Часа через полтора внизу мелькнули дома по обе стороны Северной Двины.
Сели на бетонку Талажского авиагородка, мокрую от прошедшего недавно дождя.
Склонившись над новым, уже почти привычным телом отца, Данила коснулся его запястья, нажал большим пальцем на синие трубочки вен, прикрытые дряблой, в пигментных пятнах кожей. Придавил еще раз, надеясь, что просто промазал.
Пульс не прощупывался.
Две смерти одного родного человека за столь короткое время – это слишком. Данила шумно вдохнул, выдохнул. Есть надежда, что погибла лишь физическая оболочка, а сознание отца опять ускользнуло в сеть биочипов, но…
Громыхнуло, самолет тряхнуло.
– Что это?!
Отпрянув от мертвеца, Дан обернулся на возглас Мариши. У них опять неприятности?..
Ашот озабоченно вглядывался в иллюминатор – ни тени улыбки, никакого сарказма. Он даже не поддел Маришу, что для него нетипично.
А все потому, что взрывом изуродовало здание аэропорта с надписями «АРХАНГЕЛЬСК» и чуть ниже «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!», к которому подрулил «боинг». Стекла вынесло вместе с балками‑рамами, клубы чадного дыма вырвались наружу, сквозь них пробивались языки пламени. Взвыла сирена. Мимо самолета промчался выкрашенный в желтое «ЗИЛ» с деревянным бортовым кузовом. Кузов горел.
Гурбан, Петров и Бахир, которые подошли уже к двери – собрались с вещами на выход, – присоединились к любопытствующим у иллюминаторов.
– Ни хрена себя встречают. – За время полета Петров подобрал себе ствол из запасов Стерха – «Абакан»,[8]и теперь снял его с плеча. – Прям хлеб‑соль к трапу.
Из ближайшей лесополосы на бетонку выскочили десятка три человек, одетых в шкуры. Выскочили – в прямом смысле, ибо все они были верхом на лошадях. На ходу они стреляли из «калашей» и луков. И если стрелы не причиняли самолету вреда, то пули запросто дырявили обшивку.
– Ордынцы. И в Архангельске уже. – Ашот метнулся к пулемету. – Везде эти сволочи.
Ордынцы – не просто враги. Не просто оккупанты. Они служат Братству.
Из ПКТ толстяк открыл огонь по всадникам.
Метнувшись в кабину к пилотам, Гурбан приказал развернуть самолет и взлетать. Те и рады бы, и топлива на обратную дорогу хватит, но хвостовое оперение повреждено, «боинг» в воздух не поднимется.
– Если баки прострелят, взорвемся. – Командир экипажа вроде должен последним покидать судно. Ан нет, высокий мужчина в фуражке вытащил из кабины раскладную алюминиевую лестницу, выставил ее из «боинга» и резво спустился на бетонку. Его коллеги, оттеснив Гурбана, последовали за начальством.
От полноты чувств Петров пару раз саданул прикладом АН‑94 по иллюминатору. Приклад уцелел и даже не сложился, хотя Петров старался всерьез. Сменив тактику, рядовой жахнул короткой очередью – посыпалось стекло. Высунув ствол из самолета, он открыл прицельный огонь по врагу, подскакавшему опасно близко. И сразу же скосил всадника с лошадки, голову которой прикрывал кожаный шлем.
Второй пулемет по борту со стороны атаки застолбила Мариша.
Гурбан тоже за время полета обзавелся стволом и уже расстрелял рожок из АК‑107 с подствольником. Как огневую точку он использовал дверной проем.
Вот туда, к Гурбану, Данила и потащил тело отца. Зачем? Так ведь отец… Короче, на него будто что‑то нашло.
Толстяк Ашот оторвался от ПКТ:
– Братишка, ты чего?! Не занимайся ерундой!
– Но это же батя… – растерянно прошептал Дан.
Однокашник не мог услышать его в грохоте выстрелов – то ли догадался, то ли прочел по губам, но ответ его Дану не понравился:
– Тело отца твоего осталось в Питере! А это – кусок мяса, времянка!
Данила застыл в растерянности. Сначала он заставил себя принять отца в новом обличье, а теперь перед ним опять кусок мяса со слизнем. Червеобразный биочип сполз уже с черепа и почти добрался до предплечья потенциального носителя. Дан брезгливо дернулся – и это спасло ему жизнь. Брызнули осколки, слегка оцарапав лицо. Пули ордынцев разбили иллюминатор в каких‑то сантиметрах от головы доставщика. Чуть правее – и мозги долой.
– Уходим, брат! – Ашот потащил его за собой.
Гурбан, рядовой Петров и Бахир покинули самолет. Мариша ждала у выхода: на спине – рюкзак, на плече – «Тисс».[9]Ободряюще подмигнув Дану, она скользнула вниз по тетивам лестницы.
