Отчасти из-за неэффективного управления Западной империей, отчасти — благодаря неотъемлемому авторитету Римской церкви римским епископам пришлось взять на себя ответственность за судопроизводство, оборону и другие мирские дела. Именно в связи с этим в 494 г. епископ Геласий I и предложил впервые учение о «двух мечах». Этим миром правят две силы — священный авторитет духовенства и царская власть. Между тем восточные богословы, считавшие землю потенциальным орудием Духа Божьего, понимали искупление как «обожение» земли (Афанасий Великий), возвращение ей «образа Божьего». Эти идеи повторяли некоторые ветхозаветные мотивы, забытые на Западе, и породили богатую мистическую традицию православия.
Средние века. Традиция, основанная Августином, предполагала, что все на земле соответствует некоему небесному образцу. Бонавентура полагал, что мир — это путь, ведущий к Богу, причем на этом пути каждая вещь таит в себе Бога. Фома Аквинский считал, что культура, отражая естественное предназначение человека, должна соответствовать естественному закону, а закон этот предписывает людям жить в обществе, поскольку «для человека естественно быть социальным и политическим животным ». Благодать Божья не уничтожает, а совершенствует то, что по природе своей благо, ибо наше предназначение заложено в нашей природе. Подход этот постулирует вечную значимость человеческих достижений (как сказано у Данте, наш труд «приносит вечный плод»), однако преуменьшает их историческое значение и характеризуется некритической приверженностью тем или иным конкретным воплощениям христианской цивилизации.
Реформация. Принципиальная критика средневекового взгляда на культуру была дана Реформацией. Научная революция, совершенная Коперником, и Великие географические открытия привлекли внимание людей к возможностям земной жизни. Статичному средневековому мировоззрению был нанесен решающий удар. Реформированное христианство, не предаваясь размышлениям о вечном образце, стремилось к реализации будущего идеала. Жан Кальвин придавал особое значение вмешательствам всемогущего Бога в человеческую историю и окончательной победе Христа, проявившейся в воскресении. После вознесения все сущее исполнилось славой Христа, и это дает нам основания смотреть на миропорядок оптимистически. Распространяющееся Царство Христово, действуя через Церковь, приведет все человечество к Евангелию. Жан Кальвин пытался четко разделить сферы деятельности Церкви и государства, считая, что последнее обязано обеспечивать мир, защищать Церковь, а в гражданских делах — следовать предписаниям Библии. В целом, кальвинисты Женевы и реформаторские церкви Европы стремились следовать его учению и избегать чрезмерного влияния в гражданской жизни.
С другой стороны, Мартин Лютер, борясь с претензиями средневековой христианской культуры, подчеркивал греховность человеческих дел и необходимость благодати. Культурные формы не имеют никакой позитивной ценности и служат лишь для ограничения зла. Спонтанное рождение любви в сердце верующего происходит по воле Бога. Любой человек может получить такой опыт, но эта любовь проявится вполне лишь по пришествии Христа. Церковь влияет на общество, но ее влияние можно узреть лишь верой. Мартин Лютер четко различал земное и духовное, но многие функции Церкви, скажем, церковное управление — считал несущественными.
Радикальное крыло Реформации, иногда называемое анабаптизмом, делало акцент на аскетизме и перфекционизме, а также на личном обращении и изолированном существовании христианской общины. Пессимизм анабаптистов относительно потенциала человеческой культуры объясняется их уверенностью в повсеместном распространении греха и в близости пришествия Христова, а возможно — и их статусом меньшинства. Анабаптисты и другие радикальные реформаторы настаивали, что при правильном понимании Библии сферы Церкви и государства должны быть полностью разделены. В то время такая точка зрения казалась настолько анархической, что все другие течения — и протестантские, и католические — жестоко преследовали их.
