Крайней формулировкой "избранничества" и "мессианства" стала пугающая и горделивая теза, сперва приписанная еврейскому кагалу, а затем переиначенная националистами: "Борьба одного против всех". Но как всякий националистический принцип, ограниченный и абсолютизированный, конфликт "единственного" со всеми мог быть использован только в кризисной ситуации действительно наступающего катаклизма. Вот почему польское восстание 1863 г., русско-турецкая война 1877-1878 гг., русско-японская война 1904-1905 гг. являлись точками отсчета интенсивности ведения "священной войны".
Напомним, что одним из наиболее важных "источников" концепции "ревнителей" в их "священной войне" против вообще инородцев, а не только против евреев, стал в свое время "Польский катехизис", якобы найденный на теле убитого конфедерата и появившийся в русской печати в 1863 г. П.И. Бартенев опубликовал его в приложении в книге Ю.Ф. Самарина "Иезуиты и их отношение к России" (1868) со следующим предисловием: "Польский катехизис, это плачевное практическое применение учения иезуитского, сделался впервые известен… во время последнего польского мятежа 1863 и следующих годов"1.
Отсутствие подлинника на польском языке привело О. А. Пржецлавского после анализа текста к мысли о том, что этот "документ" был сфабрикован в кругах, близких к Муравьеву Виленскому (вешателю). 26 октября 1872 г. он выступил со статьей в "Санкт-Петербургских ведомостях". В "Русском архиве" вскоре появился ответ Н. Бицына ("Заметка на статью Санкт-Петербургских ведомостей о польском катехизисе"2), в которой опровергались выводы О.А. Пржецлавского. Спор между полонофилами и полонофобами затянулся и остался нерешенным, но, тем не менее "Польский катехизис" был в разное время и по разным поводам использован "ревнителями" не столько против иезуитов (т.е. поляков), сколько против евреев.
Как свойственно "программам" подобного рода, автор катехизиса ссы 96 лался на примеры из древней истории: "Вспомним, братья, что Финикия и Венеция владели миром не силою оружия, но умом, просвещением и богатством…"3. Затем предлагались 13 пунктов, составленных "человеком опытным и преданным своей родине":
"1…В забранных краях помещики должны стараться всеми мерами не выпускать из рук своих имений… не давать развиваться там русскому элементу… делать все, чтобы принудить их (русских помещиков. – С.Д.) продать свои неправо приобретенные имения и выехать из этого края…
2…Так как русские большею частью необразованны, ленивы и беспечны, то стараться полякам как можно более образовать себя специально, чтобы иметь всегда преимущество перед русскими… и тем самым подчинить себе эту грубую нацию морально.
3…служа на пользу своей родине в России, каждый поляк являет в себе великую миссию…
4…всякая мера, которая может вести к обеднению общего врага ойчизны (так в оригинале. – С.Д.), не только дозволительна, но и необходима… обирая русскую казну, ты через то самое обессиливаешь враждебное тебе государство и обогащаешь свою родину…
5…Для достижения… цели всякие средства дозволительны… лесть, как могущественный рычаг против человека русского по преимуществу употребляй везде, где из нее можешь извлечь выгоду…
6…служи (в войске русском. – С.Д.) до того времени, пока иссякнут доходы и средства к твоему обогащению, после чего… покидай свою службу… дабы приобретенные тобою сокровища не могли перейти опять в руки твоих врагов.
7…отказывайся, однако, от занятия высших государственных должностей, но добивайся… попасть в помощники… к высшим сановникам… в первом случае правительство будет смотреть на тебя недоверчиво… во втором… все тайны правительства ведомы тебе будут, а, следовательно, и твоим соотчичам…
8. Будь во всем правою рукою твоего начальника… Вкравшись в доверие… тебе будет легче покровительствовать тайно твоим собратиям.
9…Когда же таким образом во всех управлениях России будут наши агенты… то оно будет в наших руках…
10. Помни, что Россия первый твой враг, а православный есть раскольник (схизматик), и потому не совестись лицемерить… но тайно старайся мстить каждому русскому: он… не будет никогда твой приятель, а всегда поддержит в насилии против тебя свое правительство…
11…Во всяких обнаруженных твоих планах сваливай вину на немцев: чрез то ты обратишь удар в другую сторону… а сам избегнешь подозрения.