– Давай! – Закинув на плечо поверх двух автоматов увесистый рюкзак, Ашот подтолкнул Данилу к выходу.
С отцом просидел, все надеялся… Дан так и не удосужился вооружиться.
Дырявя борта, пули рвали в клочья обивку кресел, разбивали вазы с цветами. Влетев в разбитый иллюминатор, оперенная стрела уткнулась в голову странного синего зверя, намалеванного на стене.
– Ложись!
Дан послушно плюхнулся в лужу. Над головой просвистело.
Да уж, снаружи самолета обстановка, мягко говоря, не радовала…
«Варяги» и Бахир долбили по ордынцам, не имея возможности укрыться за складками рельефа – на бетонке не предусматривались рытвины и ямы, и окопов полного профиля тут не догадались вырыть. Поэтому оборону заняли за стойками шасси. Ордынцев на «боинг» перло столько, что о контратаке и речи быть не могло. Первый взвод кавалеристов оказался лишь началом лихой беды.
Чуть в стороне от самолета стояли пилоты с задранными руками. Точнее – трое стояли, а командир экипажа лежал с простреленной ногой, не забывая при этом сдаваться. На помощь этих парней рассчитывать себе дороже – хорошо бы от избытка лояльности Орде они в спину стрелять не надумали.
Изображая если не авианосец, так баржу, к Дану подплыл Ашот. И то верно, выныривать из луж на бетонке пока что необязательно.
– Держи! – Он протянул черный автомат с закрепленным на нем оптическим прицелом. – Для себя подбирал, как запасной. Магазинов возьми в рюкзаке. Твои – пластиковые на двадцать патронов.
Данила поблагодарил товарища кивком. Бесшумный беспламенный стрелковый комплекс АК‑9 его вполне устраивал. Правда, от глушителя на стволе толку нынче никакого, зато прицел позволит сэкономить патроны. Неизвестно, сколько продлится бой, напрасно боекомплект расходовать не стоит. Но и жмотничать нельзя…
Палец Дана вдавил спуск. Приклад ударил в плечо. Ордынцу, сумевшему зайти в тыл «варягам», перебило горло – на скаку грохнулся с лошади, нога застряла в стремени, лошадка поволокла труп по бетонке.
Следующего представителя новосибирской братвы Ашот завалил из «Вепря», автомата, сделанного по схеме «булл‑пап». Этот ствол толстяк приберег для себя. Он любовно провел рукой по пластиковой накладке на крышке ствольной коробки:
– Только наши люди даже огнестрельному оружию дают свинские клички![10]
В этом весь Ашот – даже под огнем противника хохмит. Впрыски адреналина в кровь только обостряют чувство юмора.
Пули выбили фонтанчики у лица толстяка, окатив грязными брызгами. Он не остался в долгу – короткой очередью вышиб из седла еще одного ордынца.
– Окружают!
Часть врагов явно собралась в тыл «варягам» – эти ордынцы спешились и двигались перебежками. На бетонке укрыться негде, но так чуть сложнее попасть, чем когда они верхом.
Долго отряду Гурбана не продержаться, факт.
Надо что‑то делать. Но что? Командир разве не понимает, что их всех тут положат?!
Дана посетила безумная мысль: а если поймать ордынскую лошадку да верхом уйти от врага? Это уже от отчаяния, лезет же в голову всякая дрянь… Он сменил магазин. Двадцать патронов – маловато. Да и магазинов у него ограниченное количество… Поймал в прицел мощного ордынца. Минус один. Только все равно вражин много… Откатился в сторону, безнадежно измарав белую куртку.
На скаку молодой ордынец, мальчишка совсем, швырнул гранату – та ударилась о фюзеляж «боинга», упала на крыло, покатилась. Взрыв, вспышка. Вокруг Данилы, шипя, посыпались в лужи осколки.
– Оп‑па, а это еще кто?! – Ашот навел автомат на мотоциклистов, которые мчали по бетонке. И не просто так катили мимо, а конкретно направлялись к окруженному ордынцами самолету.
Один, два… пять… десять… Данила сбился со счета. Немало, в общем, мотолюбителей заглянуло в аэропорт Архангельска. Расписанные в черно‑красных тонах мотоциклы, помимо пулеметов, установленных на колясках, были тюнингованы кусками заточенного металла так, чтобы подрезать всякого, кто не успеет отскочить.
Потертые кожаные куртки – вот в чем щеголяли байкеры. На головах – мотоциклетные шлемы и армейские каски с плюмажами, перьями, рогами и прочими украшениями. Кое‑кто из байкеров, одной рукой удерживая руль, второй раскручивал над собой цепь или самодельный меч. Впрочем, до рукопашной дело не дошло.
Напарники водил в колясках издалека открыли пулеметный огонь по ордынцам. И патроны они не экономили. Эффектно получилось, впечатляюще – падали лошади, разбивались о бетонку головы, лилась кровь… Впору подумать о том, как бы самим не стать жертвами союзников. Эти парни на байках ведь союзники, верно? Враги наших врагов – наши друзья? Хотелось бы…
Менее чем за минуту все закончилось.
