Не случайно Оригами всегда изготавливается из квадратного листа бумаги. «На Востоке к квадрату всегда относились с уважением. В Древнем Китае он символизировал землю, вернее сказать, считалось, что земля имеет плоскую квадратную форму, над которой нависает купол неба, космоса, с которым она смыкается в единое. Чисто геометрические сложности объединения квадрата и круга были блестяще решены Лао-цзы в его остроумнейшем афоризме: «У великого квадрата нет же углов». Таким образом, квадрат становится в буддизме отражением Космоса, Единого, Пустоты. Поэтому в квадрат вписаны все мандалы — священные буддийские изображения…
Следовательно, мысль превратить квадрат бумаги в Оригами, в образ, была не такая уж сумасшедшая для японского интеллектуала, знающего о сакральном значении квадрата» (VI). Квадрат — символ Пустоты, и столь естественной для восточного мировоззрения является попытка превратить его во множество форм, как это делает «настоящая» Пустота. «Тут и заключается одна из главных причин появления Оригами именно на Востоке. Но если Пустота объединяет, то и все вещи находятся скорее в состоянии взаимопроникновения, чем противостояния, а если любые явления легко переходят друг в друга, если всё связано со всем, то что, как не квадрат, основа Вселенной, должно также уметь перетекать в тысячи форм? Он и умеет, только не надо его надрезать. Надрез нарушает Единое…» (VI).
Пустота — символ цельности мироздания, единства мира, в котором происходят метаморфозы. Квадрат бумаги, даже если он обладает изначально неким изобразительным орнаментом, прежде всего, пуст. На бумаге не может быть знаков, потому что бумага — символ первородного хаоса, из которого возникают все вещи этого мира. Бумага — символ первоматерии, откуда всё возникает и куда всё возвращается. После окончания изготовления фигурка также не расписывается. В этом заключен особый сакральный смысл, так как сложенная фигурка не является итогом деятельности. Она лишь шаг в познании мира. За этой фигуркой последует новая, трансформированная из предыдущей, затем следующая форма, и так далее… Все они будут появляться и исчезать, растворяясь в великой пустоте и возникая вновь. Пустота не имеет границ, пустота всеобъемлюща. И бумажный лист является символом непривязывания ни к какой изобразительности, лишь череда возникающих и исчезающих образов, бытие которых является столь временным и недолговечным… «Тот, кто хочет утвердиться в состоянии «белого дракона» или «белой бумаги», должен освободиться от любой привязанности к любому постулату. Лишь в абсолютной пустоте, в «пустоте необладания», реализуется полное пробуждение«(55, II).
«Пустотой провозглашается весь феноменальный мир, включая внешние проявления реальности и внутреннее рациональное знание. Пустотность всего сущего постигается просветленным оком мудрости, выступающим как орган интуитивного знания, которое порождает всеведение» (40, IV). «После того, как око мудрости узрело Пустоту, дезавуировало все мнимые образы, уничтожило привязанность к иллюзорным понятиям, вещи и человеческая душа воспринимаются такими, каковы они есть. Эта пустотность обозначает «таковость», которая соответствует истинной реальности… Пустота, таковость и мудрость совершенного знания принадлежат одному уровню, возвышаясь над колебаниями перемен и соответствуя абсолютному состоянию, достигаемому в процессе мистического опыта» (42, IV). Утверждая что-либо, какое-либо явление, мы, таким образом, утверждаем и противоположность этого явления, например, в понятии движения заложена статика и наоборот. «Все, что имеет имя, тем самым себя ограничивает» (43, I).
Дуализм или противопоставление — фундаментальное заблуждение, препятствующее пониманию единого потока становящегося мироздания.
Великая Пустота свободна. Буддийское просветление — это, прежде всего, избавление от двойственности. Все явления воспринимаются как нечто единое, непрерывное. Субъект тождественен объекту, и их противопоставление является дуалистической игрой несовершенного сознания. «Взращивание дуализма — фундаментальная ошибка, от которой следует обязательно избавляться на первых же этапах пути к состоянию самоосуществления. Ошибка возникает из-за не осознания той истины, что все вещи пусты, не сотворены, не двойственны и не имеют неизменных индивидуальных признаков» (107, I).
«То, что есть, не отличается от того, чего нет; То, чего нет, неотличимо то того, что есть»(240, I)
«Под пустотой вещей понимается, прежде всего, полная обусловленность их друг другом, и представление об их особой индивидуальности не имеет никакого основания… Нет ничего, отделяющего одну вещь от другой… Принцип взаимности означает отрицание индивидуальности как абсолютной реальности, поскольку не существует ничего, что могло бы поддержать свою индивидуальность, поднявшись над условиями относительности или взаимного становления» (108, I). «Когда сознание достаточно развито, оно видит, что ни отрицание, ни утверждение не применимы к реальности, что истина лежит в знании вещей, в их действительности или, скорее, в их становлении» (170, I).
«Взаимная относительность. Покоится исключительно на единстве пустоты. В единстве пустоты два есть одно. И каждое из двух содержит в себе все десять тысяч вещей: Если не делать различия между этим и тем, Откуда взяться односторонности и предрассудку?»(237, I)
Метаморфозы — истинный смысл становления, образно выраженного в бесконечных трансформациях фигурок Оригами. Именно это взаимопроникновение сущностей всех вещей этого мира, отсутствие границ, отделяющих одни явления от других, является внутренней сущностью трансформаций, заложенных в традиции Оригами. Из одной фигурки с помощью нехитрых манипуляций мы получаем другой образ. И это естественно для мировоззрения, воспитанного в традициях буддизма. Именно возможность трансформации является одним из самых выразительных аспектов, связывающих Оригами с буддийской традицией. Одна из самых ценных возможностей бумажных фигурок для адептов буддизма — та легкость, с которой реализуется в Оригами принцип метаморфозы.
