7 октября 1944.
1Говорит Иисус, и во мне сразу устанавливается покой, и радость этого светлого успокоения веселит мое сердце: «Видишь. Ей так нравятся эпизоды со слепыми. Подарим ей еще один». И я начинаю видеть.
2Вижу прекрасный летний закат. Солнце воспламенило весь запад, и Генисаретское озеро представляет собой одну пылающую плоскость под пылающим небом.
Улицы Капернаума только начинают заполняться людьми: женщины, идущие на родник; мужчины; рыбаки, готовящие сети и суда к ночной ловле; дети, которые, играя, бегают по улицам; ослики с корзинами, движущиеся за город, возможно, забрать овощи.
Иисус заглядывает в проем, ведущий во дворик, совершенно затененный виноградом и смоковницей, за которым какая-то каменистая дорожка лавирует вдоль озера. Должно быть, это дом Петра (точнее, это дом тещи Петра)[1], поскольку этот последний на берегу и вместе с Андреем подготавливает в лодке корзины для рыбы и сети, а также располагает сидения и мотки веревки. В общем, все для рыбной ловли, и Андрей ему помогает, перемещаясь между домом и лодкой.
3Иисус интересуется у Своего апостола: «Хороший лов будет?»
«Время подходящее. Вода спокойная, и луна будет яркая. Рыба поднимется из глубины, а моя сеть потащит ее за собой».
«Мы выходим одни?»
«О, Учитель! Как же Ты хочешь при таком устройстве сетей, чтобы мы были одни?»
«Я никогда не ловил рыбу и надеюсь, что ты научишь Меня». Иисус тихо-тихо спускается к озеру и останавливается возле лодки на берегу, где крупный песок перемешан с галькой.
«Смотри, Учитель, как это делается. Я выхожу сбоку от лодки Иакова Зеведеева и так, в паре, мы идем к хорошему месту. Затем опускается сеть. Мы держим один конец. Ты говорил мне, что хочешь держать».
«Да, если ты скажешь мне, что нужно делать».
«О! Ничего, как только наблюдать за спуском. Чтобы сеть опускалась плавно и не завязывалась в узлы. Плавно, потому что мы будем в промысловых водах, и одно слишком резкое движение может спугнуть рыбу. А без узлов – чтобы не сделать сеть замкнутой, тогда как она должна быть открыта, как сумка или, если Тебе угодно, как покрывало, раздуваемое на ветру. Потом, когда сеть полностью опущена, мы тихо пойдем на веслах или с парусом, смотря по необходимости, делая полукруг по озеру. И когда колебание стрежня безопасности сообщит нам, что рыбы достаточно, мы направимся к земле и там, почти на берегу – не раньше, чтобы не рисковать потерять улов, и не позже, чтобы не повредить рыбу и сети на камнях – будем вынимать сети. И здесь нужен глаз, ведь лодки должны подходить настолько близко, чтобы с одной из них можно было вытянуть край сети, поданный с другой, но не сталкиваться, чтобы не сдавливать этот наполненный рыбой мешок. 4 Прошу Тебя, Учитель, это наш хлеб. Присматривай за сетью, чтобы толчки не перевернули ее. Рыба борется за свою свободу с помощью сильных ударов хвостом, и если ее много… Ты понимаешь… Это маленькие существа, но собранные в десяток, в сотню, в тысячу, они становятся сильными, как Левиафан».
«Так же происходит с грехами, Петр. По сути, в одном грехе нет ничего непоправимого. Но если не ограничивать себя в нем, а все накапливать и накапливать, то это кончится тем, что маленький грех, может быть, какое-нибудь простое упущение, будет все более разрастаться, становясь привычкой, становясь смертельным пороком. Иногда все начинается с одного похотливого взгляда, а заканчивается совершённым прелюбодеянием. Иногда – с недостатка снисхождения в общении с родственником, а кончается насилием против ближнего. Беда, когда начинают с того, что позволяют увеличиваться тяжести грехов из-за их числа! Они становятся опасными и могущественными, как сам Змей из Преисподней, и утаскивают в пропасть Геенны».
«Правильно говоришь, Учитель… Но мы настолько слабы!»
«Чтобы быть сильными и получить помощь, нужны внимание и молитва, а также твердая воля не грешить. Затем великая уверенность в любящей справедливости Отца».
«Ты утверждаешь, что Он не будет слишком суров по отношению к бедному Симону?»
«По отношению к ветхому Симону Он мог быть и суров. Но что касается Моего Петра, нового человека, принадлежащего своему Христу… нет, Петр. Он любит тебя и будет любить».
«А меня?»