12…Русский, при своей простодушной и грубой натуре, весьма самолюбив, и название варвара его бесит; чтобы избавиться от этого нена 97 вистного ему прозвища, он готов всадить нож в ребро своего собрата. Затрагивай искусно его самолюбие и пользуйся им.
13. Если имеешь дело с сильным и хитрым врагом… старайся его уничтожить… посредством содействия влиятельного немца. Немец… тебе в этом поможет – враг твой погибнет, но будет думать, что обязан своим падением немецкому влиянию… а сам, неподозреваемый, сделаешь из врага себе приятеля и усердного помощника в своих планах"4.
"Польский катехизис" (со временем позабылось, что он был польский) стал основной "моделью" для обвинения евреев в их "тайных замыслах" и "тайной войне" против патриотов России (т.е. прежде всего против самих "ревнителей")5. Но если в отношении поляков, боровшихся за независимость своей родины, можно было апеллировать к истории их самостоятельного (вне Российской империи) существования, то в отношении евреев, не имевших своего национального "удела" на территории России, надо было доказывать, что их существование определяется "ватиканским принципом" на основе бытия "государства в государстве".
Более того, экономическая "зловредность" еврейства, "закабалявшего" туземцев, и "самостийность" ("государство в государстве") еврейского уклада жизни, скорее имели отношение к евангельской мифологеме, нежели к конкретным политико-государственным институтам и событиям. В этом смысле примечательно, что бесславно завершившаяся Крымская война (1853-1856) не породила никаких толков о причастности евреев к проигрышу, и, следовательно, идеологическая трансформация евангельских мифологем была вызвана рядом других тенденций, связанных с внешнеполитическими событиями на международной арене.
Зародившееся "на рубеже 30-40-х годов XIX в." в Габсбургской империи "национальное движение славянских народов" в Австро-Венгрии не выдвигало "идеи независимых национальных государств", ставя перед собой только одну задачу – "добиться признания их национальных прав и предоставления им известной автономии в рамках австрийского государства"6. Это течение в общественной мысли впоследствии получило название австрославизма. В дальнейшем международные события после 1848 г. и политические процессы в период объединения немецких княжеств (до франко-прусской войны 1870-1871 гг.) стали причиной формирования шовинистического национализма в Германии, одним из основных течений которого стал "пангерманизм", начертавший на своем знамени лозунг "славянской опасности": "Термин "панславизм" (точнее, "австро-славизм") возникает в начале 40-х годов XIX в. в кругах венгерской (точнее, австрийской. – С Д.) и немецкой националистической буржуазии, опасавшейся национально-освободительного движения славян"7. Суть этого термина сводилась к тому, что русскому правительству приписывался "агрессивный план объединения всех славянских земель под властью России"8. Отметим одну особенность немецкого употребления термина:объединения земель. Вот почему царское правительство к такому "обвинению" не могло отнестись доброжелательно, – просто по дипломатическим соображениям. Вместе с тем переакцентировав смысл "панславизма" с "земель" на "славянские народы", идеологи славянофильства превратили отрицательный с точки зрения дипломатии "план" в положительную "идею" – соединение славян с Россией. Фактически между немецким и русским пониманием "панславизма" была глубокая пропасть: для немцев "панславизм" был формой политики имперской экспансии, для русских же – формой идеологии. Русское самодержавие, отрицая обвинения в "имперской экспансии", было враждебно "панславизму" в немецком варианте9, но положительно относилось к отечественной идеологии. Достаточно напомнить, что стабильное существование периодических изданий консервативного направления с ярко выраженной славянофильской окраской, преимущественно газет – "Весть", "Русский мир", "Гражданин", не говоря уже о "Московских ведомостях", фиксируется с 1863 г.10. А личная поддержка Александром II редактора газет "День", "Москва", "Москвич" и "Русь" И.С. Аксакова, в течение двадцати лет (60-80-е годы), постоянно пропагандировавшего идею объединенного славянства, позволяет считать, что "панславизм" в его русском варианте был созвучен официозу.
