Так или иначе, когда детеныш тонет, у взрослой особи нет возможности ни понюхать его, ни рассмотреть. Видимо, поэтому врожденная программа многих приматов предполагает оказание помощи любому животному, похожему на детеныша их вида, — не важно, родному ли, троюродному племяннику или вообще принадлежащему к соседней стае. Иногда такая помощь может переходить и видовые границы — помните истории о дельфинах, спасающих людей, или зайчатах, усыновленных собакой? Истории очень трогательные, но, по мнению трезво мыслящих биологов, тут все же налицо ошибочное срабатывание программы. Притом все вышесказанное не отменяет того факта, что лев может сожрать детенышей любимой львицы от другого самца, чтобы скорее появились на свет его дети. И даже у людей частота убийств мужьями матери маленьких детей от другого брака во много раз превышает аналогичную статистику для родных отцов...
Однако кроме альтруизма к родственникам существует еще и реципрокный альтруизм («ты мне, я тебе»): можно рискнуть ради сородича, если он потом рискнет ради меня. А если мы учтем, что отдельно взятое животное может платить добром за добро, или оказывать услуги всем сородичам в любом случае, или нахально пользоваться чужой добротой, или в разных случаях поступать по-разному, то станет ясно, что одной формулой здесь не обойтись. Для описания подобных сложностей Дж. Мэйнард Смит предложил использовать математические модели эволюционных стратегий, опять же начисляя животному очки за помощь, полученную от другой особи, и вычитая — за труды, потраченные на помощь другим, или за то, что остался без помощи. Такие модели показывают, что произойдет с группой, состоящей из одних эгоистов, или из высоконравственных типов, всегда помогающих ближнему (эти будут жить прекрасно — до тех пор, пока среди них не появится эгоист, например в результате мутации), или из тех, кто следует принципу «как со мной, так и я», или из индивидов с различными уровнями альтруизма... Мэйнард Смит ввел термин «эволюционно стабильная стратегия» (ЭСС) — такая стратегия, которая не вытесняется другими и не приводит к гибели популяции, а способствует ее процветанию.
В популяции могут равновесно сосуществовать несколько разных стратегий. Прекрасный пример — те же пятнистобокие ящерицы, у которых драчливые «оранжевые» самцы, хитрые «желтые» и склонные к товариществу «синие», по выражению Синерво, без конца играют в «камень-ножницы-бумага»: «оранжевые» побеждают «синих», «синие» — «желтых», «желтые» — «оранжевых», в итоге численность каждой разновидности колеблется от сезона к сезону, и ни одна не побеждает окончательно.
Кстати, баллы баллами, но в реальной жизни альтруистическое поведение не всегда приносит пользу даже объекту альтруизма. Е. Н. Панов в своей книге «Бегство от одиночества» рассказал о наблюдениях израильского орнитолога Амоца Захави за говорушками. У этих птичек старшие дети, не имеющие собственной территории, могут остаться с родителями и помогать им выращивать птенцов, только вот помощь эта сопровождается «коммунальными сварами» и часто ведет к гибели яиц (см. «Химию и жизнь», 2003, № 5). Впрочем, у других видов птиц отношения в коммунах налажены хорошо, и помощь действительно повышает выживаемость потомства.
Так или иначе, по мнению сторонников генного отбора, распространение в популяции альтруизма решается на уровне генов. Вклад группового отбора в этот процесс, если есть, ничтожен, и преуспеяние групп, состоящих из альтруистов, если и наблюдается (а может наблюдаться и обратное, вспомним о говорушках) — следствие генного отбора.
Многоуровневый отбор
Статью, реабилитирующую групповой отбор, под названием «Переосмысление теоретических основ социобиологии» Эдвард Уилсон написал в соавторстве с однофамильцем Дэвидом Слоаном Уилсоном из Бирмингемского университета. Она была опубликована в журнале «Quaterly review of biology» (декабрь 2007 года, т. 82, № 4), а сокращенная версия — в «New Scientist». Ключевой вопрос статьи: не кажется ли ученому миру нелепым, что признаки, повышающие приспособленность группы по сравнению с другими группами, нам приходится объяснять действием внутригруппового отбора, хотя внутри группы альтруизм для индивида скорее вреден? И не потому ли это случилось, что говорить о межгрупповом отборе с некоторых пор стало немодно и опасно для научной репутации?
Еще Чарльз Дарвин в «Происхождении человека» писал: «Хотя высокие нравственные нормы дают мало преимущества индивиду и его потомству или вовсе не дают его по сравнению с другими людьми того же племени... развитие высоких моральных стандартов, несомненно, дает огромное преимущество одному племени над другим». Дарвин же объясняет этот удивительный факт — распространение в популяции альтруистических признаков, невыгодных «в частной жизни», — действием группового отбора: альтруистические группы получали преимущества над группами, состоящими из эгоистов, и становились более многочисленными, распространяя тем самым и ген альтруизма. Кстати, в области профессиональных интересов Э. Уилсона это умозаключение подтверждается: колониальные перепончатокрылые в видовом отношении составляют два процента от всего биоразнообразия насекомых тропического леса, но если считать по биомассе, то на общественных насекомых приходится три четверти. Одиночные виды и примитивные колонии конкуренции не выдерживают, как не могут всерьез конкурировать с человеком другие виды приматов.
Однако в 50–60-е годы взяла верх теория генного отбора: Дж. Холдейн, Дж. Мэйнард Смит, У. Гамильтон, наконец, Докинз как ученый и популяризатор и его последователи. Свою роль, безусловно, сыграли компьютерное моделирование и раскрытие молекулярной природы генов. Эволюционистам показалось, что ключи от живой природы у них в руках, и в самом деле новые подходы оказались плодотворными. Однако межгрупповой отбор хуже поддавался моделированию (просто в силу сложности: к подобной задаче было нереально подступиться, пока «машинное время» оставалось редким и дорогостоящим ресурсом). Да и в любом случае вклад его казался пренебрежимым: колебание численности групп — процесс медленный, влияние их друг на друга сложно и неоднозначно, ведь кроме пищевой и территориальной конкуренции есть еще, допустим, обмен брачными партнерами... Стоит ли принимать всерьез этот мифический групповой отбор, если распространение удачной адаптации великолепно объясняется в терминах генного отбора?
Ответ Уилсонов: да, стоит, по крайней мере, в тех случаях, когда речь идет о генах социальных взаимодействий. Ведь эти гены по определению проявляются только на уровне группы. (Напомним, что для этологов и математиков даже две особи — уже группа, а семья из пяти особей — сложная система.) Хотя единица естественного отбора — безусловно, ген (странно было бы считать иначе спустя 50 лет после Уотсона и Крика), мишенью отбора может быть и особь, и социальная группа — смотря по тому, на какой признак действует отбор. Поэтому имеет смысл говорить о многоуровневом отборе (термин Д.С. Уилсона): какие-то гены распространяются в популяции за счет отбора на уровне индивидов, а другие — за счет отбора на уровне групп. Таким образом, общее направление эволюции социальных видов определяется как сумма двух векторов — наверняка разнонаправленных, и, возможно, более чем двух, если имеются несколько уровней социализации.