Непременным условием духовного возвышения является аскетическая практика - как сознательное противодействие искушениям плоти и слабостям души. Аскетизм понимается у нас главным образом как умерщвление плоти, в буквальном смысле слова «умерщвление». Хотя изначально слово «аскетизм» восходит к греческому askeso, означавшему искусную и старательную обработку грубых материалов, их украшение; производное от него askesis означало упражнение, первоначально атлетическое, приготовление к определенной деятельности.
Все религиозные учения, так или иначе, предполагают аскетическую практику, которая всегда рассматривается как средство духовного и нравственного очищения, а также преображения повседневной деятельности. От памятника древнеиндийской эпической и духовной литературы «Бхагаватгите», где ученик выслушивает, с голоса учителя повторяет и заучивает текст поэмы, а затем заученный текст постоянно повторяется нараспев - рецитируется. Это рецитирование уже является ритуальным актом, на основе которого формируется особое состояние души - обладание непосредственным, непрерывным, ритуально оформленным знанием. Таким образом, эти действия наполняются божественным смыслом, и человек имеет возможность в обыденном сохранять связь с вечным. Такова аскетическая практика Гиты.
Надо сказать, эта мистико-аскетическая техника, хотя и не в таком чистом виде, известна и в других религиях, в том числе в христианстве. Насколько характерны в свете этого причитания папы Иннокентия III.[254] В восточном христианстве, как и в индуизме, всякое аскетическое стремление и действие соотносится с Божеством, а именно, с Христом и оправдывается через Христа. Только так мотивированная аскетическая практика может вести к религиозно-нравственному совершенству[255].
Различные этапы мистического пути тоже описывались по-разному. Фактически все писатели сходятся в том, что очищение и дисциплина — необходимые условия этого опыта. Каждая из трех классических стадий мистицизма — очищение, просвещение (или озарение) и соединение (не обязательно идущих друг за другом в этой последовательности, но скорее друг с другом взаимодействующих) — образуется разными степенями или ступенями. Нельзя забывать, что на протяжении всей христианской истории основой христианского мистицизма служила монашеская жизнь — обычный путь аскетического очищения. К сожалению, многие современные ученые, считающие мистицизм личным поиском, свободным от каких-либо институциональных рамок нецерковного религиозного экстаза, не принимают во внимание это обстоятельство.
Аскетическая нравственность, вознося высшие духовные ценности, нередко приходила к прямо противоположному нравственному смыслу. На эту оборотную сторону аскетизма указал Ф.Ницше, обрушив против аскетического идеала всю силу своего саркастического критицизма. Аскетизм, для него, это - идеал мироотрицания и жизни-враждебности, посредством которого иные аскетические священники пытаются решить свои проблемы. Аскетический священник как будто берется бороться с внутренней угнетенностью, усталостью людей, их чувством недовольства. Однако вместо того, чтобы лечить их, он, говорит Ницше, калечит их, ибо борьба с душевными недугами сводится к тому, что людей приучают обращать недовольство на самих себя и не проявлять свою волю или свою страсть в отношениях с другими людьми. Человека подчиняют ритуалу, в постоянном исполнении которого он вроде бы оказывается занятым, не скучает и имеет возможность самовыразиться в строгом следовании правилу и в самоотречении. Смысл человека, таким образом, становится в том, чтоб не быть человеком. Мистический аскетизм в самом деле отлучает человека от жизненной активности, от участия в практических делах.
В силу своих культурно-исторических особенностей западная церковная традиция выразила стремление к личностной индивидуации более ярко, чем восточная, тяготевшая к универсалистским установкам, идее всеединства. В некоторых же случаях (на примере «Ареопагитик») восточная мистика с ее идеалом «опрощения» и «единства» вообще с трудом отличима от неоплатонической, поскольку на вершине экстатического сближения контуры двух личностей, божественной и человеческой, почти стираются, тем более что Дионисий оперирует понятием божественного «ничто». Характерно, что в догматике подлинно личностные (ипостасные) отношения развертываются в жизни «сверхсущей Троицы», т.е. уже за пределами бытия, вне сферы собственно философского дискурса и рациональных критериев. Добавим к этому, что на высшем уровне богообщения (теории), в «умной молитве» мистика, все предметные, образные (индивидуализированные) структуры исчезают - Бог созерцается «незримо».
