—Вы учите йоге контроля над телом?
—Да. И не думайте, что йога контроля ума выше ее. Ведь каждый человек и мыслит, и действует, поэтому нужно развивать обе стороны нашей природы. Тело действует на ум, но и ум, в свою очередь, воздействует на тело; их нельзя разделять в практическом развитии.
Я снова ощущаю внутреннее нежелание этого человека отвечать на дальнейшие вопросы. В атмосфере присутствует холодок, и вскоре я собираюсь уходить. Но задаю последний вопрос:
— Нашли ли вы смысл жизни?
Учеников покидает их серьезность, и они улыбаются моей простоте. Только неверующий невежда, западный человек, задает такие вопросы. Не говорят ли все без исключения священные книги Индии, что мир покоится в Руке Божьей?
Учитель не отвечает мне. Он погружен в молчание, но его быстрый взгляд заставляет Кавири ответить.
— Конечно, цель есть. Мы достигаем духовного совершенства ради соединения с Богом.
И затем, в следующий час вся комната погружается в молчание. Вишудхананда перелистывает широкие страницы толстой книги, отпечатанной в Бенгалии. Ученики смотрят на него, спят или медитируют. Умиротворенное гипнотическое состояние охватывает и меня. Я чувствую, что, оставшись долее, я или усну, или впаду в транс. Поэтому я собираюсь с духом, благодарю Учителя и ухожу.
* * *
После легкой трапезы я гуляю по кривым улочкам этого беспорядочного города, притягивающего и святых, и грешников. Его перенаселенные дома манят благочестивых людей со всей страны, но нечестивцы, злодеи и негодяи тоже стекаются в него, не говоря уже о тунеядцах-жрецах.
Звон храмовых колоколов вдоль берега Ганга призывает к вечернему богослужению. Ночь быстро приходит на сереющее небо. Закат прибавляет к звукам города еще один, ибо муэдзины призывают к молитве последователей Пророка.
Я сижу на берегу древней реки, почтенного Ганга, и слушаю шелест пальмовых листьев, которые раскачивает легкий ветерок.
Измазанный пеплом нищий приближается ко мне, он останавливается, и я вижу очередного святого человека. Нечто не от мира сего светится в его глазах. Я начинаю осознавать, что, несмотря на все усилия, я не достиг успеха в понимании этой старой Индии. Вытаскивая мелочь из кармана, на миг задаюсь вопросом, перепрыгнем ли мы когда-нибудь через бездну цивилизации, которая разделяет нас. Нищий берет подаяние с тихим достоинством, поднимает испачканные пеплом руки в приветствии и удаляется.
Я долго размышлял о тайне мага, его фокусах с эфиром и возвращении к жизни мертвых птиц. Его правдоподобная, но короткая демонстрация Солярного Знания не убедила меня. Только глупец может отрицать, что современная наука исследовала еще не все возможности солнечного света; и детали этой демонстрации заставили меня искать другие объяснения.
Ибо в Западной Индии я узнал о существовании еще двух йогов, которые повторяли одно из чудес Вишудхананды, а именно получение из воздуха разных запахов. К несчастью для моего исследования, оба они умерли в конце прошлого века, но мой источник информации не вызывал сомнений. В обоих случаях появлялся аромат, масляная эссенция которого возникала на ладони йога, словно выделяясь сквозь кожу. Временами запах был таким крепким, что наполнял всю комнату.
Кроме того, если Вишудхананда на самом деле обладает неким необычным даром, то во время возни с увеличительным стеклом он легко сумел бы перенести аромат со своей ладони на мой платок. Короче говоря, весь этот показ собирания солнечного света мог быть просто спектаклем, прикрывающим перенос магически полученного запаха. Еще один штрих в пользу этого взгляда — тот факт, что маг до сих пор не сумел открыть секрет ни одному из своих учеников. Между тем их надежды поддерживаются затянувшимся строительством дорогих лабораторий. Но этот труд не может быть завершен из-за невозможности изготовления в Индии необходимых ему огромных стеклянных листов. А ученики ждут и надеются.
