День пятый (первый день Эмили дома)

Переведено группой https://vk.com/lovebookstranslate

Аннотация

Одна кружка обещания.

Когда мир вокруг него начал рушиться, Гаррет Шарп не сбежал. Он выстоял, как настоящий мужчина, и принял свое наказание. Восемь лет спустя он начал новую жизнь. Это не та жизнь, где он вырос, веря, что будет ЖИТЬ, но это все же существование, хотя оцепенелое и пустое. Ну, не совсем.

Каждый день через дорогу от его магазина мебели Гаррет похищает моменты, полные тепла, от Эмили Гарнер. Когда она парит, шагая в своем кафе, Эмили предлагает ему заглянуть в ее душу — такую чистую и полную жизни — то, чего Гаррет никогда не чувствовал. Он никогда не слышал ее голоса и не знает цвета глаз. Но он знает, что она светится, как маяк, когда подает кофе парам на их первом свидании. Эмили, не испытывая волнения, может чувствовать ростки зарождающейся любви. И Гаррет может чувствовать радость Эмили из дома напротив.

Когда Эмили наконец-то входит в его магазин, впервые за шесть месяцев после того, как тот открылся, их жизнь меняется. Гаррет должен сражаться с демонами из своего прошлого, чтобы быть мужчиной достойным женщины, которую он любит издалека. Эмили должна преодолеть свои страхи и забыть о бывшем парне и его предательстве, чтобы снова начать доверять. Если бы дело было только в сложном прошлом Эмили и Гаррета, их история была бы простой.

Но жизнь никогда не бывает легкой.

Это аромат, который захватывает ваши чувства с первого вдоха. Сильный и богатый, он задерживается на вашем языке, в то время как тепло мягко обволакивает ваши легкие. Он может принести вам глубокий сон или дать сил после бессонной ночи. Ваш лучший друг, местечко, где вы чувствуете себя спокойно, даже если только на мгновение.

Кофе.

Независимо от того, как вы возьмете его, или если вы используете ломаный, сухой язык, чтобы заказать его, кофе — это маяк. Сидеть утром за столом, выглядывая из-за ободка дымящейся чашки, в то время как жена купается в лучах счастья, когда она смотрит на мужа и поправляет ему галстук.

В шуме и суете оживленного города, в окружении жужжащего управляемого хаоса, выходящего за все рамки, настал тот момент, когда бизнесмен берет тайм-аут, чтобы дать себе отдохнуть от его сто-часовой рабочей недели. Небольшой магазин, в котором молодая женщина нервничает и беспокоится о своей челке, как будто это ее первое свидание, но чашка латте, стоящая перед ней, успокаивает расшатавшиеся нервы.

По крайней мере, я на это надеюсь. Ей не нужно нервничать. Я дарю ей добрую улыбку и в знак поддержки слегка похлопываю по плечу, перед тем как идти обратно за прилавок.

Женщина глубоко вздыхает, а затем осторожно делает глоток, слегка улыбнувшись уголками губ, когда высокий мужчина, выглядевший как герой романа Джека Керуака, проходит мимо панорамного окна. Он идет вдоль него, а затем останавливается около тяжелой двери цвета вишни, ее улыбка отражается на его губах.

Они подходят друг к другу. Она миниатюрная, с добрыми, цвета карамели глазами, одетая в простое кремовое платье. Мужчина разворачивает свой широкий, в синюю и серую клетку, шарф, снимает толстые очки в черной оправе, затем наклоняется, чтобы поцеловать ее в уже покрасневшую щеку.

Он предлагает ей что-нибудь, она отказывается, указывая в сторону латте. Он нежно сжимает руку девушки, прежде чем отправиться ко мне.

— Чем я могу вам помочь? — спрашиваю я привычно приятным голосом.

Мужчина откашливается и делает глубокий вдох. Он нервничает.

— Латте, пожалуйста, — бормочет он, теребя края своего черного кожаного бумажника, лежащего на баре.

— Я принесу его вам за столик.

— Можно мне... — шепчет он, прежде чем остановиться. — Я могу подождать его здесь?

— Конечно, можно, — заверяю я с мягкой улыбкой.

Напряжение покидает его плечи под бордовым свитером, в то время как улыбка облегчения расцветает на бледных губах. Я заглядываю через плечо, чтобы увидеть — его девушка тоже стала дышать немного легче.

Я отворачиваюсь от него и иду делать порцию кофе, кофемолка громко гудит, заглушая Фрэнка Синатра. Мне нравятся джаз и пронзительные звуки играющей группы, доносящиеся из динамиков. Не подавляющие, но достаточные для того, чтобы наполнить мое кафе шумом.

