ВРЕМЯ, МОСТ И ПРОПАСТЬ
“Но когда он встает перед неизбежностью смерти, он осознает свое естество, и космическое значение предстоящего шага. Его творческое воображение строит новые, ужасные перспективы за гранью смерти, и он видит, что убежища не найти. Теперь он может различить очертания биолого-космических рамок: он беспомощен во вселенской тюрьме и брошен среди бездны возможностей.”
Петер ВессельЦапффе “Последний Мессия”
Введение.
Данное эссе – это попытка осмысления автором довольно неоднозначной идеи того, что переживание человеком конечности собственного существования способно влиять на развитие общества в целом. Не так сложно представить, каким образом страх перед смертью определяет наши поступки. Гораздо сложнее поверить, что ожидание неминуемого конца способно формировать культуру целых народов, определять их традиции и характер отношений с внешним миром, конструировать социальную и культурную реальности вокруг.
Автор позволил себе крамольную мысль, что стремление к жизни есть бегство от смерти и последнее движет первым. Подобная диалектика – это императив человеческого существа, способствующий конструированию окружающей нас действительности. Если это так, то что может произойти с человеческой цивилизацией, если страх перед смертью или даже сама смерть будет побеждена, скажем, безмерно разрастающейся индустрией развлечения? Чтобы пояснить эту мысль, мы попробуем зайти издалека – из аллегорической философии экзистенциализма. Для этого следует еще раз обратить внимание на эпиграф, который будет неоднократно читаться “между строк” на протяжении последующего массива текста.
Цитата, взятая в качестве эпиграфа, – это отрывок из сочинения норвежского философа Петера Цапффе, в котором с определенной позиции рассматривается феномен “экзистенциальной паники” или “чувства космической паники” (“a feelingofcosmicpanic”) как ключевого в существовании каждого человека.
Так что же такое “экзистенциальная паника”? Если перефразировать данный термин, то получим “безотчетный, неудержимый страх перед собственным существованием”. По Цапффе, данное чувство возникает, когда, ввиду интеллектуального развития, человек осознает, что вся совокупность человеческих интенций и практик есть борьба с неизбежным триумфом смерти, а посему жизнь абсурдна и, в конечном итоге, бессмысленна. В такой момент человек ощущает себя “беспомощным во вселенской тюрьме” и, теряя всякое оправдание жизни, решает завершить ее по собственной воле. Однако если бы все сводилось только к самоубийству, то человечество давно бы пало под натиском времени, но этого не происходит. Согласно Цапффе: “ ...большинство людей учатся спасаться, искусственно ограничивая содержание своего сознания ”. “Спасение” приходит, по меньшей мере, четырьмя взаимосвязанными способами: изоляция (“меньше знаешь – крепче спишь”), анкеровка (индивидуальные и коллективные “объясняющие” мегаконструкты: бог, церковь, закон и мораль, судьба, народ, будущее), отвлечение (постоянная погоня за впечатлениями) и сублимация (трансформация “экзистенциальной паники”, к примеру, в художественную форму).
Если ссуммировать идеи Цапффе и добавить небольшую долю категоризации, то мы получим следующий четырехэтапный процесс проявления экзистенциальной паники:
1) происходит некое шокирующее событие (инцидент), после которого будущее предстает кошмаром вечного повторения “бессмысленной растраты органической материи” (абсурд витальности);
2) человек не может совладать с надвигающимся безумием и желает найти смерть (мортидо);
3) оказавшись лицом к лицу с неизбежностью смерти, человек осознает, что он беспомощен во вселенной (отчаяние);
4) понимание беспомощности порождает состояние “непрерывной паники” (экзистенциальная паника).
Таким образом, паническое чувство страха перед жизнью, возникающее из-за осознания ее абсурдности и ничтожности личности перед Вселенной, является первичным по отношению ко всему, и все определяется подавлением (трансформацией) этого чувства ради продолжения существования.Далее мы попробуем двигаться в соответствии с общим смысловым посылом данной идеи, но смеем все же предложить несколько иную эссенциальную модель.