Из всех религиозных групп XVII и XVIII вв. наиболее последовательно то, что отделение Церкви от государства логически вытекает из принципа религиозной свободы, отстаивали сторонники баптистских взглядов, в т.ч. Т. Хелвис, Дж. Смит, Л. Бушер, И. Бейкус, Дж.Мэртон, Дж.Беньян, Дж. Кларк, Р. Уильяме и Дж. Лелэнд. Ссылаясь на такие тексты, как Мф 22, Рим 13 и Иак 4:12, они доказывали, что это — единственный способ защитить религиозную свободу и священство верующих. Имелось в виду, что государство не имеет права вмешиваться в верования и религиозную жизнь отдельных людей и общин, а сама Церковь не должна претендовать на финансовую помощь государства. Получение денег от общества по существу означает признание права государства на контроль за Церковью и утрату религиозной самобытности.
Просвещение. Идеи Реформации и «мирская» ментальность Возрождения способствовали секуляризации Запада. «Христианский консенсус» Средних веков постепенно сменялся идеологией светского государства. Христианские идеалы не утратили своей привлекательности для общества (они не утратили ее и сегодня), но вера в христианские реалии была утрачена. К кон. XVIII в. благодаря Просвещению возобладало «посюстороннее» мировоззрение, согласно которому человек достиг совершеннолетия и Бог не вмешивается в его дела. Мировоззрение это было порождено уверенностью в том, что «положение людей характеризуется прежде всего конфликтом с природой», а не с Богом (Х.Р.Нибур). Казалось, что победа в этом отношении одерживается и открыт путь для отождествления христианства с западноевропейской (а позднее и с североамериканской) культурой, а также для культурного империализма, которым отмечены XIX и XX вв.
Гегелевская идея об имманентном развитии духовной реальности в человеческих культурах ознаменовала собою последнюю стадию христианского влияния на культуру Европы. Вскоре Ницше провозгласил, что Бог умер и все ценности должны быть пересмотрены. Развившийся в результате нигилизм к кон. XIX в. стал, по словам К. Левита, «единственной подлинной верой образованных людей».
Новейший период. Ужасы Первой мировой войны, словно подтверждавшие циничный тезис Ницше, были восприняты людьми как доказательство того, что христианское влияние на культуру сошло на нет. Все надежды на Тысячелетнее Царство обратились в ничто. Христиане, в большинстве своем, крайне негативно восприняли такое развитие западной культуры, но ограничились арьергардными боями. Уже в 1934г. Т.С. Элиот, осуждавший «постхристианскую культуру», отметил, что в современной литературе торжествуют секуляризм и индивидуализм. Позднее евангельские христиане Ф. Шеффер и Г. Р. Рукмакер связали характерное для современной культуры «отчуждение» с отказом от христианских ценностей, начало которому положило еще Возрождение. Б. И. Белл и К. С. Льюис описали дегуманизацию и «эмоциональный голод», свойственные потребительскому обществу. П. Тиллих, более позитивно оценивая ситуацию, писал, что современные культурные формы все еще отражают базовые религиозные (или абсолютные) ценности и позволяют человеку получить глубинный опыт.
После Второй мировой войны христианские воззрения на культуру развивались под сильным воздействием социальных наук. Эти науки показали, что культура — это не только интеллектуальное мировоззрение, но и некий комплекс символов (предметы, слова, события), руководствуясь которыми люди ориентируются в мире. Человеческая культура пронизана христианскими ценностями, и это позволяет нам выработать новое, целостное понимание Евангелия. Опыт распространения веры от одного народа к другому показал, что для более полного постижения христианской истины необходимо использовать ресурсы обеих культур — и дающей, и принимающей. Во всем мире крепнет уверенность в том, что не к.-л. конкретная культура, а лишь само Слово Божье даст нам возможность решать проблемы и высвобождать потенциал и что любая трактовка христианской истины и Св. Писания может открыть нам что-то новое в Евангелии, «доколе все придем в единство веры и познания Сына Божия » (Еф4:13).
***
Типология. В истории взаимодействия христианства с культурой выделяются некоторые типичные варианты, соответствующие различным теологическим воззрениям и историческим обстоятельствам. Мы можем, пусть и несколько произвольно, выделить здесь три типичных подхода, повлиявших на евангелистское мышление.