Каким процессом в реальности пользовался Вишудхананда, если концентрация солнечного света — просто прикрытие? Может быть, получение ароматов относится к другим сторонам возможностей йоги, которые развиваются личным усилием, я не знаю. И хотя я не выдвинул устойчивой теории относительно подвигов мага, я не собираюсь с радостью хвататься за предложенную им теорию Солярного Знания. Зачем дальше морочить себе голову? Моя обязанность только играть роль писаря и записывать происшествия, а не объяснять необъяснимое. Эта сторона индийской жизни останется за семью печатями, ибо пусть даже пухлый маленький маг или избранный ученик продемонстрирует это странное искусство во внешнем мире и привлечет любопытство ученых, маловероятно, что тайна будет открыта. Я думаю, что немного разгадал характер Вишудхананды.
Внутренний голос спрашивает меня: «Как он оживил мертвую птицу? А эта легенда о способности совершенного йога продлевать до бесконечности свою жизнь? Неужели люди Востока, в самом деле, раскрыли секрет продления жизни?»
Я отбрасываю внутренние вопросы и устало смотрю на небеса. Невесомая необъятность полного звезд неба наполняет меня благоговением. Нигде нет таких ярких звезд, как в тропическом небе. Я продолжаю пристально смотреть на мерцающие точки света... А когда я вновь оглядываюсь на окружающий мир и на аморфную массу домов, то вдруг остро ощущаю глубинную тайну этого мира. Осязаемые предметы и обычные объекты быстро удаляются в нереальность, а смесь теней, движущихся фигур, скользящих лодок и ярких ламп превращается в зачарованный край грез. Старое индийское учение, что вселенная — только фантом по своей истинной сути, приходит мне на ум и начинает содействовать разрушению моего чувства реальности. Я готов теперь для еще более странных опытов, которые может принести мне эта планета, которая летит так стремительно сквозь бездны космоса.
Но какое-то создание земного мира грубо вторгается в мой небесный сон монотонной индийской песней, и я быстро возвращаюсь к этому попурри неопределенных желаний и внезапных печалей, которое люди называют жизнью.
Глава 12
ЗАПИСАНО В ЗВЕЗДАХ!
Купола дрожат в ослепительном солнечном свете, купальщики наполняют воздух звуками утренних омовений, беспорядочный восточный маскарад прибрежного Бенареса вновь предстает моему взору чужестранца. Я неспешно спускаюсь по Гангу в тяжелой джонке, чей нос вырезан в виде головы кобры. Я сижу в кормовой надстройке, а трое гребцов подо мною машут своими необычными веслами.
Мой спутник — купец из Бомбея — сидит рядом и рассказывает, что, вернувшись в город, намерен оставить торговлю. Он крайне набожен и столь же практичен. Откладывая сокровища на небесах, он не забывает откладывать сокровища в банке. Я знаком с ним около недели и считаю его любезным, сердечным и дружелюбным человеком.
— Я ухожу в том возрасте, который Судхи-бабу предсказал самым благополучным, — с горячностью поясняет он.
Это странное замечание заставляет меня, образно говоря, насторожить уши.
—А кто такой Судхи-бабу?
—А вы не знаете? Это искуснейший астролог Бенареса.
— О, всего лишь астролог! — бормочу я с легкой усмешкой.
Ибо таких типов я встречал и в пыли бомбейского большого пустыря — Майдана, и в душных лавках Калькутты; они собираются во всех интересных для путешественника местах, в любом городишке. В большинстве своем — это грязные на вид создания с дикими лохмами нечесаных волос. Печать суеверия и невежества лежит на их лицах. А весь инвентарь обычно состоит из двух или трех замусоленных книг и местного календаря, полного непонятных знаков. У меня часто появляются циничные мысли, что они рвутся направлять судьбы других людей, а сами кажутся обойденными фортуной.
— Вы меня удивляете. Разумно ли деловому человеку доверяться мерцанию звезд? Не подсказывает ли ваш здравый смысл поискать проводника получше? — добавляю я тоном доброго советчика.
Собеседник покачивает головой и снисходительно улыбается моим словам.
— А как тогда вы объясните предсказание моего ухода? Кто бы угадал, что я внезапно оставлю торговлю в столь раннем возрасте, ведь, как вы знаете, мне только год назад исполнилось сорок лет?
— Совпадение, вероятно.
— Отлично; тогда позвольте рассказать маленькую историю. Несколько лет назад я встретил великого астролога в Лахоре и по его совету занялся большими деловыми переговорами. В то время моим партнером был человек старше меня по возрасту, и он убеждал меня в излишней рискованности дела. Поэтому он не согласился со мной, отказался войти в сделку, и мы расторгли договор. Я начал дело один. И оно увенчалось маленьким успехом. Но, если бы лахорский астролог не поддержал меня, я тоже побоялся бы войти в дело.