Трупы в шкурах и забавных шапках лежали тут и там, будто отдохнуть им захотелось, позагорать. А что натекло из них, так это ничего, не обращайте внимания. И вообще – ложитесь рядом!
Вот только присоседиться к ним желания нет. То есть вообще.
Гурбан первым выбрался из‑за шасси «боинга». За ним последовали остальные. Данила и Ашот поднялись, с них лило.
Хрипели раненые лошади, били копытами воздух, ржали. Тяжко им с развороченными пулями животами и перебитыми ногами. Только трое их сородичей во весь опор умчались с поля боя.
– Ну и накрошили. – Петров крепко‑крепко зажмурился, потом вновь открыл голубые свои глаза, ожидая небось, что картинка изменится и он окажется на васильковом лугу.
Увы, реальность скупа на подарки.
– Лошадок жалко.
– Угу, – буркнул Ашот. – Хорошо хоть нас жалеть не надо.
Ревели движки мотоциклов, клубился вонючий выхлоп. Нежданные союзники подъехали к «варягам», окружили их. На диверсантов уставились десятки пар глаз. Байкеры – суровые лица, всколоченные бороды – не спешили начинать переговоры.
Что ж, придется Гурбану проявить инициативу:
– Спасибо, братья! Помогли справиться с ордынской поганью! Выручили!
Ответа не последовало. Глушить моторы и обниматься с дорогими гостями никто не спешил. И хлеба с солью у них в руках Данила пока не заметил.
– Да кто вы такие, м‑мать вашу?! – Мотоциклист с длинной рыжей бородой и зелеными глазами на изрубленном шрамами лице подал своим знак.
И тут же на «варягов» навели оружие.
Переговоры, не успев начаться, зашли в тупик.
* * *
Желтый «ЗИЛ» хоть и потушили, а все ж прижиматься к горелому борту не очень‑то приятно. Тем более со связанными за спиной руками.
Байкеры впереди, по бокам и стройной колонной сзади сопровождали грузовик. Некоторые из них остались в аэропорту – собирать трупы в кучу и ждать возвращения «ЗИЛа». Надо очистить от непотребства важный народно‑хозяйственный объект.
Дорога не только оставляла желать лучшего, но и требовала быть хоть какой‑нибудь. Трясло грузовик на ухабах так, что Маришу – самую легкую из «варягов» – пару раз едва не выбросило за борт. Благодаря отсутствию кляпа она высказала все, что думает о предках по материнской линии тех, кто устроил эту приятную экскурсию. Пилоты, которых тоже усадили в кузов, дружно покраснели.
– Слышь, Петрушевич, не нравятся наши дороги – сиди за Стеной, детишек рожай. – Ашоту испортили настроение. В ответ на требование сдать оружие он показал кукиш, и ему тут же заодно испортили прикус – прикладом. Парочку зубов он точно выплюнул, а может, и больше. Теперь правая часть его и так не худого лица превратилась в одну сплошную припухлость фиолетового цвета.
Подпрыгнув на очередном ухабе и больно стукнувшись копчиком, Данила обернулся. Двухцветный самолет заходил на посадку. Пылающий аэровокзал – отличный ориентир для пилота. Группа поддержки, состоящая из обаятельных лысых мужчин, никак не хотела оставить «варягов» в покое. Чтобы не тревожить Маришу, Дан промолчал об увиденном. Просто надо иметь в виду, что «доброжелатели» рядом.
– Эй, велосипедисты, куда едем? – Неужто Петрову не дают покоя лавры Ашота? Тоже захотел прикладом по морде?
Парнишка‑байкер, злой оттого, что его пересадили из коляски в кузов «ЗИЛа», лениво поднялся, чтобы утихомирить шибко разговорчивого пленника. В итоге у Петрова из носа потекло и пропало всяческое желание задавать вопросы.
Вскоре впереди показалась местная Стена.
От аэропорта до острога по прикидкам Данилы ехали километров десять.
Жизнь в Архангельске, как известно, теплилась лишь на одном берегу Северной Двины, да и то в секторе, отсеченном защитным периметром от остального города, брошенного на произвол зомби. А ведь в Архангельске некогда обитало триста пятьдесят тысяч человек. Уйма народу. Сейчас и трех тысяч не наберется, если Данила правильно помнит. Но сведения преподавателей Училища, где Дан обучался на доставщика, могли устареть – причем не в б о льшую сторону. Такова реальность: население во всех острогах неумолимо сокращается…
Тормознули у стальных ворот, по обе стороны от которых с вышек взирали на колонну и пленных мрачные бородатые мужчины.
