Революционное мировоззрение Шелли формировалось под влиянием непосредственного участия в борьбе ирландских крестьян-католиков и английских рабочих за их политические и социальные права. От метафизики мыслителей-материалистов XVII—XVIII веков Шелли переходит к диалектике и историзму. В отличие от Байрона «он более ясно видел... что эпос XIX века будет заключаться в борьбе между классом собственников и классом производителей. И именно это выводит его из категории утопических социалистов и делает его,— насколько это было возможно в ту пору,— социалистом современного периода».
В полном соответствии с учением Вордсворта и Колриджа о том, что всякий значительный художник является также и выдающимся философом, Шелли провозглашает поэтов пророками и учителями жизни, «непризнанными законодателями... гражданского общества».
Искусство представляет собой «величайшую социальную силу», выявляющую «скрытую красоту мира», к которой оно ведет человечество, избавляя его от «проклятия случайности» и позволяя яснее увидеть путь к истинной «добродетели, любви (понимаемой как всеобъемлющий гуманизм), патриотизму».
Шелли разделял также взгляды Вордсворта о необходимости использовать в поэзии устную речь современников, хотя, с другой стороны, часто обращался к старинной лексике, вводил слова и выражения из Шекспира, Спенсера, Сиднея. Шелли никогда не ассоциировал высокого предназначения поэзии с «божественной волей и промыслом», с чем-то «вечным и потусторонним». «В отличие от лейкистов, он хорошо понимал диалектику вечного и исторического, считал природу человека общественно детерминированной».
Повторяя вслед за Вордсвортом и Колриджем, что «поэт — это тот, кто воспринимает истину и красоту», он существенным образом оговаривался, указывая, что всякий прогрессивно мыслящий художник не только интенсивно переживает настоящее в его нынешнем состоянии, но и «видит в нем будущее...». Категория прекрасного в поэзии зрелого Шелли неотделима от героической, инициативной, самоотверженной борьбы за счастье тружеников. По словам ирландского поэта Ейтса, «Красота и Свобода для него равнозначны».
«...Проявления красоты Шелли ищет в природе, в высоких движениях души, в борьбе за общее счастье и свободу». Идеал прекрасного у Шелли имеет социальное содержание, он неотрывен от революционных устремлений поэта. Шелли воплотил свой эстетический идеал в таких образах,как образы Лаона и Цитны («Восстание Ислама») — гуманистов-революционеров, без колебания отдавших жизнь за благо народа; как образ Прометея, который, по мнению Шелли (и Байрона), являет собой «высшее моральное и интеллектуальное совершенство». Поэзия для Шелли — это «меч, всегда обнаженный, уничтожающий ножны, стремящиеся его удержать». «Поэты... стекла зеркал, на которые грядущее, приближаясь, бросает свои тени». К бесклассовому обществу, по мнению поэта, приведет «великая гроза», которая «прекрасна силой обновления». Поэтому главной темой своего творчества Шелли делает борьбу народа и его лучших представителей «за великое будущее мира».
Лирика. Талант Шелли был по преимуществу лирическим. Его стихи поражают силой и непосредственностью чувства, музыкальностью, многообразием и новизной ритмов, они насыщены яркими метафорами и эпитетами, богаты внутренними рифмами и аллитерациями. Шелли тонко чувствует природу. В лирических стихотворениях поэт рисует картины безмятежного синего моря, смыкающегося с лазурью небес, он передает впечатления, которые зародились в его душе в Италии. Иногда мысль поэта улетает к далекой родине, чьи синие льды, серебристый иней и колючий холодный ветер так много говорят сердцу изгнанника.
Описания природы у Шелли часто озарены философской мыслью. Таков ряд стихотворений, известных под общим названием «Изменчивость», стихотворение «Облако» и некоторые другие. В них утверждается идея бессмертия природы, вечного ее развития и изменения. Поэт как бы проводит параллель между изменчивостью в жизни общества и в жизни природы. Общая тональность поэзии Шелли глубоко оптимистична: как вслед за зимой идет весна, так и век социальных бедствий и войн неизбежно сменяется веком мира и процветания. Тема непобедимости и бессмертия сил жизни и свободы выражена и в «Оде западному ветру». Тема «западного ветра», ветра-разрушителя — традиционная в английской поэзии. Ее разрабатывали до Шелли многие поэты. Однако у Шелли эта тема получает совершенно иную интерпретацию. У него осенний западный ветер не только и не столько разрушительная сила, губящая своим холодным дыханием все живое, всю красоту лета, сколько хранитель сил новой жизни, заботливо укладывающий ее семена в теплую подснежную постель: «Пришла зима, зато весна в пути!»
Замечательна по искренности и правдивости чувства и любовная лирика Шелли. Пленительны у него женские образы («К Джейн с гитарой», «Ариетта для музыки»). Немало стихотворений посвящено Мэри Годвин, жене и другу поэта.
Любовь, по мысли Шелли,— это великая сила, вдохновляющая людей на борьбу за светлое будущее. У Шелли постоянно звучит тема торжества любви над тиранией, над самой смертью («Восстание Ислама»).
