Мужчина, женщина, ребенок

Эрик Сигал

Мужчина, женщина, ребенок

 

 

Эрик Сигал

Мужчина, женщина, ребенок

 

Кто найдет добродетельную жену?

Цена ея выше жемчугов.

Книга Притчей Соломоновых. Гл. 31,10

 

Распалась связь вещей, не держит сердцевина…

Растоптана и предана невинность.

У. Б. Йейтс. Второе пришествие

 

 

– У меня для вас важное сообщение, доктор Беквит.

– Я сейчас немного занят. Давайте позвоню вам попозже.

– Вообще‑то я предпочел бы поговорить с вами лично, профессор.

Срочный телефонный звонок оторвал Роберта Беквита от заключительного заседания кафедры перед концом семестра. Звонили из французского консульства.

– Можете приехать в Бостон к пяти часам? – спросил второй секретарь.

– Но ведь уже половина пятого, – возразил Роберт.

– Я вас подожду.

– Это так важно?

– Полагаю, что да.

В полном недоумении Роберт пошел через холл в комнату, где его дожидались остальные пять преподавателей кафедры статистики МТИ[1]. Обратив их внимание на незначительность повестки дня по сравнению с великолепной погодой, он предложил разойтись до осени. Как всегда, раздалось одно возражение.

– Должен заявить, Беквит, это как‑то не совсем профессионально, – недовольно проворчал Герберт Гаррисон.

– В таком случае ставлю вопрос на голосование, – ответил Роберт.

Результат голосования оказался пять к одному в пользу каникул.

 

Роберт торопливо сел за руль и направился на противоположную сторону реки Чарльз. Час пик был в самом разгаре, машина ползла так медленно, что ее то и дело обгоняли любители спортивного бега трусцой, и Роберт все гадал, какое срочное дело может его ждать. Чем больше он думал, тем больше росла уверенность, что его хотят наградить орденом Почетного легиона.

Ничего невозможного тут нет, говорил он себе. Я ведь неоднократно читал лекции во Франции, в том числе два раза в самой Сорбонне. Даже автомобиль у меня – и тот «Пежо». Да, не иначе так оно и есть! Чем черт не шутит. Получу орден, буду ходить в пиджаке, чтобы все видели. Хотя бы ради одних только завистливых рож некоторых коллег с факультета! А уж как Шейла и девочки будут мной гордиться…

 

– Мы получили это сообщение по телексу, – сказал мсье Бертран Пеллетье, как только Роберт уселся в его просторном элегантном офисе. В руках он держал узкий листок бумаги.

Вот оно, подумал Роберт, изо всех сил стараясь раньше времени не расплыться в улыбке.

– Тут сказано, что доктора Беквита из МТИ просят немедленно связаться с господином Венаргом, что в селении Сет. – Секретарь протянул Роберту листок.

– Сет? – повторил Роберт. И подумал: нет, не может быть.

– Очаровательное местечко, – заметил Пеллетье. – Правда, там коммунисты у власти… Вам приходилось бывать на юге Франции?

– М‑м‑м… да. – При виде печально торжественной мины консульского чиновника Роберту стало как‑то не по себе. – Мсье Пеллетье, о чем, собственно, речь?

– Мне известно лишь то, что дело касается покойной Николь Герен.

Боже, Николь. Так давно, так глубоко загнано внутрь, что он почти убедил себя: этого вообще никогда не было. Единственная измена за все годы его супружества.

Но почему сейчас? Почему через столько лет? Ведь она сама потребовала, чтобы они никогда больше не встречались, даже не переписывались.

Минутку.

– Мсье Пеллетье, вы сказали покойная Николь Герен? Разве она умерла?

Секретарь кивнул.

– К сожалению, подробности мне не известны. Примите мои соболезнования, доктор Беквит.

Знает ли он что‑нибудь еще?

– А кто тот человек, которому я должен позвонить?

Секретарь пожал плечами. Что в переводе с французского означало: он не знает и знать не желает.

– Еще раз прошу вас принять мои соболезнования, доктор Беквит.

Что в переводе с французского означало: уже поздний час. И у мсье Пеллетье, без сомнения, есть свои планы. В конце концов, на дворе теплый июньский вечер.

Роберт понял намек и встал.

– Благодарю вас, мсье Пеллетье.

– Не стоит благодарности.

Они пожали друг другу руки.

 

Нетвердо шагая, Роберт вышел на проспект Содружества. Машину он поставил наискосок, рядом с отелем «Ритц». Может, выпить для храбрости в баре? Сначала надо позвонить. И притом из такого места, где никто ничего не услышит.

В коридоре стояла тишина. Все разъехались на летние каникулы. Роберт плотно закрыл дверь своего кабинета, сел за стол и набрал номер телефона во Франции.

– Кто это? – прохрипел сонный голос с сильным провансальским акцентом.

– М‑м, это Роберт Беквит. Могу я поговорить с мсье Венаргом?

