томящеедушумолчание.
МладшийБородкин, отвернувшись, жевалгубами, вгордойобидезадирал
подбородок.
Старший, поглядываянабрата, растеряннокрутилнапальцеключи.
- Ачтожебудетсбочкотарой?! - крикнулВолодя. - Она-товчем
виноватая?
Тутсловнолопнуластруна, извук, таинственныйипрекрасный,
печальнымлебедемтихопоплылвнебеса.
- Мочинет! - воскликнулмладшийБородкин, прижимаякгрудиУголовный
кодекс. - Дышатьнемогу! Тяжко!
- Чтоэтозабочкотара? Какаяона? Где? - заволновался
Бородкин-старший.
ВадимАфанасьевичмолчаснялбрезент. БратьяБородкиныувидели
потускневшую, печальнуюбочкотару, изборожденнуюгорькимиморщинами.
МладшийБородкинсостановившимсявзглядом, спохолодевшимлицом
медленнопошелкней.
- Штраф, - сказалстаршийБородкиндрожащимголосом. - Пятнадцать
сутокзаменяемнаштраф. Штрафтридцатьрублей, вернее, пять.
- Ура! - воскликнулаИринаВалентиновнаи, взлетевнакрыльцо,
поцеловалаБородкина-старшегопрямовгубы. - Пятьрублей - какаяерундапо
сравнениюслюбовью!
- Ура! - воскликнулстарикМоченкиниподбросилвверхзаветныйсвой
пятиалтынный,
- Шапкапокругу! - гаркнулГлеб, вытягиваяизтугихклешейпоследнюю
трешку, припасеннуюналеденцыдляштурмовойгруппы.
- Аяйцамиможно, милок? - пискнулаСтепанидаЕфимовна.
Бородкин-старшийпослеИрининогопоцелуярыхло, сзаваламиплылпо
крыльцу, словнобоксервсостоянии "гроги".
- Никакогоштрафа, брат, небудет, - сказал, глядяпрямопередсобой
втемныеитеплыеглубиныбочкотары, Бородкин-младшийВикторИльич. -
РазвежеВолодявиноват, чтоегополюбилаСерафима? Этоявиноват, что
гонорсвойхотелнанемсорвать, изаэто, еслиможете, проститемне,
товарищи.
Солнечныезайчикизапрыгалипощечкамбочкотары, морщины
разгладились, веселаяиладнаябалалаечнаямузыкапронесласьпонебесам.
Бородкин-старшийпоймалстарикаМоченкинаипоцеловалегопрямов
чесночныегубы.
ГлебоблобызалсясоСтепанидойЕфимовной, ВадимАфанасьевичтрижды
(по-братски) сИринойВалентиновной. Бородкин-младшийВикторИльич, никого
несмущаясь, влезнаколесоипоцеловалтеплующекубочкотары.
ВолодяТелескопов, хлюпаяносом, целовалрешеткуимысленно, конечно,
СерафимуИгнатьевну, атакжеСильвиюЧестертонивсечеловечество.
Ивотонипоехалидальшемимоблагодатныхполей, аследомзанимишли
косыедожди, исолнцеповорачивалось, какглазомтеодолитанатреноге
лучей, апоночамлунафотографировалаихприпомощибесшумных
вспышек-сполохов, итихокружилиблизихночевоксемиклассники-турусына
прозрачных, словноподернутыхмыльнойпленкойкругах, исеребристо
барражировалнаднимимечтательныйпилот-распылитель, аонимирноехали
дальшевячейкахлюбезнойсвоейбочкотары, каждыйвсвоей.
Однаждынагоризонтепоявилосьстранноегромоздкоесооружение.
Почувствовавнедоброе, Володяхотелбылосвернутьсдорогина
проселок, норульуженеслушалсяего, игрузовикмедленнокатилсявперед
попрямоймягкойдороге. Сооружениеотодвигалосьотгоризонта,
приближалось, росло, ивскореосесомненияинадеждырассеялись - передними
былабашняКоряжскоговокзаласошпилемимонументальнымигранитными
фигурамипредставителейвсехстихийтрудаиобороны.
Вскоревдольдорогипотянулисьмаленькиедомикииунылыесклады
Коряжска, инеожиданномотор, столькоднейработавшийбезбензина, заглох
прямопередзаправочнойстанцией,
ВолодяиВадимАфанасьевичвылезлиизкабины,
- Кудажмынонеприехали, батеньки? - поинтересоваласьумильным
голоскомСтепанидаЕфимовна.