Министр внутренних дел П.А. Валуев в своей записке, поданой 22 сентября 1861 г. на имя императора Александра II, как опытный провокатор, предлагал перестройку русской прессы: "Всемирные летописи свидетельствуют, что в развитии государств настает время, когда для подавления идей, подрывающих общественный порядок, недостаточно одного употребления правительственной власти… Необходимо содействие той части общества, которая одушевлена или может быть одушевлена идеями противоположными. Противопоставляя одну сторону другой, правительство может с большею безопасностью господствовать над обеими, и, охраняя общественный порядок, удерживать за собою надлежащий простор для собственно ему принадлежащей власти"11. Поэтому нет ничего удивительного в том, что "панславизм" нашел легализацию в правой прессе ("Наше время", "Гражданин", "Голос", "День" и т.д.). Предлагая при "нынешнем настроении умов" поощрять учреждение журнала, "коего консервативные тенденции простирались… далее консервативных видов самого правительства", П.А. Валуев был озабочен прежде всего революционной пропагандой демократической печати12. В этой ситуации оформление русского варианта "панславизма" стало насущной задачей славянофилов. Поэтому идеологический механизм трансформаций идей "панславизма" объясняет многое.
Сама идея государственной исключительности была свойственна империям – "срединной" (Германии) и "восточной" (России). Но если в Германии религиозное противостояние католиков и протестантов было "взвешен 99 ным и политическое объединение строилось на внутринациональной общности немецких княжеств, то в России католико-униатское население Польши и части Украины было нацменьшинством (о мусульманах Средней Азии и Кавказа говорить не приходится – их колониальная зависимость от метрополии очевидна). Поэтому идея национальной общности славян внутри Российской империи сталкивалась с проблемой вероисповедания католиков и православных, в то время как ряд славянских народов находился за пределами империи, входя в состав других государств. "Двойной узел" (религиозный и государственный) и определил характер панславизма – "славянская исключительность" в "имперской" концепции должна была базироваться на политической экспансии, с одной стороны, и на религиозном принципе "избранности" – с другой.
В конце 1868 г. Н.Я. Данилевский привез в Петербург готовую рукопись книги "Россия и Европа", которая в течение 1869 г, была опубликована по главам в журнале "Заря" (редактор В.В. Кашпирев). Один из первых рецензентов книги, Н. Страхов, писал: "Россию и Европу", конечно, следует отнести к той школе нашей литературы, которая называется славянофильскою, ибо эта книга основана на мысли о духовной самобытности славянского мира. Притом, книга так глубоко и полно обнимает этот вопрос, что ее можно назвать целым катехизисом или кодексом славянофильства… "Россия и Европа" есть книга, по которой можно изучать славянофильство всякому, кто его желает изучать. С появлением этой книги уже нельзя говорить, что мысли о своеобразии славянского племени, о Европе, как о мире нам чуждом, о задачах и будущности России и т.д., что эти мысли существуют в виде журнальных толков, намеков, мечтаний, фраз, аллегорий; нет, славянофильство теперь существует в форме строгой, ясной, определенной, в такой точной и связной форме, в какой едва ли существует у нас какое-нибудь другое учение"13.
Отвергнув "единую нить в развитии человечества", Н.Я. Данилевский пришел к выводу о существовании в истории частных цивилизаций: "Отыскание и перечисление этих типов не представляет никакого затруднения… Эти культурно-исторические типы или самобытные цивилизации, расположенные в хронологическом порядке, суть: 1) египетский, 2) китайский, 3) ассирийско-вавилоно-финикийский, халдейский, или древнесемитический, 4) индийский, 5) иранский, 6) еврейский, 7) греческий, 8) римский, 9) новосемитический, или аравийский и 10) германо-римский, или европейский" (91). Затем, указав на то, что культурно-исторические типы "соответствуют великим лингвистико-этнографическим семействам или племенам человеческого рода", Данилевский провозглашает: "Славянское племя составляет седьмое из… Арийских семейств народов. Наиболее значительная часть Славян (не менее, если не более, двух третей) составляет политически независимое целое – великое Русское царство… Славянство есть термин одного порядка с Эллинизмом, Латинством, Ев 100 ропеизмом" (130). Что же касается "еврейского типа", то, ни единого разу не упомянув о роли евреев в развитии какой-либо цивилизации, в том числе и европейской (германо-романской), а тем более в политической картине современного противостояния России и Европы, Данилевский безапелляционно констатирует: "Религия выделилась как нечто особенное вместе высшее только в цивилизации Еврейской… Только религиозная деятельность Еврейского народа осталась заветом его потомству… Евреями не произведено ничего заслуживающего внимания их современников и потомства… Но зато религиозная сторона их жизни и деятельности была возвышенна и столь совершенна, что народ этот по справедливости называется богоизбранным, так как среди него выработалось то миросозерцание, которое подчинило себе самые высокие, развитые цивилизации и которому суждено было сделаться религиею всех народов, единою, вечною, непреходящею ее формою… Следовательно, еврейский культурно-исторический тип можем мы назвать не только преимущественно, но даже исключительно религиозным" (518).