– Роберт – это я, Луи! Наконец‑то я тебя нашел. Не так‑то было просто…

Даже через столько лет этот голос ни с кем не спутаешь. Хрип, порожденный дымом пятидесяти миллионов сигарет «Галуаз» без фильтра.

– Мэр Луи?

– Бывший мэр. Можешь ты себе представить? Они выгнали меня, теперь пасусь на свободе, как какой‑нибудь динозавр. Городской совет…

Но Роберт не был расположен слушать длинные истории.

– Ах, Роберт, ужасная трагедия. Пять дней назад. На шоссе. Лобовое столкновение. Она возвращалась со срочного вызова. Сердечный приступ. Весь город в трауре…

– О… Мне очень жаль.

– Можешь ты себе представить? Она была так молода. Святая, бескорыстная. Весь медицинский факультет университета Монпелье приехал на заупокойную службу. Ты ведь знаешь, Роберт, она не признавала религии, но мы не могли иначе…

Он остановился набрать воздух, и Роберт воспользовался удобным случаем.

– Луи, это ужасно. Но я не понимаю, зачем вы просили меня позвонить. Ведь я уже десять лет ее не видел.

На линии вдруг воцарилось молчание. Потом Луи чуть ли не шепотом проговорил:

– Из‑за ребенка.

– Из‑за ребенка? Николь была замужем?

– Нет, нет. Конечно, нет. Она была мать одиночка, сама воспитывала мальчика.

– Все равно не понимаю, а я‑то тут причем?

– Ах, Роберт, я не знаю, как тебе сказать…

– Да говорите же!

– Это твой сын, – вымолвил Луи Венарг.

Теперь по обе стороны Атлантики воцарилось молчание. У Роберта от изумления язык прилип к небу.

– Роберт, ты меня слышишь? Алло!

– Что?

– Понимаю, ты потрясен этим известием.

– Нет, Луи, я не потрясен. Я просто вам не верю, – ответил Роберт, когда гнев вернул ему дар речи.

– Но это правда. Я был ее поверенным.

– Но какого черта вы вбили себе в голову, что отец этого ребенка я?

– Роберт, – мягко произнес Луи. – Ты был здесь в мае. Помнишь демонстрации? Мальчик появился на свет… так сказать, точно по расписанию. Никого другого у нее тогда не было, иначе она бы мне сказала. Конечно, она никогда не хотела, чтобы ты об этом узнал.

О господи, подумал Роберт, это просто немыслимо.

– Черт побери, Луи. Даже если это правда, я не несу никакой ответственности за…

– Успокойся, Роберт. Никто не говорит, что ты несешь ответственность. Жан‑Клод прекрасно обеспечен. Можешь мне поверить, я ведь веду дело о наследстве. – Помолчав, он добавил: – Есть только одна маленькая проблема.

При мысли обо всех возможных вариантах Роберта пробрала дрожь.

– Что за проблема? – спросил он.

– У мальчика абсолютно никого нет. У Николь не было родных. Он совершенно один.

Роберт ничего не ответил. Он все еще пытался понять, к чему весь этот разговор.

– При нормальных обстоятельствах мы с Мари‑Терезой были бы только рады взять его к себе, стать опекунами… – Луи на мгновение умолк. – Но она больна. Ей осталось совсем недолго…

– Мне очень жаль, – тихо проговорил Роберт.

– Что я могу сказать? Наш медовый месяц длился сорок дней. Но теперь ты понимаешь, это невозможно. И если мы не найдем ничего другого и притом как можно скорее, мальчика заберут.

Роберту, наконец, стало ясно, к чему он клонит. С каждой минутой гнев его возрастал. И страх.

– Мальчик безутешен, – продолжал Луи. – Горе его так велико, что он даже не плачет. Он просто сидит и…

– Так что же делать? – спросил Роберт.

Луи замялся.

– Я хочу ему сказать…

– Что сказать?

– Что существуешь ты.

– Нет! Вы сошли с ума! Какой от этого толк?

– Я просто хочу, чтобы он знал – где‑то на свете у него есть отец. Это будет хотя бы каким‑то утешением, Роберт.

– Луи, да поймите же вы наконец, что я женат и у меня две маленькие дочки. Поверьте, мне очень жаль Николь. И мне жалко мальчика. Но я не намерен ввязываться в это дело. Я не хочу разрушать свою семью. Не могу. И не хочу. Вот и все.

На линии снова воцарилось молчание. Или, по крайней мере, десять секунд бессловесной тишины.

– Ну ладно, – произнес, наконец, Луи. – Больше не буду тебя беспокоить. Но должен признаться, я весьма разочарован.

– Да уж, хуже не придумаешь. Спокойной ночи, Луи.

Еще одна пауза, чтобы дать время Роберту передумать и, наконец, капитуляция.

– До свидания, Роберт, – пробормотал он и повесил трубку.