Анабаптистский. В христианстве на протяжении веков присутствовало радикальное, ригористское течение, подчеркивавшее греховность нашего мира и необходимость создания альтернативных структур, способных следовать примеру распятого Господа. Этот взгляд, наиболее ярко сформулированный радикальным крылом Реформации, впоследствии влиял как на христиан, принадлежавших к радикальным протестантским церквям, так и на многие пиетистские группы, разделявшие такой настрой. Крайнее выражение этого взгляда было сформулировано У. Ни, утверждавшим, что для спасения человек должен порвать все связи с миром. Для христианина мир — чужеродная среда, как вода для ныряльщика. Поэтому христианин должен относиться к миру отстраненно, помня, что над всеми нашими земными делами тяготеет проклятие смерти и надеяться можно только на Бога. Жак Эллюль излагал эти воззрения в более умеренной форме. По его мнению, наша цивилизация должна ждать того дня, когда по Божьей воле Новый Иерусалим придет на смену павшему граду современности. Пока же мы должны делать свою работу, не забывая о лежащем на ней смертном проклятии. Более позитивная и влиятельная трактовка данного воззрения разработана Дж.Х. Йодером. По его представлению, Иисус пришел затем, чтобы совершить социальную революцию, — за счет создания нового, добровольного сообщества, а не за счет контакта с властями. Показав пример нового лидерства и нового образа жизни, Христос основал новый миропорядок, которому суждено в конце концов ниспровергнуть старый, умирающий порядок. По Йодеру, путь Креста есть «альтернатива и бунту, и квиетизму». В целом такие взгляды были четким отражением апокалиптических и трансцендентных элементов христианства; многие выразители этих взглядов, будучи сильными профетическими фигурами, не решались, однако, на активное вмешательство в общественную жизнь с целью ее реформирования.
Англокатолический. Другие христиане считали более важным провести различие между естеством и благодатью. Такие мыслители, продолжая средневековую традицию, полагали, что человеческая культура безразлична к религиозным ценностям. Сто лет назад Дж. Г. Ньюмен, утверждавший, что культура имеет ценность на своем (естественном) уровне, но не может быть сферой добродетели, предложил следующую классическую формулировку данного взгляда: «Интеллектуальная культивация не может ни порождать что-либо сверхъестественное, ни предшествовать ему». В XX в. такого же мнения придерживался К. С. Льюис. С его точки зрения, Новый Завет совершенно безразличен к культуре. Как только культура вступает в противоречие со служением Богу, от нее следует отказываться. Благо культуры порою схоже с христианским благом, но не тождественно ему. Льюис признавался, что не знает, как можно примирить духовное благо с культурным. Т.о., все эти мыслители, справедливо подчеркивавшие приоритет духовных ценностей, не сумели сформулировать критические перспективы, порождаемые христианской истиной, и потому склонялись к одобрению культурного статус-кво.
Кальвинистский. Начиная с Юстина Мученика, многие христиане были убеждены, что культуру можно привести под власть Христа. Указывая на творческое всемогущество Бога и на победу Христову, эти теологи более оптимистично оценивали человеческие установления. По их убеждению, установления эти, будучи зачастую злыми и порочными, все же подпадают под царскую власть Христову. Кальвину, давшему классическую формулировку этого мнения, наследовали реформатская и пресвитерианская традиции. В нач. XX в. А. Кейпер писал, что христианский подход к культуре должен основываться на идее Бога, Который Cам прославляет Cебя. Человеческие усилия в совокупности своей являют образ Бога и через благодать делаются честью Христу, Посреднику творения. Поэтому культура ограничивает влияние греха и, благодаря восстановлению Христом самой основы творения, становится отражением победы Царства Христова, — победы, которая сделается полной после Второго пришествия. С точки зрения Кейпера, подлинное развитие общества ориентировано на вечность (Отк 21:24), несмотря на духовное отступничество, которое должно распространиться в последние дни. Влияние этого взгляда на многие общества и его привлекательность объясняются тем, что он подчеркивает всевластие Христа и реальность Его Царства. Слабость же этого взгляда состоит в том, что он порой переходит в триумфализм и недооценивает силу и распространенность зла.