Пока я взбиваю молоко, решаю, что взволнованного парня нужно немного подтолкнуть. Поэтому я думаю, что сегодня на пене будет сердце, только это кажется уместным. Я приступаю к бурлящей пене на чашке. Латте-арт стал своего рода моей навязчивой идеей. Я люблю то, что делаю, и думаю, этот стиль покажет моим клиентам, что я серьезно отношусь к работе.

Или я могла быть очень странной женщиной, которая просто мается от безделья. В любом случае, мне нравится смотреть на тюльпан, или лебедя, или розочку, плавающих в чашке. Это заставляет меня улыбаться.

— Вот, пожалуйста.

Я протягиваю тяжелую белую кружку в сторону нервничающего парня и колокольчиком оповещаю его об этом. Когда я отдаю ему сдачу, то подмигиваю с понимающей улыбкой. Он усмехается, потом хватает напиток и идет обратно к своей девушке. Я люблю эту часть — смотреть, как расцветает новая любовь.

Нет ничего более прекрасного, чем это. Это ожидание, затем нарастание, неуверенность, потом наступает пик, когда кто-то смеется, и все напряжение тает в легкой дымке первого свидания. Как красиво.

Я часто вижу это. С момента открытия «Кофе и торты от Эмили» пять лет назад, я становлюсь свидетелем свиданий в Блафсайде. Это великолепный маленький городок на реке Миссури, возвышающийся над долинами деревьев и полей. Осень пахнет свежестью и чистотой, в то время как листва украшает пейзаж янтарными, медными, золотыми и багряными красками. Это мое любимое время года. На самом деле, все времена года.

Я всегда занята. Население Блафсайда достаточно для того, чтобы ты не знал всех в городе, но был со многими знаком. Здесь есть небольшой университет, который приносит «новую кровь» каждый учебный год, так что все не настолько запущено. Мне здесь очень нравится. Это теперь мой дом.

За спиной слышится звон таймера, и я вижу голову, выглядывающую через проем открытой темно-зеленой двери, ведущей из кухни.

— Ты хочешь, чтобы я заменил тебя? — спрашивает Джордан, вытирая рот после съеденного перекуса.

— Наверное, да. Мне нужно выключить маффины и сделать еще один тыквенный хлеб. Я не могу поверить, мы продали сегодня уже восемь, — отвечаю я, вытаскивая маффины с клюквой, покрытые белым шоколадом, из духовки.

— Так у тебя их полно, — издевается Джордан, проходя вокруг большого белого мраморного стола в центре небольшой кухни.

Джордан начал на меня работать, будучи еще на первых курсах колледжа. По его мнению, ему нужно было чем-то занять себя, а мне нужна была помощь, ведь тогда прошла лишь неделя с открытия кафе. Я никак не ожидала, что с первых дней кафе будет так популярно, но я помню первый раз, когда колокольчики звякнули над моей дверью. С того момента кафе процветает.

— Ты врешь, Джордан. Как минимум одна буханка точно нашла свою смерть в твоем желудке.

Я маш у на него лопаткой, как старая училка. Я всего на три года старше его, но чувствую себя наполовину его матерью, наполовину старшей сестрой.

— Я ничего не могу поделать, твоя выпечка практически уничтожает весь мой самоконтроль. Это действительно твоя вина. Так что сделай две буханки. Тогда это устроит нас обоих.

Молодой человек ухмыляется мне через плечо, его ярко-голубые глаза мерцают озорством, когда он толкает дверь.

— Мальчишка, — бормочу я и начинаю делать две буханки.

Обычно Джордан стоит за прилавком рядом со мной. Утром я пеку, прежде чем мы открываемся, и, когда рабочий день подходит к концу, то заканчивается он вот так. Мне пришлось поставить все точки над «i» в самом начале, чтобы не работать до изнеможения. Но жители любят тыквенный хлеб, и я чувствую, что не должна бросать это.

Так что я нарушаю свои собственные правила и выпекаю в течение дня, пока не распродам все. Кексы являются лакомством для меня. И они не попадают под правила.

По крайней мере, вот что я говорю себе, когда в конечном итоге делаю их большинство из дней.

Как только кладу хлеб в духовку, я беру кексы на толстом, белом, керамическом блюде и несу в зал. Подхожу к двери и вижу свою милую нервничающую пару, их переплетенные пальцы на столе и улыбки. Люблю это.

— Латте и зеленый чай, Эм, — Джордан кричит через плечо, когда я расставляю маффины за стеклянной витриной.

— У вас есть тыквенный хлеб? — спрашивает клиентка, и я начинаю выполнять заказ.

— Сожалею. Мы все продали, — Джордан извиняется, и я дарю виноватую улыбку.

— Это мой любимый. Ну, не самый любимый. Мне также нравится шоколадный торт. Ох, и клубничное песочное печенье весной. Ох... персиковый пирог летом тоже! — взволнованно восклицает она, улыбка до боли расползается на моих губах.

Я оборачиваюсь и пододвигаю к ней ее напитки. Она постоянный клиент, преподаватель, я так думаю. Анна.