Роберт положил трубку, опустил голову и закрыл лицо руками. Такие вещи трудно осознать в один присест. После стольких лет Николь вернулась в его жизнь. Неужели их короткая связь могла и вправду дать жизнь ребенку? Сын?

О Господи, что же мне делать?

 

– Добрый вечер. Профессор.

Роберт вздрогнул и поднял голову.

Это была уборщица, Лайла Коулмен.

– Как поживаете, миссис Коулмен?

– Ничего. А как ваша статистика?

– Прекрасно.

– Скажите, вам случайно не попадались счастливые номера? Надо платить за квартиру, а мне в последнее время просто чертовски не везет.

– Простите, миссис Коулмен, но и мне самому не очень‑то везет.

– Ну что ж. Профессор, как говорится, на нет и суда нет. По мне так на бога надейся, а сам не плошай.

Она высыпала в мешок содержимое его мусорной корзины и смахнула тряпкой пыль со стола.

– Ладно, пойду дальше, профессор. Желаю вам хорошо провести лето и дать отдых своим замечательным мозгам.

Миссис Коулмен вышла и тихонько закрыла за собой дверь. Но что‑то из сказанного ею застряло у него в голове. На бога надейся, а сам не плошай. Совсем не по‑профессорски. Зато совершенно по‑человечески.

Звук шагов уборщицы постепенно замер в конце коридора, а Роберт все еще сидел, тупо уставившись на телефонный аппарат. В душе его чувство ярости боролось с разумом. Не сходи с ума. Не рискуй благополучием своей семьи. На свете нет ничего дороже. Почем ты знаешь, что это правда? Постарайся как можно скорее об этом забыть.

Забыть?

Какая‑то неодолимая сила заставила его поднять трубку. Даже начав набирать номер, он еще не знал, что собирается сказать.

– Алло, это я. Роберт.

– Отлично. Я знал, что ты передумаешь.

– Послушай, Луи. Мне надо подумать. Я позвоню вам завтра.

– Ладно, ладно. Он чудный малый. Но, пожалуйста, позвони пораньше, хорошо?

– Спокойной ночи, Луи.

Оба одновременно повесили трубку. Роберт был в ужасе. На карту поставлена вся жизнь. Что заставило его позвонить еще раз?

Любовь к Николь? Нет. Кроме ярости, он теперь ничего к ней не испытывает.

Мальчик, которого он никогда в жизни не видел?

Двигаясь как зомби, он вышел на автостоянку. Он был охвачен смятением и страхом. Надо с кем‑нибудь поговорить. Но на всем белом свете у него был только один близкий друг, который по‑настоящему его понимал.

Его жена, Шейла.

 

 

К этому времени шоссе почти опустело, и до Лексингтона он добрался слишком быстро. Времени не хватало. Чтобы взять себя в руки. Чтобы собраться с мыслями. Черт побери, что я ей скажу? Как я посмотрю ей в глаза?

– Ты почему так поздно являешься домой, Роберт? Девятилетняя Паула постоянно разучивала роль его жены.

– Заседание кафедры, – отвечал Роберт, притворившись. Будто не заметил, что младшая дочь, игнорируя строжайший запрет, опять назвала его по имени.

На кухне Джессика Беквит, в свои двенадцать с половиной лет изображавшая двадцатипятилетнюю, беседовала с матерью. Тема: психи, кретины, зубрилы.

– Говорю тебе, мама, во всей нашей школе нет ни одного порядочного мужчины.

– Что тут происходит? – спросил Роберт, входя в кухню и целуя двух старших женщин. Он твердо решил вести себя естественно.

– Джесси недовольна качествами представителей противоположного пола, вернее, полным отсутствием таковых в ее школе.

– Так может, перевести тебя в другую школу? – шутливо предложил он.

– До чего ж ты все‑таки бестолковый, папа. Весь штат Массачусетс – один сплошной ослиный заповедник. Затхлая провинция.

 

Шейла бросила примирительный взгляд на мужа.

– Так что вы предлагаете, мисс Беквит? – спросил он.

Джесси покраснела. Отец прервал ее на самом интересном месте.

– Мама знает, – отвечала она.

– Европу, – пояснила Шейла. – Твоя дочь мечтает нынешним летом поехать в Европу специальным туром для тинэйджеров.

– Но ведь строго говоря, она еще не тинэйджер,[2]– возразил Роберт.

– Ой, папа, да не будь же таким педантом, – вздохнула Джессика. – Я достаточно взрослая, чтобы ехать.

– Но и достаточно юная, чтобы еще годик подождать.

– Папа, я категорически отказываюсь провести еще одно лето в лоне нашей буржуазной семьи на скучной Кейп‑Коде.

– Тогда иди работать.

– Я бы с удовольствием, но меня по возрасту не возьмут.

– Q.E.D.[3], мисс Беквит, – удовлетворенно объяснил Роберт.