Выводы. Можно ли, учитывая изложенное выше, наметить некие контуры христианского подхода к культуре? Многие соглашаются с Х.Р. Нибуром, полагавшим, что относительность нашей веры и нашего положения требует оставить вопрос открытым. Можно, однако, предложить здесь некоторые библейские критерии. Евангельские христиане справедливо опасаются того, что влияние культуры способно поставить под сомнение авторитет Христа и Его Слова. Но эта проблема, конечно, не может быть разрешена за счет отказа от культуры, — изолировавшись от культуры, человек не сможет посвятить себя Христу. Мы должны быть в какой-то мере солидарны с нашим окружением — ведь мы порождены им и ответственны перед ним (христиане названы солью земли и светом мира!). Грех есть мятеж против Бога и Его Слова, а потому основная борьба в культуре — это борьба с силами зла, а не с природой. Следовательно, нам не избежать борьбы за праведность в культуре. Мильтон писал: «Одно дело — быть наивным и не ведать о моральном выборе, а другое дело — знать о выборе и избрать послушание Богу». Зримая чистота приходит от Бога и может быть достигнута лишь через испытание, а испытание приходит в противостоянии.
Главная цель христиан во все века — это обрести веру, которая была бы достаточно широкой, чтобы включить все библейское учение. Библия называет Бога и Творцом, и Вседержителем, воздает Христу честь и как Логосу, и как Господу, описывает искупление и как примирение грешника с Богом, и как обновление сотворенного миропорядка. Это порождает реалистический оптимизм, ибо преданность Богу освобождает нас от подчинения менее значимым принципам и помогает увидеть их в правильной перспективе. Св. Писание есть норма для всех времен и народов, но над-культурный элемент всегда выражается в конкретных культурных формах (впрочем, эти формы преображаются, когда Св. Дух реально созидает Царство). Мы должны в семьях и общинах молиться и о радости ребенка, удивленного самим фактом своего бытия, и о прозорливости мудреца, способного видеть истину и отстаивать ее. Ибо «малые дела маленьких людей, неполные и несовершенные, тоже важны — им тоже отведено место в великих планах Бога» (Г. Рукмакер).
Евангелие — не проекция внутренней духовной жизни, а действенная реальность, глубочайшим образом меняющая духовное и этическое бытие человека. Мы должны не культивировать благочестие, чтобы возвысить себя до Бога, но проникнуться спасительным промыслом Божьим, искуплением во Христе. Наша духовность должна свидетельствовать о нравственном послушании, а не о том, что мы освободились от мира ради внутренней чистоты.[1562]
1.3.2. Этические компромиссы правовых норм
Сказанное в Библии о государственной власти и о ее месте в Божьем замысле о человеке вызывало большие споры среди тех, кто признавал авторитет Св. Писания. Во времена Моисея и под властью царей Израиля, при судьях и в Вавилонском пленении, в эпоху римских гонений на иудеев или христиан среди верующих были серьезные разногласия из-за того, как народ Божий должен понимать роль государственной власти. Рассматривая этику отношений государства и Церкви, наиболее жесткой точкой их пересечения считается феномен войны. Вопрос христианского отношения к участию в войне один из сложных вопросов на протяжении всего времени существования Церкви. Это все равно что искать общее между любовью и силой, поцелуем и ударом.
Войной называют вооруженную борьбу между соперничающими группами, которая может признаваться в качестве законного конфликта, но не как не беспорядки или индивидуальные акты насилия.[1563] На всех этапах истории спутником человечества были войны. По некоторым подсчетам, за время существования нашей цивилизации произошло более 14 500 войн, в которых погибло более 3,5 млрд. человек. Во время второй мировой войны, когда военные действия велись на территории 40 государств, ее жертвами стали 50 - 55 млн., число раненых - 34 - 35 млн., 20 - 25 млн. человек стали инвалидами. В период после 1945 г., который неверно называется «послевоенным», развязано более 100 войн.