- СтанцияВылезай, бабкаСтепанида! - крикнулВолодяидико
захохотал, скрываясмущениеидушевнуютревогу.
- НеужтоКоряжск, маменькародима?
- Такточно, мамаша, Коряжск, - сказалГлеб.
- Уже? - спечальювздохнулаИринаВалентиновна.
- Крутинекрути, никуданеденешься, - проскрипелстарикМоченкин. -
Коряжск, ониестьКоряжск, иотседанамвсемсвоядорога.
- Да, друзья, этоКоряжск, искоро, должнобыть, придетэкспресс, -
тихопроговорилВадимАфанасьевич.
- Вдевятнадцатьсемнадцать, - уточнилГлеб.
- Ну, чтож, гражданепопутчики, товарищистранники, поздравляюс
благополучнымзавершениемнашегопутешествия. Извинитезакомпанию. Желаю
успехавтрудеивличнойжизни. - Володячесалязыком, асамотвлеченно
гляделвсторону, инадушеунегокошкискребли.
Пассажирывылезлиизячеек, разобраливещи. Сумрачнаябашня
Коряжскоговокзалавысиласьнадними. Наголовахгранитныхфигурсияли
солнечныеблюдечки.
Пассажирынесмотрелидругнадруга, наступиламинутатягостного
молчания, минутапрощания, икаждыйсбольюпочувствовал, чтоузы,
связывавшиеих, становятсявсетоньше, тоньше, ивотужеоднатолько
последняятонкаяструнанатянуласьмеждуними, ивот...
- Ачтожебудетсней, Володя? - дрогнувшимголосомспросилВадим
Афанасьевич.
- Скем? - какбынепонимая, спросилВолодя.
- Сней, - показалподбородкомВадимАфанасьевич, ивсевзглянулина
бочкотару, котораямолчала.
- Сбочками-то? Ачегож, сдамихпонарядуикранты. - Володя
сплюнулвсторонуи...
...ивотструналопнула, ипоследнийпрощальныйзвукушелввысоту...
...иВолодязаплакал.
Коряжскийвокзалоборудованпопоследнемусловутехники -
автоматическиесправкиикамерыхранениясличнымсекретом, одеколонные
автоматы, задвекопейкивыпускающиегустуюструюароматногошипра,
которуюнекоторыенесознательныетранзитникиловятртом, ноглавное
достижение - электрически-электронныечасы, показывающиемесяц, день
недели, числоиточноевремя.
Итак, значилось: август, среда, 15, 19.67. Оставалосьдесятьминутдо
приходаэкспресса.
ВадимАфанасьевич, ИринаВалентиновна, ШустиковГлеб, Степанида
ЕфимовнаистарикМоченкинстоялинаперроне,
ИринаВалентиновнатрепеталазасвоюлюбовь. ШустиковГлебтрепетал
засвоюлюбовь. ВадимАфанасьевичтрепеталзасвоюлюбовь. Степанида
Ефимовнатрепеталазасвоюлюбовь. СтарикМоченкинтрепеталзасвою
любовь. Поднимилежаливороненыерельсы, адальшезаоткосом, вявном
разладесвокзальнойавтоматикой, кособочилисьДомикиКоряжска, аеще
дальшерозовелиполяигустосинеллес, исолнцевперьяхвиселонад
лесом, какпетухсотрубленнойбашкойназаборе.
Аминутыуходилиодназадругой. Зарельсаминаоткосепоявился
ВолодькаТелескоповсвсклокоченнойголовой, спорваннымворотомрубахи.
Онвылезнанасыпь, расставилноги, размазалкулакомслезупо
чумазомулицу,
- Товарищи, подумайте, какоебезобразие! - закричалон. - Неприняли!
Непринялиее, товарищи!
- Неможетбыть! - закричализатопалногамипобетонуВадим
Афанасьевич. - Янемогувэтоповерить!
- Неможетбыть! Какжеэтотак? Почемуженеприняли? - закричалимы
все.
- Затоварилась, говорят, зацвелажелтымцветком, затарилась, говорят,
затюрилась! Забраковали, бюрократыпроклятые! - высоким, рыдающимголосом
кричалВолодя,
Из-запакгаузапоявиласьжелтая, ссинимиусами, согромными
буркаламиголоваэкспресса.