— Анна, мне нужен час-полтора, чтобы выполнить ваш заказ, — говорю я, в то время как Джордан берет ее деньги.

— Я буду ждать. Спасибо, Эмили, — девушка отзывается с теплотой в голосе, и эта теплота сделала мой день.

Я переключаю внимание с Джордана, принимая заказы, ряды наших клиентов редеют. Еще есть постоянный поток клиентов в течение дня, так что не бывает ни одного свободного столика. Моя нервничающая пара заказала еще латте и тыквенного хлеба через два часа после встречи. На этот раз я нарисую два сердца, и подарком мне будет их смех, когда я принесу им кружки любви.

— Ты такая сентиментальная, — отчитывает меня Джордан, пока я двигаюсь обратно к прилавку, который стоял в этом кафе с тех пор, как оно было построено в начале 1900-х годов.

Хотя оно и реставрировалось бесчисленное количество раз, но блеск и тепло, которое оно дарит, до сих пор захватывает дух.

Я толкаю Джордана локтем в бок и принимаюсь переставлять тающие пирожные и выпечку за стеклянную витрину у конца прилавка.

— Эм, ты должна признать, что у тебя самые радужные перспективы на жизнь.

— Ты просто брюзга, — фыркаю я, выкладывая последние две буханки тыквенного хлеба на передний план.

— Кто, черт возьми, называет кого-нибудь брюзгой в твоем возрасте? Тебе двадцать восемь или девяносто?

— Хорошо. Ты придурок, Джордан. Так лучше? — насмехаюсь я, вставая и приглаживая мой грязный, темно-серый фартук вниз.

— Ты только что назвала меня придурком? — спрашивает парень в ужасе, его большие голубые глаза выкатились под копной белокурых волос, явно нуждающихся в парикмахере.

Я поднимаю бровь, скрестив руки на груди. Это сестра-брат — часть наших отношений. Он толкает меня, но я не двигаюсь с места, тогда Джордан изображает удивление.

— Я думал, что ты ругаешься только, когда пьешь текилу. Ты уже потягиваешь соус на кухне?

— Да, это дает мне силы выдерживать тебя каждый день, — говорю я с сарказмом.

Парень протягивает ко мне свои длинные, мускулистые руки и кладет их на плечи, не забывая положить подбородок на мою голову.

— Ты бы не знала, что делать без меня, — бормочет он в мои волосы.

— Нет, не знала бы, — говорю я со вздохом, обнимая его за талию.

Джордан — мой лучший друг. Он, наверное, лучший друг — кроме моей мамы — который когда-либо у меня был. Мы пререкаемся и дразним друг друга почти постоянно, но, когда доходит до дела, мы не боимся показать свою любовь.

Я переехала в Блаффсайд из пригорода Канзас-Сити после того, как моя мать умерла. Она боролась с раком молочной железы почти десять лет. Я горжусь, что стояла рядом с ней, помогала держаться, но так и не смогла больше оставаться там, когда она ушла.

Слишком больно было находиться в доме без нее. Я трачу три часа на езду, чтобы навестить бабушку с дедушкой и отца раз в пару месяцев. Они понимают, почему я ушла. До того, как в моей жизни появился Джордан, моим лучшим другом была мама.

Она всегда была моей матерью, заботливой и доброй, строгой и оберегающей, но я могла поговорить с ней, как с подругой. Даже будучи подростком, я проводила свои выходные вместе с ней, смеясь и шутя. Даже когда она была больна, мама никогда не теряла искру. В ее зеленовато-золотых глазах горел огонь. До тех пор, пока она не сделала свой последний вздох, он оставался. И когда тот ушел, часть меня умерла.

Джордан принес обратно свет в мою жизнь. Я действительно не знаю, что буду делать без него. Он это тоже знал, когда сжимал меня крепко в объятиях. Прочистив горло, я выворачиваюсь из рук Джордана, чтобы поприветствовать клиента.

— Что я могу для вас сделать? — спрашиваю я коротко. Мне не нравится Сара. Она работает в бутике по улице вниз от магазина. Одевается красиво и модно — так, как ей нравится. Я зашла к ней в бутик, как и в любой другой, расположенный на улице Крест, главная дорога, которая проходит через центр города, где расположены все магазины — когда только-только открылась.

Я взяла все кексы и кофе. И чувствовала себя, как Красная Шапочка с корзинкой в руках и моим красным шарфом, обмотанным на голове.

Сара взглянула на меня и высокомерно вздернула нос. Ее слова были достаточно вежливыми, но выражение лица было таким, как будто я помочилась на ее пол. Я предложила ей свое угощение и умчалась оттуда со всех ног. Когда я вышла и перешла на другую сторону, то увидела, как она выбросила кексы в помойку. Я чувствовала себя, как Большой Плохой Волк, но ничего не сказала и не сделала. Просто продолжила свой путь к другим магазинам. Это были чертовски хорошие кексы!