***
Историческая перспектива. История Церкви не знает упоминаний участия христиан, служивших в римской армии. До 170 гг., в Римской империи не было всеобщей обязанности и никто не принуждал христиан служить в армии, к тому же первые столетия Рим вел захватнические войны, Империя выступала агрессором.[1564] Отвращение было связано с обязанностью участвовать в языческих обрядах, бывших неотъемлемой частью службы, охране храмов и культе императора, поэтому присяга фактически означала грех идолопоклонничества.[1565] История свидетельствует об отказах некоторых христиан даже ценой мученичества от воинской обязанности. К концу второго столетия ситуация изменилась, христиане начали служить в армии, защищая империю, не смотря на протесты церковных лидеров. В «Правилах» Ипполита (III век) уже допускается служба в армии, однако с условием, что при этом служащий никого не убивает.[1566] Ориген настаивал, что христиане служат императору молитвой, которая не дает силам зла развязывать войну.[1567] К тому времени, Риму приходилось вести оборонительные войны от набегов варваров.
В IV веке после обращения в христианство императора Константина, христиане стали большинством, они уже не могли не служить в армии, т.к. победителю пришлось вобрать дух побежденного.[1568] Августин сформулировал новое христианское отношение к проблеме насилия, разработав теорию «справедливой войны», цель которой является торжество справедливости и установление мира.[1569] В настроении Церкви она определялась как печальная необходимость, без которой невозможно сохранить цивилизацию, а значит – и христианство.[1570] Средневековье отмечено крестовыми походами, носившими религиозный характер, с целью противостоять мусульманским захватчикам в Европе и Азии и обратить их в истинную веру, либо уничтожить.[1571] Идеи ненасилия стали достоянием небольших сект, а такие теологи как Фома Аквинский рассуждали о более возвышенных вещах. О войне писались труды теми, кто сам относился к ней положительно, так что образ рыцаря-героя лег в основу позднейшего прославления войны.[1572]
К кон. I тыс. после Рождества Христова христиане разделились на две «империи», чьи пути расходились все больше. Восточная последовательнее придерживалась староримской традиции, при которой имперская власть покровительствовала Церкви, в западной в конце концов сформировалась система верховенства Церкви над феодальными владениями. Все это время меньшинство и на Востоке, и на Западе возражало против вовлечения Церкви в земные дела, против того, что она гордится своим положением, и стремилось жить в благочестии, не оскверняя себя земным могуществом, богатством и собственностью. К XVI в., времени Реформации, в Западной церкви оппозиция приобрела такую силу, что под угрозой оказалось само главенство Церкви в политике и культуре. Большинство анабаптистов, опираясь на долгую традицию церковного инакомыслия, требовало полного отделения Церкви от государства. Они доказывали, что какова бы ни была роль государственной власти в Божьем замысле, она лишена «совершенства во Христе».
В эпоху Возрождения, с появлением на вооружении пушек, что на нет сводило роль рыцаря в бою, и стремлением империй к расширению своих территорий, породило толчок к мыслям пацифизма, еще не как отказа от войны, но стремления к миру. Так Томас Мор, Эразм Роттердамский напоминали, что Христос утверждал свое Царство не силой, но любовью и милостью. Однако основатели протестантизма: Лютер, Цвингли и Кальвин - не поддерживали этого протеста. Анабаптисты, понимая Нагорную проповедь буквально, стремились подрожать полному миролюбию, что впоследствии стало толчком к появлению многих течений пацифистского характера. После Вестфальского мирного договора в 1648 году, положившему конец последней большой религиозной войне в Европе, были проведены многие международные конференции для поддержания мира, в частности в Гааге в 1899 и 1907 году, не смотря на повсеместное усиление национализма.[1573]
Все же не обошлось без новых «справедливых войн»: Первая мировая война, которая собиралась «сделать мир безопасным для демократии»,[1574] Вторая мировая война, которая была больше похоже на борьбу с идеологией фашистской Германией настолько ужасной, что Нибур и другие христианские деятели, прежде исповедавшие пацифизм, призвали верующих к участию в конфликте.[1575] Аккордом стало изобретение атомной бомбы, угроза глобальной ядерной катастрофы примечательным образом изменило отношение христиан к войне, превращая теорию «справедливой войны» в злую шутку и вообще вычеркивая войну из перечня разумных средств государственной политики.[1576] Применения ядерного оружия в Хиросиме и Нагасаки было дном всех попыток обоснования «справедливой войны» любыми формами богословия. «При вероятности Третей мировой, Четвертая будет с дубинками и палками», - остроумно заметил Эйнштейн.