Цапффе говорит нам, что фундаментальное человеческое – это защитная реакция человечества на чувство паники из-за абсурда витальности, автор же постулирует, что первичным является ответная реакция на чувство отчаяния из-за неизбежности смерти. Таким образом, все человеческое – это результат диалектической взаимосвязи между жизнью и смертью, бытием и небытием. Только так экзистенциальное отчаяние способно обнажиться, явить миру свой подлинный лик. Жизнь – это все, что воплощается во времени до наступления смерти, а смерть – это единственное, что истинно придает смысл существованию, нивелируя идею о глобальной абсурдности жизни. Жизнь имеет смысл, по меньшей мере, потому, что она конечна. И абсурдной она бы стала лишь при отсутствии смерти – то бишь при бессмертии. И это главное. Следует признать, что данная мысль не менее оспорима, чем предположение Цапффе, но, так или иначе, на ней будет строиться дальнейшее повествование.
В своем эссе Петер Цапффе использует любопытное понятие – “экзистенциальная паника”. Паника – это неподвластный страх; но если у Цапффе – это страх перед жизнью (ее абсурдностью), то в нашем случае – это страх перед неизбежностью смерти. Посему, для разграничения этих двух понятий, автор пробует ввести следующий смысловой конструкт – “ экзистенциальное отчаяние ”.
Отчаяние – это эмоция, возникающая при понимании человеком невозможности контролирования негативного влияния на его жизнь каких-либо обстоятельств (факторов). Экзистенциальное отчаяние – это более глубинное, в определенной степени архаичное чувство, возникающее при осознании человеком неизбежности конечности бытия.
Если проводить аналогию, то можно вообразить, что жизнь – это мост, по которому нам необходимо пройти, а смерть – это всегда пропасть, в глубине которой нет ничего, кроме “неведомого ничто”. Ирония заключается в том, что ни повернуть назад, ни просто остановиться и подождать на этом мосту нельзя – время неумолимо тянет нас к обрыву. И даже если мы, по рассуждениям Цапффе, решим освободиться от гнета непреклонности жизненного времени, приняв смерть как акт размыкания невольничьих цепей, то такая свобода ничего не решает. Смерть всегда остается смертью – она имманентна жизни, а потому конечность человеческого бытия незыблема.
Экзистенциальное отчаяние – это то, что мы чувствуем на этом мосту. Это причина, по которой культ предков и погребальный обряд в том или ином виде существуют у всех без исключения народов мира. Это принуждающая и, вместе с тем, творческая сила древних египтян, написавших священную Книгу мертвых и построивших монументальные некрополи. Это апокалиптический источник истинности для Иоанна Богослова, который своим откровением воплотил эсхатологическое учение для всего христианского мира. Это кармическая справедливость, определяющая судьбу человека и характер его будущего перевоплощения в индуизме и буддизме. Все эти культурные мегаконструкты есть суть переживания биологической непреодолимости конечности бытия. Оно вынуждает человека искать способы смыслового наполнения жизненного пути, а также созидать “анкеры”, дабы спрятаться от неизбежной смерти. А с помощью чего лучше всего удается сублимировать конечность жизни? Не с помощью религии ли часом? Впрочем, до появления сформированной религиозной системы с этим делом неплохо справлялись и мифы вкупе с доисторическим мистицизмом. Но, тем не менее, религия убедительнее всего остального дает нам разъяснения, почему жизненный путь неумолимо заканчивается смертью.
Таким образом, подытоживая данное вступление, предлагаем попробовать на вкус следующую мысль: чувствование конечности времени является стимулом конструирования (прямого и косвенного) человеком культурной и социальной среды общества. А каким же образом происходит данный процесс, автор на примерах постарается представить ниже.
Эсхатология.
Следует сказать, что характернее всего обозначенный выше процесс демонстрируется повсеместной распространенностью в человеческом сознании своего рода эсхатологических концепций – культурных феноменов различной степени разработанности и глубины, предоставляющих нам более-менее ясный ответ на вопрос: «Что же будет в самом конце?».И эсхатология – это ключевое понятие, на которое стоит обратить внимание при анализе «чувствования конечности времени» в срезе социокультурной динамики.
Начнем с наиболее общего. Эсхатология (от греч. eschatos – последний, конечный и logos – учение, наука) представляет собой комплексный поликультурный феномен, встречаемый преимущественно в различных религиозных системах (в докапиталистической эпохе). Чаще всего в литературе мы можем встретить следующее определение: эсхатология – это религиозное учение о конечных судьбах мира и человека (с акцентом на слово «религиозное»). Но здесь необходимо сразу же подчеркнуть, что религиозными эсхатологические воззрения на мироустройство стали не сразу, придя из мистицизма и мифологии глубокой древности. Тем не менее, именно религиоведческое понимание данного феномена признается многими учеными как наиболее актуальное на сегодняшний день (М. Элиаде, О.В. Кузнецов, Д.В. Пивоваров и др.), с чем автор данного эссе смеет частично не согласиться.