Кафе просто искрит от напряжения, когда она приходит. Я не хожу в ее бутик Тайлоред, и поэтому она редко заходит сюда выпить кофе. Когда она приходит, я прошу Джордана обслужить ее. Сегодня не повезло.

— Обезжиренное карамельное латте, но без кофеина и сахара, — она говорит, как будто я должна была все запомнить.

— Было проще заказать воду, — слышу я ворчание Джордана себе под нос.

Я прячу ухмылку, записывая ее заказ. Не стесняйтесь, заказывайте кофе, которое вам нравится. Мне нравится старый добрый американо и меня не волнует, что пьют другие люди. Чем бы дитя ни тешилось. Джордан считает, что если ты заказываешь кофе и рассказываешь ему, что ты не хочешь, чтобы в нем было, то заказывать кофе смысла нет.

— Так, какие планы на осенний фестиваль? — спрашивает она, щелкая своими ухоженными ногтями по прилавку, перебрасывая шелковистые каштановые волосы через плечо. Как может кто-то такой красивый быть таким уродливым внутри?

Я услышала однажды, как она разговаривает по телефону. Она говорила об одной своей сотруднице, которая набрала вес. Алисия Грэвс — милая девушка из города. Она обожала Сару и всегда хотела работать на нее с тех пор, как открылся Тайлоред, хоть и весила, около 100 фунтов.

Я понятия не имею, что Сара говорила в тот день. Но несколько дней спустя Алисия оказалась без работы. Я видела ее в городе. Девушка выглядела как скелет, и маленький город наполнился слухами о том, что у нее какое-то расстройство желудка. Я должна винить Сару за это? Не знаю. Но виню.

Сколько яда под этим прекрасным фасадом. Но я не повелась на это.

— Все, как обычно. Розыгрыш выпечки, украшение кексов, коф...

— Тайлоред предлагает розыгрыш полного макияжа. Ты можешь тоже поучаствовать в нем, — резко обрывает она меня.

Я делаю медленный вдох, чтобы успокоиться, и сжимаю руку, лежащую в кармане, в кулак. Она пытается достать меня. Я не доставлю ей такого удовольствия. Ухмылка на ее красных накрашенных губах — это все, что она получит от меня.

— Звучит здорово! — восклицаю я, сбив с нее спесь своим энтузиазмом. — Ты тоже участвуешь?

— Э, нет. Я — организатор всего этого, — усмехается она.

— Я просто подумала, что ты уже профессионал, чтобы предлагать свои услуги.

Ее ухмылка пропадает.

— Держи, — говорит Джордан, пододвигая ей ее чашку.

Он кладет свою руку в защитном жесте на мое плечо, ожидая ее ответный ехидный комментарий в мою сторону.

— Я профессионал, Эмили. Вижу, тебе этого не понять. Если ты когда-либо захочешь получить некоторые советы, как привлечь посетителей в свое кафе, дай мне знать. Я буду рада предложить тебе несколько советов о текущих тенденциях. Что-то чуть раньше девяностых. Будь уверена, ты участвуешь в розыгрыше. С новой внешностью, может быть, Адам захочет, чтобы ты вернулась.

Джордан сильно стискивает пальцы на моем плече, и я чувствую ярость, исходящую от него. Он собирается сказать что-то грязное и жестокое. Это не место для этого. Она того не стоит.

— Спасибо за предложение, Сара. Хорошего дня, — говорю вежливо.

Торжествующая улыбка расползается на ее губах, когда она постукивает пальцами, перед тем как уйти.

— Она сука, бл*дь. Не позволяй ей добраться до тебя, — Джордан шепчет мне на ухо. — Ты потрясающая, а Адам просто никчемный кусок дерьма.

Я киваю. Джордан целует мои волосы и топает прочь на кухню. Он выходит покурить, чтобы не вернуться и не придумать план, как вернуть Сару. Может быть, я и старшая сестра, но он защитник.

Нервная пара встает и крепко обнимается, молодая женщина растекается лужей у него на груди, а парень с довольным взглядом смотрит на ее мягкие черты. Он гладит ее по спине несколько раз, прежде чем помочь одеть пальто. Обматывает ярко-желтый шарф вокруг шеи и целует ее в лоб, прежде чем подойти к двери.

Девушка стоит неподвижно несколько мгновений, перед тем как он скрывается из виду, а затем она делает то, что заставляет меня забыть о Саре и ее словах. Она весело танцует, дергаясь и трясясь с ликованием. Улыбка, сияющая на ее лице, опьяняет. Настолько, что я чувствую, что мое сердце расцветает в груди. Неподдельная радость, пробираясь до костей, улыбкой отражается на лице. Кружки любви сегодня сотворили чудо.