— Так вы придерживаетесь мнения, что... Мой спутник заканчивает предложение за меня:
— Наши жизни управляются судьбой, и эта судьба предначертана звездами!
Я выражаю свое несогласие нетерпеливым жестом.
—Астрологи, которых я видел в Индии, неграмотны и тупы на вид, и я не могу себе представить, что они могут хоть кому-то дать удачный совет.
—Ах, вы не должны путать образованного ученого, вроде Судхи-бабу с этими невежами. Поистине, эти люди — шарлатаны, а он — высокообразованный брахман, живет в собственном большом доме. Он глубоко изучал предмет долгие годы и обладает множеством редчайших книг.
Мне приходит на ум, что мой спутник отнюдь не глуп. Он принадлежит к типу современных индийцев, практичных и полных энтузиазма, без колебаний пользующихся последними западными изобретениями. Он даже обошел меня в этом, ибо везет с собой прекрасную кинокамеру, а я могу похвастаться только скромным футляром «Кодака»; его слуга достает фляжку термоса и наливает холодного напитка — это упрек моему прискорбному пренебрежению отличным походным снаряжением; а из беседы я узнаю, что в Бомбее он чаще пользуется телефоном, чем я — в Европе. И он верит в астрологию! Я озадачен несовместимыми чертами его характера.
—Давайте разберемся. Вы абсолютно уверены, что карьера каждого человека и каждое мировое событие управляются звездами, хотя их удаленность от нашей планеты невозможно представить?
— Да, — отвечает он спокойно.
Я пожимаю плечами, не зная, что и сказать. С примирительным видом он говорит мне:
— Любезный господин, а почему бы вам самому не пойти и не испытать его? В вашей стране говорят: «Проверить пудинг — это съесть его». Выясните, что Судхи-бабу расскажет о вас. Я не доверчив к шарлатанам, но этому человеку верю.
—Хм. Я скептично отношусь к предсказателям. Тем не менее ловлю вас на слове. Вы возьмете меня к этому астрологу?
—Конечно. Приходите ко мне завтра на чай, и мы сходим к нему.
Мы проплываем мимо обширных дворцов, старинных храмов и маленьких святилищ, усыпанных желтыми цветами. Я равнодушно смотрю на широкие каменные ступени с толпами пилигримов, совершающих омовение, а сам размышляю, что наука льстит себе, будто она поставила преграду сверхъестественному. Я уже понял, что научное отношение ставит преграду только исследованиям. Если астролог приведет очевидные факты неизбежности судьбы — это чувство разделяет большинство его соотечественников, — я буду изучать их непредвзято.
* * *
На следующий день мой приветливый знакомый приводит меня на узкую старую улочку, бегущую сквозь нагромождение домов с плоскими крышами. Мы останавливаемся перед старым каменным домом и, миновав темный проход с низким потолком, поднимаемся по каменным ступеням узкой лестницы, где может пройти только один человек. Затем пересекаем узкую комнату и оказываемся на веранде просторного внутреннего дворика, вокруг которого построен дом.
Цепной пес приветствует нас бешеным лаем. Вдоль веранды тянется ряд больших горшков с тропическими растениями без цветов. Я иду за моим спутником в темную мрачную комнату и чуть не спотыкаюсь о разбитые каменные плиты у порога. Остановившись, я замечаю, что рыхлая земля в избытке разбросана и по комнате, и на полу веранды.
«Может быть, астролог ищет отдохновение от звездных наук в выращивании растений», — думаю я?
Мой проводник зовет астролога, и его имя отражается эхом от древних стен. Мы ждем две или три минуты, а наш новый призыв, сопровождаемый собачьим лаем, помогает разрушить молчание этого, по-видимому, заброшенного жилища. Я уже думаю, не зря ли мы пришли, когда слышу чьи-то шаги на верхнем этаже. Вскоре шарканье приближается к нашей комнате.
На пороге появляется фигура хрупкого человека со свечой в одной руке и звякающей связкой ключей — в другой. Короткая беседа в полумраке — и астролог отпирает еще одну дверь. Мы вместе проходим в новую комнату, хозяин отдергивает две тяжелые портьеры и открывает ставни на высоких окнах балкона.