Вот, что пишет Е.Г. Якимова в своей статье «К вопросу об эволюции метафизики эсхатологии»:
«Мы считаем, что понимание эсхатологии с религиоведческой точки зрения является наиболее актуальным, потому что позволяет рассматривать данный феномен как учение о некой глобальной, физической, экономической или политической катастрофе вообще и о переменах в мире после этой катастрофы в контексте взаимовлияния собственно религиозного компонента и социально-политических условий, в которых он существует».
Понимание эсхатологии с позиции религиоведческой научной системы действительно оправдывает себя в процессе анализа последствий глобальной катастрофы в контексте взаимовлияния религиозной системы и социально-политических условий. Но давайте попробуем несколько расширить предметную область данного положения:
Наиболее актуальным понимание эсхатологии является не только с религиоведческой точки зрения, но также с позиции антропологии и (культур)социологии, поскольку данные науки позволяют рассмотреть эсхатологическую систему как автономный социокультурный феномен чувствования времени обществом и его рефлексии над конечностью бытия.
На месте скептиков логичным было бы задать вопрос: к чему здесь социокультурный аспект и почему он так важен? Чтобы ответить на него, представляем вашему вниманию экспресс-обзор становления и развития эсхатологических воззрений от глубокой древности до наших дней. В процессе прочтения попробуйте держать в голове одну мысль: эсхатология – это чувствование конечности времени, воплощенное в социокультурной среде.
Эпоха доисторического мистицизма.
К наиболее яркому проявлению эсхатологических воззрений людей в доисторических обществах мы можем отнести традицию погребения тел умерших. Подобная практика – практика намеренного захоронения, как считает Филипп Либерман, – может считаться наиболее ранним проявлением религиозных практик человечества в принципе. В его научном труде “UniquelyHuman: TheEvolutionofSpeech, Thought, andSelflessBehavior” на странице 163 мы можем прочитать, что в пещере Скул (на территории нынешнего Израиля) найдено ритуальное захоронение человека, который жил, по подсчетам ученых, не менее 100.000 лет назад, и такое захоронение - далеко не единичный случай. Погребение как ритуал – это, в определенной степени, попытка человека внести в непостижимую конечность всего живого толику рукотворного, а значит – упорядоченного. Кремация, подземное и воздушное погребения, курганы, месопотамские зиккураты, древнеегипетские усыпальницы и пирамиды, а также более современная, разработанная в 2007 году технология ресомации (растворение покойника в гидроксиде калия) – всю эту практику можно свести к желанию нашего вида сделать более понятным и человечным феномен “не жизни”.
Еще одним показательным примером бытования эсхатологических воззрений у людей в доисторическую эпоху служит вера в существование души и духов – анимизм. Данный термин, предложенный немецким ученым Георгом Шталем и получивший дальнейшее развитие у американского ученого Эдуарда Тэйлора, по скромному мнению автора данного эссе, является не только эссенциальной категорией во всех религиях мира, но и прямым следствием чувствования человеком конечности собственного бытия. Экзистенциальное отчаяние породило в сознании человека объясняющий культурно-социальный конструкт – веру, что жизнь после смерти не исчезает в непостижимой неизвестности, а переходит в иное состояние, где нет места для телесной оболочки, где обитает только дух. Смысл жизни не утрачивается после ее физического завершения, а приобретает уникальный “надбытийный” уровень.
Таким образом, в эпоху доисторического мистицизма эсхатологические воззрения являют собой разнонаправленные сакрализованные практики, и говорить о какой-либо системности пока еще рано. Эсхатология как система взглядов начинает формироваться вместе с образованием и укреплением первых городских цивилизаций в мифологический эпоху.
Мифологическая эпоха.