Как этический, а не религиозный принцип аскетизм не является абсолютным. Как требование морали аскетизм категоричен и универсален в том смысле, что он предъявляется каждому вне зависимости от конкретных обстоятельств: каждый человек должен непременно сохранять самообладание и с этой целью ограничивать себя в своих страстных проявлениях.
3.3. Нихилизм
Мир последовательного иррационализма — это мир без личного Бога - Творца и Промыслителя, тем более Искупителя и Спасителя. Как следствие, в этом мире властвуют (по Ницше и Хайдеггеру) безличные боги: иррациональные силы, стихии, воли. Мощнейшей абсолютной алогичной силой, господствующей в мире, является «ничтожествующее ничто» — смерть. От нее нельзя спастись. Человек может только мужественно взглянуть в бездну ничто и принять свою безысходную конечность. Но человек, гонимый страхом смерти, творит себе иллюзии, построенные на вере в победу над смертью. Вера эта — тщетна. Бог умер, смерть нельзя победить. Человек не только не образ и подобие Бога, он уже далеко не субстанция. «Человек — мост к сверхчеловеку» (Ницше), «...брешь, в которую, являя себя, врывается сверхвластие бытия, дабы самая эта брешь о бытие разбилась... Гибель для него есть глубочайшее и широчайшее» (Хайдеггер). Вопрос «зачем это нужно бытию», по существу, бессмысленен (как и вопрос «зачем порождает человека саморазвивающаяся материя») и является, по мнению гностиков нового типа, классическим проявлением косности и трусости разума. Если до этого бытия было лишь два возможных «решения»: либо оно исключительно мыслится (Парменид), либо бытие и ничто диалектически вовлечены в процесс становления и исчезновения (Гераклит, Гегель). То нихилизм выходит за рамки субъективного и объективного, бытие уже даже не возможность, но ничтожение.
Мотив разведения библейского мышления с эллинизмом в принципе реформатский. По мнению многих протестантских авторов, начиная с М. Лютера, метафизика мешает постижению личного Бога. Хайдеггер, который получил соответствующее теологическое образование, пытается, однако, развернуть мышление в направлении не к личному Богу, а к безликому бытию, фактически обожествляя его. Для понимания бытия требуется не зрение, а вслушивание, оснащенное специальным герменевтическим искусством. Таким образом, иррациональное проговаривает и рационализирует себя в человеке. Проговаривание бытием себя в человеке не требует от него никакой веры, не дарит никакой любви, не оставляя даже никакой надежды, разоблачая все эти реалии как суету сущего, бессильного перед иррациональной мощью ничто.
Нихилизм, с одной стороны, онтологически тянется к позитивизму, который близок к натуралистической картине мира. С другой, к этике негативной свободы волюнтаризма в его самых темных местах иррационализма. См. схема №1.12. Рассмотрев идеалистические и иррационалистические концепции, мы переходим к уровням их пересечения, в верхнем варианте через теизм, в нижнем через нихилизм.
3.3.1. Материализм
Материализм (от лат. materialis — вещественный) — философское мировоззрение, в соответствии с которым материя (объективная реальность) является онтологически первичным началом (причиной, условием, ограничением) в сфере бытия, а идеальное (понятия, воля, сознание и тому подобное) — вторичным (результатом, следствием). Материализм утверждает существование единственной «абсолютной» субстанции бытия — материи; все сущности образованы материей, а идеальные явления (в том числе, сознание) — являются процессами взаимодействия материальных сущностей. Законы материального мира распространяются на весь мир, в том числе, на общество и человека.[256]
Карл Маркс (нем. Karl Heinrich Marx, 1818-1883) в содружестве со своим соотечественником Ф.Энгельсом, разработал наиболее цельное мировоззрение и предлагающий революционную социально-реформаторскую программу индустриальной эпохи, так хорошо знакомую России, марксизм. Классический марксизм характеризуется радикальным отрицанием морали и этики в их исторически сложившихся формах.[257] В общеметодологическом плане подход К. Маркса к морали не отличается от его подхода к религии. Он считает, что мораль недостойна теории, она требует лишь критики и преодоления. По замечанию из «Тезисов о Фейербахе»: «философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его».[258] Марксизм дал опытное, а потому и самое очевидное доказательство того, что материализм является именно духовной стратегией развития человечества, а, следовательно, верой, которая позволяет человеку «переставлять горы» истории, выстраивая цивилизацию нового типа, самостоятельно становясь всем из ничего.