Любовь, по мнению поэта, сильней, чем смерть, ибо «она всему дает блаженство нового рождения». Радость бытия и радость любви до краев наполняет все существо поэта.
Политическая поэзия
Шелли создал новый для английской поэзии жанр массовой песни, по силе и красоте стиха, по своей простоте близкий подлинным народным песням. Вершиной политической лирики Шелли являются поэмы «Маскарад Анархии» и «Песня англичан», в которых поэт показывает, что капиталисты «присвоили труд рабочих»:
Ты сеешь,— а другой пожнет.
Одежды ткешь — другой возьмет.
В гневных строках этих произведений звучит революционный призыв к народу сбросить власть имущих — причину всех страданий народных. Как и в больших драматических произведениях, написанных в Италии («Освобожденный Прометей», «Эллада», «Карл I»), в политических стихах звучит та же прометеевская тема беззаветной борьбы за светлое будущее людей, за «мир прекрасный, где не будет рас, племен и классов» и где труд из проклятия превратится в «источник радости и вечной молодости мира».
Медлительность соотечественников вызывала в нем раздражение; он осыпал их упреками и горькими насмешками.
Зато малейший успех распубликанцев в других странах вызывал бурную радость Шелли. Написанная под впечатлением неаполитанской революции, ода «Свобода» поражает историческим оптимизмом. Революция в Неаполе казалась поэту началом «переустройства мира на новых основаниях»:
Как зиждительный ливень могучей весны,
На незримых крылах ты над миром летишь...
Пер. К. Бальмонта
В политической лирике 1819—1821 годов и в философских произведениях («Философский взгляд на реформу», «Песня англичан») Шелли пророчески предсказывает, что главным социальным конфликтом XIX века станет классовая борьба между трудом и капиталом. Он призывает народ осознать, что он единственный законный хозяин жизни, что ему не хватает лишь организованности, чтобы свергнуть власть лордов и тунеядцев. Однако Шелли не сумел все же подняться до последовательно-материалистического понимания исторического процесса. Противоречия в его мировоззрении, неизбежные для того времени, особенно ярко проявляются в поэме «Маскарад Анархии», где он то призывает «стряхнуть цепи рабства, словно солому», то «не запятнать себя кровопролитием» и «со скрещенными руками спокойно стоять», «испепеляя врага презрением». Эти противоречия, свойственные всему творчеству Шелли, являются не столько противоречиями его собственной мысли, сколько отражением ранней стадии борьбы английского пролетариата. И все же Шелли постоянно боролся против всяких иллюзий и успешно преодолевал их.
Шатобриан
Французский романтизм зародился в среде аристократов-эмигрантов, враждебных революционным идеям. Это естественная «первая реакция на французскую революцию и связанное с ней Просвещение...». Первые романтики поэтизировали феодальное прошлое, выражая свое неприятие нового царства буржуазной прозы, которое складывалось у них на глазах. Но при этом они мучительно ощущали неотступный ход истории и понимали иллюзорность своих обращенных в прошлое мечтаний. Отсюда пессимистическая окраска их творчества.
Крупнейшей фигурой первого этапа французского романтизма был виконт Франсуа-Рене де Шатобриан (1768—1848), которого Пушкин назвал «первым из современных французских писателей, учителем всего пишущего поколения».
Бретонский дворянин, выброшенный революционной бурей из родового гнезда, Шатобриан стал эмигрантом, побывал в Америке, сражался в рядах роялистских войск против французской республики, жил в Лондоне. Вернувшись на родину, в годы Консульства и Империи опубликовал ряд сочинений, враждебных идеям революции и воспевавших католическую религию. При Реставрации отошел от литературы и занялся политической деятельностью; он был инициатором подавления в 1823 году испанской революции.
В становлении эстетики французского романтизма сыграл определенную роль трактат Шатобриана «Гений христианства» (1802), где он пытался доказать, что христианская религия обогатила искусство, открыв для него новый драматизм — борьбу духа и плоти. Шатобриан делит искусство на дохристианское и христианское, подразумевая тем самым, что искусство развивается и меняется вместе с историей человечества.
Литературная известность Шатобриана основывается на двух небольших повестях «Атала» (1801) и «Рене» (отдельное издание, 1805), которые он первоначально мыслил как главы прозаической эпопеи о жизни американских индейцев, но затем использовал в качестве иллюстраций к «Гению христианства» (к разделу «О зыбкости страстей»).
Исповедальный роман
С именем Шатобриана связано возникновение нового литературного жанра — романтического исповедального романа, представляющего собой лирический монолог — исповедь героя. В таком произведении лишь условно изображается внешний мир, все внимание сосредоточено на раскрытии внутренней жизни центрального персонажа, сложной и противоречивой, на его скрупулезном самоанализе. В исповедальные романы было вложено много личного, автор в них временами сливался с героем, современники угадывали за вымышленным сюжетом элементы автобиографии, а за персонажами — реальных людей (возник даже термин «роман с ключом»).