На вышке справа Дан заметил автоматический гранатомет АГС‑17 «Пламя», ту еще дуру, установленную на колесо заднего моста от «газона», сам же мост служил столбом для вышки, точнее – половиной столба. В кого вообще из «Пламени» палить собираются? В слонов?
Из амбразур на вышке слева торчали ствол РПК и труба, через которую небось подавалась под давлением горючая смесь из баллонов. Похоже, зомбоптичек здесь не привечают. А где их любят?
– Куда? – Короткий ствол гранатомета сместился так, чтобы в случае чего всадить хоть один заряд из двадцати девяти в ленте под капот желтого, сильно обгоревшего «ЗИЛа».
– Воскресенская восемь.
– Проезжай.
Створки ворот со скрипом расползлись. Прорехи в местной Стене заполняла ржавая колючка, на которой не первый день чернели заветренные куски плоти…
В самом остроге, жутко грязном – сквозь груды мусора пробивалась жалкая травка, – процессия разделилась. Лишь пяток мотоциклов сопроводили грузовик до четырехэтажного здания с колоннами над входом, над которыми белел барельеф – советский герб на фоне знамен. С крыши и из окон второго этажа за прибывшими наблюдали в оптические прицелы. У входа стояли вооруженные мужчины. Чуть в стороне от них держался некий господин в престранной одежке, которую Мариша назвала «ливреей», а самого господина – «лакеем».
Как выяснилось позже, она не ошиблась.
– А ну пошли! – Молодой байкер прикладом ускорил высадку из кузова «ЗИЛа».
Последним прыгал на асфальт Данила. Байкер размахнулся, чтобы хорошенько ему врезать на прощание, но Дан уклонился, и парнишка рухнул с грузовика. Приземлившись рядом, доставщик от души врезал местному ногой по роже – хрустнул сломанный нос.
Тотчас щелкнули предохранители автоматов, но «варягов» все же не казнили без суда и следствия – из‑за господина в ливрее.
– Отставить! – рявкнул тот, как заправский сержант. – Пошли вон!
Зарычали движки мотоциклов. Грохоча деревянными бортами, умчался «ЗИЛ». За считаные секунды «группа поддержки» распрощалась с Гурбаном и его командой.
По улице пробежала стайка оборванных чумазых ребятишек. Самый высокий, заводила, держал за хвост дохлую крысу.
Поправив сползшие с плеча аксельбанты, лакей подошел к пленным и молча осмотрел каждого, чуть ли не в рот заглянул.
– Главный кто? – Он остановился возле Гурбана. – Ты?
Гурбан кивнул.
В окне третьего этажа шевельнулась занавеска. Лакей, видимо, только того и ждал.
– За мной. – Он поднялся по каменным ступенькам к двери, которую перед ним услужливо распахнули бойцы охраны.
Невысокого роста, широкий в плечах, волос он имел густой, но седой. Лицо брил до сизой красноты. И вообще чувствовались в нем какая‑то основательность и надежность – как у топора, проламывающего череп зомбаку.
«Варяги» двинули следом. Поддерживая раненого командира, пилоты тоже соизволили примкнуть, но Ашот их осадил:
– А вы куда?
На вопросительный взгляд лакея толстяк ответил просто и по существу:
– Они не с нами больше. Ордынцам, суки, сдаваться надумали.
– А‑а. Ну‑ну. – Лакей махнул своим, чтоб отделили парней в фуражках от пленников без фуражек. – Меня зовут Иван Терентьевич. Была бы моя воля, я б вас!.. – И на ходу руками показал, в полый рог какого именно парнокопытного он свернул бы диверсантов. – Но государь пожелал лично…
Государь? Дан не ослышался?
Вооруженного люду в здании хватало. Но здесь бойцы не афишировали стволы, держали их под расстегнутыми куртками – если что, в любой момент готовы выхватить и долбить на поражение. В компании этих спокойных, уверенных в себе мужчин Данила чувствовал себя неуютно – из‑за того что руки связаны и оружие отобрали.
На третьем этаже «варягов» ожидал сюрприз. Стоило только их провожатому ступить на красную ковровую дорожку, бородатые мужик, стоящие в одну шеренгу по росту, дружно затянули:
Мы любим тебя, Архангельск,
мы крови с тобой одной.
Мы любим тебя, Архангельск,
старинный и молодой.
Мы любим тебя, Архангельск,
гордость России и честь,
Мы любим тебя, Архангельск, –
просто за то, что ты есть![11]
Рядовой Петров затравленно кинул взглядом по сторонам. Да что там Петров, Даниле стало не по себе от такой помпезной встречи. Мариша спряталась у него за спиной. За Маришей встал Ашот. И лишь Гурбан смело шагнул вперед – точно грудью на амбразуру. Ну, на то он и командир, чтобы в трудный момент рисковать собой ради подчиненных.
– Смелее, господа, смелее! Или вас лучше называть товарищами? – Лакей приметил звезду на бронежилете Бахира и сделал соответствующие выводы.