***
Теологические размышления. Существует несколько оправданий насилия.[1577] Первое - это психологическое оправдание, которое трактует насилие как единственную форму самовыражения, доступную интеллектуально неразвитым людям; второе - социологическое оправдание, согласно которому насилие есть единственный способ протеста для политических групп, угнетаемых диктатурой или не склонным к компромиссу демократическим большинством; третье - моральное оправдание, которое предполагает, что любое прогрессивное движение должно прибегать к насилию, чтобы освободиться от условностей, четко определить свою позицию и избавиться от ненадежных сторонников. Так, первые христиане сознательно шли на бескомпромиссную конфронтацию с язычеством и предпочитали подвергаться гонениям, а не сосуществовать с властью на предлагаемых этой властью условиях. Позднее, во времена инквизиции, сама Церковь стала прибегать к гонениям, пыткам и казням, чтобы «спасти души еретиков». В Новое время Католическая церковь потребовала, чтобы верующие признали телесное вознесение Девы Марии и непогрешимость папы, что стало своего рода интеллектуальным насилием, направленным на борьбу с научным рационализмом и модернистскими компромиссами.
Со дня грехопадения, меч стал неотделимой частью человеческой культуры. С того дня между людьми воцарилось право сильного. Стыд Адама поражает страх, страх - гнев, а гнев - убийство. Первая жертва - уже в первом поколении, второй сын Адама убит братом. Вражда семейная переросла в общественную, родовую, национальную, а потом - и государственную. По утверждения Гоббса, любое государство произошло именно из взаимного страха, ведь каждый человек равен в том смысле, что может принести величайший вред, убить другого, при этом сам слаб, т.к. может быть убит другим. [1578] «Мы находим в природе человека три основные причины войны, - говорится в «Левиафане»: во-первых, соперничество; во-вторых, недоверие; в-третьих, жажду славы. Первая причина заставляет людей нападать друг на друга в целях наживы, вторая — в целях собственной безопасности, а третья — из соображений чести. Люди, движимые первой причиной, употребляют насилие, чтобы сделаться хозяевами других людей, их жен, детей и скота; люди, движимые второй причиной, употребляют насилие в целях самозащиты; третья же категория людей прибегает к насилию из-за пустяков вроде слова, улыбки, из-за несогласия во мнении и других проявлений неуважения, непосредственно ли по их адресу или по адресу их родни, друзей, их народа, сословия или имени».[1579]
Бог не выступает сторонником силового решения проблем человека, однако не исключает этого. Шестая заповедь «Не убивай » (Исх 20:13, Вт 5:17) устанавливает право жизни. Здесь же это право и оберегается с помощью того же меча. Разделяется на убийство из ненависти с целью завладения жизнью и убийство в качестве наказание за преступление. Лишить жизни - не всегда то же самое, что совершить убийство, так же, как не всякое половое сношение есть прелюбодеяние.[1580] У Бердяева об этом говориться так: «Убийство не есть передвижение атомов материи, но убийство есть акт воли, направленный на отрицание и истребление человеческого лица, и на войне, с более глубокой точки зрения, не происходит такого убийства».[1581] Так, Моисей, спускающий скрижали с горы, видя идолопоклонства, дает распоряжение на истребление за вознаграждение благословения, итог - три тысячи мертвых (Исх 32:29). Это не значит, что каждый промах карался смертной казнью, но она не исключалась.