- Дагдежеона, Володенька? Гдежона? Где?
- Воврагеона! Воврагяеесвез! Житьнехочу! Прощайте!
Экспресссосвистомзакрылпространствоивстал. Транзитникивсех
мастейбросилисьповагонам. Животнымголосомзаговорилорадио. Запахло
романтикойдальнихдорог.
Черездвеминутытронулсяэтотзнаменитыйэкспресс "Север - юг",
медленнотронулся, пошелмимонас. Прошлимимонасокнамеждународного,
нейлонного, медного, бархатно-кожаного, ароматного, Водномизоконстоял
ссигаройприятныйгосподинвпунцовомжилете. Слюбопытством, чуть-чуть
ехидным, онпосмотрелнанас, снялкепиисделалпрощальныйсалютик,
- Он! - ахнулапросебяСтепанидаЕфимовна. - Онсамый! Игрец!
"БоцманДопекайло? Аможетбыть, Сцеволасобственнойперсоной?" -
подумалГлеб.
- Этоон, обманщик, он, он, РейнвольфГенрихАнатольевич, -
догадаласьИринаВалентиновна.
- НеиначекакФефеловАндронЛукичвзагранкомандировкуотбыли, туды
имидорога, - хмыкнулстарикМоченкин.
- Таквотвыкакой, сеньорСиракузерс, - прошепталВадимАфанасьевич.
- Прощайтенавсегда!
Итакисчезизнашихглаззагадочныйпассажир, подхваченный
экспрессом.
Экспрессушел, исвистегозамервнебытии, внесуществующем
пространстве, амыосталисьвтишиненажаркомивонючемперроне.
ВолодяТелескоповсиделнанасыпи, свесивголовумежколен, амы
смотрелинанего. Володяподнялголову, посмотрелнанас, вытерлицо
подоломрубахи.
- Пошли, чтоли, товарищи, - тихосказалон, имынеузналивнем
прежнегобузотера.
- Пошли, - сказалимыипопрыгалисперрона, аодинизнас, поимени
старикМоченкин, ещеуспелпередпрыжкомброситьвпочтовыйящикписьмово
всеинстанции: "Усемоизаявленияидоносыпрошувернутьвзад".
МышлизаВолодейпоузкойтропинкенаднеоврагасквозьзаросли
"куринойслепоты", папоротникаилопуха, ивысокие, вровеньснамилиловые
свечкииван-чаяпокачивалисьвстеклянныхсумерках.
Ивотмыувиделинашумашину, притулившуюсяподпесчанымобрывом, ив
нейнесчастнуюнашу, поруганную, затовареннуюбочкотару, исердцанаши
дрогнулиотвечерней, закатной, манящей, улетающейнежности.
Авотионаувиделанасизакурлыкала, запелачто-тосвое,
засветиласьподраннимизвездами, потянуласькнамжелтымицветочками,
теперьужеогромными, какподсолнухи.
- Ну, чтож, поехали, товарищи, - тихосказалВолодяТелескопов, имы
полезливячейкибочкотары, каждыйвсвою...
Последний общий сон
ТечетпоРоссиирека. ПоверхрекиплыветБочкотара, поет. Понизреки
плывутугрикольчатые, изумрудные, вьюнырозовые, рыбакамбала
переливчатая...
ПлыветБочкотаравдалекиеморя, апутьеебесконечен.
АвдалекихморяхналуговомостровеждетБочкотарувроснойтраве
ХорошийЧеловек, веселыйиспокойный.
Онждетвсегда.
__________________________________________________________________________
ПОСЛЕСЛОВИЕ К ПОВЕСТИ
Напути
кХорошемуЧеловеку
Аксеновнаписалстраннуюповесть.
Доэтогооннаписалнесколькостранныхрассказов - "МаленькийКит -
лакировщикдействительности", "Победа", "Жаль, чтоваснебылоснами".
Почитатели "Коллег" и "Звездногобилета" огорченнозадумались.
Рассказы, внешнекакбудтотрадиционные, былинаписаны "невформе
самойжизни". ВСимферополевдругпоявлялсяГеростратиподжигал
современноездание, поливаяегоавиационнымбензином.