– Да, лучше товарищами. – Гурбан вмиг смекнул, что на этом можно сыграть.
Одежда певцов навевала мысли о дремучем прошлом. Причем вовсе не о счастливых временах накануне Псидемии. Судите сами: рубахи со шнуровкой на вороте вместо пуговиц, холщовые брюки, плетеные лапти, бороды, волосы по плечи… Да это ж крепостные! Барщина у них тут, что ли? И оброк собирают, да? Данила уважал историю в Училище, читал о беспределе помещиков, за которым последовал беспредел мужичья.
У массивных стальных дверей высились двухметровые качки, две штуки. В отличие от певцов у них были гладко выбриты и лица, и черепа. У особо приближенных к начальству мысли должны быть чисты, затылки – тоже.
Завидев Ивана Терентьевича, качки, как умели, втянули чрева и выпятили грудные клетки.
– Великий царь всея Руси Александр Архангельский оказывает вам честь аудиенции! – объявил плечистый лакей. Точнее, на ходу бросил через плечо.
Ашот хмыкнул и слишком громко шепнул Бахиру, что вспомнил, где видел костюмчик как у этого Ивана. Дурачок один харьковский точь‑в‑точь в таком же разгуливал!
Иван Терентьевич распахнул двери и едва наметил поклон.
– Типа можно войти? – уточнил Ашот, но ответа не дождался.
Руки «варягам» не развязали, приказа такого не было, а качки без приказов небось дышать даже не умели.
Тех «варягов», которые замешкались, – Ашота, к примеру, – пинками втолкнули в кабинет местного руководства. Называть босса Архангельска великим царем всея Руси даже мысленно у Данилы язык не поворачивался. Если всякий прыщ на краю мира надумает себя величать не просто аристократом, но главой Российской империи, то империй таких будет великое множество. Причем большинство из них – размером с деревенский двор, обнесенный тыном.
Чего у архангельского царька было не отнять, так это любви к роскоши. Отец Мариши, советник Харьковского острога, – скромняга в сравнении с аборигенным боссом. Убранство покоев впечатляло. Коронованный двуглавый орел – герб! – висел на стене, задрапированной бархатом. От радиации и не такие уродцы рождаются, Данила насмотрелся всякого в Орле. Под гербом – портрет двоих серьезных мужчин, неуловимо похожих и все же разных. Оба в пиджаках, белых рубашках и галстуках. У одного конкретная залысина, у второго с волосами порядок.
За хорошим деревянным столом на отличном кресле сидел человек. Царь, конечно, кто ж еще?.. На столе – письменный прибор из малахита с часами и все тем же двуглавым птахом. На полу – толстый мягкий ковер, даже ступать на него жалко. У стен шкафчики инкрустированные, зеркальный бар… Роскошно, ничего не скажешь. Терриконов мусора нет, дохлых крыс за хвост никто не таскает.
Данила решил, что хватит пялиться по сторонам, пора обратить внимание на хозяина кабинета.
Прежде всего царь был рыжим. И не просто рыжим, а огненным. Лицо – сплошная мелко дробленная веснушка. Завитые мелкими кудряшками волосы словно выкрашены охрой, и не только на макушке и висках – густые бакенбарды тоже. Щеки вроде слегка припудрены, но не факт. А вот одет просто, без изысков: штанишки с лампасами да белый генеральский китель с килограммчиком‑другим медалей и орденов.
– Как вам мой дворец? – Звякнув наградами, царь встал из‑за стола. Роста он оказался очень среднего.
– Богаче видали. – Если б Ашот мог, скрестил бы руки на груди.
– Ну‑ну. Это здание УВД Архангельской области. Но области больше нет, так что… Я тут служил, когда все началось. Потом вот перебрался, обжился. – Царь замолчал. Если он ожидал восторгов по поводу сказанного, то ему не повезло.
Позевывая, Мариша переигрывала. А вот Гурбану точно было наплевать на все, что удобнее раскладушки. Истинному коммунару Бахиру вообще претил уклад жизни самодержца. Рядовой Петров беспокойно ерзал – приспичило ему, что ли? Даниле убранство понравилось, но не ахать же по этому поводу.
Царя равнодушие его невольных – в прямом смысле – гостей смутило. Он подошел к большому желтоватому бивню мамонта на подставке и любовно провел по нему ладонью.
– До Псидемии из‑за запрета на добычу слоновой кости килограмм бивня стоил триста баксов. А тут полтора центнера… Знаете, сколько за сезон на островах мы вынимали бивней этих из вечной мерзлоты?
«Варяги» не знали, а Ашот еще и не смолчал:
– Круто. Баксы – это круто. Особенно сейчас. Президентами, говорят, задницу подтирать вообще отлично.
Иван Терентьевич закашлялся и, прикрыв лицо, отвернулся. Дану показалось – чтобы скрыть улыбку.