Мифологическая эпоха – это период, когда коллективные эсхатологические воззрения начинают свое непосредственное формирование в контексте развития мифологических культур. Можно сказать, что данный процесс совпадает с процессом генезиса первых человеческих цивилизаций. В данную эпоху чувствование “конечности бытия” из мистической практики перерастает в мифологическую. Безусловно, доцивилизационный мистицизм никуда не исчезает, но он расширяется и воплощается в ином масштабе и в иной глубине воздействия. Отныне, чувствование смерти – это не только индивидуальное переживание человека, но и надиндивидуальная надстройка, продукт и предмет деятельности человечества. Иными словами, эсхатологические воззрения становятся культурными артефактами (мифами), способными к трансляции и проникновению (распространению) в другие цивилизации.
“Миф излагает сакральную историю, повествует о событии, произошедшем в достопамятные времена „начала всех начал“. Миф рассказывает, каким образом реальность, благодаря подвигам сверхъестественных существ, достигла своего воплощения и осуществления…” [Элиаде М. Аспекты мифа].
Одним из основных типов мифа, как отмечает Элиаде, является космогонический миф. Космогонический миф – это сакрализованная история о “начале всех начал”, это своеобразный способ человечества придать трансцендентный смысл жизни и смерти. В качестве примера, для нас интересен символ Нового года в древних обществах. Это своего рода обновление, которым знаменуется конец старого и начало нового цикла. Мир проходит поэтапно несколько стадий своей деградации, чтобы в конце погибнуть и снова возродиться. Всё это возможно лишь благодаря космогоническому мифу, который несёт в себе это самое будущее возрождение. «Хотя неисчерпаемость быстро утрачивается, она периодически восстанавливается», отмечает Элиаде. Конец знаменует новое начало.
Данная специфика космогонического мифа, существовавшая в античных обществах, в дальнейшем будет играть принципиальную роль в формировании и развитии религиозных систем. Этой темы мы обязательно коснемся несколько позже, а сейчас рассмотрим наиболее яркие примеры существования эсхатологических воззрений в древних цивилизациях.
Шумеро-аккадская мифология. «Шумеры» – это общепринятое в научных кругах обозначение народа, проживавшего в Южной Месопотамии (в долине рек Тигра и Евфрата) и говорившего на шумерском языке. Считается, что шумерская цивилизация – одна из первых в истории человечества (сформирована ок. III тыс. до н.э.). Основным ее культурным артефактом можно назвать шумерские сказания, на основании которых в XVIII-XVII веках до нашей эры был создан “Эпос о Гильгамеше” – одно из старейших сохранившихся литературных произведений в мире.
Главными героями «Эпоса» являются полубог Гильгамеш – могучий воин, царь Урука, а также Энкиду – дикий человек, которого богиня Аруру создала из глины. Богиня создала Энкиду в ответ на просьбы жителей Урука, недовольных их правителем – Гильгамешем, которого они обвиняют в том, что буйство его не знает предела [Афанасьева В.К. Гильгамеш и Энкиду.Эпические образы в искусстве].
Энкиду с цивилизованной жизнью не знаком, живёт в степи среди диких животных и не подозревает о том, для чего он создан. При этом у Гильгамеша возникают видения, из которых он понимает, что ему суждено найти друга [Афанасьева В.К., там же].
Однажды в Урук пришло известие о том, что в степи появился какой-то могучий человек, который не даёт охотиться, защищая животных. Гильгамеш решает послать к нему блудницу, считая, что это заставит зверей покинуть Энкиду. Цели своей он добился – Энкиду был соблазнён, после чего блудница забирает его с собой в город, где он приобщается к цивилизации и впервые вкушает хлеб и вино [Афанасьева В.К., там же]. К слову, весьма занятно находить существование символических «хлеба», «вина» и «блудницы» в мифологии древних цивилизаций.
В городе Энкиду встречается с Гильгамешем. Между ними происходит поединок, но победить никому из них не удаётся. После этого они становятся друзьями и вдвоём начинают совершать подвиги. Они сразились со свирепым Хумбабой, который охраняет горные кедры, затем их соперником становится чудовищный бык, посланный богиней Иштар, разъяренной на Гильгамеша за его отказ разделить с ней любовь. Убийство Хумбабы вызывает гнев богов, который обрушивается на Энкиду, в результате чего тот умирает [Афанасьева В.К., там же].
Смерть Энкиду потрясла Гильгамеша, от горя он бежит в пустыню, тоскует по другу, его отчаяние огромно. Гильгамеш в первый раз понимает, что он смертен, и осознает, что смерть – это судьба всех людей [Афанасьева В.К., там же].