Это моя любимая часть. Ее лицо — это маска чистого блаженства. Не фальшивая или принудительная — она естественная и натуральная. Я ловлю это тепло каждый день, даже если мне приходится стоять и потеть от сотен градусов жары или замерзать от сурового зимнего холода. Потому что я не чувствую ничего снаружи — я немею внутри. Бесчувственный, двигающийся по миру, взаимодействуя с немногочисленными людьми и не ощущающий ничего.

Смотреть на Эмили Гарнер — одно из моих наслаждений в жизни. Когда смотрю на нее — я чувствую. Никогда не разговаривал с ней и не заходил в ее кафе, но я наблюдаю за ней ежедневно из магазина напротив. У меня собственный мебельный магазин, где все делается на заказ. Все, что продается в моем магазине, я сделал и собрал собственными руками. Это приносит мне удовлетворение и спокойствие. Я хотел бы, чтобы работа приносила мне и радость, но это не так. Хотя, магазин действительно занимает мои мысли, но это необходимость.

— Ты снова делаешь это? — чрезмерно глубокий голос Клайда отвлекает меня от желанной картины.

— Иди на хер, — ворчу я и поворачиваюсь обратно, чтобы продолжить шлифовать простой, в стиле кантри, кухонный шкафчик.

— Просто поговори с девушкой, Гаррет.

Я качаю головой и продолжаю свою работу. Я не разговорчивый, и это то, что никогда не изменится. Опустив голову вниз, я концентрируюсь на кусочке красного дуба, сглаживая его. Я вхожу в ритм и забываю про Клайда.

Он хороший человек. Всегда пытающийся помочь напарнику, хотя у самого лишь дом на колесах в трейлерном парке (Прим. пер.: Стоянка с передвижными домами, установленными на постоянном месте, к которым подведены инженерные коммуникации (водопровод, канализация, электричество), для сдачи внаем малоимущим) в городской дыре Независимости. Он знал Дэрила, моего отца, в конце двадцатых годов они вместе создавали никель. Клайд вышел из этого дела, но не Дэрил. Вместо этого, он растил меня, чтобы взять на место Клайда.

Я хорош. Могу угнать машину за тридцать секунд, прикарманить твой бумажник, не забыв заехать по морде, вскрыть замок с закрытыми глазами и умею обращаться с оружием в случае необходимости. Это простые вещи. Я начал работать с Дэрилом, когда мне было двенадцать. Когда мне было восемнадцать, я стал единственным его напарником. Он не был очень хорошим лидером, а я был доминантом по натуре, так что мы вполне хорошо уживались. До тех пор, пока четыре года спустя, не случилось это…

Однажды ночью что-то пошло не так, Дэрилу дали пожизненное за убийство, и я обнаружил, что существует нечто более ценное, чем верность семьи. Сделка о сотрудничестве с правосудием. Я отсидел восемь из моих пятнадцати лет заключения. Мой срок сократило то, что я был примерным заключенным.

Клайд ждал меня за оградой тюрьмы и привел сюда, в этот странный, тихий Блаффсайд. Я открыл этот магазин спустя несколько недель, и ни разу не пожалел. Нет ничего, что заставило бы меня оглянуться назад или желать что-либо изменить. Я свободен, вот и все.

Я заканчиваю свой последний шкаф и бросаю взгляд на маленькое стеклянное окно в конце своей мастерской. Мой магазин связан с ней, но большую часть своего времени я провожу здесь.

Эмили закрывает свое кафе, а я в это время наблюдаю за ней. Я всегда здесь, чтобы увидеть, как она закрывает дверь по окончании рабочего дня в кафе, в три часа. Я не виню ее за то, что она уходит раньше остальных, ведь ее день начинается на рассвете. Девушка никогда не выглядит уставшей, хоть и знаю, что это так. Ее светлые волосы всегда подняты вверх, но к концу дня часть из них выпадает из прически и обрамляет идеальное лицо. Я никогда не видел ее глаза вблизи, но они светятся. Думаю, они зеленые.
Ни намека на макияж, потому что ей, блять, он не нужен. Ее нос идеально ровный, а рот широкий, губы полные. Эти проклятые щеки убивают меня каждый раз. Они мягкие и сливочные, левую же украшает глубокая ямочка, когда она улыбается.

Затем ее тело. Оно причина того, что пещерные люди выбивают на стенах. Я был достаточно удачлив, чтобы открыть свой магазин в мае и быть свидетелем, как Эмили все лето проходила в майке и шортах. Я провожу много времени на полу, работая. Прямо, как и сейчас. С этого ракурса кожа девушки кажется гладкой и безупречной. Я мужчина, поэтому, конечно, мой взгляд падает на ее грудь.