Лицо астролога неожиданно озаряется светом из открытых окон. Наш хозяин кажется фигурой скорее из мира духов, чем существом из плоти и крови. Я вижу «согбенного мыслью». Его лицо подобно безжизненной маске, что в совокупности с невероятно сутулым телом и странно замедленными движениями производит сверхъестественное впечатление: Белки его глаз, создающие своей белизной резкий контраст с угольно-черными зрачками, крайне усиливают этот эффект.
Хозяин садится возле большого стола, заваленного бумагами. Он говорит на вполне приличном английском, и я уговариваю его вести беседу без помощи переводчика.
— Пожалуйста, поймите, что я пришел с вопросами, а не как сторонник вашей науки, — начинаю я.
Он кивает изящной головой.
— Понимаю. Давайте я сделаю ваш гороскоп, и вы скажете, устраивает он вас или нет.
—А какую вы берете плату?
—У меня нет твердых расценок. Люди с достатком платят мне шестьдесят рупий, другие — двадцать. Я оставляю это на ваше усмотрение.
Прежде чем говорить о будущем, я хочу проверить его знания на своем прошлом. Он соглашается. И в течение некоторого времени занимается расчетами, исходя из даты моего рождения; минут через десять нагибается к полу за креслом, разыскивая что-то в беспорядочной груде желтых бумаг и манускриптов на пальмовых листьях. Наконец он вытаскивает пачку продолговатых потрепанных карточек, рисует странную схему на листе бумаги и говорит:
— Это небесная карта времени вашего рождения. А эти санскритские тексты объясняют значение каждой части карты. Сейчас я передам вам, что сказали звезды.
С минуту он изучает схему, затем, заглядывая в одну из карточек, низким бесстрастным голосом, который так хорошо подходит к нему, говорит:
— Вы — писатель с Запада. Я не ошибаюсь?
Я согласно киваю.
Потом он рассказывает о моей юности, живо описывая несколько событий ранних лет моей жизни. В конечном счете, он определяет семь важных пунктов моего прошлого. Причем пять из них — в целом правильны, но два других совершенно неверны. Так я проверяю его возможности. Это, несомненно, честный человек. Я уже убедился, что он неспособен на умышленный обман. В первоначальном тесте 75 процентов успеха уже однозначно показывают, что астрология индусов требует научного исследования, хотя они же говорят, что эту науку нельзя назвать точной и непогрешимой.
Снова Судхи-бабу роется в своих бумагах, а затем довольно точно описывает мой характер. Потом он обрисовывает мои ментальные способности, которые и привели меня к соответствующей профессии. Поэтому когда он поднимает голову интеллектуала и спрашивает: «Все верно?» — мне нечего возразить.
Он опять перемещает бумаги, молча дальше изучает схему и начинает говорить о будущем:
— Весь мир станет вашим домом. Вы будете много путешествовать, а ваше перо всегда будет наготове для описания ваших впечатлений.
И в подобном тоне он рассуждает о будущем. Но я изменяю своим исследовательским принципам и оставляю его пророчества там, где нашел, — записанными на звездах[22]!
Напоследок он снова спрашивает, удовлетворен ли и тем, что услышал от него. Его точный рассказ о прошедших сорока годах моей жизни на этой удивительной планете, его почти полный успех в описании моего ментального «Я» — все это заставляет умолкнуть мой скептицизм.
Я спрашиваю себя: «Может ли быть такое, что этот человек просто вытягивает жребий наугад? Или вдруг это не более чем проницательная догадливость?» — но, стараясь быть беспристрастным, вынужден признать, что его прогнозы впечатляют меня. И только время может рассудить, есть ли в них что-то ценное.
Неужели моя позиция по отношению к темному вопросу судьбы, привитая западным воспитанием, может рассыпаться подобно легкому карточному домику? И что я знаю об этом предмете? — Я подхожу к окну и стою в раздумье, глядя на дом напротив и звеня серебряными рупиями в кармане.
Наконец я возвращаюсь к своему месту и к вопросам астролога.
—Почему вы считаете невозможным, что далекие звезды могут влиять на жизнь людей? — возобновляет он прерванный разговор. — Разве волны не отвечают далекой луне отливами и приливами? Разве тело женщины не подвергается изменениям каждый лунный месяц? Разве человек не сильнее подвержен депрессивным настроениям в бессолнечные дни?