Здесь мы можем отчетливо увидеть, что экзистенциальное отчаяние Гильгамеша, которое вскрылось из-за смерти его лучшего друга, до глубины души потрясло полубога. Следует учитывать, что данный «Эпос» – это многовековой культурный продукт интенций целой цивилизации, это мифологизированное и сакрализированное мировоззрение людей, выкристаллизованное в художественно-литературный артефакт, по которому мы можем с определенной уверенностью судить, что страх перед конечностью бытия – это сущностный фактор культурного становления и развития общества, принимающий разнообразные формы во всевозможных культурных и социальных сферах человеческой деятельности.
«В результате своих скитаний Гильгамеш оказывается на острове блаженных, где живёт Утнапиштим – человек, который единственный из всех стал бессмертным. Гильгамеш желает понять, как это удалось Утнапиштиму, который рассказывает об истории всемирного потопа, после которого он оказался единственным выжившим» [Афанасьева В.К., там же].
Следует пояснить, что всемирный потоп, по древнешумерской легенде, наслали разгневанные боги, решив на совете таким образом наказать людей (не сказано, почему), и всем было запрещено предупреждать об этом людской род. Но один из трех великих богов (бог Энки – по его повелению супруга Нинмах создала из глины Абзу – первого человека) не мог смириться с этим и предупредил великого царя и жреца Утнапиштима, чтобы тот построил корабль, собрал там всевозможных тварей и готовился к потопу. Потоп длился 7 дней и 7 ночей, после чего Утнапиштим приносит в жертву быков и овец во имя богов, падает перед ними ниц, а те, в свою очередь, даруют ему бессмертие, обещают возродить человечество и поселяют Утнапиштима на острове блаженных, где и оказывается горем разбитый полубог Гильгамеш.
«Жена Утнапиштима, пожалевшая героя, уговорила мужа сделать ему на прощание подарок. Гильгамеш получает знание о цветке вечной молодости, который очень тяжело найти. Гильгамешу удалось найти, но не отведать цветок: когда он решил искупаться, змея съедает цветок, сбрасывает кожу и становится молодой» [Афанасьева В.К., там же].
Здесь не трудно проследить влияние шумерской легенды «О потопе» и «О цветке бессмертия» с символом змеи на становление религиозности древних иудеев и ранних христиан. Да и в целом, идея потопа как катастрофы, сметающей старое и дающее путь новому (в мифах древних шумер потоп был не один) – это вполне сформировавшиеся эсхатологические воззрения, бытующие в культурной среде общества того времени.
Или вот еще. «XII песня, которая имеет более позднее происхождение и была механически присоединена к «Эпосу», является дословным переводом на аккадский язык второй части шумерской поэмы «Гильгамеш и ива». Она повествует о том, как Энкиду решает спуститься в подземный мир, чтобы вернуть барабан, но при этом нарушает магические запреты и не может вернуться обратно. Гильгамеш обращается с просьбой к богам, и в результате ему было позволено пообщаться с духом Энкиду, рассказавшим, как безрадостна судьба мёртвых. Данная часть, несмотря на то, что она не увязана с предыдущим сюжетом, позволила подчеркнуть мысль о том, что смерти никому избежать не удастся» [Афанасьева В.К., там же].
Таким образом, проанализировав некоторые выдержки из древнешумерского литературного эпоса, мы можем заключить, что с началом мифологической эпохи происходит явственное формирование эсхатологической системы взглядов, которая нашла свое отражение в культурных артефактах того времени, распространившихся, впоследствии, в культуре и культурных практиках других народов. Думаю, не стоит излишне пояснять тот очевидный факт, что духовное бытование человека взаимосвязано с его социальным бытованием. Более того, зачастую это является единым процессом вообще. Как пример, религиозная деятельность неизменно связана с архитектурой и зодчеством, а жрецы (приближенные к богам люди) всегда имели (и имеют в некоторых обществах до сих пор) особое привилегированное социальное положение. Скажем, месопотамские зиккураты – изначально культово-храмовые сооружения – впоследствие стали административными центрами, откуда правили своими владениями древние шумерские цари. И таких примеров взаимовлияния социального и сакрального можно привести большое множество, но лучше продолжим.