– Пожалуйста, отстань от меня со своими премудростями. А что, если вдруг разразится атомная война? Ведь я могу погибнуть, так и не увидев Лувра.

– Джессика, – возразил Роберт, искренне радуясь, что можно отвлечься от обуревавших его мрачных мыслей. – Из достоверных источников мне недавно стало известно, что еще по крайней мере три года атомной войны не будет. Ergo[4], тебе хватит времени осмотреть Лувр, прежде чем мы все загнемся.

– Папа, оставь свои дурацкие шуточки.

– Джесси, но ведь ты первая завела этот разговор, – вставила Шейла, испытанный рефери на матчах по боксу между отцом и старшей дочерью.

– Да ну вас! С такими людьми, как вы, бесполезно разговаривать. – Тяжко вздохнула Джессика Беквит и, преисполнившись презрения, выплыла из кухни.

Они остались вдвоем. Почему она сегодня такая красивая, – подумал Роберт.

– Она несносна. Нужно законодательно отменить трудный возраст у подростков, – сказала Шейла, направляясь к мужу за ежевечерним поцелуем, которого она дожидалась с самого утра. – Ты почему так поздно являешься домой, Роберт? Опять слушали разглагольствования «уважаемого коллеги»? – спросила она, обнимая Роберта.

– Да. Он был сегодня на редкость невыносим.

За долгие годы супружества они разработали нечто вроде тайного кода. Так например, кафедра Роберта состояла из трех мужчин, двух женщин и «уважаемого коллеги» – Герберта Гаррисона, напыщенного многословного осла, который вечно был со всеми не согласен. Друзья Беквитов тоже проходили под разными кличками: Драная кошка, Обезьян.

Семейная жизнь Беквитов была идеально синхронизирована. И Шейла обладала радаром, безошибочно фиксировавшим тончайшие оттенки эмоций мужа.

– Ты не заболел?

– Нет, а что?

– У тебя какой‑то бледный вид.

– Это бледность истинного ученого. Достаточно двух дней на Кейп‑Коде, и я стану бронзовым.

– Все равно, обещай мне, что сегодня не будешь работать.

– Ладно, – отозвался Роберт (как будто он сегодня сможет сконцентрироваться на чем‑нибудь!). – А у тебя остались какие‑нибудь дела для издательства?

– Ничего срочного. Я все еще пытаюсь разобраться в этой писанине о русско‑китайских дипломатических отношениях. Должна тебе сказать, что даже для университетского профессора проза Рейнгардта слишком мутная.

– Детка. Если все ваши авторы будут писать как Черчилль, ты останешься без работы. Слушай, давай не будем сегодня ничего делать.

– Чудесно. Что ты задумал? – ее зеленые глаза засияли.

– Хорошо. А пока накрой на стол, ладно?

 

– Папа, а когда тебе было столько лет, сколько мне, до которого часа тебе позволяли смотреть телевизор? – обольстительно улыбаясь, спросила Паула.

– Когда мне было столько лет, сколько тебе, телевизоров вообще не было.

– Неужели ты такой старый?

– Папа хочет сказать, – вмешалась Шейла, стараясь обойти острые углы, – что он уже тогда знал о преимуществе книг.

– Книги мы читаем в школе, – возразила Паула. – Можно мне сейчас поглядеть ящик?

– Только если ты приготовила все уроки, – отвечала Шейла.

– А что там идет? – спросил Роберт, преисполненный сознания родительского долга в отношении культурных запросов своего потомства.

– «Скотт и Зельда», – ответила Паула.

– Ну что ж, это звучит более или менее познавательно. Это по Пи‑би‑эс?

– Ох, папа, – сердито вмешалась Джесси, – неужели ты и этого не знаешь?

– Как это не знаю?! Позвольте заметить, я прочел всего Вальтера Скотта.

– «Скотт и Зельда» – это сериал, – с глубоким отвращением пояснила Паула.

– О собаке с Марса и о девочке из Калифорнии, – добавила Джесси, – Очень любопытно. Кто откуда?

– Ну папа, даже мама и та это знает.

Шейла окинула Роберта полным любви взглядом. Ах мы, жалкие невежды, уже не малейшего понятия обо всем этом не имеем, подумала она и сказала:

– Роберт, иди посмотри вместе с ними. Я уберу со стола.

– Нет, – возразил Роберт. – Со стола уберу я, а ты иди смотреть похождения этого чудесного Пса Скотта.

– Папа, собаку зовут Зельда, – хмуро пояснила Паула и побежала в гостиную.

– Ты идешь, мама? – спросила Джесси.

– Я ни за что не пропущу ни единой серии, – заявила Шейла, глядя, как ее усталый муж собирает со стола груду тарелок. – Пока, Роберт.

 

Убедившись, что девочки крепко спят, Шейла свернулась клубочком на диване с «до смешного непристойным» голливудским романом. Знаменитый флейтист Жан‑Пьер Рампаль исполнял Вивальди, а Роберт притворялся, будто читает «Нового республиканца». Напряженность становилась невыносимой.