—Согласен. Но это слишком притянуто к притязаниям астрологии. Разве Юпитер или Марс беспокоит, потерплю я кораблекрушение или нет?
Он смотрит на меня с невозмутимым лицом.
— Лучше считайте планеты только небесными символами. На самом деле на нас влияют не они, а через них — наше прошлое, — отвечает он. — Вы никогда не поймете истинной природы астрологии, если не примете учения, что человек рождается не один раз и что его судьба следует за ним в каждом рождении. Если он избежит расплаты за дурные дела в одном рождении, то будет наказан в следующем; а если он не вознагражден за добрые поступки на протяжении одной жизни, то непременно получит награду в следующей. Без этой доктрины о постоянном возвращении человеческой души на Землю до тех пор, пока она не станет совершенной, изменчивые судьбы отдельных людей покажутся результатом простого случая или слепой удачи. Как может такое допустить справедливый Бог? Мы верим, что, когда человек умирает, его характер, желания, мысли и воля продолжают существовать, пока однажды не войдут в новое физическое тело, придя в мир в виде новорожденного младенца. Добрые или злые дела, совершенные в прежнем рождении, будут по праву вознаграждены или наказаны в рождении настоящем или даже будущем. Так мы объясняем судьбу. Когда я говорю, что в свое время вы попадете в кораблекрушение и можете утонуть, — это движение судьбы, которую Бог в Его скрытом правосудии определил вам за какой-то неправильный поступок в прошлом рождении. Это не планеты толкают вас к кораблекрушению, а неизбежные результаты ваших прошлых дел. Планеты и их позиции только записывают эту судьбу; почему это так — я не ведаю. Человеческий ум не сумел бы выдумать астрологию; она издавна пришла к нам, открытая на пользу человеку великими искателями древних времен.
Выслушав это правдоподобное заявление, я не знаю, как его прокомментировать. Астролог привязал к судьбе душу и удачу, но ни один здравый житель Запада не позволит лишить себя права на свободу воли. Как может энергичный европеец восторженно принять, что это судьба, а не его свободный выбор управляет его жизнью? Я смотрю в замешательстве на этого согбенного мечтателя, болезненного на вид странника среди далеких знаков зодиака.
— Знаете ли вы, — говорю я ему, — что в некоторых краях на юге астрологи почитаются вторыми, сразу после священнослужителей, и ничего значительного не делается без их совета? Европейцы посмеялись бы над этим, ведь мы не доверяем предсказаниям. Нам нравится думать, что мы — свободные личности, а не злополучные жертвы неумолимой судьбы.
Астролог пожимает плечами.
— В одной из наших старых книг «Хитопадеша» заявлено: «Никто не способен избежать своей судьбы», — он дает нам осознать его слова и затем продолжает: — Что тут поделаешь? Мы должны пожинать плоды наших поступков.
Но я не могу согласиться с таким утверждением.
Пророк личных судеб поднимается с кресла. Я понимаю намек и готов уйти, но он бормочет задумчиво:
— Все во власти Бога. Ничто не избежит Его. Кто из нас по-настоящему свободен? Можете ли вы уйти туда, где Бога нет? — а у дверей он прибавляет не решительно: — Если хотите прийти снова, мы продолжим беседу на эти темы.
Я благодарю его и принимаю приглашение.
— Очень хорошо. Я жду вас завтра после заката солнца, часов около шести.
* * *
На следующий день в сумерках я возвращаюсь к дому астролога. Я не намерен принимать безоговорочно все, что он скажет мне, но также не собираюсь и отбрасывать любые его домыслы. Моя задача — выслушать его с вниманием, возможно, и поучиться, но и проверить экспериментально его утверждения. И в настоящее время я вполне готов к подобным опытам, но их основанием должны быть достаточно веские причины. Кроме того, мой гороскоп, составленный Судхи-бабу, убедил меня, что астрология индусов — не суеверная чушь. Она нуждается в более глубоком изучении. Но пока я ограничиваю ход своих мыслей моим теперешним положением и не иду далее в своих размышлениях.
Мы садимся друг напротив друга за большим письменным столом, тускло освещенным керосиновой лампой. Таким же образом освещены сегодня вечером миллионы других индийских домов.