Идею моральной переделки действительности К. Маркс воплотил в учении о коммунизме. Здесь он столкнулся с труднейшей (не имеющей до настоящего времени решения) проблемой субъектности морали. На языке К. Маркса она звучала следующим образом: как несовершенные люди могут построить совершенное общество, или как воспитать самого воспитателя? Ответ состоял в том, что революционно преобразующей и одновременно морально очищающей силой истории явится пролетариат. Реальное состояние пролетариата (его нравы, интеллектуальное и даже физическое развитие), которое Маркс и Энгельс оценивали вполне трезво, не давало оснований для такого вывода. Однако предполагалось, что, когда дело дойдет до революции, вместе с обстоятельствами изменятся также и люди, пролетариат из класса «в себе» станет классом «для себя», очистится от всей «мерзости старого строя», словом, произойдет некое чудесное преображение золушки в принцессу. По мысли Маркса, коммунизм становится из утопии наукой благодаря учению о пролетариате. Но именно это учение оказалось, пожалуй, самым утопичным во всем марксизме. В строгом и узком значении, фиксирующем только то принципиально новое, что внес Маркс в понимание морали, марксистская этика совпадает с позицией классического марксизма и состоит в нигилистическом отношении к морали и этике как к духовным продуктам классовых обществ.
Если мы откроем словарь, то увидим то, что материализм также вечен, как и вся история философия, но так ли это? Как будто материализм был всегда, взяв передышку в средневековье. Однако если быть точным, то именно средневековье и породило материализм, как пост-христианский продукт.
Вряд ли высказывание Фалеса: «Все есть вода», можно отнести к материализму, так второе выражение сохранившееся от Фалеса звучит: «Все полно богов». Большой натяжкой будет признание Демокрита с Эпикуром в ряды последовательных материалистов. Так как основная аксиома материализма в том, что абсолютным является материя, т.е. она вечна, изменяема и является субстанцией. А как мы помним, Демокриту здесь было сложно объяснить произведение всего из атомов. Ведь атомы - это точки, а точки это то, что не имеет высоты и ширины, поэтому из точек не создать тело, не создать и жизни, цвета, запахов и т.д. Как будет показано Сократом, такой подход также обессмысливает самое мышление как таковое.
Однако популярность материализма не в его логичности, а в его простоте. Человеку легче быть алогичным, нежели сверхлогичным. Что значит вечность материи? Ленин говорил, что «материя – это объективная реальность, данная нам в ощущении». Однако, не объясняя, кем она дана, выходит, что тварь творит саму себя. Субстрату приписывается функция субстанции. Как же она может существовать вне наших чувств? Кто видел эту субстанцию материи? Повторюсь: не вещи, а субстанцию. Субстанция — категория рассудка, и вести речь о ее внеразумном существовании, с кантианской точки зрения, попросту бессмысленно. Поэтому чисто логически понятие-мифологема «материальной субстанции» — это даже не деревянное железо, а каменный бог или божественный камень. Логико-эпистемологический анализ специфических особенностей такого мышления, которое приводит к материализму, обнажает его близость к язычеству. Но это язычество нового типа.
Здесь не нужно путать мир земной с субстанцией материи, это не противопоставление дуализма материального мира зла и духовного мира блага. Так как в библейской картине создание мира мыслится позитивно («…и сказал: хорошо»), но качественно отличается от природы Бога.
