На тему «злых старушек» высказывались многие и не единожды. Кое-кто даже пытался представить их в качестве чуть ли не спасителей Церкви и веры в черные годы гонений и серые десятилетия всеобщего застоя. Поэтому им и резкое слово простительно — они все на своих плечах вынесли. Я не собираюсь сейчас всерьез спорить с этим — настолько очевидной мне кажется неправота таких «старушечьих адвокатов». Мне бы хотелось сказать о другом.
О нас, о тех, кто, решившись наконец переступить порог храма, вдруг быстро убегает оттуда, столкнувшись с проявлением невоспитанности, черствости, а иногда и неприкрытой злобы.
Помню, как несколько лет назад мои первые робкие шаги по территории Даниловского монастыря были прерваны резким окриком проходившей мимо «матушки»: «Почему руки за спиной держите? Нельзя. Ходите тут, оскверняете...». Конечно, гораздо лучше было бы, скажи она мне тихонько и с кроткой улыбкой: «Сынок, в храме не принято стоять или ходить вот так...» (хотя и это мне сегодня не кажется очевидным — в каком каноне об этом сказано?).
И все же дело совсем в другом. В том, что тогда во мне закипело «благородное негодование». Вот я, такой весь измучившийся и исстрадавшийся (а главное, ведь такой хороший и славный!) решил наконец осчастливить эту Церковь своим посещением — и что в ответ? Вместо хлеба-соли и красных дорожек под ноги — холод непонимания моего благородного порыва! Я не помню, ответил ли что-нибудь той бабуле, но помню, как весь кипел, быстро выходя из монастыря... Прошло некоторое время, и когда душе стало совсем невмоготу, я буквально приполз в храм и впервые пошел на исповедь. Тогда мне уже было все равно, кто что говорит и как на меня смотрит. Так хотелось глотнуть свежего воздуха, что даже какие-то окрики не воспринимались вообще либо воспринимались как — «так тебе и надо!»
Ведь действительно, если Церковь — это больница (а недаром перед исповедью священник говорит кающимся: «еже во врачебницу пришел еси, да неисцеленный не отыйдеши...»), то больным людям важно главное — получить действенное лекарство. Хотелось бы, конечно, чтобы весь обслуживающий персонал сочувствовал тебе и мило улыбался, раскрывая перед тобой двери. Но в жизни бывает по-разному. И техничка может позволить себе поворчать в ваш адрес, когда вы не вытерли ноги и идете в грязных башмаках по полу, который она уже три раза мыла за последние два часа. Но ведь вы не откажетесь от лекарства лишь потому, что на вас бзыкнула техничка на первом этаже! Не к техничке же вы пришли, а к Врачу. И не за вежливостью персонала, а за лекарством.
Повторяю, я не считаю, что «злые старушки» — это хорошо. Это плохо, и в идеале этого быть не должно. Но мне хочется, чтобы идущий в Церковь понимал, зачем он туда идет. А идем мы все ко Христу за спасением. Иначе к Нему незачем идти.
Червячок «свободы»
Как-то раз мне пришлось проводить семинар но Ветхому Завету со своими студентами гуманитариями светского вуза. Мы «застряли» на фразе из Книги Бытия «И поверил Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность». Я пытался объяснить студентам значение этого высшего свободного акта: «поверил Богу» — сам, без насилия, по духовной необходимости. Меня удивило, что многие всерьез утверждали, что о свободе здесь можно было бы говорить лишь в одном случае — если бы не поверил, пошел бы против Бога. Говорившие были абсолютно убеждены в своей правоте и не замечали всей ограниченности, всей несвободы такой позиции...
Действительно, почему мы часто свободу понимаем лишь как право не сделать что-либо, пойти наперекор, отказаться... Неужели так сильно в нас еще недавно бывшее источником всеобщего вдохновения стремление ломать, разрушать, уничтожать? Да нет, наверное, дело не только в этом. Видимо, где-то в глубине души сидит этакий крохотный червячок сомнения, который на все наши стремления избрать Добро, Красоту, Любовь говорит: «А-а, опять ты за этими высокими словами идешь, снова связываешь себя глупыми моральными установками... Ты же свободный человек. Ну так докажи это. Да плюнь на них всех... Пошли куда подальше...»
Пытаясь робко сопротивляться, мы шепчем: «Да, но ведь мне самому этого хочется, я хочу любви и красоты, понимаю, что для этого надо...» «Т-с-с, — перебивает злобный червячок, — опять это дурацкое слово — надо. Кому надо? Кто сказал, что надо? Ах, тебе так кажется! Ну и пусть кажется, а ты не верь, не верь. Ты — свободен от всех этих предрассудков и рамок. Ты — Творец-Разрушитель. Вот это действительно свобода».