"Катехизис славянофильства", созданный Н.Я. Данилевским в середине 60-х годов, был нацелен на "пангерманизм" (см. с. 210-234,248-269, 288-328, 341-368, 374-385 и т.д.) как на силу и цивилизацию агрессивно антиславянскую, и доказывал, что "бессмертная" роль России, стремящейся быть современным Царьградом (даже столица ее, в случае победы идеи "панславизма", должна была быть перенесена на Босфор) в ее противостоянии всей Европе – есть прежде всего естественное и обусловленное историей государственное право одного из возникших в современное время культурно-исторических типов (славянской федерации народов) (486).
Отсутствие у Н.Я. Данилевского оценки истории, культуры и места в современном мире еврейского народа, по сути дела, является не чем иным, как признанием за евреями только "прошлых" – религиозных – заслуг, давших миру "единую веру в единого Бога" (486). С другой стороны, существование еврейского "религиозного типа" рядом с другими культурно-историческими типами (германо-романским, славянским и т.д.) – имманентно: в борьбе "пангерманизма" и "панславизма" нет места для участия других! Вот почему "новая теория всеобщей истории"14, опиравшаяся во многом на политическую картину мира 60-х годов с ее реальным геополитическим противостоянием Германской и Российской империй, была индифферентна по отношению к еврейскому народу и еврейскому вопросу в России. Замечательно, что в этом "кодексе славянофильства" не нашлось места "жидо-масонскому заговору".
Концептуально – в условиях противостояния "панславизма" модернизированному культурно-историческому "германо-романскому" типу с его девизом "Дранг нах Остен" – автору "России и Европы" ни евреи, ни масоны были не нужны. Более того, приписывание любому "привилегированному" политическому, идеологическому или религиозному движению исторической роли "всемирной закваски", по мнению Н.Я. Данилевского, было бессмысленным и антинаучным, ибо главный вывод его книги "столь же самостоятелен и столь же поразителен своею простотою и трезвостью, как и вся эта теория. Славяне не предназначены обновить весь мир, найти для всего человечества решение исторической задачи; они суть только особый культурно-исторический тип, рядом с которым может иметь место существование и развитие других типов"15.
При постепенном изменении политической ситуации (австро-германская война 1868 г, франко-германская война 1870-1871 гг., русско-турецкая война 1877-1878 гг., убийство Александра II, сближение России с Германией в 70-х годах) общий тезис Данилевского о культурно-исторических типах "пангерманизма" и "панславизма" сделался частным случаем противостояния России Европе.
"Восточный вопрос" был поставлен Россией, а не Европой, поскольку, несмотря на то, что никогда европейские государства не консолидировались для захвата России, "бороться с соединенной Европой может только соединенное Славянство" (463), а условия объединения – "общий язык, которым не может быть иной, кроме русского" (468) и, конечно, "исторический жребий" русских – они должны стать "главными хранителями живого предания религиозной истины – православия" (525).
Понятие "заговора" (="владычество", "противостояние", "борьба" и т.д.) с эпитетом "всемирный" в качестве объективной силы, угрожающей России, появилось в геополитике до жупела "жидо-масонства". Однако впоследствии в созданный русскими патриотами и ревнителями Отечества идеологический "сосуд" можно было "наливать" все, что угодно – от пангерманизма до европеизма и жидо-масонства. Открытие "всемирного еврейского заговора" было предопределено не его историко-реальным наличием, а его необходимостью для обоснования меняющейся в действительности геополитикой Российской империи.