– Хочешь чего‑нибудь?

– Спасибо, нет, – отвечала Шейла, подняв глаза от книги.

– Ты не против, если я немного выпью?

– С каких это пор ты нуждаешься в разрешении?

О боже, подумал он. Как мне ей сказать?

– Слушай, можем мы минутку поговорить?

Он сел в нескольких метрах от нее, держа в руках стакан шотландского виски, полный почти до краев.

– Разумеется. Что‑нибудь случилось?

– Да, пожалуй, да. – И опустил голову. Шейле вдруг стало страшно. Она отложила книгу и выпрямилась.

– Роберт, ты не заболел?

Лучше бы заболел, подумал он, но покачал головой.

– Детка, мне надо кое‑что тебе сказать.

У Шейлы внезапно перехватило дыхание. Скольким ее подругам пришлось слышать, как их мужья начинали разговор с подобного введения? Нам надо поговорить. О нашей семейной жизни. И, увидев мрачное выражение на лице Роберта, она испугалась, вдруг он тоже скажет: «С некоторых пор у нас все пошло вкривь и вкось».

– Роберт, Меня пугает твой тон. Я что‑нибудь не так сделала?

– Что ты сделала? О господи, ты не представляешь, как мне трудно это сказать.

– Прошу тебя, Роберт, не терзай меня.

Роберт глубоко вздохнул. Его пробирала дрожь.

– Шейла, помнишь тот год, когда ты была беременна Паулой?

– Конечно, помню.

– Мне пришлось тогда летать в Европу, в Монпелье, делать доклад.

– Ну и что?

Пауза.

– У меня был роман, – скороговоркой выпалил он, как будто быстро отдирал бинт от раны.

Лицо Шейлы приняло землистый оттенок.

– Нет, – вымолвила она, судорожно мотая головой, словно старалась отогнать только что услышанные слова.

– Это какая‑то гнусная шутка, – и с надеждой добавила: – Ты ведь правда шутишь?

– Нет, это не шутка, – беззвучно выговорил он. – Я… мне очень жаль.

– Кто она?

– Никто. Неважно, кто.

– Кто, Роберт?

– Она… ее звали Николь Герен. Она была врачом. – Зачем ей эти подробности, с удивлением подумал он.

– И сколько времени это продолжалось?

– Два… три дня.

– Так сколько – два или три? Я хочу знать, черт тебя побери.

– Три дня, – сказал он.

– И три ночи, – добавила она.

– Да, – подтвердил он. – Разве это имеет значение?

– Все имеет значение, – ответила Шейла, а про себя сказала: «Господи!»

Он наблюдал, как она изо всех сил пытается взять себя в руки. Это было хуже, чем он мог себе представить. Потом она глянула на него и спросила:

– И все эти годы ты молчал?

Он кивнул.

– Почему ты ни разу ничего мне не сказал? Я думала, наш брак основан на полной честности. Какого черта ты мне ничего не сказал?

– Я собирался, – пролепетал он.

– Ну и…

– Я… я ждал подходящего момента. – Он понимал, что это звучит глупо, но так оно и было. Он действительно хотел ей сказать. Но не так, как сейчас.

– И подходящий момент настал спустя десять лет? – В ее голосе слышался сарказм. – Ты, разумеется, воображал, что так будет легче. Кому?

– Я не хотел причинять тебе боль, – сказал он, чувствуя, что любой ответ прозвучит бессмысленно. И добавил: – Шейла, если это может послужить утешением, клянусь тебе, что это было один раз. Один‑единственный раз.

– Нет, – тихо проговорила она. – Это не может служить утешением. Однажды – больше чем никогда.

Она закусила губу, пытаясь удержать слезы. Ведь он только начал. Еще надо сказать обо всем остальном.

– Шейла, это было так давно. А сказать надо сейчас, потому что…

– … ты уходишь к ней? – Она не могла удержаться от этого вопроса. Не менее пяти ее подруг пережили (или не пережили) тот же сценарий.

– Нет, Шейла, нет. Я десять лет ее не видел. Она… она умерла, – выпалил он.

К потрясению и боли Шейлы добавился еще и ужас.

– Побойся бога, Роберт, зачем ты мне все это рассказываешь? Может, я теперь должна выразить свои соболезнования? Ты что, совсем рехнулся?

Уж лучше бы рехнулся, подумал он.

– Шейла, я говорю тебе это потому, что у нее был ребенок.

– А у нас их двое. Так какого дьявола?

Помедлив, Роберт едва слышно прошептал: – Это мой ребенок. Мой сын.

Она все еще не могла поверить.

– Нет, это неправда. – В глазах ее застыла немая мольба.

Роберт грустно кивнул головой. Увы, это правда.

И рассказал ей все. Забастовка во Франции. Встреча с Николь. Короткий роман. И вот сегодняшний день. Телефонный звонок Луи. И мальчик. Проблема с мальчиком.