— В этом доме четырнадцать комнат, — говорит мне астролог. — И все они заполнены древними манускриптами, по большей части на санскрите. Вот зачем мне такой большой дом, хотя я и живу один. Пойдемте, посмотрим мою коллекцию.
Он берет фонарь и ведет меня в другую комнату. Открытые ящики стоят рядами вдоль стен. Я заглядываю в один из них и вижу, что он забит бумагами и книгами. И даже на полу комнаты лежат бесчисленные бумаги, кипы пальмовых манускриптов и книг с выцветшими от времени обложками. Я беру одну связку в руки — каждый лист покрыт непонятными поблекшими знаками. Мы идем из комнаты в комнату и везде находим одну и ту же картину. Библиотека астролога производит впечатление запущенности, но он уверяет, что знает, где находится каждая книга и рукопись. Мне кажется, что в его доме собрана вся мудрость Индостана. Несомненно, многое из странных знаний Индии можно найти здесь, на этих почти неподдающихся расшифровке страницах древних манускриптов и санскритских книг.
Мы возвращаемся к своим креслам, и собеседник сообщает мне:
—Почти все мои деньги я потратил на приобретение этих манускриптов и книг. Многие из них являются раритетами и обошлись мне очень дорого. Поэтому я очень беден сегодня.
—О чем эти книги?
—О человеческой жизни и божественных тайнах. Хотя многие из них имеют отношение к астрологии.
—Так вы и философ?
—На его тонких губах появляется легкая улыбка.
—Плохой философ не станет хорошим астрологом.
—Если вы простите мое любопытство, то я надеюсь, вы не проштудировали все эти книги? Я был поражен вашей бледностью, впервые увидев вас.
— Это неудивительно, — отвечает он спокойно. — Я не ел шесть дней. Но не беспокойтесь, это не связано с деньгами. Женщина, которая приходит ежедневно готовить для меня пищу, больна и отсутствует шесть дней.
— А почему вы не позвали другую женщину?
Он качает головой.
— Нет. Мне не должна готовить женщина низшей касты. Я скорее не буду есть в течение месяца, но не позволю этому произойти. Я должен ждать выздоровления моей прислуги. Но я надеюсь на ее возвращение уже через день или два.
Я внимательно смотрю на него и замечаю священную нить «Сынов Брахмы». Тройной холщовый шнурок, прижатый под его подбородком, вешается на шею каждого ребенка брахмана и никогда не снимается до самой смерти. Так он — брахман.
—Почему вас заботят суеверные кастовые ограничения, — выпаливаю я. — Разве ваше здоровье не важнее этого?
—Это не суеверие. Каждый излучает магнетические токи, которые вполне реальны, хотя инструменты ваших западных ученых еще и не открыли их. Повар, готовя еду, воздействует на нее своим излучением — бессознательно, конечно. Поэтому повар низких личных качеств осквернит еду плохим магнетизмом, который проникнет во вкушающего эту еду.
—Какая странная теория!
—Но она верна. Я меняю тему.
—Давно ли вы стали астрологом?
—С девятнадцати лет. Я занялся этой профессией после моей женитьбы.
Ах, я понимаю.
— Нет, я не вдовец. Жизнь моя сложилась так, что уже в тринадцать лет я часто молил Бога о знании, и Он вел меня к разным людям, они учили меня и давали мне разные книги. Я был так пленен наукой, что просиживал за книгами дни и ночи напролет. Мои родители устроили мой брак. Но через несколько дней после нашей свадьбы жена разгневалась на меня и сказала: «Я вышла замуж за человека-книгу!» А на восьмой день она убежала с человеком, который использовал для бегства нашу повозку!
Судхи-бабу делает паузу. Я стараюсь удержаться от улыбки при его саркастическом замечании о жене, ведь ее быстрое бегство должно было стать сенсацией в консервативной Индии. Но пути женщины извилисты и непонятны человеческому разуму.
—Со временем я оправился от удара, — продолжает он, — и забыл ее. Но все мои чувства умерли. Я еще больше углубился в изучение астрологии и божественных тайн. И начал изучать самый великий труд, книгу Брахма Чинта.
—Быть может, вы скажете мне, о чем же эта книга?