Далее, пусть материя нам дана. Но из этого вовсе не следует, что она вечна. Если вы держите ручку – это не значит, что она вечна. Просто настоящий опыт берется и транспонируется на вечность. Материализм делает скачек веры. Идеализм строится на логике (идея вечна по своей природе), а материализм приписывает материи субстанциальность, делая скачек веры. А скорее даже не веры, а самоубеждения. Отсюда следует, что материализм выходит за рамки позитивизма, т.к. нарушает канон логичности, факта и опыта. С другой стороны, материализм в сравнении с иррационализмом примитивен, поэтому адепты последнего и не снисходят к тому, чтобы анализировать материалистическую философию. Творцы иррационализма, напротив, умны, причем некоторые настолько, что порой кажется, будто «трагическую мудрость» поведал им какой-то «страшный и умный дух».
Понятие вечной материи противоречиво и чисто логически. Природа материи есть иное, тогда как мышление открывает свою суть в качестве самотождественного. Иное, которое всегда равно самому себе, т.е. вечно, есть пустота, отсутствие. Чистая материя вне ее отношения к духовно - идеальному принципу — ничто. Идеализм — самое логичное мировоззрение, растущее из опознания мыслью самой себя как неразложимой самотождественной самости и стихии. Тот, кто схватил эту самоочевидную природу идеального, никогда не станет на материалистическую позицию. Предел идеализма, в котором он остается сам собой, но не строя картину мира, — это трансцендентальное самоограничение. Самый последний вариант такового представлен «Картезианскими размышлениями» Э. Гуссерля, открывшего внутри сознания особенную интерсубъективную объективность. Реальность вещного мира объяснима из сознания, как и реальность мира вечного, но сознание не объяснимо из материи.
Наиболее знаковым проявлением материалистической стратегии жизнетворчества в языческой цивилизации была магия, исходящая из взаимопроникновенности материи и духа и строящаяся на вере в материальное воздействие на духовные явления, т.е. фактически полагающая некоторую подчиненность духа плоти. Однако в магическом мироотношении налична и противоположная интенция — властвование духа над плотью. Магия, понятая как целостное мироотношение, не материалистична в точном значении слова, выступая духовной установкой, выстроенной на ложной (антибиблейской) системе ценностей. Власть духа над плотью — не самоценность, ее смысл зависит от целей, полагаемых духовным существом.
Согласно христианской точке зрения «Слово стало плотью» в личности Иисуса Христа. В Богочеловеке природа Божественная, т.е. чисто духовное начало, и человеческая (психосоматическая) сосуществуют «неслиянно-нераздельно». Именно к такому выводу пришли отцы Халкидонского собора. Ренессансный пантеизм представляет собой обратную проекцию монофизитской ереси, извращенную к тому же магическими влияниями. Монофизиты полагали, будто Слово, став плотью в Иисусе Назарянине, полностью поглотило Его человечность, растворив ее в Божественности (рука Иисуса — это рука самого Бога). Материя представляется «духовной» в том смысле, что она как будто растворяет в себе без остатка креативный потенциал Логоса.
Вывести сознание из вещества можно при двух неявных допущениях — одушевленности материи (по крайней мере, в смысле наличия в ней возможности ощущений) и ее имманентной разумности, которая разворачивается в единую по своим законам эволюцию. Но это уже не материя, а одушевленный космос языческого сознания с его духовно - натуралистическим синкретизмом. Получается, что материя порождает сознание и дух по той простой причине, что она ими, так сказать, «беременна». Материализм, по сути, представляет эту оплодотворенность вещества духом как некое чудо, но не «девственного зачатия», а своего рода безотцовщины. Дух, поскольку материализм вообще признает таковой, есть «самородок» плоти.
В античности разум есть основа бытия, а там где все логично, материализм не возможен. Но вот в религии откровения, где законы преодолеваются, где есть всевозможность для Бога, где есть исключения, вот это хороший старт для материализма. Бог как абсолютно свободный творчески деятельный субъект может все, даже совершать абсурдные (с точки зрения здравого смысла) действия. Например, сделать бывшее небывшим (Петр Дамиани), сообщить материи способность мыслить (Иоанн Дуне Скот).