Сглаживая конфуз, Гурбан пнул Ашота коленом под зад. Затем командир без утайки поведал о том, кто они такие и откуда явились. Говорил он так искренне, что даже Данила почти поверил, что они – послы доброй воли из Москвы, которые, побывав в Ленинграде, в Архангельск прилетели со всем уважением.
– Скажи, Бахир, – подытожил Гурбан.
Бахир кивнул и смиренно опустил взор на носки своих ботинок.
– Да, нечасто к нам добираются по воздуху. – Царь задумчиво уставился на герб на стене. – Только очень богатые и влиятельные люди могут позволить себе снарядить крылатую машину, потребляющую много топлива.
– Так это, типа мы крутые и есть! – Похоже, Ашоту понравилось получать по мягкому месту, и Гурбан вновь не отказал ему в удовольствии.
Царь Александр снисходительно улыбнулся толстяку:
– Зачем сильным мира сего рисковать понапрасну? Перелеты на обветшавших машинах – дело опасное. Так что крутыми вы, гости дорогие, быть не можете, а вот представителями крутых… Послы, значит? Ну‑ну. – Подойдя к бару, царь налил в стакан из водочной бутылки с потертой наклейкой «Русская». В кабинете запахло сивухой. Мутная жидкость всосалась в глотку, нос самодержца тут же побагровел. – Что‑то зачастили к нам гости, будто тут проблем мало. И так стоим рубежом, прикрываем ваши задницы… Если б не подводники, очень выручают… Нам разве что мелочовка перепадает, но и ее за глаза… – Речь царя быстро стала невнятной, он мгновенно захмелел. Налив себе еще, он вдруг спросил: – А подарки? Какие дипломатические отношения без подарков?
– Э‑э… – Гурбана заклинило, он оглянулся, ища поддержки у коллег.
– Так ведь в самолете, – перехватил инициативу татарин. – Чего там только нет! Всё вам, государь‑батюшка!
Царь кивнул. Ему сообщили уже о грузе на борту «боинга».
– В самолете, говоришь? И это всё? А как насчет самого самолета?
– Точно! Конечно! – Бахир радостно закивал.
– И пилотов в придачу забирайте, – буркнул Ашот, спрятавшись за рядового Петрова.
Щедрость послов царю понравилась. Суровое государственное выражение лица сменилось благожелательной улыбкой:
– И ладненько. Будем считать, отношения между острогами налажены. Верно, Иван Терентьевич?
Лакей кивнул:
– А то прибыли одни без подарков, да еще аэропорт подожгли…
– Ордынцы? – Данила подался вперед.
– Они самые… – Лакей скривился, будто укусил несвежее. – Пришлось отказать им в нашем гостеприимстве.
– Пулями в голову отказать, – подхватил Александр Архангельский. – Да вы сами видели.
В наступившей тишине Ашот громко сглотнул. До него наконец‑то дошло, что царь вовсе не эксцентричный глупец, каким кажется, а его преданный слуга, наряженный в ливрею, вовсе не шут. И визит во дворец может закончиться крайне печально.
Лица у «варягов» враз посмурнели. Заметив это, царь прям расцвел:
– Я рад, что с вами получилось иначе… Ваня, вели расстрельной команде убираться, они нам сегодня не понадобятся.
«Варяги» дружно выдохнули. Гурбан заметно расслабился – пытался ведь порвать веревки, да не получилось. Иначе лежать бы царю с малахитовым прибором в проломленном черепе.
– Так, может, развязать послов? – Лакей остановился на пороге.
– А вот с этим спешить не будем.
Лица «варягов» вытянулись.
– Конечно, развяжем! – Царь хохотнул, из‑за выпитого у него прорезалось чувство юмора. – Я пошутил! Ваня, покажи гостям острог. Ну, ты знаешь, организуй культурную программу. И чтобы никто из наших не испортил дипломатические отношения. К Красной пристани не подпускай, не надо…
Раскланявшись с Александром Архангельским, разминая затекшие запястья, «варяги» покинули дворец УВД.
– Ну что, в баньку? – Иван Терентьевич начал с основы основ любой культурной программы.
– К сожалению, мы вынуждены отклонить ваше предложение. – Столь заковыристые речи с трудом давались Гурбану, он даже слегка вспотел, пока сформулировал. – Да и мылись мы недавно, так что…
Некоторое время шли молча. Иван Терентьевич обдумывал отказ и альтернативу предложенному мероприятию, «варяги» ждали.
Остановились посреди площади Ленина с обязательным для места с таким названием памятником – немолодым бородато‑усатым мужчиной в пальто и на мощном постаменте. От памятника солнечными лучами расходились поросшие травой, замусоренные дорожки. Недалече высилась «свечка», окна ее давно распрощались со стеклами, а некогда белые стены были закопчены пожаром. Удивительно, как «свечка» до сих пор не завалилась. Также на площади располагалась мобильная зенитная батарея, состоящая из пяти ЗУ‑23 на «Уралах‑375». Спаренные стволы таращились в хмурое северное небо, а бойцы расчетов – на «дипломатов» во главе с Иваном Терентьевичем.