Мифология Древнего Египта. Цивилизация Древнего Египта, наряду с древнешумерской, по праву считается одной из древнейших в мире. По подсчетам ученых она возникла в 4 тысячелетии лет до н.э. и характеризовалась невероятно высоким на то время развитием культуры, религии и науки.
«Древний Египет оставил огромное культурное наследие для мировой цивилизации, произведения его искусства еще в древности вывозились в различные уголки мира и широко копировались мастерами других стран. Египетская культура оказала большое влияние на древних римлян. Культ богини Исиды получил широкое распространение в Риме. Египетский скульптурный портрет, пейзажная живопись, обелиски и другие элементы архитектуры, львы и сфинксы были восприняты античным искусством, а через него европейским. Древнеегипетская культура и цивилизация заложили основу для последующего культурного развития многих народов. Своеобразные архитектурные формы — величественные пирамиды, храмы, дворцы и обелиски, вдохновляли воображение путешественников и исследователей в течение многих столетий. Египетскими мастерами создавались прекрасные настенные росписи и статуи, были освоены способы производства стекла и фаянса, поэтами и писателями созданы новые формы в литературе. В числе научных достижений древних египтян было создание оригинальной системы письма, математика, практическая медицина, астрономические наблюдения и возникший на их основе календарь...» – из Википедии.
Невероятно, но факт – на бытовом уровне большая часть артефактов, с которыми мы ассоциируем культуру Древнего Египта, так или иначе связана с культом… смерти. Усыпальницы фараонов, погребальные храмы в городе Мертвых, величественные пирамиды, мумии, египетский крест анх, саркофаги и, наконец, Книга мертвых – все это воплощение чувствования конечности бытия через призму культурного созидания.
Наиболее характерно эсхатологические воззрения в Древнем Египте проявляются через развитую систему так называемой индивидуальной (малой) эсхатологии – учение о загробной жизни отдельного человека. В Древнем Египте довольно рано получила распространение идея, согласно которой после смерти душа покойного попадает в загробный мир и предстает перед судом богов под председательством бога царства мертвых Осириса. На древних изображениях душа умершего представлена человеческим сердцем, помещенным на одну чашу весов, а на другой – перо, символ правосудия или фигурка богини справедливости Маат. На этих весах взвешивались все добрые и злые дела покойного. Согласно Книге мертвых, если человек вел на земле праведный образ жизни, то его сердце и перо весили одинаково, если грешил, то сердце весило больше. Оправданного покойного отправляли в загробный рай, грешника поедало чудовище Амат (лев с головой крокодила).
Древние египтяне придерживались сложного набора погребальных ритуалов, которые, по их мнению, были необходимы для обеспечения бессмертия души после смерти тела. Тело умершего сохраняли с помощью мумификации, выполнялись погребальные ритуалы, а в могилу клали вещи умершего, которые могли бы понадобиться ему в загробной жизни.
Элементы морали, необходимые для стабильной социальной и экономической жизни, в Древнем Египте первоначально закрепились религией, а только затем законом. По своему описанию суд Осириса очень похож на суд фараона — верховного судьи (аналогично Осирису — владыке обоюдной правды), который являлся председателем верховной судебной коллегии из 30 судей (аналогия с богами на суде Осириса). Иными словами, в Древнем Египте законом закрепленные моральные принципы – это результат эволюции религиозности.
Влияние религии на культуру Древнего Египта сложно недооценить. Тем не менее, следует отметить тот факт, что место индивидуальной эсхатологии в этой системе религиозного конструкта занимает особо значимое для людей положение. Чего стоит тот факт, что древними египтянами был создан своеобразный путеводитель по «загробной жизни» – Книга смерти (точнее говоря – Книга воскрешения), а величайшие архитектурные сооружения – это древние некрополи, места погребения усопших.
Можно ли сказать, что в определенной степени экзистенциальное отчаяние коллективно замещается глубокой ритуализацией феномена «не жизни», сподвигая человечество созидать культуру таким образом, чтобы поддерживать наиболее приемлемую объяснительную модель «жизни-смерти»? Иными словами, культура в данном контексте – это производная от религии как духовной деятельности человека, а религия – это результат ритуализации окружающей действительности, а ритуал – это, способ придать смысл непостижимому, хуманизировать Космос, и все это находится во взаимном влиянии.