Тихийгроссмейстериз "Победы" велсебянелучше. Онпроигрывал
шахматнуюпартиюсоседупокупе, которыйедва-едвапередвигалфигуры.
Былоотчегозадуматься. Аксеновнарушалправилаигры. Нанашихглазах
менялосьнаправлениеталанта.
Почтиполвеканазадлитературоведынашлиопределение, которымможно,
намойвзгляд, передатьвнутреннеесостояниетакойлитературы -
остранение. Отслова "странность".
Этозначит, чтостранностижизни (аврядликтобудетвсерьез
отрицать, чтожизньдосихпорещевкаких-тосвоихсторонахнепонятаи
негармонична) писательпередаетособымспособом: невпрямую, апо
преимуществучерезгротеск, сатирическуюгиперболу, материализованную
метафору.
НосмайораКовалева - хрестоматийныйпримерфантастического
остранениядействительности.
УДостоевскоговпетербургскомпассажепривсемчестномнароде
крокодилсъедаетчиновника, итотпреспокойноживетунеговбрюхе.
Самуюсутьсатирическогогротескалегкопочувствоватьтомучитателю,
которыйобратитосновноевниманиененаабсурдностьпрогулокживогоноса
поулицамПетербурга, анареакциюживыхлюдей, сталкивающихсясэтим
фантомальнымслучаем.
Онивосновномведутсебятак, какбудтоничегоособенногоне
происходит.
Скушанныйчиновникбыстропривыкаеткновомуположениюидаже
извлекаетизнегонекотороеудовольствие.
Такусловныйприемпомогаетписателюрезкообнажитьпротиворечияи
странностидействительности.
Психологическаяпрозадобиваетсяэтогодругимпутем. Онарисует
человеческиехарактерыпреждевсего.
Прозаостраненная, гротескнаяближексказке. Глубокая
психологическаяхарактеристикаобразовздесьневсегдаобязательна.
Достаточнонесколькихобозначений, штрихов. Длятогочтобыизвлечьиз
такойпрозынравственныйиидейныйвывод, читателютребуетсяизвестная
склонностьксамостоятельномурассуждению, культурамысли.
Реалистическойлитературедорогиобеэтитрадиции. Остраненнуюпрозу
писалиМ. Булгаков, Ю. Олеша. Ев. Иванов.
"Затовареннаябочкотара" открываетсяэпиграфом, которыйсразуже
вводитчитателяватмосферуигры, небылицы.
"Затовариласьбочкотара, зацвелажелтымцветком, затарилась,
затвориласьисместастронулась. Изгазет".
Ниодинчитательнеповеритавтору, будтоэтосообщениеонпочерпнул
действительноизгазет. Ибудетправ.
Онбудетнеправ, еслиподумает, чтописательАксеновисказилнашу
действительность. Повестьищетвнимательногоичуткогочитателя. Разные,
симпатичныеималосимпатичныелюди, незнакомыедругсдругом, трясутсяв
грузовикепоухабистымдорогам. Интеллигент. Шофер. Моряк. Учительница.
Склочник. Едутнапопуткедорайцентра, гдедолжныразойтись, каждыйпо
своимнадобностям.
Вдорогеслучаютсяпроисшествия. Вдорогепассажирысближаются. В
дорогеимснятсясны, каждомуособенный, свой, нооднадетальвэтих
фантастическихснахвсегдаобщая: ХорошийЧеловек, которыйждеткаждогоиз
нихивсехвместе.
Поэтому, добравшисьдорайцентра, героиповестинерасстаются, а
продолжаютсвойпуть.
"Затовареннаябочкотара" - притчаопреодолениивчеловекенизкого,
недостойного.
Укаждогоизнас, дажепрелучшихичестных, естьогромныйрезерв
нравственного, духовного. Вдалекихморях, налуговомостровекаждогождет
ХорошийЧеловек, веселыйиспокойный.
Ежедневномыилиприближаемся, илиудаляемсяотэтогоострова.
Такова, думаетсямне, главнаямысльаксеновскойповести.
Будучипростойввечной, мысльэтапреподаетсячитателюнаязыке
искусства, далекогоотсхематизмаидидактики.
Отношениеписателякстилю, словузаставляютвспоминатьчуткого
драматургалитературнойфразы - МихаилаЗощенко. Ещениводнойсвоейвещи
Аксеновнебылтакщедрнаиронию, сатиру, озорнойюмор.
