куда-нибудь, но моё место даже здесь, даже в этом автобусе - оказалось занято! Конечно, это было недоразумение, конечно, она была красива, одинока и несчастна, конечно, место рядом с ней, чьё-то чужое место, оказалось свободно, и, конечно, я сел рядом с ней. Я занял это чужое место. В какой-то момент, когда остановить, вернуться назад уже слишком поздно, а до конца пути, куда уже нет смысла стремится, ещё бесконечно далеко, она все-таки взглянула на меня. Я так старался избежать этого взгляда, но я не смог, не смог, и увидел, что на её ресницах дрожат слезы, а в глазах вспыхивает надежда, и гаснет отчаяние. Я знал, что этот взгляд предназначен не мне, и ещё я почувствовал, я понял, меня озарило, что я всегда любил только её одну, эту чужую женщину, что она и есть та самая, которая… Я знал, что должен был делать тот, другой, чьё место по роковой случайности я занял рядом с этой женщиной, которую я люблю. Поэтому я взял еёруку, рука была горяча… так горяча, что потом в такси я поцеловал её руку, а затем поцеловал и её губы, такие податливые, нежные… эти губы жаждали, - жаждали поцелуя. Я делал все, что должен был делать тот, другой. Я произнёс какую-то дурацкую фразу, именно ту, которую, я знаю, она ждала. Потом, в номере гостиницы, сам того не желая, я совершенно стал им, тем человеком, которого я не увижу, стал им потому, что я любил её… И, действительно, в ту ночь и мне было страшно… страшно, как и ей, но я гладил её волосы, успокаивая её, и что-то бормотал… Потом, перед рассветом я проснулся и долго не мог понять… а она спала на моем плече, и я боялся пошевелиться, хотя рука совсем затекла. Я испытывал к ней такую нежность, я любил, любил, любил! И я знал, был уверен, что она, она тоже любила… Но весь ужас состоял в том, что она любила не меня, нет! А того, другого, – место которого я случайно занял, она не знала, что я не тот, за кого себя выдаю, что я - самозванец, что я прикидываюсь им, она не знала, что рядом с ней был другой, именно ему предназначалась её любовь, а я знал, что никогда, никогда, никогда не смогу стать им, тем, другим! Осторожно, чтобы не разбудить еёя ушёл, - ушёл ещё до рассвета… Ну почему?! Почему тот, другой сделал меня несчастным? Почему он не поехал тогда в автобусе?! Почему?..

Пауза.

ОНА. Ну почему же – не поехал? ОН-то – поехал… это ты – ты не поехал, ведь тебе стало страшно…, а от страха человек бывает сам не свой… вот потому-то ты и обознался, и не узнал – ни голос, ни анфас, – ни профиль свой!

ОН. … – ПРОСТИ, ПРОСТИ-ПРОСТИ!