Они далеко не маленькие, а у меня массивные руки. Ее талия мягко переходит в округлые бедра, а затем и в длинные стройные ноги. Я хочу, чтобы они были обернуты вокруг меня. Я почти чувствую, как ее пятки упираются в мой зад, наблюдая, как она идет, махая жителям города.

Эмили слишком хороша для меня. Никогда не слышал ее голос, но уверен, что он может составить конкуренцию ангелу. Я не заслуживаю ангела в жизни. Я не заслуживаю ничего, тем более женщину, которая всегда останавливается, чтобы поговорить с пожилыми женщинами и раздает бесплатно сладости для каждого малыша, которого встречает. Она бескорыстная и добрая, чего я никогда не испытывал. Я пришел из мира, где каждый человек ожидает чего-то взамен.

Не Эмили.

Она охотно отдает, а в награду получает улыбки и доброту. Я наблюдаю за ней в течение шести месяцев, и знаю, что это факт.

Чистая и незапятнанная Эмили. У меня никогда не будет ничего больше, чем эти несколько минут, поэтому я буду лелеять их каждый день.

После общения с парнем, который постоянно находится с ней, Джорданом Монро, она обнимает его за талию, прежде чем натянуть шарф ближе к подбородку. Сегодня холодно для октября, но это не то, что я хотел бы видеть — пальто и шарф. Я смотрю на ткань вокруг ее шеи, когда девушка поворачивается ко мне. Она не может видеть меня сквозь темные стекла и солнечные блики, но я клянусь, что Эмили смотрит прямо на меня. Затем она начинает двигаться в мою сторону.

Я смотрю, как девушка делает каждый свой шаг, пока не заходит в мой магазин.

— Здравствуйте? — спрашивает она.

Ее голос, словно удар кувалдой в живот. Он сексуальный и хриплый, как будто после сна. Трахни меня. Я больше не сижу на полу. Клайду лучше самому встать у прилавка, потому что я не собираюсь стоять там со своим непослушным членом.

— Эй? Клайд? Мистер Шарп? — снова зовет Эмили.

Дерьмо. Я в ступоре. Не могу подойти к ней. Мне сложно даже вздохнуть. Я стою, словно изваяние, спокойный, как ублюдок, какого когда-либо встречал. Может быть, она уйдет, если я не стану отвечать. Вот оно. Я просто буду молчать, как тряпка.

Дверь в мастерскую скрипит, и из-за нее показывается потрясающее лицо.

— Вот вы где, — говорит она с доброй улыбкой.

Девушка делает шаг, чтобы пройти, когда я отвечаю.

— Нет.

Мой тон суров и резок, как гром. Она останавливается, и ее зеленые глаза с золотыми вкраплениями широко распахиваются, улыбка пропадает. Я полный мудак.

— Здесь много острых инструментов, — говорю я голосом, лишенным всяких эмоций, и подхожу к ней.

— Конечно. Мне очень жаль. Я могу вернуться, когда вы закончите, — она быстро извиняется, в то время как ее глаза жадно впиваются в меня.

Если она не перестанет смотреть на меня так, у нас будут проблемы. Прошло восемь лет, с тех пор как я прикасался к женщине после того как вышел. Киска вызывает проблемы. Я усвоил этот урок в тот роковой вечер.

— Что вам нужно? — рычу я, остановившись перед ней.

В ее глазах нет тепла, когда она скользит взглядом вниз по моему телу и в итоге останавливается на промежности. Спасибо, блять, мой член в этот момент подводит меня.

Ее дыхание перехватывает, и она мельком смотрит мне в глаза.

— Я... я сожалею. Вы, очевидно, заняты. Я вернусь и поговорю с Клайдом, — бормочет девушка, уставившись в пол и жуя ноготь большого пальца.

— Эмили, — в моем тоне проскальзывает предупреждение, и ее зелено-золотые глаза смотрят на меня.

— Я сожалею, — шепчет она снова.

— Перестаньте извиняться и скажите мне, почему вы здесь.

— Мне нужны вы, — тихо говорит она, а затем ярко краснеет, ее глаза становятся, как блюдца. — Мне очень жаль. Черт побери. Простите... я сделала это снова.

Мне хочется рассмеяться от того, какой милой она сейчас выглядит. Я не смеялся так давно, поэтому даже не знаю, каково это. Но я хочу этого прямо сейчас, когда Эмили нерешительно мнется, подбирая слова.

Она делает глубокий вдох, убрав палец, закрывает глаза и выпрямляет плечи, а потом говорит:

— Мне нужно побольше стеллажей для кафе. Я надеялась, что вы могли бы прийти и взглянуть на пространство, которое мне нужно заполнить.

Ее глаза расширяются, и она подносит свои маленькие ручки к лицу и стонет. Я не могу остановить улыбку, которая появляется на моем лице. Хотел бы я заполнить ее пространство и смотреть на все это, бл*дь, весь день. Я решаю помочь ей и сделать вид, что ничего не случилось.