Сознательно вносимая хронологическая и "охранительная" (с точки зрения современного советско-имперского самосознания) путаница16 в историю взаимосвязей антагонистических (немецкой и русской) идеологий призвана была как раз затушевать "генетические" трансформации "панславизма", в котором исходное противоборство с "пангерманизмом" в 1860-х годах было использовано в 1880-х годах (ввиду сближения России и Франции17) в "новом" качестве: православная хранительница высших патриархальных ценностей Россия была объявлена "единственной силой", противостоящей гибельной и сатанинской роли Европы. Естественно, что "жидо-масонский" заговор, имевший прежде "эзотерический" характер (внутренний враг), приобрел в этой ситуации значение и "экзотерическое" (внешний враг). Без идентификации "внутреннего" и "внешнего" в качестве одного и того же "врага" вряд ли была бы возможна глобальная мистико-национальная концепция столкновения панславянства с паниудейством, к которому, естественно, были причислены европейские государства (но не народы).
Отныне можно было говорить о панславизме, врагом которого попеременно могли выступать то Англия, то Франция, то опять-таки Германия или же в новейшее время – Америка. При этом абсолютно не было важно, кто против; главное, что только Россия – носительница общеславянских ценностей – противостояла сперва "либеральной", "развратной" Европе, а потом – "буржуазному", "капиталистическому" миру. В этой ситуации русской (православно-имперской или коммунистическо-советской) исключительности одного "культурно-исторического типа", противостоящего всем остальным, необходимо было указать только на те ингредиенты зла, которые следовало отыскать у политических соперников. Ими, естественно, могли быть объявлены евреи и масоны еще до создания Интернационала и любого другого международного института, даже Лиги Наций или ООН.
Собственно говоря, без политизации русской идеи панславизма в середине 1870-х годов и начале 1880-х было бы невозможно создание русского варианта "жидо-масонского заговора" сперва против только одной России, а уже потом – в годы революционных катаклизмов и мировых войн – против всего мира18.
Во Франции, Испании, Италии или Англии при действительном отсутствии идей "панфранкизма", "паниспанизма", "панитализма" и "пананглицизма" творчество доморощенных антисемитов по своей "эзотерической" сущности не могло стать основой государственной политики. Зато при наличии благодатной почвы "панславизма" в России, как впоследствии – "пангерманизма" во втором и третьем рейхе, идеи о "жидомасонском заговоре" (естественно, захватившем власть в соседних -недружественных – странах) дали политикоустойчивые плоды и побеги. Вот почему многочисленные заимствования русских литераторов из зарубежных источников в 1870-х годах, которым иногда придается "основополагающее значение"19, были только удобрением для вполне зрелых и самостоятельных отечественных откровений, со временем воспринятых "цивилизованной" Германией в качестве лекарства против большевизма, а заодно и против своих политических врагов внутри государства20.
Таким образом, политический антисемитизм, возникший в России в конце 70-х годов XIX в., вырос на вполне оригинальной отечественной почве "панславизма", и творческая переработка российскими беллетристами каких угодно европейских источников была не столько смыслообразующим фактором, сколько приспособлением национально-шовинистической идеологии к мировой истории, вращающейся вокруг "жидо-масонского заговора".
"КНИГА КАГАЛА"
Несмотря на существование расхожих штампов образа еврея в русской литературе первой половины XIX в. у нас нет никаких данных считать, что еще до Великой реформы сложилась новая интерпретация евангельских мифологем, которая могла превратиться в политико-идеологическую версию "государственного преступления". Фактически, для подобного утверждения не хватало ряда "документов" по концептуальному саморазоблачению исторической "зловредности" евреев с доказательствами их политической враждебности. К тому же сама по себе еврейская тема вряд ли могла стать злободневной без подключения ее к основной проблематике эпохи. Однако оба звена, которых недоставало для возникновения "Протоколов Сионских мудрецов", появились в конце 1860-х годов: с одной стороны, русская националистическая идея приобрела законченный вид в концепции Н.Я. Данилевского (1869), а с другой – еврейство впервые было объявлено persona non grata в "Книге Кагала" выкреста Я. Брафмана (1868). Процесс беллетристического освоения новой интерпретации завершился публикацией анонимного "Разоблачения великой тайны франкмасонов" (1883), в котором "иерусалимское дворянство" было представлено врагом царя и Отечества.