«Тебя тоже, Андрей; а с тобою Иоанна и Иакова, Филиппа и Нафанаила. Вы первые Мною избранные».
5«Придут ведь другие? Есть Твой двоюродный брат, и в Иудее…»
«О, многие! Мое Царство открыто для всего рода человеческого, и говорю тебе истинно, что Мой улов за ночи столетий будет обильнее твоего самого обильного улова… Ибо каждый век – это ночь, в которой путеводителем и светочем будет не ясный блеск Ориона и не свет плывущей луны, а слово Христово и Благодать, исходящая от Него; ночь, что узнает рассвет незакатного дня, света, в котором оживут все верные, солнца, в которое облачатся избранные и станут прекрасными, вечными, счастливыми, словно боги. Младшие боги, дети Бога Отца и похожие на Меня… Сейчас вы не способны понять. Но истинно говорю вам, что ваша христианская жизнь наделит вас подобием с вашим Учителем, и вы засияете в Небе присущими Ему очертаниями. Так что, несмотря на злобу Сатаны и слабую человеческую волю, у Меня будет более изобильный улов, чем у тебя».
«Но мы будем Твоими единственными апостолами?»
«Ревнуешь, Петр? Не надо. Придут другие, и в Моем сердце хватит любви для всех. Петр, не будь скупым. Ты еще не знаешь, Кто тебя любит. Ты когда-нибудь пытался сосчитать звезды? А камни в этой глубине? Нет. Ты бы не смог. Но еще меньше ты можешь исчислить проявления любви, на которые способно Мое сердце. Ты мог когда-нибудь посчитать, сколько раз это море приласкало берег поцелуем своей волны в течение двенадцати лун? Не мог. Но еще меньше ты можешь сосчитать волны любви, что изливаются из этого сердца, чтобы дать ласку людям. Будь уверен в Моей любви, Петр».
Петр берет ладонь Иисуса и целует ее. Он растроган.
Андрей бросает несмелый взгляд. Однако Иисус гладит его ладонью по голове и говорит: «Тебя Я тоже очень люблю. В день твоего озарения ты увидишь на небосводе, даже не поднимая глаз, увидишь своего Иисуса, который улыбнется тебе и скажет: „Я люблю тебя. Иди сюда“, и войти в рассвет тебе будет приятнее, чем новобрачным в супружескую спальню…»
6«Симон, Симон! Андрей! Я иду…», – прибегает запыхавшийся Иоанн, – «О! Учитель! Я заставил Тебя ждать?». Иоанн смотрит на Иисуса своими влюбленными глазами.
Петр отвечает: «По правде говоря, мы уже начинали думать, что ты не придешь. Готовь быстро свою лодку. А Иаков?..»
«Да вот… мы опоздали из-за одного слепого. Он думал, что Иисус у нас в доме, и пришел. Мы ему сказали: „Он не здесь. Может быть, завтра Он тебя исцелит. Подожди“. Но он не хотел ждать. Иаков сказал: „Ты столько ждал прозрения. Что тебе подождать еще одну ночь?“. Но тот не внял…»
«Иоанн, если бы ты был слепым, ты бы торопился вновь увидеть свою мать?»
«Э!.. конечно!»
«Так что же? Где этот слепой?»
«Идет за Иаковом. Вцепился в его плащ и не отпускает. Но он плетется медленно, ведь берег каменистый, и он спотыкается… Учитель, простишь меня за мою черствость?"
«Да. Но чтобы исправиться, иди и помоги слепому, и доставь его ко Мне».
Иоанн пускается бегом. Петр чуть качает головой, но молчит. Смотрит на небо, которое после насыщенного медного цвета начинает делаться синим, смотрит на озеро и на другие лодки, уже вышедшие на ловлю, и вздыхает.
«Симон?»
«Учитель?»
«Не бойся. У тебя будет хороший улов, даже если ты выйдешь последним».
«И на этот раз?»
«Всякий раз, как ты проявишь милосердие, Бог будет благоволить к тебе с избытком».
7«Вот этот слепой».
Бедняга двигается вперед между Иаковом и Иоанном. В руках у него палка, но сейчас он ей не пользуется. А больше доверяется двоим спутникам.
«Вот, дружище, Учитель перед тобой».
Слепой падает на колени: «Господин мой! Сжалься!»
«Хочешь видеть? Встань. Давно ты ослеп?»
Четверо апостолов обступают их обоих.