— Когда вы хотите, чтобы я пришел?

— Когда у вас будет время. Я работаю все дни, кроме воскресенья. Джордан мог бы показать вам, если меня не будет рядом, — бормочет она в ладони.

Я должен сделать это с Джорданом, а не с ней. Я знаю ее расписание, так что решаю прийти, когда она уже уйдет или в воскресенье.

— Я могу...

— Здравствуйте? — кричит мужчина при входе в магазин.

Вы должно быть шутите! У нас никогда не бывает много посетителей, и я думаю, что два человека за день уже чересчур.

— Спрячьте меня! — взвизгнув, кричит Эмили и кидается в глубь магазина.

— Какого хрена? — спрашиваю я, озадаченный ее странным поведением.

— Мне очень жаль. Только, пожалуйста, позвольте мне спрятаться здесь. Я ни к чему не буду прикасаться, — тараторит она, пихая руки в карманы пальто, глазами отыскивая место, чтобы спрятаться.

— Не двигайся, — командую я, шагнув в павильон магазина и закрыв за собой дверь в мастерскую.

Прилавок находится за дверью мастерской, я сконструировал этот так, чтобы держать людей подальше от моей работы. Не то, чтобы это сработало и с Эмили, но парень уже нетерпеливо мялся у двери, и у меня не оставалась другого выхода.

— Чем могу помочь вам? — спрашиваю я настолько профессионально, насколько могу.

— Да. Я Адам Уоррен, — говорит он и протягивает мне руку.

— Гаррет Шарп.

Я хватаю его ладонь и пожимаю.

— Я живу в старом викторианском доме на улице Клиффа. Собираюсь делать ремонт, и мне нужны новые шкафы. Сандерс сказал, ты делаешь их. Надеюсь, сделаешь их и мне тоже.

Он руками приглаживает свой жакет, который надет поверх темного костюма. Его волосы — я не знаю, как он это сделал — идеально зачесаны в сторону. Чувак выглядит, как модель или мальчик Барби, если такой существует.

Я открываю ежедневник и отмечаю пальцем нужное место.

— Могу прийти и дать вам оценку в следующую пятницу.

— Я удостоверюсь, что моя девушка будет там. В какое время?

— В десять.

— Эм обычно тогда только открывается. Может вы выкроите время после трех, когда она закрывается?

Я чувствую, как бумага врезается в руку, когда он спрашивает. Почему его девушка прячется от него в моем магазине? Почему, бл*дь, я не знаю, что у нее есть парень? Я видел этого парня в городе, возможно, еще когда жил там, и я никогда не видел его с Эмили.

Я смотрю на него в тот момент, когда он трахается со своим телефоном, сверяясь с расписанием. Когда его темно-синие глаза резко смотрят на меня, я отвечаю:

— Десять — это единственное время, в которое я могу прийти в ближайшие две недели. Мы сейчас очень загружены.

Это не ложь. У меня заказов на восемнадцать месяцев вперед. Но я могу прийти к нему домой в любое время, потому что сам составляю график. Но для него не готов и с места сдвинуться.

— У меня все получится, — уверяет он меня.

Я уточняю детали, и он бросается к двери с телефоном у уха. Думаю, можно с уверенностью сказать, что Адам мудак. Я ударяю блокнотом по прилавку и иду в мастерскую, чувствуя раздражение.

Я останавливаюсь, когда вижу Эмили, согнувшейся над журнальным столиком, над которым я недавно работал для своего дома. Мой член мгновенно встает по стойке смирно при виде того, как плотно ее обхватывает пара черных джинсов. Она пытается убить меня.

— Я сказал тебе не двигаться, — рычу я.

Она подпрыгивает на месте, вскрикивая, а потом спотыкается. Я успеваю подбежать и поймать ее. Обняв за талию, я притягиваю девушку к своей груди. Трахни меня. Она чувствуется лучше, чем я представлял. Мягкая и податливая, так хорошо ощущается напротив моего большого тела. Ее волосы упали на мое лицо, и я наклоняю голову, чтобы вдохнуть их сладкий аромат. Я не знаю, как продержусь. Весь. Блять. День.

Ее холодные пальцы хватают меня за руку прежде, чем она шепчет:

— Простите. Вы застали меня врасплох.

Я вижу, как ее грудь вздымается с затрудненным дыханием под бледно-желтой футболкой с длинными рукавами. Пульс бьется на шее, и, если бы я был вампиром, то не смог бы противостоять ей. Я все еще хочу запустить мой язык в нее.

— Если бы ты оставалась там, где я тебе сказал быть, то этого не случилось бы, — ворчу я, убирая от нее руки.

— Мне очень жаль.

— Ты когда-нибудь, бл*дь, перестанешь это повторять?!

Она подпрыгивает сильнее, чем следовало. Я, повернув ее к себе лицом, пытаюсь успокоить Эмили.