Что самое поразительное, так это то, как легко мы сдаемся. Как просто принимаем непонятно откуда идущий голосок за глас души. Механизм этого самообмана прекрасно описан К. С. Льюисом в весьма поучительной книге «Письма Баламута», где старый, многоопытный черт пишет письма молодому, начинающему чертенку, обучая того, как обманывать глупых и слабых людей, подсовывая им «чертовские» идеи и выдавая их за собственно человеческие...
Странно, но мы очень часто путаем необходимость и насилие, считая их чуть ли не равнозначными понятиями. Хотя, с другой стороны, никому не придет в голову обвинять человека в несвободе за то, Например, что он стремится любить. Но Но ведь это чувство — крайняя необходимость, которая присуща каждому. И тем не менее, никто пока всерьез не призывает ненавидеть, чтобы стать свободным. По крайней мере, открыто не призывает.
Свобода — это когда ты разумом различаешь колебания сердца, слушаешь голос совести, а не насилуешь свою природу в глупо-бахвальном стремлении послать всех и вся подальше. Это уже не свобода получается, а сумасшествие...
Радость Иова
В замечательной книжке английского педагога и математика Эдвина Э. Эбботта «Флатландия» описаны приключения Квадрата, познакомившегося с миром Трехмерья; его удивление перед открывшейся неожиданно возможностью увидеть жителей его родной Флатландии (плоские геометрические фигуры) в подлинном, так сказать, обличии - сверху. Ведь одной из особенностей фигур, живущих на плоскости в этой удивительной стране, является то, что они, никогда не видевшие себя сверху, не знают, как они выглядят.
Вы спросите: «При чем здесь религия?». В прямом смысле, конечно, ни при чем. Эбботт написал свою книгу как занимательное введение в мир геометрии. Однако метафорически она является прекрасным прологом и в мир религии. Данная метафора точно отражает существо религиозного интереса человечества. Человек приходит в мир, которого он не создавал; приходит в мир «помимо своего желания»; живет в этом мире, нередко претерпевая различные невзгоды и страдания, и затем с неизбежностью из этого мира уходит. Если этому и есть какое-то объяснение, если в этом приходе-существовании-уходе и есть какой-то смысл, то он должен быть внеположен человеку и миру. Чтобы увидеть, как на самом деле выглядит двухмерное пространство, нужно обрести третье измерение. Или получить связь с ним. (Эбботт пишет: «...в нашем мире не может существовать ничего такого, что вы привыкли называть «объемным». Смею думать, что вы полагаете, будто мы можем по крайней мере отличать по виду Треугольники, Квадраты и другие фигуры... Вы глубоко заблуждаетесь: нам не дано непосредственно ощущать различие между фигурами, по крайней мере, различать их по виду». (Эбботт Э. Флатландия. Бюргер Д. Сферландия. М.: Мир, 1976. С. 19) Точно так же человек, если он не выходит за рамки повседневного опыта, не способен осмыслить свое бытие: поиски смысла жизни «изнутри», «горизонтально» не позволяют взглянуть на себя «сверху». А религия предлагает человеку именно такую вертикаль.)
Именно таким другим измерением, звеном, связывающим ищущего человека с миром смысла, с момента осознанного существования человечества и является религия. В религии человек ищет ответы на вопросы, которые вне религиозного сознания навсегда останутся неотвеченными. И даже не обязательно окончательные ответы, но уверенность в том, что есть это таинственное иное измерение, что жизнь - не бессмысленный поток случайного существования непонятно как и когда появившихся на земле почему-то разумных существ.
Эта удовлетворенность «неответом», тайной, - которая так сильно отличает религию, скажем, от науки - прекрасно выражена в библейской ветхозаветной книге Иова. Напомню сюжет: праведник Иов обласкан Господом и имеет все, что может пожелать человек: семья, дети, достаток и т.д. Сатана заключает с Богом пари, что Иов начнет роптать на Бога, как только он все потеряет. И вот для ветхозаветного праведника начинается нескончаемая череда страданий, смысла которых он понять не может. В культуре древних евреев бытовало устоявшееся мнение, что страдает тот, кто провинился перед Богом. Праведник, человек, не совершающий проступков перед очами Господними, страдать не может. Иов мучительно недоумевает: за что? Почему Бог наказывает его? В какой-то момент страдания Иова, потерявшего все, постоянно атакуемого друзьями и родными, фактически призывающими его похулить Бога, переходят в вопль души человеческой: Боже, а есть ли Ты? Я не вижу за собой никакого греха, я не понимаю, в чем провинился, и все же моим страданиям нет предела. Может, все мои представления о Тебе неверны? Может, Тебя нет?! Вопрос о существовании Бога для Иова - не отвлеченное размышление на тему: «А есть ли там вообще что-то или кто-то?» Это конкретно-личный, важнейший вопрос всей его жизни, во всех ее проявлениях - от глобальных вопросов до мельчайших подробностей. Великий Достоевский так выразит это недоумение устами одного из своих героев: «Если Бога нет, какой же я тогда капитан?!»