«Семь лет назад, Господин. Раньше я хорошо видел и работал. Был кузнецом в Кесарии Приморской. Хорошо зарабатывал. Гавань, масса торговцев, все постоянно нуждались в тех или иных моих услугах. Но когда я ковал железо для якоря – и можешь представить, какое оно было раскаленное, чтобы стать податливым для воздействия – от него отлетел горящий обломок и обжог мне один глаз. Они и так у меня болели из-за жара в горне. Я потерял поврежденный глаз, а другой тоже ослеп через три месяца. Сбережения мои кончились, и теперь я живу на подаяния…»
«Ты один?»
«У меня жена и трое маленьких детей… одного я даже ни разу не видел… и старая мать. И, тем не менее, теперь именно она и моя жена зарабатывают на кусок хлеба, и благодаря этому, да еще тем грошам, что я приношу, мы не умираем с голоду. Если б Ты исцелил меня!.. Я бы вернулся к работе. Все, чего я прошу – это работать, как добрый израильтянин, и содержать тех, кого люблю».
«И ты пришел ко Мне? Кто тебе рассказал?»
«Один прокаженный, которого Ты исцелил у подножия Фавора, когда возвращался к озеру после той замечательной речи».
«Что он тебе сказал?»
«Что Ты можешь все. Что Ты спасение тела и души. Что Ты свет для души и тела, потому что Ты – Свет Божий. Он, тот прокаженный, весь завернувшись в плащ, отважился смешаться с толпой, рискуя быть побит камнями, поскольку увидел, как Ты шествуешь мимо в направлении горы, и Твой вид заронил надежду в его сердце. Он мне сказал: „В Его лице я увидел нечто, что мне говорило: ‚Тут избавление‘. И я пошел“. И так он мне повторил Твою речь и рассказал, как Ты его исцелил, дотронувшись до него без всякого отвращения Своей рукой. Он возвращался от священников после обряда очищения. Я узнал его, потому что выполнял для него заказы, когда у него была в Кесарии лавка. Я шел, расспрашивая о Тебе по городам и весям. И нашел Тебя… Сжалься надо мной!»
8«Иди сюда. Свет еще слишком ярок для того, кто выходит из тьмы!»
«Значит, Ты исцелишь меня?»
Иисус подводит его к дому Петровой тещи, в садик с его приглушенным светом, ставит его перед Собой, но так, чтобы исцеленные глаза не сразу же увидели озеро, все еще переливающееся светом. Мужчина похож на самого послушного ребенка, настолько он ни во что не вмешивается, даже не спрашивает.
«Отче! Твоего света этому Твоему чаду!». Иисус простер ладони над головой коленопреклоненного мужчины. Застывает так на мгновение. Потом смачивает Себе кончики пальцев слюной и слегка касается Своей правой рукой этих открытых, но безжизненных глаз.
Мгновение. Затем человек начинает моргать веками, тереть их, будто просыпаясь, и его глаза затуманиваются.
«Что видишь?»
«О!.. О!.. о, Боже превечный! Кажется… кажется… о! Что вижу… вижу Твою одежду… она красная, так ведь? И белую ладонь… и шерстяной пояс… О! добрый Иисус… я вижу тем лучше, чем больше привыкаю видеть… Вот трава на земле… а это, конечно, колодец, а там – виноградная лоза…»
«Вставай, друг».
Мужчина, плача и смеясь, встает и, после минутной борьбы между почтением и желанием, поднимает лицо – и встречает взгляд Иисуса. Иисуса, улыбающегося любвеобильно и сострадательно. Наверно, это удивительно прекрасно вновь обрести зрение и в первых проблесках увидеть это лицо! Мужчина издает крик и протягивает руки. Это движение непроизвольное, но он себя сдерживает.
Однако Иисус раскрывает Свои объятья и привлекает к Себе этого человека, который гораздо ниже Его. «Теперь ступай в свой дом, и будь счастлив и праведен. Иди с Моим миром».
«Учитель! Учитель! Господь! Иисус! Святой! Благословенный! Свет… я его вижу… все вижу… Вот голубое озеро, и ясное небо, и заходящее солнце, а там – первое подобие луны… Но самую прекрасную и ясную синеву я вижу в Твоих глазах, в Тебе я вижу и красоту солнца, самого истинного, и сияние чистоты луны, самой что ни на есть святой. Светило для страждущих, Свет для слепых, Милость, что живет и действует!»
«Я есть Свет для души. Будь сыном Света».
«Навсегда, Иисус. С каждым морганием моих век на заново родившихся зрачках я буду возобновлять эту клятву. Да благословит Тебя Всевышний!»
«Да будет благословен Всевышний Отец! Ступай».
И мужчина уходит, радостно и уверенно, в то время как Иисус и изумленные апостолы спускаются на воду в двух лодках и приступают к отплытию.
И видение заканчивается.
[1] Пояснение М. В.