– Я действительно ничего не знал, Шейла. Пожалуйста, поверь…

– Почему? Почему я должна теперь тебе верить?

Ответить на это он не мог.

В последовавшей затем жуткой тишине Роберт вдруг вспомнил, в чем он ей когда‑то признался. Он хотел иметь сына. («Я бы не имел ничего против маленького полузащитника». – «А если опять родится девочка?» – «Тогда попытаемся еще. Ведь это же и есть самое приятное».)

В тот раз они весело посмеялись. «Полузащитником», разумеется, оказалась Паула. Но операция, перенесенная Шейлой во время родов, навсегда лишила ее возможности снова рожать. Она долго болела, и только бесконечное терпение мужа помогло ей вновь встать на ноги и поверить, что эти тяжелые испытания лишь сильнее укрепили их союз.

Но только до сегодняшнего вечера. Отныне все превратилось в неиссякаемый источник боли.

– Шейла, выслушай меня…

– Нет, я уже достаточно наслушалась.

Она встала и спаслась бегством на кухню. С минуту помедлив, Роберт последовал за ней. Она сидела за столом и всхлипывала.

– Дать тебе чего‑нибудь выпить?

– Нет. Убирайся ко всем чертям.

Он протянул руку, чтобы погладить ее белокурую голову. Она отстранилась.

– Шейла, перестань…

– Почему ты мне все это рассказал? Почему?

– Потому что я не знал, что делать. И почему‑то надеялся, что ты мне поможешь. И еще потому, что я подлый эгоист.

Он присел за стол и посмотрел на нее.

– Шейла, прошу тебя… – Он хотел, чтобы она заговорила. Сказала что‑нибудь, лишь бы нарушить это мучительное молчание.

– Ты не понимаешь, как мне больно. Боже мой, а ведь я тебе верила. Верила… – голос ее прервался.

Ему хотелось обнять ее, утешить. Но он боялся.

– Разве ты можешь забыть все эти счастливые годы?

Тоскливо глянув на него, она еле заметно улыбнулась.

– В том‑то и дело, – сказала она. – Я теперь поняла. Что они вовсе не были счастливыми.

– Нет, Шейла, нет!

– Ты мне лгал! – выкрикнула она.

– Ну перестань же, родная. Я все сделаю, лишь бы ты успокоилась.

– Ничего ты не можешь сделать.

Его испугал ее тон, не допускающий возражений.

– Неужели ты хочешь меня бросить?

Помедлив, она ответила:

– Роберт, у меня сейчас просто нет сил. Ни на что. – Она встала из‑за стола и добавила: – Пойду приму снотворное. Можешь сделать мне одолжение?

– Разумеется, все что угодно, – в отчаянии выговорил он.

– Пожалуйста, ложись у себя в кабинете.

 

 

– Что случилось? Кто‑нибудь умер?

На сей раз Джессика со своим мрачным взглядом на мир оказалась даже проницательнее, чем сама предполагала. Все сидели на кухне и завтракали, то есть все, кроме Джесси, которая соблюдала диету. Поедая сухие хлопья, размоченные обезжиренным молоком, вдобавок разбавленным кипяченой водой, она комментировала семейные дела.

– Доедай свой завтрак, – приказала ей Шейла, пытаясь делать вид, что все нормально.

– У тебя жуткий вид, папа, – сказала Паула.

– Я вчера допоздна работал, – отвечал он, надеясь, что его младшая «жена» не заметит, что он провел бессонную ночь у себя в кабинете.

– Ты слишком много работаешь, – сказала Паула.

– Он хочет приобрести мировую известность, – объяснила сестре Джесси.

– Но он уже и так ее приобрел, – ответила Паула и повернулась за подтверждением к матери. – Правда, мама? Ведь папа уже знаменит везде и всюду?

– Да, – сказала Шейла. – Абсолютно всюду.

– Кроме Стокгольма, – вмешалась Джесси, бесцеремонно прерывая поток лести.

– А что там находится? – спросила Паула, попавшись на приманку.

– Нобелевская премия, дура! Твой отец мечтает о бесплатной поездке в Швецию и о более приличном столике в факультетском клубе. Теперь до тебя дошло, куриные мозги?

– Джесси, – пыталась урезонить ее Шейла, – не оскорбляй сестру.

– Мама, само ее существование является оскорблением для любого индивидуума, наделенного нормальным интеллектом.

– Хочешь, я вымажу тебе физиономию арахисовым маслом? – осведомилась Паула.

– Замолчите обе, наконец, – сказал Роберт. – Нобелевский комитет учитывает манеры членов семьи.

– Ох уж мне эти американские мужчины, – ни с того ни с сего вздохнула Джессика.

– Извини, я не совсем поняла, что ты хочешь сказать, Джесси, – заметила Шейла.