Материализм, как реакция против учения о христианском вечном воздаянии, снимает с человечества вечную ответственность за поступки, таким образом, являясь долгожданным «опиумом народа». Материализм дает ему психологические основания в этом мире, он расковывает человека, позволяя ему прожить насыщенную жизнь. И никогда не будет «мучительно больно за бесцельно прожитые годы». За антропологией стоит попытка спрятаться от Бога, но не за деревьями рая, а за понятием небытия. Боясь не смерти, а бессмертия.
Материализм является целостным и в своей космологии. У него есть очень хороший миф, который называется эволюцией. Ни одна из теорий эволюций не говорит о начале эволюции, а лишь о каких-то временных ее процессах. Материализм берет эти процессы и экстраполирует их на вечность, тем самым мифологизируя учения эволюции. Однако доказательств в вечности и начале эволюции нет. Христианство открыто к пониманию становления, как развития, изменения, т.к. окружающий мир находится в процессе постоянного изменения. Однако эволюция количеством пытается изменить качество (Гегель). Переход от низших форм к высшим является одной из форм мифологизации эволюции, в которой материя порождает жизнь и дух. Так материалисты Каббанис, Фохт, Бюхнет и Малешшов говорили, что «разум выделяет мысли, как печень – желчь». Тем самым обожествляя прах, верой в тьму (Быт 3:19). Прах сам из себя выстраивается в жизнь и дух, возвращая их в себя же.
Материализм вводит чудо в пространство эволюции, но без Бога. Материализм допускает в скрытом виде существование чудес, но они без Бога. Сами по себе. Материализм – эта некая религия, религия без Бога. Материализм — это обезбоженное язычество. Если за атеизмом стоит лишь отрицание Бога, то за материализмом существование «бога», но в виде субстанции «материи». Среди материалистов не много умных людей. Но эта вера – удобное мировоззрение для масс. «Вытащить самого себя за волосы» в область металогического, для этого разум должен и в самом деле совершить скачок. Это трудное дело. Оно требует от разума духовного напряжения. Выпасть в сферу алогичного — фантазии и представления о вечной материи — проще, и многие идут этим пространным и широким путем.
Если, во-первых, во вселенной существует только материя, которая вечна; во-вторых, космос развивается в единообразии причин и следствий в закрытой системе.Это означает, что человек — часть такой системы. О чем гласит третий тезис: человеческие существа — это сложные машины, а личностная природа человека — всего лишь функция сложных химических и физических свойств, еще не понятых до конца. Тем не менее, многие из натуралистов по-прежнему настаивают, что внутри закрытой системы человек остается свободным.[259]
Если вселенная представляет собой закрытую систему, то это не означает, что какие-то события могут и не произойти, а какие-то только возможны. Изменения происходят только под воздействием определенной силы, а сама эта сила появляется только благодаря воздействию другой, и так до бесконечности. Можно сказать, что в этой цепи нет никакого разрыва от прошлой вечности до будущей, во веки веков, аминь. Обычному человеку детерминизм не представляется чем-то истинным. Мы привыкли считать, что действуем свободно, однако это всего лишь иллюзия, поскольку мы просто не знаем, что заставило нас принять то или иное решение. Что-то, конечно, заставило, однако нам кажется, что это был наш свободный выбор. Таким образом, человек — это просто часть какого-то механизма, какая-то игрушка (сложная, и даже весьма сложная, но, тем не менее, игрушка) безличных космических сил. Самосознание человека — это только эпифеномен, только побочное действие этого механизма. Но если сознание — всего лишь часть механизма, то вне его не существует никакого «я». Нет никакого «эго», которое могло бы «противостоять» системе и управлять ею по своему усмотрению.
«Воля» этого «я» — это воля космоса, и здесь было бы уместно привести довольно хорошее описание человека, данное Б. Ф. Скиннером. Он говорит, что для того, чтобы изменить людей, необходимо изменить их окружение, обстоятельства, в которых они действуют, а также силы, которые воздействуют на них. Человек реагирует сообразно воздействию, поскольку, с точки зрения Скиннера, каждый из нас — это только ответная реакция, и не более того. «Человек не воздействует на мир, но мир воздействует на человека».[260] Человек — это наделенная сознанием машина, лишенная способности определять свою судьбу или совершать что-нибудь значительное; поэтому он (как нечто ценное) мертв.