Я. Брафман родился в 1824 году в семье раввина в местечке Клецке (Минская губерния) и первоначальное образование получил в хедере. Рано осиротев и боясь, что кагальные власти сдадут его в рекруты, Брафман до 34 лет был "кочевником", часто менял местожительство, пока в 1858 г. не крестился (по некоторым сведениям, Брафман сперва принял лютеранство, а затем – православие). Естественно, что неофит тут же занялся миссионерской деятельностью среди евреев. В противовес еврейским источникам автор апологетической статьи о нем считает, что Брафман был полиглотом, и приписывает ему знание древнееврейского, халдейского, арабского, немецкого, польского и французского языков21. При посещении (проездом) Александром II Минска в 1858 г. Брафман подал на имя императора записку о положении евреев и был вызван в Петербург указом Синода для разъяснений, а затем митрополит Филарет пригласил его в Москву и рекомендовал Брафмана на должность преподавателя древнееврейского языка в Минскую духовную семинарию. Одним из поручений митрополита было требование "изыскать средства к устранению затруднений, с коими евреи, желающие перейти в православие, встречаются на пути к этой цели"22.
Во время польского восстания 1863 года и до 1865 г. Брафман, занимаясь активной миссионерской деятельностью (его "улов" насчитывал несколько десятков "заблудших душ"), был членом комиссии по разбору бумаг на еврейском языке. С 1866 г. он в "Виленском вестнике" стал публиковать статьи на темы прозелитизма (например, "Взгляд еврея, принявшего православие, на реформу в быте еврейского народа"). В том же году он получил должность цензора еврейских изданий в Вильне, а в 1868 г. выпустил свою первую книгу по "научному" антисемитизму – "Еврейские братства, местные и всемирные". Утверждения Брафмана, что еврейские общины являются государством в государстве, были сочувственно встречены попечителем Виленского учебного округа И.Н. Корниловым (известный географ, впоследствии председатель Петербургского славянского комитета). Корнилов убедил товарища министра просвещения И.Д. Делянова в необходимости использовать Брафмана как человека сведущего в еврейских вопросах и ревностного христианина.
Генерал К.П. Кауфман, бывший губернатором Западного края в 1865- 1866 гг., поручил Брафману сбор кагальных актов. Документы и записки Брафман предоставил начальству. Для рассмотрения предъявленных Брафманом обвинений еврейским общинам в крае была создана так называемая Виленская комиссия, в состав которой по требованию К.П. Кауфмана (затем при сменившем его на губернаторском посту генерале А.Л. Потапове) были введены и евреи. Отстаивая права и обычаи своего народа, еврейские представители пытались доказать недобросовестность Брафмана. Однако это не остановило Брафмана, и он, используя помощь учеников раввинских школ, перевел собранные им документы на русский язык, а в 1869 г. выпустил их отдельным изданием под названием "Книга Кагала".
Еврейские писатели резко осудили книгу и утверждали, что Брафман воспроизвел кагальные акты в частично искаженном виде, а его переводы во многом были неточными, да и комментарий издателя страдал ошибками и подчас заведомо ложными положениями. Однако русская администрация встретила ее с полным доверием: К.П. Кауфман в беседе с И. Гордоном рассказывал, что несколько десятков экземпляров книги Брафмана были присланы в Туркестан для рассылки в присутственные места, и ее чтение должностными лицами для знакомства с еврейским бытом было обязательным23. Государственные чиновники впоследствии на "Книгу Кагала" ссылались как на свод законов, и она выдержала несколько переизданий.
В 1876 г. Брафман опубликовал статью в полулиберальном "Голосе" с резкими нападками на Общество распространения просвещения между евреями. Особенное место в этих нападках занимала критика деятельности организации Альянс Израэли, которая была представлена в качестве "всесильного и всемирного" органа еврейского самоуправления.