– Американские мужчины целиком и полностью находятся во власти честолюбия. Поэтому они так провинциальны.

– Тебя это очень волнует? – осведомился Роберт.

– Я просто рассматриваю этот феномен с точки зрения социологии.

Паула подошла к отцу и встала перед ним, чтобы заслонить его от словесных снарядов враждебно настроенной старшей сестры.

– Папа, она просто тебя дразнит. А когда тебя нет, она все время хвастается. Старается произвести впечатление на мальчишек.

– Врешь! – завопила Джессика, покраснев от возмущения.

Соперничество дочерей на мгновение отвлекло родителей от того, что их занимало, и они обменялись улыбками. Но тотчас вспомнили, что это утро – не такое, как обычно, и спрятали свои улыбки, надеясь, что дети не успели ничего заметить.

– Ты хвалишься перед всеми членами футбольной команды, – сказала Паула, тыча пальцем в сестру.

– Умолкни, слабоумная, – слегка смутившись, отвечала Джессика.

– Сама ты слабоумная!

– Дети, успокойтесь, пожалуйста! – рявкнула Шейла, начиная терять терпение.

– В этом доме есть только одно дитя, – возразила Джессика, не замечая растущего раздражения матери.

– Милые дамы, – вмешался Роберт. – Я намерен довезти вас до школьного автобуса. Прямо сейчас. – Он озабоченно глянул на Шейлу.

– О’кей, – согласилась Паула и побежала складывать учебники.

– Официально заявляю, что я против принудительных поездок на автобусе.

– Джесси, но ведь ты же едешь не куда‑нибудь, а в школу, – сказал Роберт.

Джессика посмотрела на отца. Ясно, что он ее ненавидит. Презирает ее убеждения. И вообще. С некоторых пор она стала подозревать, что он ей вовсе не отец. В один прекрасный день мать признается, что они с Жан‑Поль Сартром… – «Скорей, Джесси!» – Но пока мама все еще на его стороне.

Роберт ждал девочек, стоя у двери.

– Послушай, ты еще будешь здесь, когда я вернусь? – робко спросил он у Шейлы.

– Не знаю, – отозвалась она.

 

Она была еще дома.

– Ты уезжаешь?

– Нет.

– Я имел в виду на работу.

– Нет. Я позвонила в издательство и сказала, что поработаю дома.

Когда он вернулся, посадив девочек на автобус, отправлявшийся на другую сторону реки, она все еще сидела за кухонным столом, тупо изучая свое отражение в кофейной чашке.

Я так страшно ее обидел, подумал он, испытывая омерзение к самому себе. Он сел против нее. Она не начинала разговор, и после полного молчания он произнес:

– Шейла, как я могу загладить свою вину?

Медленно подняв голову, она глянула на него.

– Думаю, что никак.

– Ты хочешь сказать, что из‑за этого мы расстанемся?

– Не знаю. Я ничего не знаю. Я только…

– Что?

– Я только хотела бы и тебе сделать больно. Выразить свой гнев… – голос ее задрожал. Она чуть не призналась, что вопреки всему все еще продолжает его любить. Но об этом она умолчит.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, – сказал он.

– Думаешь?

– Да, во всяком случае, подозреваю. Наверно, лучше б я ничего тебе не говорил.

Конечно, лучше, подумала она.

– Так зачем же ты мне это сказал, Роберт? – Ее слова прозвучали как обвинение.

– Сам не знаю.

– Нет, знаешь, черт тебя побери. Знаешь! – взорвалась она. Потому что поняла, чего он от нее хочет. Будь он проклят.

– Этот ребенок.

Слова Шейлы обрушились на него с такой силой, что ему стало страшно.

– Я… я не уверен…

Зато она была абсолютно уверена.

– Послушай, Роберт. Я тебя знаю вдоль и поперек. Ты этого не хотел, у тебя этого и б мыслях не было, но раз уж так случилось, ты чувствуешь себя ответственным.

Он боялся даже задуматься о том, права она или нет.

– Не знаю, – повторил он.

– Ради бога, будь честен с самим собой. Ничего не поделаешь, нам надо смотреть правде в глаза.

Хватаясь за соломинку, он понял слово «нам» как знак, что она еще не окончательно потеряла надежду на их дальнейшую совместную жизнь.

– Ну так что же? – Она ждала ответа.

В конце концов он набрался смелости оценить свои чувства и признался:

– Да, ты права. Не могу объяснить почему, но чувствую: я должен что‑то сделать.

– Вообще‑то, ты ничем ему не обязан. И ты это знаешь.

Конечно, знает. Объективно…

– Он совершенно один, – сказал Роберт, чувствуя облегчение, что можно, наконец, сказать то, что он думает. – Наверно, я мог бы чем‑то ему помочь. Придумать что‑нибудь… чтобы его не забрали.

Ты не родитель ему только от того, что потрахался с его мамашей, крикнула Шейла про себя, но вслух ничего не сказала.