Сатираписателяимеетточныйприцел. Когда, кпримеру, онпревращает
Романтикутовглухаря, товкозу, тоещевкакое-нибудьмалопочтенное
животное, мыпонимаем, чторечьидетнеоромантикевообще. Писатель
смеетсянадпошлымии, ксожалению, бытующимипредставлениямиоромантике.
Ветхая, почтиодушевленнаяБочкотара - важныйсимволическиймотив
повести. Толькообщаяцель 1 способнапривестилюдейквзаимопониманию.
Могутспросить, нупочемужеименнобочкотара? Апочемубыинет? -
вправеответитьавтор. Ведьправилалитературнойигрывданномслучае
таковы, чтоибочкотарасперсональнымиячейками, исамгрузовик, иобраз
дороги, традиционныйдлярусскойлитературы, - всеэтолишьусловные
представления, закоторымискрываютсясерьезныераздумьяписателяо
реальнойжизни.
АСТАФЬЕВ. Пастух и пастушка
По пустынной степи вдоль железнодорожной линии, под небом, в котором тяжелым облачным бредом проступает хребет Урала, идет женщина. В глазах её стоят слезы, дышать становится всё труднее. У карликового километрового столба она останавливается, шевеля губами, повторяет цифру, значащуюся на столбике, сходит с насыпи и на сигнальном кургане отыскивает могилу с пирамидкой. Женщина опускается на колени перед могилой и шепчет: «Как долго я искала тебя!»
Наши войска добивали почти уже задушенную группировку немецких войск, командование которой, как и под Сталинградом, отказалось принять ультиматум о безоговорочной капитуляции. Взвод лейтенанта Бориса Костяева вместе с другими частями встретил прорывающегося противника. Ночной бой с участием танков и артиллерии, «катюш» был страшным — по натиску обезумевших от мороза и отчаяния немцев, по потерям с обеих сторон. Отбив атаку, собрав убитых и раненых, взвод Костяева прибыл в ближайший хутор на отдых.
За баней, на снегу, Борис увидел убитых залпом артподготовки старика и старуху. Они лежали, прикрывая друг друга. Местный житель, Хведор Хвомич рассказал, что убитые приехали на этот украинский хутор с Поволжья в голодный год. Они пасли колхозный скот. Пастух и пастушка. Руки пастуха и пастушки, когда их хоронили, расцепить не смогли. Боец Ланцов негромко прочитал над стариками молитву. Хведор Хвомич удивился тому, что красноармеец знал молитвы. Сам он их забыл, в молодости ходил в безбожниках и стариков этих агитировал ликвидировать иконы. Но они его не послушались… Солдаты взвода остановились в доме, где хозяйкой была девушка Люся. Они отогревались и пили самогонку. Все были утомлены, пьянели и ели картошку, не пьянел лишь старшина Мохнаков. Люся выпила вместе со всеми, сказав при этом: «С возвращением вас… Мы так вас долго ждали. Так долго…» Солдаты по одному укладывались спать на полу. Те, кто ещё хранил в себе силы, продолжали пить, есть, шутить, вспоминая мирную жизнь. Борис Костяев, выйдя в сени, услышал в темноте возню и срывающийся голос Люси: «Не нужно. Товарищ старшина…» Лейтенант решительно прекратил домогательства старшины, вывел его на улицу. Между этими людьми, которые вместе прошли многие бои и невзгоды, вспыхнула вражда. Лейтенант грозился пристрелить старшину, если тот ещё раз попытается обидеть девушку. Разозленный Мохнаков ушел в другую избу. Люся позвала лейтенанта в дом, где все солдаты уже спали. Она провела Бориса на чистую половину, дала свой халат, чтобы он переоделся, и приготовила за печкой корыто с водой. Когда Борис помылся и лег в постель, веки его сами собой налились тяжестью, и сон