—Ее название можно перевести, как «Божественное Созерцание», или «Поиск Брахмы», или даже «Богознание». Весь труд содержит семь тысяч страниц, но я изучил только отдельные главы, и даже их я собирал почти двадцать лет, ибо книга разрознена по частям. Я терпеливо собирал эти части через агентов в различных провинциях Индии. В ней — двенадцать главных разделов и много подразделов. Главные темы — философия, астрология, йога, жизнь после смерти и другие глубокие вопросы.
—Есть ли английский перевод этой книги?
—Никогда не слышал о таком. Даже среди индусов мало кто знает о существовании этой книги. Доселе она ревниво охранялась и держалась в тайне. Изначально она пришла из Тибета, где ее почитали как священную и разрешали изучать только избранным ученикам.
—Когда она была написана?
—Тысячи лет назад ее составил мудрец Бхригу, ом жил так давно, что я не назову вам дату. Книга учит методам йоги, которая совершенно отличается от всех остальных существующих в Индии. Вы ведь интересуетесь йогой, не так ли?
— Как вы узнали это?
Вместо ответа Судхи-бабу спокойно достает карту моего дня рождения и тычет карандашом в странные значки планетарных конфигураций и зодиакальных знаков.
— Ваш гороскоп удивляет меня. Он необычен для европейца и даже для индийца. Вы очень склонны к изучению йоги, и покровительство величайших мудрецов поможет вам глубже проникнуть в предмет. Однако вы не ограничите себя одной йогой и
станете сведущи в других разделах мистической философии.
Он останавливается и смотрит мне прямо в глаза. У меня возникает острое ощущение, что он — на пороге признания, которое раскроет его внутреннюю жизнь.
— Есть два рода мудрецов: одни эгоистично хранят свое знание для себя, а другие после достижения просвещенности щедро делятся опытом с другими искателями. Ваш гороскоп показывает, что вы почти у ворот просветления и поэтому способны услышать меня. Я готов передать свои знания вам!
Я застигнут врасплох таким странным поворотом дел. Сначала я пришел к Судхи-бабу проверять истинность индийской астрологии; потом я прихожу послушать его новые доводы в защиту их базового постулата. А теперь он неожиданно предлагает стать моим учителем в йоге!
— Если вы занимаетесь по методу Брахма Чинта, вам не нужен учитель, — продолжает он. — Ваша душа станет вашим учителем.
Я тут же понимаю свою ошибку и удивлен — не прочитал ли он мои мысли.
— Вы поражаете меня! — все, что я могу сказать.
— Я уже передавал это знание другим людям и никогда не предлагал себя в качестве учителя — только как брат и друг. Я не буду вашим учителем
в обычном смысле. Дух мудреца Бхригу просто воспользуется моим телом и умом, передавая свое учение вам.
— Как можно сочетать профессию астролога с учением йоги?
Его тонкие руки вытягиваются на поверхности стола.
— Очень просто. Я живу в мире и служу ему своим трудом, по случаю — это астрология. А во-вторых, я отказываюсь быть учителем йоги, ибо в нашей Брахма Чинта единственный признанный учитель — Бог. Он — единственный наставник, которого мы признаем. Он как вселенская душа — в нас, и Он учит нас. Смотрите на меня, как на брата, если хотите, а не как на духовного наставника. Те, у кого есть учитель, слишком склонны полагаться на него; поэтому они больше доверяются ему, а не собственной душе.
— Вы сами зависите от руководства астрологии, — парирую я быстро, — вместо собственной души.
— Вы не правы. Я уже не смотрю на свой гороскоп — фактически, я порвал его много лет назад.
Я изумлен таким утверждением. И он объясняет:
— Я нашел свет и не нуждаюсь в руководстве астрологии. Ее находят полезной лишь те, кто все еще идет в темноте. Я же полностью отдал свою жизнь в руки Господа. Я принял решение отдать ему все заботы о моем будущем или прошлом. Все посылаемое Господом я принимаю, как Его волю. Я отдал всего себя — тело, ум, действия и чувства воле Всемогущего.
— А если вам будет грозить смерть от руки убийцы, вы ничего не предпримете и тоже положитесь на Волю Божью?
— Во время опасности нужно только молиться, и я всегда — под Его защитой. Необходима молитва, а не страх. Я часто молюсь, и Господь чудесами защищает меня. Хотя у меня было много тревог, я всегда осознавал Его помощь и полностью доверял Ему во всех делах. Когда-нибудь и вы будете пренебрегать будущим с полным к нему безразличием.