Ощущение Богооставленности переходит у Иова в какой-то момент в страшное чувство бессмысленности бытия... И вот, когда в конце концов пари Сатаной проиграно, Иов получает обратно все, что потерял. Но не этим удовлетворяется его сердце: возвращенные ценности не могут уврачевать ту душевную рану, которая принесена страданием. Вопрос Иова слишком глубок и страшен, чтобы даже достаток, даже семья могли убедить его в осмысленности жизни. И тогда «из тучи» с ним говорит Бог. И Иов успокаивается.
Самое поразительное в этом то, что на вопрос «Почему?» Иов так и не получает содержательного ответа. (Был ли ты со Мной, когда Я творил небо и землю? - вопрошает Господь. - Так почему ты хочешь знать смысл вещей?) Но сам факт ответа, сам факт прямого к нему обращения Творца приносит успокоение, возвращает смысл жизни, привносит в нее то третье измерение, без которого жизнь казалась лишенной смысла...
Страна глухих
Один из самых естественных вопросов сомневающегося - почему существует ад? Если Бог есть Любовь, почему Он обрекает грешников на вечные мучения?
Ответ на этот кажущийся неразрешимым вопрос на самом деле не так сложен. Самое главное здесь вот что: христианство пришло в мир вовсе не с вестью о том, что существует ад. Нет. Ад — темное царство мертвых — известен почти всем дохристианским культурам. Своим же Воскресением Христос открыл людям тайну жизни, а не смерти — тайну Рая.
К сожалению, наши представления об аде и рас далеки от христианских. Слово «ад» у многих современников вызывает в памяти картинки из журнала «Крокодил» советских времен: сковородки, бока кото рых жадно лижут языки адского пламени; грешники, страдающие в кипящем масле на этих сковородках, и рогатые черти, немилосердно тычущие грешников. Смею утверждать, что картины эти, при всей своей наглядности, имеют мало общего с христианским пониманием вечных мук.
И если говорить об образах, то я бы предложил обратиться к... современному отечественному кино! В одной из последних картин Валерия Тодоровского — «Страна глухих» есть сцена, прекрасно предающая христианский нерв ощущения ада.
Для тех, кто не видел фильм, поясню: главная героиня — молодая девушка. Ее любимый парень — азартный игрок — должен огромную сумму денег. Рискуя, девушка собирает для любимого необходимую сумму, но он (игрок же!) перед тем как вернуть долг, решает еще раз попытать счастья. И... вновь проигрывает всё копейки.
А дальше потрясающая по силе и проникновенности сцена: ни одного упрека, ни одного слова обвинения. Все, что пытается сделать девушка, — это успокоить любимого.Она говорит, что он не должен расстраиваться, что деньги — это не главное, Что она еще заработает. Главное, они любят друг друга, поэтому все будет хорошо.
В ответ парень «взрывается» и начинает гнать от себя девушку. Он кричит, что не может находиться рядом с ней, что ему больно от осознания того, что он — поcледняя сволочь — проиграл заработанные ею деньги, а в ответ от нее — ни слона упрека, а только обещание любить его, что бы он ни натворил. Но такая любовь выше его сил, так как он не может быть с ней, ощущая свою подлость! Ему больно от ее доброты, и он ее прогоняет.
Конечно, дальше ему станет только еще больнее. Прогнав любимую, он будет всю
жизнь мучиться, потому что такая любовь — одна и на всю жизнь. Но, согласитесь, трудно в этой ситуации обвинить девушку, упрекнуть ее в том, что именно она обрекает парня на мучения...
Этот образ, на мой взгляд, вполне по-христиански описывает ощущения души грешника, встречающей Бога — Того, Кто есть Любовь. Любовь, которая обжигает, но без которой нет жизни. Так человек, просидевший долгое время в темной комнате и отказывавшийся выходить к свету, неизбежно слепнет, когда солнечные лучи впервые касаются его лица. И кто виноват, что на постоянный призыв выйти на улицу, к свету, он отвечал отказом?.. А глаза тем временем потеряли способность воспринимать свет, то есть жизнь. Поэтому именно сам человек обрекает себя на вечную тьму, вечное мучение.
И все же, повторю еще раз, христианство — это Благая Весть (по-гречески — Евангелие) о Жизни, а не смерти. И все, что требуется от нас, — это открыть дверь и выйти к свету, пока не поздно. Время у нас еще есть.