навалился на него. Ещё до рассвета командир роты вызвал лейтенанта Костяева. Люся даже не успела выстирать его форму, чем была очень расстроена. Взвод получил приказ выбить фашистов из соседнего села, последнего опорного пункта. После короткого боя взвод вместе с другими частями занял село. Вскоре туда прибыл командующий фронтом со своей свитой. Никогда раньше Борис не видел близко командующего, о котором ходили легенды. В одном из сараев нашли застрелившегося немецкого генерала. Командующий приказал похоронить вражеского генерала со всеми воинскими почестями. Борис Костяев вернулся с солдатами в тот самый дом, где они ночевали. Лейтенанта опять сморил крепкий сон. Ночью к нему пришла Люся, его первая женщина. Борис рассказывал о себе, читал письма своей матери. Он вспоминал, как в детстве мать возила его в Москву и они смотрели в театре балет. На сцене танцевали пастух и пастушка. «Они любили друг друга, не стыдились любви и не боялись за нее. В доверчивости они были беззащитны». Тогда Борису казалось, что беззащитные недоступны злу… Люся слушала затаив дыхание, зная, что такая ночь уже не повторится. В эту ночь любви они забыли о войне — двадцатилетний лейтенант и девушка, которая была старше его на один военный год. Люся узнала откуда-то, что взвод пробудет на хуторе ещё двое суток. Но утром передали приказ ротного: на машинах догонять основные силы, ушедшие далеко за отступившим противником. Люся, сраженная внезапным расставанием, сначала осталась в избе, потом не выдержала, догнала машину, на которой ехали солдаты. Не стесняясь никого, она целовала Бориса и с трудом от него оторвалась. После тяжелых боев Борис Костяев просился у замполита в отпуск. И замполит уже было решился отправить лейтенанта на краткосрочные курсы, чтобы тот мог на сутки заехать к любимой. Борис уже представлял свою встречу с Люсей… Но ничего этого не произошло. Взвод даже не отвели на переформировку: мешали тяжелые бои. В одном из них геройски погиб Мохнаков, с противотанковой миной в вещмешке бросившись под немецкий танк. В тот же день Бориса ранило осколком в плечо. В медсанбате народу было много. Борис подолгу ждал перевязок, лекарств. Врач, оглядывая рану Бориса, не понимал, почему этот лейтенант не идет на поправку. Тоска съедала Бориса. Однажды ночью врач зашел к нему и сказал: «Я назначил вас на эвакуацию. В походных условиях души не лечат…» Санитарный поезд увозил Бориса на восток. На одном из полустанков он увидел женщину, похожую на Люсю… Санитарка вагона Арина, присматриваясь к молодому лейтенанту, удивлялась, почему ему с каждым днем становится все хуже и хуже. Борис смотрел в окно, жалел себя и раненых соседей, жалел Люсю, оставшуюся на пустынной площади украинского местечка, старика и старуху, закопанных в огороде. Лиц пастуха и пастушки он уже не помнил, и выходило: похожи они на мать, на отца, на всех людей, которых он знал когда-то… Однажды утром Арина пришла умывать Бориса и увидела, что он умер. Его похоронили в степи, сделав пирамидку из сигнального столбика. Арина горестно покачала головой: «Такое легкое ранение, а он умер…» Послушав землю, женщина сказала: «Спи. Я пойду. Но я вернусь к тебе. Там уж никто не в силах разлучить нас…» «А он, или то, что было им когда-то, остался в безмолвной земле, опутанный корнями трав и цветов, утихших до весны. Остался один — посреди России».