— Ты без остановки извиняешься с того момента, как переступила порог магазина. Тебе не за что извиняться. Заканчивай.

— Я... — она умолкает, стараясь не повторять.

— Ладно, так почему ты здесь прячешься от своего парня?

Хмурый вид омрачает ее постоянно счастливое лицо. Что-то новенькое.

— Адам уже не мой парень, — вскипает девушка, и я заставляю себя убрать руки с ее плеч и засунуть их в карманы, чтобы нечаянно не покалечить.

— Он сказал, что он мой парень? Неужели этот придурок действительно пришел сюда и сказал это? Я не могу поверить! Я рассталась с ним год назад, Гаррет. Прошли месяцы! Нет никаких сомнений, что мы с этим покончили. Я не видела его несколько недель. Наверное, потому что пряталась каждый раз, когда он появлялся передо мной. Я не видела его. И не хочу видеть его глупое лицо. Не могу поверить, каков наглец!

Она раскидывает руки и яростно ими жестикулирует. Это новая грань сладкой, теплой Эмили. От этой жаркой стороны я снова возбуждаюсь.

— И тогда он заходит в магазин и провозглашает, что он мой парень! Я надеру ему задницу. Вот что я собираюсь сделать.

Ее среднезападный акцент сейчас работает в полную силу, делая ее страстный голос еще более заманчивым.

— Что это с ним? Что мешает мужчинам двигаться дальше? Скажи мне, Гаррет. Эти парни-сталкеры разве не могут уйти из жизни женщины после того, как все испортили? Действительно! Я не спал с этой девушкой. И когда я говорю «девушка», я действительно имею в виду девушку. Ей было всего восемнадцать. Затем он говорит мне, что это моя вина! Моя вина! — кричит Эмили, схватив молоток со стола. Сейчас она размахивает им, перед тем, как продолжить.

— Два года я потратила на этого... этого...

— Засранца, — предполагаю я.

Она машет молотком в мою сторону и кричит: — Засранца!

Я чувствую, как смех ползет вверх по моему горлу, в то время как она продолжает.

— Этот говнюк предал меня, а потом свесил всех собак! Почему это должно быть моей проблемой, если он не мог быть верен мне? Я не давила на него. Я не требовала ничего, что выходило бы за нормы отношений. Да, я не занималась с ним сексом в течение двух лет. Но я знала, что что-то было не так. И оказалась права! Кто знает, со сколькими он мне еще изменял?

Она бьет молотком о стол и продолжает, хотя уже тяжело дышит.

— Я могу это взять? — спрашивает девушка, указывая молотком на меня. — Я пойду к нему и разобью все окна в его дурацком доме. Тогда я найду его уродливую машину и разобью в ней окна. И фары! Потом, когда найду его, я разобью ему яйца этим, — с угрозой выкрикивает она, снова взмахнув на меня молотком.

Я ничего не могу поделать. Я смеюсь. Я смеюсь громко и жестко, хватаясь за живот. Она уморительна, когда злится. Эта крошечная женщина передо мной говорит про битье окон и яиц, и это, примерно, так же угрожающе, как котенок, нападающий на ротвейлера.

Когда я расхохотался, ее гортанный смех тоже заполняет пространство, и сияющая, ослепительная улыбка появляется на милом лице. Она смеется все сильнее и сильнее, пока слезы не текут по ее щекам, и Эмили не начинает задыхаться. Я просто наблюдаю. Ее радость — самое большое счастье для меня. Блять, от этого мне так тепло на душе. Я стою и впитываю каждую частицу женщины, стоящей передо мной, пока она вытирает слезы и икает после нескольких крошечных хихиканий.

Затем она снова смотрит на меня.

— Я клянусь, что не сумасшедшая. Обычно я так себя не веду, но он меня бесит. Возьмите этот молоток, прежде чем я, в конечном итоге, не окажусь в офисе шерифа.

Я забираю молоток из ее пальцев, а Эмили улыбается мне.

— У тебя очень приятный смех, — говорит она ласково.

Из ее прически выбилась прядка, и мне очень хочется заправить ее за ухо. Мои пальцы тянуться в ее сторону, но я останавливаю позыв.

— Гаррет Шарп никогда не смеется, Эмили, — объявляет Клайд, заходя в магазин.

— Ну, у меня была сейчас истерика, но я уверена, что видела, как он смеется. Вы тоже это слышали, Клайд.

— Будь я проклят, — говорит он, фыркнув, и я хмуро смотрю на него.

Он игнорирует меня, как обычно.

— Похоже, ты чувствуешь себя как дома в нашем магазине, милая. Ты ищешь новое хобби?

— Нет, я надеялась получить новые полки в свое кафе. Пришла, чтобы узнать, сможете ли вы или Гаррет прийти и посмотреть.

Она пе