Наконец лакей царя определился – хмуро зыркнул на Гурбана, потом на Дана:
– В баню, значит, не хотите? И я вам точно кость в горле, мешаю только. Далеко собрались, гости дорогие?
«Варяги» откровенничать не спешили.
– Да расслабьтесь. Самолет‑то уже подарили, царь вам благоволит.
Подумав чуть, Гурбан сказал:
– Рядом с полуостровом Святой Нос. Губа Гремиха. Туда нам надо.
Иван Терентьевич присвистнул. Бойцы расчетов потянулись за личным оружием. Лакей сделал им знак расслабиться и следить за повышенной облачностью.
– База атомных подводных лодок? – Подойдя к штабелям пустых ящиков из‑под патронов калибра 23х152 мм, он присел на один и предложил «варягам» присоединиться. – Ну‑ну. Гиблое место. Поморы говорят: «Где рыба ни ходит, а Святого Носа не минует». Даже не спрашиваю, что вам там надо.
– Все очень серьезно.
– Да уж понятно, не на красоты местные полюбоваться захотелось… Может, в баню все‑таки? Выпить‑закусить?
Гурбан мотнул головой.
– Ну и черт с вами, мне забот меньше… В Гремиху добраться нелегко будет. Ни в Краснощелье, ни в Каневке ничего давно уже нет. А из Поноя военные еще до Псидемии ушли. Аэродром в Мончегорске есть. Там еще жизнь теплится. Да только вряд ли это жизнью назвать можно…
– Чужаков не любят?
– Ну почему же не любят? Очень даже любят. С хреном и горчицей.
– Даже так?
– Места суровые, связи с большой землей давно нет. А жить хочется… Мончегорск точно отпадает. И далеко от Святого Носа, будь он неладен, стык этот Баренцева и Белого морей… Как те места только не называли. Йоканга, потом Гремиха, потом Мурманск‑140, Островной еще, а после вообще никак… Раньше туда можно было добраться по морю или на Ан‑2. Зимой самолет садился на замершее озеро, летом – на специальную грунтовку. Но я бы на грунтовку не надеялся, да и нет у нас «аннушек»… Сам я там не был, но рассказывали…
– А что еще рассказывали? Нам все интересно, – вмешалась в беседу старших Мариша.
– Там всякое было… Слыхали о подлодке К‑27? Нет? У нее с реактором проблемка случилась, был выброс радиоактивного газа в отсеки. Экипаж хватанул дозы… Померли они все вскоре, а лодка аж четырнадцать лет простояла в Гремихе.
Ашот округлил глаза:
– Вблизи от людей? Радиоактивная?
– Нет, Ашотик, чистенькая и красивенькая. – Мариша скорчила гримаску – мол, надо же, с этим идиотом я столько лет в одной группе училась. – Продолжайте, Иван Терентьевич. Не обращайте внимания.
– А что продолжать? У нас вам делать нечего. Сашок как пить начинает, так всерьез. Запойный он, но мужик хороший. Только вот под этим делом буйный. – Иван Терентьевич щелкнул себя пальцем по горлу. – Вспомнит о вас – проблем не оберетесь. На Красную пристань вам надо, больше некуда.
– А там что? – спросил рядовой Петров, и Данила тут же вспомнил, что царь заказывал водить гостей на Красную пристань.
Иван Терентьевич прищурился:
– А там с защитой нашей и опорой договоритесь. Если сумеете.
– С кем, с кем? – Ашот шмыгнул носом.
– С подводниками, с кем еще. Только это нереально. Ну, да выхода у вас другого нет. Авось повезет. – Иван Терентьевич поднялся. – На этом прощаюсь, провожать не буду. Удачи, москвичи. В «Ржавый якорь» загляните.
Он двинул обратно.
Вдогонку ему зенитчики затянули местный хит о любви к родному острогу. В ушах Данилы потом еще долго звучало:
Славься, город с именем святым,
С поморским нравом – чистым и прямым,
Свою былую славу возроди,
Мы верим, что всё у тебя впереди!
Глава 6
ДОБРЫНЯ
Теперь Дан понял, почему на вопрос «Как пройти к „Ржавому якорю“?» от него шарахнулась русокосая женщина, а потом мужик в пуховике чуть ли драться не полез. Определенно заведение не пользовалось популярностью у местных жителей. По крайней мере, у той части населения, которая жила по царским законам, а не по бандитским понятиям.
В «Ржавом якоре» пахло гнилой рыбой, плохим самосадом и мочой. И всё здесь, включая хмурых агрессивных посетителей, пропиталось промозглой сыростью. Заведение это, сбитое из неотесанных бревен, стыки меж которыми кое‑как заляпали цементом, служило пристанищем для сброда в звериных шкурах, полуобнаженных девиц и многочисленных увечных – без рук, без ног, кое у кого не хватало глаза или пальцев. Раскосые азиатские лица преобладали, они почти что вытеснили бородачей европейского типа, которые держались обособленно, в дальнем темном углу.