Переиздания "Книги Кагала", дополненные рядом материалов, усиливавших ее антиеврейский пафос, так же как статьи и выступления Брафмана, по признанию всех авторов, писавших о нем, способствовали росту антисемитизма в России (достаточно вспомнить, что Ф.М. Достоевский в 1877 г. выступил с инвективой в "Дневнике писателя" против нахлынувших "всем кагалом" евреев, которые "создали" государство в государстве и "захватили" в свои руки финансовое дело24). Переведенная целиком на французский и польский, а в извлечениях на английский и немецкий, "Книга Кагала" стала подспорьем и для европейских антисемитов.
За заслуги перед правительством, и за участие в Комиссии по всесословной воинской повинности Брафман в 1871 г. был награжден орденом св. Владимира четвертой степени. Он неоднократно получал от правительства "денежные подношения". После смерти Брафмана продолжателем дела "разоблачения еврейской зловредности" стал его сын Александр.
Предисловие к "Книге Кагала" во многом послужило "научной базой" для "ревнителей" из беллетристов (Б. Маркевич, Вс. Крестовский и т.д.) и публицистов (А. Шмаков, С. Нилус и др.). Интересно, что Г. Шварц-Бостунич в 1928 г. отмечал, что "крещеный раввин (у антисемитов всякий выкрест почему-то оказывается обязательно раввином. – С.Д.) Яков Брафман разоблачил часть "жидовских тайн" в знаменитой "Книге Кагала", выпущенной в Петербурге и скупленной жидами"25.
В "Книге Кагала" содержится 285 кагальных актов еврейской общины г. Минска, относящихся к 1794-1803 гг. Многие из них при переводе были существенно искажены, а в комментариях составителя, призванных доказать "независимость кагала", произвольно истолковывалось большинство решений.
В своем предисловии Я. Брафман выдвинул ряд положений, суть которых сводилась к определению "состава преступления" евреев Западного края. Так, например, цитата из акта № 797 в переводе Брафмана ("Решено возобновить царство нашего Государя, морейне, учителя нашего и великого раввина Израиля, чтобы он оставался раввином и председателем бет-дина нашего города еще на десять лет"26) была интерпретирована в том смысле, что "наш Государь" (морейну, раввин, учитель) противопоставлялся "ихнему" Государю, следовательно, община, дескать, была подчинена прежде всего "своему", а затем уже "гойскому" царю. По Брафману, из этого положения следует, что соблюдение общинного правопорядка для евреев предпочтительнее соблюдения государственного27.
Органом управления при "нашем Государе" у евреев выступает кагальный совет, а законодательным – бет-дин, находящийся в подчинении у кагальных начальников. Поэтому кагальные акты за № 155 и № 156 по поводу наказания непослушных, равно как и определения о "тайных преследователях"28, были истолкованы Брафманом в соответствии с общей концепцией еврейского самоуправления.
Ссылаясь на трактат "Сангедрин" (л. 37, б) о "четырех родах казни", Брафман, гиперболизируя всесильность и жестокость кагала, подчеркивал: "Нам желательно было бы умолчать о подобной постыдной черте в древней организации еврейской общины (имеются в виду виды казни: побиение камнями, сожжение, усекновение мечом и удушение. – С.Д.), если бы документы и факты ясно не доказывали, что приведенная зверская система самосуда, при которой правительственные учреждения и власти нередко являются слепым орудием в руках евреев, преследующих антиправительственные цели, – применяется и по сие время в подпольной деятельности еврейских учреждений"29. Поэтому, указывает Брафман, молодые члены еврейской общины готовы выполнить любое постановление бет-дина, даже если оно и противоречит законодательству страны, в которой живут евреи30.
Естественно, что наличие у евреев "своего царя" и своих "карательных", да к тому же еще и "тайных" органов является обоснованием главного вывода Брафмана: евреи представляют особенное и независимое от официальных учреждений России некое "государство", а кагал, подчиняя себе более мелкие "братства", оказывается мощным и хорошо организованным механизмом, чья деятельность направлена не только на регламентацию личной жизни евреев, но и на тех, среди кого они живут. Не имея возможности управлять всеми евреями и неевреями, кагал стремится к "опосредованной власти", орудием которой является частное имущество.