«Вы берете любое Оригами и думаете, что надо ему добавить, перестроить, чтобы появилась новая модель. В результате получаются пары, тройки, а иногда и целые цепи таких фигур, вытекающих одна из другой. В традиционном Оригами такие цепи отнюдь не редки.
«В мире постоянны только перемены». Это великое открытие буддизма. В самом деле, что делаем мы, когда складываем Оригами, как не развиваем картину до тех пор, пока не блеснет в ней момент Истины, ничего не убавляя, но изменяя. Не правы те, кто называет стоящее на столе Оригами скульптурой. Скульптура — это искусство со знаком минус (мы отнимаем всё, что не есть скульптура). Оригами — искусство без математических знаков, это искусство постоянных перемен. О том, что «всё течет, всё изменяется» и «дважды нельзя войти в одну реку» знали ещё древние греки. Но они не сделали из этого открытия и передали нам совсем другой вывод, а именно, они отвернулись от изменений, как от досадных случайностей и сосредоточились на общих законах, на поиске того, что, если не вечно, то хотя бы не мельтешит перед глазами. Японцы же, напротив, обратили всё свое внимание именно на то, что непрочно, на миг, на мельчайшую малость и притом с замечательной целью — чтобы поймать в ней, в мелочи, дыхание вечности» (VI).
Великая Пустота в клочке бумаги; Великая Пустота, содержащая бытие и небытие тысячи вещей. Складывая фигурку, мы утверждаем её бытие, разворачивая бумагу, чтобы сложить новую фигурку, мы утверждаем небытие предыдущей. Маленький клочок бумаги, трансформируемый в тысячи тысяч фигурок подобен дню, наполненному тысячью дел, возможно ли в одном дне увидеть вечность? Заключенный в фигурках Оригами принцип метаморфозы, означающий, что из всего может получиться всё, принцип трансформации, указующий на изменчивую природу вещей, несёт в себе глубокий философский смысл. В непрерывном потоке трансформации фигурок заложен Дао-путь становления мироздания. «Фактически бытие есть становление» (108, I).
«Метаморфозы — первое условие проявления жизненной силы, которая изначальна» (39, II). «Высшее Дао рождает тьму вещей, но ею не владеет; творит многообразные изменения, но над ними не господствует… Превращения тьмы вещей непостижимы — они свершаются, следуя собственной необходимости» (70, III). «Вместе с Дао я (Дао-человек) выхожу, хожу туда и сюда, брожу в царстве великого Нуля; вместе с Дао нырять и плыть, сгибаться и выпрямляться» (24, II). «Творящее изменения хватает и вытягивает вещь подобно тому, как гончар глину. Берет и делает из неё таз. Этот таз не слишком отличается от глины, из которой сделан. И вот уже готовый сосуд оно вдруг разбивает вдребезги и возвращает к основе. Эти осколки также не слишком отличаются от таза» (168, III). «Все изменения и превращения равны» (176, III).
«Если дух чист, никакие телесные действия не могут его испортить: он может странствовать, где вздумается, обладая абсолютным иммунитетом… Относительные условия не имели силы в царстве, управляемом свободными духами, которые парили над внешним миром различий и противоречий» (89, I). «Внешнее не волнует внутреннего, и тогда природа вещи обретает себе соответствующее. Когда природа вещи не нарушает гармонии, то благо мирно пребывает в своём месте» (132, III). «Ибо пружина жизни запускается не снаружи, а внутри» (175, III). «Форма изнашивается, а дух не подвержен изменениям, потому что, опираясь на неизменяющееся, откликается изменяющемуся. Происходит тысяча превращений, тьма перемен, и нет им конца. Изменяющееся вновь возвращается в бесформенное, неизменяющееся же рождено вместе с небом и землей» (173, III). «Вещи изменчивы, и пока не проникнешь в свою природу, не говори: «я обладаю совершенным знанием» (280, I).
Выбор бумаги в качестве материала, ведь бумага — материал-однодневка, также несет глубокий символический смысл. Недолговечность жизни бумажной фигурки как нельзя лучше вписывается в концепцию изменчивого мироздания. «Нередко необходима специальная тонкая бумага с приклеенной с обратной стороны тонкой фольгой, лишь тогда удается удержать модели от разрыва бумаги в процессе складывания и от потери вида фигуры от расползания со временем складок бумаги» (VI). Если для европейского пластического искусства характерна привязка реализуемого образа к конкретному куску мрамора или глины, то фигурку Оригами невозможно привязывать именно к какому-то одному, конкретному листу бумаги. Квадратный лист бумаги неизменен, и тем не менее, это каждый раз новый лист. Традиционные сорта японской бумаги «васи» достаточно прочны, но и они не обладают вечной прочностью. Таким образом, при неизменном принципе складывания Оригами из квадратного листа бумаги, меняется каждый раз и сама бумага, лист за листом, и сама форма бумажной фигурки.
«Появлению Оригами в Японии, несомненно, способствовали такие его врожденные свойства, как недолговечность, легкая ранимость моделей, простота и от этого некая тайна, живущая в каждом Оригами» (VI).