– А как именно ты мог бы ему помочь?

– Не знаю. Может, если б я туда слетал…

– Зачем? Разве ты знаешь кого‑нибудь, кто мог бы взять его к себе? Разве у тебя есть какой‑нибудь план?

– Нет, Шейла. Ничего у меня нет.

– Тогда какой тебе смысл туда лететь?

Он не мог ничем подкрепить свое побуждение. Он не мог даже измерить всю его глубину.

И тут она его поразила.

– По‑моему, есть только один выход, Роберт. Взять его сюда.

Он изумленно посмотрел на нее.

– Ты понимаешь, что говоришь?

Она утвердительно кивнула.

– Ведь ты же именно поэтому мне все и рассказал.

Он не был точно уверен. Но подозревал, что она права. Опять права.

– И ты сможешь это выдержать?

Она грустно улыбнулась.

– Придется, Роберт. Это не великодушие. Это самозащита. Если я не позволю тебе попытаться помочь ему сейчас, то в один прекрасный день ты скажешь, что из‑за меня твоего… твоего сына отправили в сиротский приют.

– Никогда я этого не скажу.

– Нет, скажешь. И потому скорей бери его сюда, Роберт. Пока я не раздумала.

Он посмотрел на нее и смог произнести только два слова:

– Спасибо, Шейла.

И вот, взвалив на плечи своей очаровательной жены всю тяжесть этого чудовищного обмана и надругательства, он принялся вместе с ней обсуждать предстоящий визит его сына из Франции. Мальчик сможет пожить у них, когда они переедут на Кейп‑Код.

– Но только месяц, – сказала Шейла. – И ни на один день больше. За это время твой Луи вполне сможет найти какое‑нибудь приемлемое решение.

– Ты понимаешь, о чем ты говоришь? – спросил он. – Да.

Но он все еще не верил.

– А что мы скажем девочкам?

– Что‑нибудь изобретем.

Боже, откуда в ней столько великодушия?

– Ты совершенно фантастическая личность.

Она покачала головой.

– Нет, Роберт. Просто мне уже тридцать девять.

 

 

Спустя две недели Роберт шагал взад‑вперед в зале ожидания международных рейсов аэропорта Логан в Бостоне.

За последние дни, полные волнений и забот, он без конца разговаривал по телефону с Луи Венаргом. Обсуждали разные детали поездки мальчика в Америку. Один месяц – и ни днем больше. За это время Луи должен во что бы то ни стало найти какую‑то альтернативу сиротскому приюту.

Жан‑Клоду Луи должен был сказать, что он приглашен в Америку старыми друзьями его матери. Вполне правдоподобная идея – ведь Николь наверняка рассказывала сыну, что когда‑то целый год проучилась в Бостоне.

Однако ни при каких обстоятельствах Луи не должен говорить мальчику, что Роберт Беквит – его отец.

– Ну конечно, Роберт. Как скажешь. Я знаю, тебе не легко. Я понимаю.

В самом деле? – подумал про себя Роберт.

 

Существовала еще одна непростая задача: что сказать девочкам. После долгих тяжелых раздумий Роберт созвал семейный совет.

– Умер один близкий нам человек, – начал он.

– Кто? – с тревогой в голосе спросила Паула. – Бабушка?

– Нет, – ответил Роберт. – Вы ее не знаете. Она жила во Франции…

– Она француженка? – снова поинтересовалась Паула. – Да.

Тут в разговор вступила Джесси.

– Так зачем ты нам говоришь, раз мы ее не знаем?

– У нее был сын…

– Сколько ему лет? – быстро спросила Джесси.

– М‑м‑м… Точно не знаю. Он, кажется, ровесник Паулы.

– Вот здорово! – воскликнула Паула.

Джесси бросила уничтожающий взгляд на младшую сестру и, повернувшись к Роберту, продолжила свой допрос:

– Ну и что?

– Он – сирота, – Шейла произнесла это с подчеркнутой многозначительностью, всю глубину которой мог оценить один лишь Роберт.

– Бедняга, – сочувственно заметила Паула.

– Поэтому мы решили на некоторое время пригласить его к нам. Ну, скажем, на месяц. Когда мы переедем в наш летний дом Кейп‑Коде. Разумеется, если вы обе ничего не имеете против.

– Это будет здорово! – Паула явно была за.

Ответ Джессики был, как всегда, более замысловатый.

– Ну что ж, – сказала она, – на свете все‑таки существует справедливость.

– В каком смысле?

– Если меня не пускают во Францию, то по крайней мере здесь появится французский абориген, с которым можно будет о ней поговорить.

– Но ему всего девять лет, – возразил Роберт. – И он, наверное, будет очень горевать. Во всяком случае, первое время.

– Но, папа, он же сможет разговаривать.

– Конечно, сможет.

– Значит, я услышу настоящий французский язык. А не тот, на кагором говорит мадемуазель О

Поделиться: