В истории концепций государства и права немного найдется таких, которые вызывали бы столь яростные споры их приверженцев и противников, доброжелателей и радикальных критиков, как политические идеи знаменитого итальянского мыслителя Никколо Макиавелли (1469– 1527). Большой знаток античной литературы, дипломат и политик (в частности, 14 лет работы на посту секретаря Флорентийской республики), он вошел в историю политико-юридической мысли как автор ряда замечательных трудов: "Государь" (1513), "Рассуждения о первой декаде Тита Ливия" (1519), "История Флоренции" (первое издание – 1532) и др.
Исследователи согласны в том, что творческое наследие Макиавелли по своему духовному содержанию весьма противоречиво. Объяснение этому ищут в характере самой личности писателя, во влиянии на него драматически сложной эпохи, современником и вдумчивым аналитиком которой он был. Отмечают его пламенную любовь к отечеству, тяжко страдавшему от внутренних междоусобиц, неистовства мелких тиранов, вмешательства церкви в светские дела, вторжений иноземных держав. Также не без оснований подчеркивают его симпатии республиканскому строю, отдельным демократическим институтам.
По иронии судьбы вышло так, что отмеченные сейчас (и иные подобные им) особенности Макиавелли как практического деятеля и политического писателя запечатлелись главным образом в "Рассуждениях...", "Истории Флоренции" и в некоторых других его произведениях. Однако наибольший след в развитии мировой политической мысли оставили, конечно, не они, а макиавеллиевский "Государь". Но в нем-то как раз республикански-демократические мотивы, гражданско-гуманистические ноты звучат максимально приглушенно (если звучат вообще). Тут нет ничего удивительного. Макиавелли писал его вовсе не для прославления демократических и республиканских ценностей, не ради апологии права и гуманизма.
".Государь" при первом ознакомлении с ним предстает трактатом (скромным по объему) о роли, месте и значении правителя, главы государства в Италии и Европе XVI в. Более внимательное его изучение показывает: в человеческих качествах и поведении государя Макиавелли на свой лад раскрывает черты, закономерности политической деятельности персонифицированного в нем (т. е. в правителе) самого государства. В этой установке на выявление природы государства, а не в составлении портрета нужного стране правителя и даче ему советов, приспособленных к злобе дня, заключается глубокий концептуальный смысл "Государя". Дальше разговор будет идти в основном о нем.
Мировоззренческая позиция Макиавелли при рассмотрении им вопросов политики, государства – позиция религиозного индифферентизма. Он практически исключает религиозную точку зрения из арсенала своих объяснительных средств. Главный авторитет для него – опыт истории. Трактовка политики отделяется таким образом от теологии, религиозная аргументация устраняется из государствоведения. Макиавелли постулирует новый, по существу не известный ни античным писателям, ни мыслителям средневековья, закон: политические события, изменения в государстве, смена его форм происходят не по воле божьей, не по прихоти или фантазии людей, но совершаются объективно, под воздействием "действительного хода вещей, а не воображаемого".
Постулат самостоятельной трактовки политики, принятый Макиавелли, побудил его отъединить государство-ведение не только от теологии. Это же он делает по отношению к этике. С его точки зрения, неуместно, нереалистично осмысливать и решать политические проблемы, находясь в кругу моральных критериев и суждений, ибо власть, политика, технология политического господства (им в первую очередь посвящен "Государь") – изначально явления внеморального плана.
Автор "Государя" мало озабочен решением этических вопросов. Главное для него выяснить: "какими способами государи могут управлять государствами и удерживать власть над ними". Прежде всего, полагает Макиавелли, созданием прочного фундамента власти. Власть государя "должна покоиться на крепкой основе, иначе она рухнет. Основой же власти во всех государствах... служат хорошие законы и хорошее войско. Но хороших законов не бывает там, где нет хорошего войска, и, наоборот, где есть хорошее войско, так хороши и законы". Логично, что у Макиавелли опора законов (так же, как опора государственной власти) – армия, вооруженная сила. О праве, справедливости и т. п. речи нет.
Есть ряд политических приемов, с помощью которых государь в состоянии достичь высшей своей цели. Государь, "если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра". Чтобы удержаться у власти, благоразумный государь не станет пренебрегать теми пороками, которые на деле обеспечивают ему благополучие и безопасность. Не грех государю "ради сохранения государства" пойти против своего же слова. Поскольку о действиях всех людей заключают по результатам, "пусть государи стараются сохранить власть и одержать победу"; надо заимствовать из истории все наилучшее и наиболее достойное для сохранения государства. Государственная власть должна быть твердой и решительной; содействовать этому призвано – помимо всех прочих мер – ее прославление и возвеличивание. Для Макиавелли самосохранение и упрочение политической власти практически любой ценой – доминирующий интерес государственности.
Государство (введение самого термина stato, т. е. "государство" в политическую науку Нового времени связывают с Макиавелли) выступает монополистом публично-властных прерогатив. Оно трактуется в "Государе" преимущественно в значении аппарата, управляющего подданными, народом, обществом. Такой государственный аппарат включает в себя государя и его министров, чиновников, советников, прочих должностных лиц, другими словами, то, что современным языком можно было бы назвать центральной администрацией. Этому аппарату, а вернее, конечно, государю, распоряжающемуся им, принадлежит публичная власть – право командовать государством, страной по своему усмотрению. Государь не должен допускать того, чтобы политическая власть в стране находилась еще в чьих-то руках; он обязан концентрировать ее всю только у себя.
Симпатии свои Макиавелли отдает тем единолично управляемым государствам, "где государь правит в окружении слуг, которые милостью и соизволением его поставлены на высшие должности, помогают ему управлять государством". Управляя с помощью слуг, государь "обладает большей властью, так как подданные по всей стране знают лишь одного властелина; если же повинуются его слугам, то лишь как чиновникам и должностным лицам, не питая к ним никакой привязанности". Государь просто поручает своим чиновникам и должностным лицам практическое выполнение его (и только его) воли.
В "Государе" мало говорится о деятельности правителя, обращенной непосредственно к потребностям и интересам самих управляемых (народа, знати, войска и проч.). По отношению к управляемым Макиавелли советует государю выступать главным образом в облике опекуна народа. При этом правителю следует пребывать в убеждении, что знать – честолюбива, а народ – необузданная масса. Ему следует хорошо помнить, что в мире нет ничего, кроме черни, которая прельщается внешними эффектами и успехом. Умелый государь занимается наведением порядка в стране (городе), исключающим совершение преступлений должностными и частными лицами. Он ограждает подданных от грабежа чиновников, предоставляет обиженным возможность взывать к его (государя) суду. Плох тот правитель, который не столько опекает своих подданных, сколько обирает их, который не ищет путей их умиротворения. Обеспечивая спокойствие в стране, государь тем самым повышает авторитет верховной (т. е. своей) власти.
Набор благодеяний, идущих от государства к подданным, узок. Военные и полицейско-охранительные меры (обеспечение внешней безопасности, устранение внутреннего беспорядка), покровительство ремеслам, земледелию и торговле – вот почти и все. В этом наборе нет, например, места такому благодеянию, как предоставление подданным гарантированных прав и свобод, особенно политических. "Государь" на сей счет занимает, в общем, позицию умолчания. Она не случайна.
Там, где жизнь людей направляется приказом, где ими командуют, с правами и свободами подвластных одни только хлопоты. Кроме того, сам Макиавелли склонен считать, что подданные не очень уж заинтересованы в обладании такими правами и свободами. Людей волнует не их отсутствие, а прежде всего возможность сохранять в неприкосновенности свою собственность. Они в состоянии, думает Макиавелли, смириться с утратой свободы, престижа, власти (влияния), но никогда и никому не простят потерю имущества.
Опекая подданных, воздерживаясь (при отсутствии экстраординарных обстоятельств) от "притеснения" народа, государю одновременно нужно совершать все свои действия, адресуемые подданным и рассчитанные на их восприятие, именно как благодеяния. Обычно люди не надеются получить от государства что-либо полезное, хорошее для себя. Поэтому, когда они видят "добро со стороны тех, от кого ждали зла, особенно привязываются к благодетелям". В отличие от обид, которые, по Макиавелли, надо наносить разом, благодеяние разумно оказывать малыми порциями, чтобы оно длилось дольше и чтобы подданные ощутили его как можно полней, лучше.
Макиавелли прекрасно сознает, что непременным условием осуществления политической власти в видах, угодных государю, является согласие с ней подданных. Он буквально заклинает правителя ни в коем случае не навлекать на себя их антипатии: "презрение и ненависть подданных – это то самое, чего государь должен более всего опасаться". Завоевывать расположение народа – вот его задача. Ему надлежит принять меры к тому, чтобы граждане всегда и при любых обстоятельствах имели потребность в нем, если люди отчуждаются от него, то в таком случае оказывается обреченным и народ – он ввергается в пучину анархии, беспорядка.
Каким образом добиться от подданных того, чтобы они действовали соответственно воле государя и чтобы его власть в стране (городе) осуществлялась нормально? По Макиавелли, такая власть осуществляется нормально, если подданные полностью повинуются государю. Оно (повиновение) возможно. Есть два способа достижения повиновения. Первый – любовь к государю. Второй – страх перед ним. Что эффективней и надежней? С точки зрения Макиавелли, лучше всего, разумеется, "когда боятся и любят одновременно, однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то надежнее выбирать "страх" и поддерживать его "угрозой наказания, которой невозможно пренебречь".
Делая выбор в пользу страха как такого состояния, которое вернее всего гарантирует государству (государю) покорность его подданных, Макиавелли руководствуется одной из основных аксиом своей политической философии – аксиомой об исконной, от их асоциальной, антиобщественной природы идущей порочности людей – существ эгоистичных и злобных. О людях в целом, убежден автор "Государя", "можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива". Столетие спустя макиавеллиевскую идею асоциальной сущности человека воспримет и разовьет Т.Гоббс.
В "Государе" от угрозы наказания, поддерживающей в людях страх перед государством, до самого наказания, расправы расстояние почти незаметное. Правитель, чтобы заставить своих подданных безропотно повиноваться ему, не должен пренебрегать самыми суровыми, нещадными карами. Жестокость допустима не только в военное, но и в мирное время. Например, людей, причисляемых к врагам государственной власти, опасных для нее, государь волен просто уничтожать. Опасаться ответственности ему нечего. Государи находятся вне юрисдикции суда: с государей "в суде не спросишь". Их решения, касающиеся частных дел подданных, должна быть бесповоротными. Вообще подданным нужно постоянно давать чувствовать абсолютную непререкаемость государственной власти.
Эту непререкаемость может сообщить государственной власти только верховная воля, единая и ни от кого не зависящая, господствующая над всем безгранично и безусловно. Лишь такая воля способна обеспечивать само существование государства, его могущество и порядок в стране. В словаре Макиавелли нет понятия "государственный суверенитет". Однако его представления о свойствах, которыми должна обладать государственная власть, показывают, что фактически он совсем близко подошел к формулированию данного понятия – одного из важнейших для науки о государстве, для характеристики природы государства.
Гуманистический дух эпохи Возрождения, каким его наследовал европейский XVI в., "Государя" едва коснулся. В этом труде доминирует, как нам уже известно, отнюдь не превознесение высокого достоинства человеческой личности, создающей и творящей самое себя. Нет в нем апологии свободной воли, направленной к добру и общему благу; нет рассуждений о призвании индивида к гражданско-нравственной деятельности на поприще политики. В фокусе этого макиавеллиевского сочинения – идеальный правитель и технология его властвования. Прообразом же подобного правителя выступает Цезарь Борджиа – поистине сатанинский злодей, в котором автор хотел видеть великого государственного мужа, объединителя Италии.
Отмеченный разлад Макиавелли с гуманизмом проистекает не из прихотливых личных симпатий и антипатий флорентийца. Его (т. е. разлада) глубинные истоки лежат в трагическом несовпадении (а зачастую в открытом конфликте) двух качественно отличных друг от друга измерений, двух разных способов социального бытия: этического и политического. У каждого из них свои собственные критерий: "добро" – "зло" у первого, "польза" – "вред" ("выигрыш" – "проигрыш") у второго. Заслуга Макиавелли в том, что он до предела заострил и бесстрашно выразил это объективно существующее соотношение политики и морали.
Зарождение теократических доктрин.
Августин Блаженный
Признание христианства государственной религией не исключало
того, что между императорской властью и церковью временами
возникали трения. С одной стороны, императоры не были
чужды взгляда на священников как на своих чиновников, обязанных
исполнять императорские веления; порой императоры притязали
на авторитарные решения даже и чисто религиозных вопросов.
С другой стороны, духовенство, сильное своей организацией и
идейным влиянием, отнюдь не желало превращаться в послушных
исполнителей велений светской власти. Более того, церковь притя-
64 История политических и правовых учений
зала не только на полную независимость в религиозных делах, но
и на участие в политической власти, требуя помощи государства в
насаждении христианства, в борьбе с ересями, в умножении и охране
церковных богатств.
Притязания церкви на участие в государственной власти обосновывались
так называемыми теократическими теориями.
Заметной вехой в развитии политико-правовой идеологии христианской
церкви этого периода было учение гиппонского (Северная
Африка) епископа Аврелия Августина (354—430), прозванного
православной церковью "Блаженный", а католической — признанного
святым и учителем церкви.
Аврелий Августин, как и другие епископы и выдающиеся церковные
авторы первых веков христианства, считается одним из
"отцов церкви". Он современник раздела Римской империи на Западную
и Восточную (395 г.), захвата и разграбления Рима вестготами
(410 г.), еретических движений в Северной Африке и в других
частях Римской империи. В его трудах изложены основные
положения теократической доктрины, оказавшей глубокое и долговременное
воздействие на политико-правовое учение церкви.
В произведении "О граде божием" Августин писал, что в мире
существуют два государства: "божий град" (церковь) и "град земной"
(государство). Церковь "странствует по земле, имея цель на
небе", "церковь и теперь есть царствие небесное". Только к ней
подходит определение государства, данное Цицероном, так как лишь
в церкви — право и общая польза, истинная справедливость, мир и
покой. К граду божию принадлежит первый праведник — Авель.
Основателем града земного был братоубийца Каин; государство —
создание человеческое, его цель — временная, оно создано насилием,
держится принуждением: "При отсутствии справедливости что
такое государства, как не большие разбойничьи шайки, так же как
и самые разбойничьи шайки что такое, как не государства в миниатюре".
Оправдание государства в том, утверждал Августин, что оно
поддерживает земной, временный порядок, причем и тут государства
разные: есть два вида земных царств.
Одни — организации насилия и разбоя, они начинаются с братоубийцы
Каина, продолжаются братоубийцей Ромулом, олицетворяют
грех, несправедливость, насилие, "общество нечестивых". Другие
царства — это "христианские государства", власть которых
основана на заботе о подвластных.
Августин — один из первых церковников, призывавших насильственно
приобщать к христианской церкви, вооруженным путем
искоренять ереси. Он настаивал на присылке в Африку войск для
подавления агонистиков: "Дерзость мужиков восстает против их
владельцев".
Глава 4. Политические и правовые учения в Древнем Риме 65
Проблема уничтожения еретиков и принудительного крещения
неверующих занимает немалое место в трудах Августина. Насилие
— не зло, если оно применяется в благих целях: отец бьет непослушных
детей, Бог страданиями учит людей, люди силой удерживают
того, кто падает в пропасть. В сочинении "Апология гонений"
Августин утверждал, что "лучше раны, нанесенные другом,
чем поцелуй врага".
Источник зла — свободная воля людей, влекущая их от единства
к множеству. В делах веры это очень опасно: "Прежде чем
понимать, мы должны верить". Еретики хуже отравителей, они —
враги единства. Коль скоро цель христианского государства — благо,
государство, если неверие не поддается убеждению, должно "принуждать
людей, а не учить".
"Вы думаете, что никого не следует принуждать к правде, однако
читаете у св. Луки, что господин сказал своим слугам: прину-
ди войти всех, кого найдете"1.
Во времена Августина большая часть населения Римской империи
держалась прежних, языческих культов. Церковь тревожили
и оппозиционные ей христианские секты еретиков. Поэтому Августин
призывал использовать принуждение для крещения язычников
и искоренения ересей: "Как же могут цари служить Господу
в страхе иначе, чем воспрещая и карая в благочестивой строгости
то, что противоречит велениям Господа?"
Оправдание государства, по Августину, — ив поддержании
социального порядка: "Никак не следует о нем (Боге) думать, чтобы
законам его провидения были чужды человеческие царства,
владычество людей и их рабство". Августин выдвинул новый довод
в обоснование рабства. Рабство не создано ни природой, ни правом
народов — "имя рабства заслужила вина, а не природа". Источник
рабства — прегрешение библейского Хама: "Грех — первая причина
рабства, и это бывает не иначе, как по суду Божию, у которого
нет неправды". Источник рабства отдельных людей — военный
плен, причем и это имеет оправдание, поскольку войны, по учению
Августина, не противоречат Божьим заповедям.
Божественным установлением являются и частная собственность,
имущественное неравенство, деление на бедных и богатых. "Кто
сотворил тех и других? — Господь! Богатого — чтобы помочь бедному,
бедного — чтобы испытать богатого". В произведениях Августина
христианское вероучение открыто приспосабливается к
самым земным интересам власть имущих. "Сколько богатые обязаны
Христу, который возмещает им убыток: если был у них неверный
раб, Христос обращает его и не говорит ему: оставь своего
господина".
1 Эти слова — compelle intrare — "принуди войти" в Средние века
сделались девизом инквизиции.
66 История политических и правовых учений
Характеризуя "христианское государство" как образец "земного
града", Августин писал: "Государство лучше всего устрояется
и хранится, будучи основано и связано верой и прочным согласием,
когда все любят общее благо; высшее же благо есть Бог". Практически
образцом этого идеала явилось рабовладельческое христианское
государство, управляемое при участии духовенства, насильственно
подавляющее инакомыслие, ведущее агрессивные войны.
Августин дал обстоятельное толкование заповеди "не убий". Его
перетолкование свелось к тому, что "ее отнюдь не преступают те,
которые ведут войны по полномочию от Бога".
Теократические идеи Августина в определенной мере осуществились
в Восточной Римской империи (Византии). Тесный союз церкви
и государства, переплетение их механизмов создали теократическую
империю, задержавшую распад рабовладельческого строя.
Учение о законах и государстве
Марсилия Падуанского
К началу XIV в. относится ряд острых столкновений между
римскими папами и Людвигом IV Баварским (1287—1347, германский
король с 1314 г., император Священной Римской империи с
1328 г.).
78 История политических и правовых учений
Наиболее яркое и своеобразное теоретическое выражение протест
против притязаний католической церкви на светскую власть
нашел в учении Марсилия Падуанского (ок. 1280—1343).
Итальянский философ, ученый и медик Марсилий Падуанский,
бывший одно время ректором Парижского университета, написал
книгу "Защитник мира" (1324 г.). Книга выдержана в схоластической
манере; автор рассуждает о небесных и земных целях человека,
о законах, определяющих пути достижения этих целей; эти
рассуждения были изложены в виде толкования модной тогда "Политики"
Аристотеля и в духе времени сопровождались ссылками на
Священное писание, труды отцов церкви, Фомы Аквинского и других
схоластов.
Марсилий Падуанский резко критикует теократические теории:
основная причина войн, смут и возмущений, мешающих мирному,
упорядоченному общежитию (одна из основных земных целей),
— неверные представления о соотношении церкви и государства,
божественного и человеческого законов. Попытки церкви вмешаться
в дела светской власти сеют раздоры и лишают мира европейские
государства, особенно Италию. Эта причина раздоров не
описана Аристотелем, которому вообще не была известна высшая
цель, определяемая божественным законом,
Марсилий Падуанский различает два вида законов по их цели,
содержанию и способам обеспечения.
Божественный закон указывает пути достижения вечного блаженства,
определяет различия между грехами и заслугами перед
Богом, а также наказания и награды в потустороннем мире, где
судьей является Христос. Цель человеческого закона — справедливость
и общее благо, прочность и твердость власти; различая
правомерное и неправомерное, закон устанавливает справедливость;
соблюдение человеческого закона обеспечивается принуждением.
Право — это установленное государством приказание, дозволение
или запрещение, обладающее принудительной силой. Право
регулирует отношения между людьми и удерживает человеческую
власть от произвола. Поскольку люди по-разному определяют в
законах критерии справедливого и несправедливого, в разных странах
и у разных народов право — разное.
Цель человеческого закона — "хорошая жизнь на земле". Цель
божественного закона — вечное спасение.
Из различения двух видов законов проистекают разграничения
целей, сфер и методов деятельности церкви и государства.
К ведению церкви относятся только божественные, но не человеческие
законы; служа высшей цели, церковь не должна вмешиваться
в "мирские дела". Христос не наделял апостолов светской
властью, а папы — их преемники. Христос вообще говорил: "Царство
мое не от мира сего". Духовенство имеет право лишь учить,
Гл 5. Политико-правовые учения в Зап. Европе в Средние века 79
проповедовать христианское вероучение, но никак не принуждать;
наказывать грешников, нарушителей божественного закона, может
только Бог, установивший этот закон (к тому же только Богу известны
все деяния и помыслы, ему чужда человеческая логика и т. п.).
Из почти одинаковых с концепцией Фомы Аквинского посылок
(деление законов на божественные и человеческие по их цели) вытекали
прямо противоположные выводы: учение Марсилия Паду-
анского отрицало правомерность церковного суда, инквизиционных
трибуналов, какого бы то ни было принуждения в делах религии.
Даже еретик, по учению Марсилия Падуанского, может быть наказан
только Богом на том свете. В земной жизни еретика можно
изгнать из государства, если его учение вредно для общежития; но
и это (изгнание) может осуществить лишь князь, но никак не священник
("медик душ"), которому принадлежит единственное право —
учить и увещевать. Отсюда же вытекало крайне радикальное для
того времени требование свободы совести.
Весьма своеобразно для своего времени решает Марсилий Па-
дуанский и вопрос о человеческом законе. Человеческий закон должен
приниматься народом — под народом понимается "совокупность
граждан или важнейшая их часть". Такой порядок принятия
и изменения человеческих законов предопределяется их целью:
принятые народом законы выражают общее благо; народ лучше
повинуется тем законам, которые сам для себя создал; эти законы
всем известны; большинству (общества) принадлежит наибольшая
сила для принуждения непокорных к соблюдению законов; наконец,
каждый может заметить упущения и предложить способы их
устранения.
Столь же своеобразно Марсилием Падуанским решается проблема
правительства, приводящего законы в исполнение. Во-первых,
выдвигается и обосновывается принцип подзаконности всех
действий правительства, которое для того и создано, чтобы осуществлять
правосудие и исполнять законы, определяющие цели и
порядок общежития. Во-вторых, исполнитель законов должен избираться
тем же, кем закон установлен, т. е. народом, который
имеет право наказать и даже низложить его.
Теоретическое обоснование принадлежности народу законодательной
власти, строгой подзаконности деятельности правительства,
выборности народом главы исполнительной власти — все эти
идеи исходили из практики управления в городских республиках
(Марсилий Падуанский часто ссылался на статуты и постановления
Падуанской коммуны), опирались на отдельные мысли Аристотеля,
были созвучны порядку избрания императора Священной Римской
империи, наконец, изложены были в схоластической манере.
Сложность содержания трактата "Защитник мира" обусловила
многообразие оценок идей Марсилия Падуанского: от оценки его
80 История политических и правовых учений
как прямого предшественника Руссо и других демократов XVIII в.
до сдержанных суждений о нем как о стороннике городской республики
типа Падуанской коммуны или даже как только о друге и
приверженце Людвига Баварского в его борьбе с римскими папами.
В 1327 г. Марсилий Падуанский был отлучен от церкви и объявлен
еретиком; от инквизиции его спасло покровительство Людвига
Баварского.