АСТАФЬЕВ ЦАРЬ - РЫБА Игнатьич — главный герой новеллы. Этого человека уважают односельчане за то, что он всегда рад помочь советом и делом, за сноровку в ловле рыбы, за ум и сметливость. Это самый зажиточный человек в селе, все делает «ладно» и разумно. Нередко он помогает людям, но в его поступках нет искренности. Не складываются у героя новеллы добрые отношения и со своим братом. В селе Игнатьич известен как самый удачливый и умелый рыбак. Чувствуется, что он в избытке обладает рыбацким чутьем, опытом предков и собственным, обретенным за долгие годы. Свои навыки Игнатьич часто использует во вред природе и людям, так как занимается браконьерством. Истребляя рыбу без счета, нанося природным богатствам реки непоправимый урон, он сознает незаконность и неблаговидность своих поступков, боится «сраму», который может его постигнуть, если браконьера в темноте подкараулит лодка рыбнадзора. Заставляла же Игнатьича ловить рыбы больше, чем ему было нужно, жадность, жажда наживы любой ценой. Это и сыграло для него роковую роль при встрече с царь-рыбой. Рыба походила на «доисторического ящера», «глазки без век, без ресниц, голые, глядящие со змеиной холодностью, чего-то таили в себе». Игнатьича поражают размеры осетра, выросшего на одних «козявках» и «вьюнцах», он с удивлением называет его «загадкой природы».С самого начала, с того момента, как увидел Игнатьич царь-рыбу, что-то «зловещее» показалось ему в ней, и позже понял, что «одному не совладать с этаким чудищем». Желание позвать на подмогу брата с механиком вытеснила всепоглощающая жадность: «Делить осетра?.. В осетре икры ведра два, если не больше. Икру тоже на троих?!» Игнатьич в эту минуту даже сам устыдился своих чувств. Но через некоторое время «жадность он почел азартом», а желание поймать осетра оказалось сильнее голоса разума. Кроме жажды наживы, была ещё одна причина, заставившая Игнатьича помериться силами с таинственным существом. Это удаль рыбацкая. «А-а, была не была! — подумал главный герой новеллы. — Царь-рыба попадается раз в жизни, да и то не «всякому Якову». Отбросив сомнения, «удало, со всего маху Игнатьич жахнул обухом топора в лоб царь-рыбу…». Вскоре незадачливый рыбак оказался в воде, опутанный своими же удами с крючками, впившимися в тела Игнатьича и рыбы. «Реки царь и всей природы царь — на одной ловушке», — пишет автор. Тогда и понял рыбак, что огромный осетр «не по руке ему». Да он и знал это с самого начала их борьбы, но «из-за этакой гады забылся в человеке человек». Игнатьич и царь-рыба «повязались одной долей». Их обоих ждет смерть. Страстное желание жить заставляет человека рваться с крючков, в отчаянии он даже заговаривает с осетром. «Ну что тебе!.. Я брата жду, а ты кого?» — молит Игнатьич. Жажда жизни толкает героя и да то, чтобы перебороть собственную гордыню. Он кричит: «Бра-ате-ельни-и-и-ик!..» Игнатьич чувствует, что погибает. Рыба «плотно и бережно жалась к нему толстым и нежным брюхом». Герой новеллы испытал суеверный ужас от этой почти женской ласковости холодной рыбы. Он понял: осетр жмется к нему потому, что их обоих ждет смерть. В этот момент человек начинает вспоминать свое детство, юность, зрелость. Кроме приятных воспоминаний, приходят мысли о том, что его неудачи в жизни были связаны с браконьерством. Игнатьич начинает понимать, что зверский лов рыбы всегда будет лежать на его совести тяжелым грузом. Вспомнился герою новеллы и старый дед, наставлявший молодых рыбаков: «А ежли у вас, робяты, за душой што есть, тяжкий грех, срам какой, варначество — не вяжитесь с царью-рыбой, попадется коды — отпушшайте сразу». Слова деда и заставляют астафьевского героя задуматься над своим прошлым. Какой же грех совершил Игнатьич? Оказалось, что тяжкая вина лежит на совести рыбака. Надругавшись над чувством невесты, он совершил проступок, не имеющий оправдания. Игнатьич понял, что этот случай с царь-рыбой — наказание за его дурные поступки. Обращаясь к Богу, Игнатьич просит: «Господи! Да разведи ты нас! Отпусти эту тварь на волю! Не по руке она мне!» Он просит прощения у девушки, которую когда-то обидел: «Прос-сти-итееее… её-еээээ… Гла-а-аша-а-а, прости-и-и». После этого царь-рыба освобождается от крюков и уплывает в родную стихию, унося в теле «десятки смертельных уд». Игнатьичу сразу становится легче: телу — оттого что рыба не висела на нем мертвым грузом, душе — оттого что природа простила его, дала ещё один шанс на искупление всех грехов и начало новой жизни.
ВИКТОРАСТАФЬЕВ
Людочка
Краткоесодержаниерассказа.
Читаетсяза 20–25 мин.
оригинал — за 30−50 мин.