Так, комментируя акт за № 132, Брафман, ссылаясь на талмудический трактат Баба-Батра ("имущество нееврея – что пустыня свободная") и юридические респонсы 1552 г. Иосифа Кулуна ("имущество нееврея – что озеро свободное"), утверждает, что кагал видит "не только в еврейских, но и в христианских жителях" своего района и в их имуществе как бы свою "государственную" или "казенную" собственность, которою он и распоряжается "на своеобразных правовых началах"31.
Еврейская пресса сразу же обратила внимание на недобросовестность автора. "Новое время", "День" и "Деятельность" еще в 1870 г. указывали на то, что Брафман при переводе произвольно урезал тексты и самовольно дополнил их, субъективно интерполируя отдельные фрагменты. Еврейские критики Шершевский, Зейберлинг, Моргулис доказали, что Брафман плохо знал древнееврейский язык.
Вместе с тем публикуя подлинные документы еврейского быта XVIII-XIX вв., Брафман "изобрел" новый принцип "научной" компиляции, который оказался, пожалуй, поистине "гениальным". Строя свой комментарий постановлений религиозно-культовых деятелей XVIII в. на цитатах из талмудических трактатов II-VII вв. и на суждениях еврейских религиозных мыслителей ХII-XVII вв., Брафман доказывал неизменность и вневременность еврейской общины, руководители которой не только сохраняли свою независимость от государственно-социальных учреждений, но и экономически закабаляли своих и чужих.
"Комментарии" выкреста-"раввина" оказались доступными для всех, а его "научный принцип" был настолько прост и достаточен для изобличения "зловредности" евреев, что не воспользоваться "открытиями" Брафмана русская антисемитская беллетристика не могла.
Книга Брафмана заполнила недостающее звено в общей цепи "разоблачений", при этом разоблачалась не какая-либо одна секта (например, саддукеев), а весь еврейский народ, показания против которого дал сам еврей.
ЭЛИКСИР САТАНЫ
Если в литературе первой половины XIX в. образ еврея был фрагментарным и периферийным, то начиная с 70-х годов он постепенно перемещается к центру, поскольку обсуждение еврейского вопроса в русском обществе так или иначе оборачивалось обсуждением двух мощных идеологических тенденций – охранительно-православной и революционно-нигилистической. Для писателей из славянофильских кругов еврейский вопрос в его социально-политической прагматике был неразрывно связан с христианскими мифологемами, которые в той или иной степени диктовали возможные типы "окончательных решений" (см., например, Ф.М. Достоевский: "Еврейский вопрос", "Про и контра", "Status in Statu", "Сорок веков бытия", "Но, да здравствует братство" и т.д.).
Но если "Книга Кагала" Я. Брафмана определила исходные позиции трактовок "внутреннего врага", то "анонимный" труд "Великая тайна франкмасонов", опубликованный сперва в журнале "Век" (1883), а затем через четверть века появившийся отдельным изданием с подзаголовком "из бумаг О.А. Пржецлавского" (1909), четко очертил облик врага.
Еще в своих мемуарах, понимая, что читателю, возможно, покажется несколько фантастической идея "всемирного заговора", О.А. Пржецлавский решил "пойти с козырной карты": "Есть одно ненапечатанное сочинение, в котором доказывается, что полное осуществление саддукейской доктрины составляет теперь задачу и конечную цель одного древнего тайного общества, распространенного почти повсюду, скрывающегося до времени под благовидными формами". А редакция "Русской старины", публикуя его воспоминания, сочла нужным раскрыть "тайну" одного "ненапечатанного сочинения", поместив любопытную сноску: "Упоминаемое здесь сочинение принадлежит перу самого покойного Осипа Антоновича Пржецлавского, которым он и был занят в последние годы своей жизни"32.
Напомним, что "Воспоминания" были доставлены сыном покойного автора в "Русскую старину" 3 февраля 1883 г. В это же время в двух номерах журнала "Век", издаваемого М.М. Филипповым, появились "некоторые в