Так каждый юноша, достигший двадцатилетнего возраста, зачислялся в войска Израиля, для участия в войне (Числ 1:3). Само оружие освящалось для Господа (2Цар 1:21), а пророки говорили «проклят, кто удерживает меч Его от крови » (Иер 48:10). Это не значит, что Богу угодно было самоистребление людей. Когда Моисей убил египтянина, чтобы помочь еврею, он обнаружил, что тем самым только задержал Божье избавление (Исх 2:12). В других случаях, когда израильское воинство продвигалось к Обетованной Земле, их путь лежал через земли моавитян и других соседних племен, и Моисей спрашивал у этих племен разрешения пройти через их территорию, пить из их колодцев, а если им отвечали отказом, израильтянам приходилось идти в обход. В тех случаях, когда Израиль воевал, он имел свод правил: взятых в плен женщин нельзя подвергать насилию (Вт 21:10-14); перед нападением на город нужно предложить условия мира, и если условия мира принимались, город нельзя было разорять (Вт 20:11); существовали даже охранительные законы, регулирующие уничтожения деревьев во время осады (Вт. 20:19-20).[1582]
Ключ к пониманию завоевания заключался не в праведности Израиля, но в собственном нечестии самих хананеев (Вт 9:14).[1583] Исключением не будет и сам Израиль: «вас обрекаю Я мечу, и все вы преклонитесь на заклание: потому что Я звал, и вы не отвечали; говорил, и вы не слушали, но делали злое в очах Моих и избирали то, что было неугодно Мне » (Ис 65:12).[1584] Касаясь характеристики Бога, у пророков мы находим следующее: «и узнаете, что Я Господь каратель » (Иез 7:9). Бог гневается на Ниневию за насилие (Ион 3:8), однако предпочитает сохранить жизни, а не отобрать ее. В поддержку этого утверждения можно найти много ветхозаветных историй, где нужда в военных действиях нередко отпадала благодаря чудесным или необычным обстоятельствам (Исх 14:13, 4Цар 6:18-22, 19:35).[1585]
Псалмы наполнены восхвалениями силы и победы Бога над врагами как Полководца, «Бога воинств» (1Цар 17: 45), Того, Который ведет в бой и Сам поражает врага (Пс 59, Пс 143:1). Давиду статус воина не помешал стать «человеком по сердцу Бога». Давид всегда провозглашал, что все его стратегическое военное могущество заключено в Боге (2Цар 22:1-3). Противоположность ему - не менее успешный воин, царь Иеровам II, считавший победу делом рук своих (Ам 6:13-14).[1586] Бог признает профессию военного как одну из возможных профессий, не считая ее грехом, так «отличные воины» перечисляемы в переписи колен (2Пар 17:9-17), то же самое сказано и об Неемане.
Новый Завет не менее скуден на военную тематику. Иоанн Креститель, не стесняющийся обличать царей и священников, вот что говорит войнам, которые спрашивают: «что им делать»? Иоанн не говорит, что они должны найти другую службу, тем более, что тогда не было всеобщей воинской повинности, а было добровольное наемное войско, и занятие этих воинов могло быть переменено свободно без всяких затруднений, но он сказал им: «Никого не обижайте, не клевещите и довольствуйтесь своим жалованьем » (Лк 3:7-14).[1587] Быть воином - дело не простое, как говорит Тацит: «тело и душа твои покупаются за два с половиной сестери в день – и на это ты должен приобретать одежду, оружие и платить взятки командирам, этой жестокой компании, если хочешь избежать хозяйственных работ».[1588]
Во время Своего служения Иисус встречал и военнослужащих - сотника из Копернаума, которого Иисус выделил из всей остальной толпы, даже из числа верующих иудеев: «И в Израиле Я не нашел такой веры » (Мф 8:5-13; Лк 7:1-9). Носитель меча, служащий в армии, командир сотни, оказывается, был в то же время носителем живой веры. Ему не было сказано: «иди и впредь не греши », т.к. его профессия не заслуживала поношения. В Деяниях Апостолов ни Корнилий, сотник «благочестивый и боящийся Бога », ни темничный страж из Филипп, обращенный от проповеди Павла и Силы, не оставили своей должности и после крещения (Деян 10:1-2; 16:35-36). И если впоследствии эфесские обращенные публично сожгут книги по колдовству в знак отказа от своих бывших занятий (Деян 19:18-20), ничего не сказано о том, что Корнилий оставил службу в римской армии. Апостол Павел не смущается брать в пример солдата для иллюстрации того, каким должен быть христианин (1Тим 1:18; 2Тим 2:3). Ведь на войну люди идут умирать, а не только убивать. В войне обнаруживается не только убийство, но и самопожертвование, подвиг, храбрость, мужество.