Но при всей характерной для романтизма субъективности исповедальные романы содержали широкое обобщение: в них отразилось состояние умов и сердец, порожденное эпохой социальных потрясений, состояние, которое романтики определили как «болезнь века» и которое было не чем иным, как индивидуализмом. Шатобриан первый ввел в литературу героя, пораженного этим недугом — отстраненного от большой жизни общества, одинокого, неприкаянного, снедаемого разочарованием и скукой, враждующего с целым миром.
«Рене»
Во второй повести Шатобриана, «Рене», разочарованный герой выступает уже без всякого грима (он носит имя автора); он тоже сам рассказывает свою историю, сидя под деревом на фоне экзотического пейзажа, состарившемуся слепому Шактасу и миссионеру Суэлю.
Младший сын старинной дворянской семьи, оставшийся без средств после смерти отца, юноша Рене бросился «в бурный океан мира» и убедился в неустойчивости и бренности человеческого бытия. Одиноким страдальцем проходит он по жизни, потеряв к ней всякий вкус, полный неясных порывов и незавершенных желаний, втайне гордясь своей роковой неприкаянностью, которая возвышает его над обыкновенными людьми.
В «Рене» тоже проводится мысль, что человек — жертва неуправляемых страстей. Примером этого служит противоестественная страсть к герою сестры его Амели, которую Рене считал единственным своим другом. Спасаясь от самой себя, Амели принимает постриг в монастыре, а Рене, открыв ее ужасную тайну, бежит от порочного общества в леса Америки, ища забвения среди простых сердцем индейцев. Но тщетно: он приносит с собою все противоречия своей души и остается столь же страдающим и одиноким «дикарем среди дикарей». В финале отец Суэль сурово упрекает Рене в гордыне, изрекая: «Счастье можно найти только на проторенных путях»,— однако и на сей раз авторское любование исключительной личностью противоречит этой навязанной морали. Вся повесть пронизана острым ощущением необратимого движения истории; прошлого не вернуть, «история сделала один только шаг, и лицо земли неузнаваемо изменилось», а в складывающемся новом мире для Рене нет места.
Громадный успех «Рене», ставшего прототипом целой плеяды меланхолических героев романтизма, пораженных «болезнью века», основывался, разумеется, не на дворянских симпатиях автора, а на том, что Шатобриан подхватил висевшие в воздухе настроения и запечатлел новое жизненное явление: драму индивидуализма, разлад духовно богатой личности с собственническим обществом. Под обаянием Шатобриана находились десятки его младших современников, вплоть до молодого Бальзака. Юноша Гюго записал в дневнике: «Хочу быть Шатобрианом — или ничем!»
«Гений христианства»
В 1802 он издал апологию религии "Гений христианства" ("Genie du christianisme"). В этой книге содержится попытказащиты христианского богословия от научной критики. "Гений христианства" -эстетический и художественный манифест консервативного романтизма. Своюконцепцию искусства Ш. Развивал в резкой полемике с просветительским реализмом, наследием Вольтера, Д. Дидро и Руссо. Просветительской апелляциик разуму общественного человека он противопоставил мистическое чудесное, интуицию и фантазию; в противовес идее совершенствования личности, ее нравственного и социального раскрепощения Ш. выдвинул принцип религиозного обуздания человека; изображению самой реальности он противопоставил проповедь христианского смирения и подвижничества; утверждению осмысленности земного бытия - экстаз гибели, смерти, небытия во имя загробного блаженства. В состав "Гения христианства" вошли повести "Атала, или Любовь двух дикарей" ("Atala, ou les Amours des deux sauvages", отд. изд. 1801) и "Рене, или Следствия страстей" ("Rene, ou les Effets de la passion", отд. изд. 1802). Здесь отчетливо выражена мысль о силе веры, врачующей смятенные души, о пользе монастырей, где находят успокоение снедаемые преступной страстью страдалицы, о цивилизаторской роли церкви и подвижничестве ее миссионеров, указывающих путь к спасению и диким народам Нового света, и никчемным скитальцам Старого света. Но содержание повестей не сводится к охранительному пафосу, а порой противоречит ему. Внутренний мир Аталы и индейца Шактаса одухотворен всепобеждающим чувством земной любви. Возвышенная и самоотверженная любовь этих героев воспринимается объективно как антитеза религиозному аскетизму, церковным догмам и противоестественной страсти Амели к своему брату Рене. Отказ Рене от стремления занять положение в сословном обществе, его смутное беспокойство и эгоцентризм превратили его в предтечу "лишних людей" мировой литературы, в "тип индивидуалиста" (Горький М., Собр. соч., т.26, с.307). Психологическая глубина в изображении противоречий в сознании героев, тонкость анализа их душевных движений, афористичность стиля и его поэтическая патетичность снискали прозе Ш. всемирную известность. В 1809 Ш. издал "христианскую эпопею", поэму в прозе "Мученики" ("Les martyrs"). В жанре и композиции поэмы ощутима связь с поэтикой классицизма. Но по своей исторической и философской концепции поэма принадлежит консервативному романтизму, утверждая с позиций католицизма роль переходных эпох в судьбах человечества, нравственное превосходство христианства над язычеством.