Летпятнадцатьназадавторуслышалэтуисторию, и самне знаетпочему, онаживетв неми жжетсердце. «Может, вседелов её удручающейобыденности, в её обезоруживающейпростоте?» Кажетсяавтору, чтогероинюзвалиЛюдочкой. Родиласьонав небольшойвымирающейдеревенькеВычуган. Родители — колхозники. Отецот угнетающейработыспился, былсуетливи туповат. Матьбояласьза будущегоребенка, поэтомупостараласьзачатьв редкийот мужниныхпьянокперерыв. Но девочка, «ушибленнаянездоровойплотьюотца, родиласьслабенькой, болезненнойи плаксивой». Рославялой, какпридорожнаятрава, редкосмеяласьи пела, в школене выходилаиз троечниц, хотябыламолчаливо-старательной. Отециз жизнисемьиисчездавнои незаметно. Матьи дочьбезнегожилисвободнее, лучше, бодрее. В их домевремяот временипоявлялисьмужики, «одинтрактористиз соседнеголеспромхоза, вспахавогород, крепкоотобедав, задержалсяна всювесну, вросв хозяйство, началегоотлаживать, укреплятьи умножать. Ездилна работуна мотоциклеза семьверст, бралс собойружьеи частопривозилто битуюптицу, то зайца. «Постоялецникакне относилсяк Людочке: ни хорошо, ни плохо». Он, казалось, не замечал её. А онаегобоялась.
КогдаЛюдочказакончилашколу, матьотправилаеё в город — налаживатьсвоюжизнь, сама жесобраласьпереезжатьв леспромхоз. «На первыхпорахматьпообещалапомогатьЛюдочкеденьгами, картошкойи чемБогпошлет — на старостилет, глядишь, и онаим поможет».
Людочкаприехалав городна электричкеи первуюночьпровелана вокзале. Утромпришлав привокзальнуюпарикмахерскуюсделатьзавивку, маникюр, хотелаещепокраситьволосы, но стараяпарикмахершаотсоветовала: у девушкии безтогослабенькиеволосы. Тихая, но по-деревенскисноровистая, Людочкапредложилаподместипарикмахерскую, кому-торазвеламыло, кому-тосалфеткуподалаи к вечерувызналавсездешниепорядки, подкараулилапожилуюпарикмахершу, отсоветовавшуюей краситься, и попросиласьк нейв ученицы.
ГавриловнавнимательноосмотрелаЛюдочкуи её документы, пошлас нейв горкоммунхоз, гдеоформиладевушкуна работуученикомпарикмахера, и взялак себежить, поставивнехитрыеусловия: помогатьпо дому, дольшеодиннадцатине гулять, парнейв домне водить, виноне пить, табакне курить, слушатьсяво всемхозяйкуи почитатьеё какроднуюмать. Вместоплатыза квартирупустьс леспромхозапривезутмашинудров. «Покульты ученицейбудешь — живи, но какмастеромстанешь, в общежиткуступай, Богдаст, и жизньустроишь... Еслиобрюхатеешь, с местасгоню. Я детейне имела, пискуновне люблю...» Онапредупредилажилицу, чтов распогодицумаетсяногамии «воет» по ночам. Вообще, дляЛюдочкиГавриловнасделалаисключение: с некоторыхпоронане бралаквартирантов, а девицтемболее. Когда-то, ещев хрущевскиевремена, жилиу неедвестуденткифинансовоготехникума: крашеные, в брюках... полне мели, посудуне мыли, не различалисвоеи чужое — елихозяйскиепирожки, сахар, чтовырасталона огороде. На замечаниеГавриловныдевицыобозвалиеё «эгоисткой», а она, не понявнеизвестногослова, обругалаих по матушкеи выгнала. И с тойпорыпускалав домтолькопарней, быстроприучалаих к хозяйству. Двоих, особотолковых, научиладажеготовитьи управлятьсяс русскойпечью.
ЛюдочкуГавриловнапустилаоттого, чтоугадалав нейдеревенскуюродню, не испорченнуюещегородом, да и сталатяготитьсяодиночествомна старостилет. «Свалишься — водыподатьнекому».
Людочкабылапослушнойдевушкой, но учениешлоу неетуговато, цирюльноедело, казавшеесятакимпростым, давалосьс трудом, и, когдаминулназначенныйсрокобучения, онане смогласдатьна мастера. В парикмахерскойЛюдочкаприрабатывалаещеи уборщицейи осталасьв штате, продолжаяпрактику, — стриглаподмашинкупризывников, корналашкольников, фасонные жестрижкиучиласьделать «на дому», подстригаяподраскольниковстрашенныхмодниковиз поселкаВэпэвэрзэ, гдестоялдомГавриловны. Сооружалаприческина головахвертлявыхдискотечныхдевочек, каку заграничныххит-звезд, не беряза этоникакойплаты.