Метафизическая предпосылка, согласно которой космос — это закрытая система, дает определенные выводы не только для метафизики, но и для гносеологии. Если каждый человек — следствие неких безличных сил (действующих случайно или в согласии с неумолимыми законами), у него нет возможности определить, иллюзия или истина все то, что кажется ему знанием. Сам Чарлз Дарвин однажды сказал: «Всякий раз возникает ужасное сомнение в том, что убеждения человеческого ума, развившегося из способностей низших животных, обладают какой-либо значимостью и достоверностью. Доверился ли бы кто-нибудь какому-нибудь убеждению, возникшему в уме обезьяны, если бы в нем таковое было?».[261] Иными словами, если мой мозг — не что иное, как мозг высокоорганизованной обезьяны, я даже не могу доверять собственной теории происхождения.
Структура кристалла, напр., характеризуется спецификой, но не сложностью. В ней, как и в снежинках, нескончаемо повторяется один и тот же узор кристаллической решетки. Случайные полимерные цепочки, напротив, характеризуются сложностью, но не специфичностью. Однако в живой клетке есть и специфика структуры, и сложность. Такого рода сложная структура никогда не возникает вследствие чисто естественных причин. Это всегда результат деятельности разумного существа. Именно такого рода сложность встречается в человеческом языке. Буквенная последовательность из четырех символов генетического алфавита — это все равно, что слова в нашей письменной речи. Причем объем сложнейшей информации даже в простом одноклеточном организме больше, чем ее содержится в полном словаре Вебстера. Бобры устраивают плотины из бревен, но им никогда не создать ничего подобного мосту «Золотые ворота». Тысяча обезьян, усаженных за пишущие машинки, не напечатает случайным образом текст «Гамлета» и за многие миллионы лет. Шекспир создал его с первой попытки.[262]
Исчезают и основания доверять законам логики, как продукту системы. Любой приводимый нами аргумент предполагает наличие классических законов тождества, непротиворечия и исключенного третьего. Однако этот факт вовсе не гарантирует «достоверности» данных законов в том смысле, что любая наша мысль или высказывание, не противоречащие им, должны непременно соотноситься именно с таким положением дел в объективно существующей и внешней по отношению к нам вселенной. Более того, всякое стремление проверить обоснованность того или иного аргумента само представляет собой аргумент, который может быть неправильно понят. Начиная думать в таком ключе, мы рискуем до бесконечности двигаться в обратном направлении; мы, что называется, пытаемся схватить себя за хвост, двигаясь по бесконечно удлиняющемуся коридору такого рода рассуждений или, говоря иначе, теряем наши координаты в море бесконечности. Так от материализма прокладывается путь к нигилизму. Однако не все до него доходят, и это не от ума, а от отказа быть последовательными в своих суждениях. Сократ говорил, что не стоит жить, не подвергая жизнь исследованию. Однако с точки зрения рядового материалиста он неправ, потому что именно такая жизнь не стоит того, чтобы жить.
Этика материализма еще более утопична, так как здесь действует закон эволюции: «выживает сильнейший». На таком правиле животных последовательную этику не построишь, не говоря о системе государства. Философия Маркиса де Саада в этом случае будет ярким примером последовательного материализма (основоположник садизма). Если быть последовательным материалистом, то зачем нужно слабых защищать? Вл. Соловьев однажды хорошо по этому поводу иронизировал: «Если мы произошли от обезьяны, то мы должны любить друг друга?» Отсюда эволюционизм в построении теории морали не получают объяснения и адекватного выражения.
Материализм, как некая социальная стратегия все еще продолжается, и их значимость иногда христианами принижается. И простота здесь не единственная причина. Другой причиной, является раскрытое откровение «ибо они возлюбили тьму, более света». Тьма уже перестает быть лишь отсутствием света, но приобретает очертания собственной онтологии. Материализм – не есть просто глупость, хотя это с точки зрения логики – для сумасшедших людей. Это вера иного порядка, с иными ценностями. Поэтому сегодня материализм больше стиль жизни, а потом теория.