Никто не поспешил принять заказ у «варягов». Да они и не собирались набивать брюхо. Зачем рисковать? Их тут запросто могли отравить. Косые взгляды, которые Дан то и дело перехватывал, намекали, что расслабляться не стоит. Тем более диверсанты безоружны.
Уж лучше без штанов остаться, чем без ствола. Не так стыдно.
– Командир, какие планы? – Чихнув, Ашот с трудом объял пятерней свой мясистый нос.
– Ждать. Смотреть по сторонам.
– А как они выглядят, подводники эти? – Бахир теребил звезду, пришитую к бронику. Этот его аксессуар так и притягивал взгляды аборигенов.
Гурбан не ответил.
От скуки Дан прислушался к беседе за соседним столиком.
– Окружило небо Землю‑матушку, уронить в себя хочет. А вот ему! Выкусит пусть небо! Твердь нашу семь больших и шесть малых китов держат. А когда киты шевелятся, Землю трясет… – Волосы на морщинистой голове рассказчика давно обратились седым пушком, голос его дрожал, он шамкал беззубым ртом, но вещал с воодушевлением. – Ближе всего к нам христиане, дальше – арабы, потом – одноногие люди. Эти все на востоке, где тепло. А на западе нехристь разная – немцы, англичане, французы.
– А американцы? – осторожно спросил молодой парень, рожденный после Псидемии.
– И эти тоже. – Старец, из поморов, важно кивнул и жадно уставился на миску с кусками оленины и кольцами жареного лука, что стояла перед парнем. Причем мяса там было куда больше, чем лука, который тут, на севере, дороже любой вырезки. Цингу из‑за Псидемии никто не отменил, а сырое мясо с кровью далеко не все потребляют с удовольствием.
В разговор вмешался проходивший мимо ненец лет пятидесяти, в просторной, до колен рубахе с капюшоном, сшитой из шкуры мехом внутрь, и в таких же штанах:
– Мань тюкона иледм’![12]Много лет живу, но не видел тех китов! Что ты несешь, старый хрен?! Какие киты?! Все киты давно со слизнями на бошках! Вон, у Николы спроси! Да только он с тобой, старым хреном, говорить не станет! Кто в море не хаживал, тот Бога не маливал![13]А тебя я в море не видал что‑то!
– Не дразни старого человека, а то вырастешь глупым. – Старик выхватил нож. – Так твой народ говорит?
– Тише, отец, чего ты? – Ненец поспешно ретировался к стойке, за которой хозяйничал такой же, как он, абориген, и зараз опростал в себя стакан.
Гул в заведении не стих ни на секунду. Никого не смутил вид ножа. В «Ржавом якоре», похоже, потасовки случались так часто, что стали рутиной, не достойной внимания. Вокруг звучали хриплые голоса, смех, тосты на дикой смеси языков северных народов, морского сленга и очень своеобразного русского. Понималось одно слово из пяти.
Ашот встал.
– Ты куда? – повел бровью Гурбан.
– Пройдусь, с народом пообщаюсь.
– Только не задирай никого, лады?
Прогулявшись к стойке и познакомившись с тем ненцем, что обидел старца, Ашот вернулся не с пустыми руками.
– Николой капитана кличут. Колянчиком, значит. Говорят, мужик – кремень. Вон подводники, в углу затихарились.
– Не похожи что‑то, – усомнился Гурбан, взглянув в указанном направлении. – Чмошные какие‑то. Офицеры, они ж благородные, в кителях… – Он замолчав, уставившись на Бахира, который пальцем углубился в ноздрю. – М‑да…
Данила предложил:
– Подойдем, поговорим. Если что, извинимся. Ашот, дружище, присмотри за Маришей. Любимая, останься здесь.
Ага, держи карман шире – Мариша первая встала из‑за стола и двинула в тот самый угол, где в полумраке ютились бородачи‑европейцы. Дану и остальным ничего не оставалось, как поддержать ее начинание.
Вблизи стало понятно: насчет чмошности бородачей Гурбан погорячился. Во‑первых, те устроились в углу с хорошенько проконопаченными и завешенными коврами стенами. Во‑вторых, неаккуратность их ограничивалась лишь подстриженными бородками. На подводниках ладно сидели черные шинели с двумя вертикальными рядами пуговиц и с нашивками на рукавах. А вот фуражки отсутствовали, зато на столе лежали шапки‑ушанки с блестящими кокардами. Головные уборы тоже были черными.
– Добрый день, господа. – Мариша проявила инициативу. У нее больше шансов произвести приятное впечатление, чем у остальных «варягов» вместе взятых.
Красота – с