Вязычестве не мог возникнуть и атеизм.Потому что боги интегрированы в природе, все полно богов. А вот христианство изгоняет из мира естественных богов, Бог христианства трансцендентен и отношение с ним строится на основании свободы. Потому и отрицание становится возможным.Формулируя понятие истинного Бога (Того, Который выходит за пределы естественного), христианство подготавливает почву для полной конфронтации с верой в Бога.В противоположность теизму, материализм помещает свое понимание субстанции, которое связывалось с женственным началом – архетип богини матери, которая заменяет Бога Отца.
Атеизм (др.-греч. ἄθεος — «отрицание бога», «безбожие») не обязательно совпадает с материализмом. Так преувеличение имманентности Бога порождает атеизм в пантеизме. А преувеличение трансцендентности - атеизм в деизме.
Соединив в себе диалектическую философию Гегеля и атеистическую философию Фейербаха, с эволюционной теорией Дарвина, такой материализм имеет место быть в словарях. Христианство открывает Бога за пределами бытия, что принято именовать трансцендентностью, так хорошо описанной в богословии апофатики и воспетой мистиками. В мире, осмысливаемом под категорией свободы, возможно практически все, даже воплощение трансцендентного Бога, Его смерть, воскресение мертвых — полное безумие перед судом логически цельного разума языческой философии. Бога, который нарушает закон логики, где из ничего не может произойти нечто, но сотворивший все «ex nihilo». Замкнутый круг античного космоса разрывается в линию истории; бытие раскрывается не только как самотождественность, но как генезис (такое не возможно в язычестве). И наконец, в учении о личности человека, сотворенного по образу Божьему, а значит и творца истории. Что ни в исламе, ни в иудаизме не было возможным: идея Богочеловечества, но в христианстве есть. И пройдет немного времени и радикальная свобода даст ему возможность сказать, что «это он сотворил Бога по своему образу и подобию». Таким образом, атеизм продукт христианского мировоззрения.
Здесь мы сталкиваемся с другим парадоксом: чтобы отрицать Бога, необходимо, чтобы Он был. Для того чтобы осуществлять атеизм на практике, надо иметь то, против чего можно бороться. Практический атеист — это человек, паразитирующий на смысле. Он лишается силы, когда ему нечего отрицать. Цинику нечем заняться, когда он остается наедине с собой.
3.3.2. Нигилизм
Нигилизм (от лат. nihil — ничто) — мировоззренческая позиция, выражающаяся в отрицании осмысленности человеческого существования, значимости общепринятых нравственных и культурных ценностей, непризнании любых авторитетов. Впервые введенное в оборот русским писателем Тургеневым, слово «нигилизм» означает полное отрицание традиции, нравственности, авторитета и соответствующего социального устройства. Лозунг «что можно разбить, нужно разбить; выдержит удар — хорошо, развалится — значит, дрянь» (Писарев) — анархический, революционный вывод из нигилизма. Эмпиризм породил агностицизм. Всякое познание вне чувственного опыта объявлялось иллюзорным, а теологические положения— бессмысленными: они выражали чувства, а не истину. То, что нельзя подтвердить чувственным опытом, нельзя и познать. С другой стороны, решение и упорства добавил волюнтаризм. Б. Рассел принял «ничто» как нечто последнее, надменно скривив губы.[263]
Нигилизм — это отрицание философии, отрицание способности к познанию, а также непризнание того, что нечто может иметь какую-то значимость.Иными словами, нигилизм — это полный негативизм: отрицание познания, этики, красоты, самой реальности. В нем никакое утверждение не имеет значимости, все лишено смысла. Любая точка зрения, основывающаяся на отрицании существующих догматов, возможности общезначимого познания, социальных и политических отношений или какой-либо иерархии ценностей.[264] Согласно Ясперсу, нигилизм, наряду с «демонологией» и «обожествлением человека», представляет собой форму «нефилософии», а именно «открытое отсутствие веры».[265] Выступая против чрезмерно высокой оценки рациональности, Ницше писал: «В каком-нибудь удаленном углу разлитой по бесчисленным мерцающим солнечным системам Вселенной некогда существовало светило, на котором умные животные изобрели познание. Это была самая надменная и лживая минута «всемирной истории»: но только одна минута».[266]