Германо-скандинавская мифология. Германо-скандинавская мифология (древнегерманская мифология, скандинавская мифология) — мифология германских племён (англов, саксов, норманнов, данов и др.), начавшая свое формирование с V в. до н. э. до принятия христианства. Поскольку основным источником сведений о ней являются тексты поэтической «Старшей Эдды» и прозаической «Эдды» СнорриСтурлусона (исландский скальд, прозаик, историограф и политик; XII-XIII вв.), ее часто называют «скандинавской мифологией». Несмотря на всю яркость и разработанность легенд древних северных народов, нам все-таки важнее рассмотреть форму, которую приняли их эсхатологические воззрения, нежели разнообразие самого эпоса.
Согласно верованиям древних скандинавов (германцев), ключевое событие, которое должно завершить устоявшийся миропорядок – это Рагнарек. Рагнарек (нем. Ragnarök) – это центральное эсхатологическое событие, знаменующее собой гибель богов и всего мира, следующее за последней битвой между богами и хтоническими чудовищами.
Пророчество о Рагнарёке, согласно мифологическим источникам, было произнесено мёртвой провидицей Вельвой, которую специально для этого на время вызвал из могилы верховный бог Один.
Немного отступая от повествования, следует отметить тот факт, что роль провидиц в античном мире была весьма существенна. Скажем, в той же Греции существовал Дельфийский оракул (оракул при храме Аполлона в Дельфах), где главным лицом была пифия (провидица). История появления оракула связана с различного рода мифами и легендами, но нам стоит отметить в данном случае лишь то, что первой провидицей (пифией) была Фемоноя – дочь Аполлона. Стоит сказать также, что подобная гендерная роль, отведенная женщинам, – предсказывать судьбу – весьма характерна для античности. Чего стоит древнегреческий миф о Мойрах – богинях судьбы (в Древнем Риме – парки; в мифологии славян – судженицы, рожаницы). Согласно вышеупомянутому древнегреческому автору Гесиоду, их было три: первая – спокойное и неуклонное действие судьбы; вторая – случайности судьбы; третья – неотвратимость решений судьбы. В диалоге Платона «Государство» Мойры изображены сидящими на высоких стульях, в белых одеждах, с венками на головах, все они прядут на веретене необходимости, сопровождая небесную музыку сфер своим пением: Клото поёт о настоящем, Лахесис – о прошедшем, Атропос – о будущем.
В скандинавской мифологии в роли персонифицированных времени и судьбы выступают Норны. Норны – это три женщины, волшебницы, наделенные чудесным даром определять судьбы мира, людей и даже богов. Их имена: Урд,что значит “прошлое” или “судьба”, Верданди – “настоящее” или “становление” и Скульд, что значит “будущее” или “долг”.
Можно сказать, что описываемое триединство времени (прошлое-настоящее-будущее) – это способ античного человека познать и описать сущность времени и судьбы, это персонификация или хуманизация метафизических категорий, которая воплотилась в мифе. А теперь вернемся к скандинавской эсхатологии.
Итак, Рагнарек. Предвестием Рагнарека явилась смерть бога Бальдра, а затем нарушение родовых норм, кровавые распри родичей, моральный хаос. В «Старшей Эдде» и «Младшей Эдде» упоминается также трехлетняя «великанская зима», предшествующая Рагнареку.
Согласно пророчеству Вельвы, в день Рагнарека чудовищный волк Фенрир освободится от своих пут. Его сын, громадный волк по имени Сколь (Сколь (др.-сканд. Sköll — «предатель»), преследующий Солнце, наконец догонит его. Второй сын Фенрира, волк по имени Хати (др.-сканд. Hati — «ненавистник») схватит месяц. А когда из глубин всплывет мировой змей Ёрмунганд, море выйдет из берегов. К ним примкнет и огненный великан Сурт с пылающим мечом, который выжжет землю, повелительница загробного царства Хель и коварный бог обмана Локи вместе с инеистыми великанами — гримтурсенами и ётунами. Из Хельхейма приплывает корабль мертвецов Нагльфар. Войско сынов Муспельхейма проскачет по радужному мосту Биврёст, который при этом разрушится.
Против них выступят все асы во главе с Одином и все эйнхерии, которых призывает страж богов Хеймдалль, трубя в Гьяллархорн — «громкий рог». Перед битвой Один отправится к Мимиру, хозяину источника мудрости, испрашивая у него совета.
Битва произойдет на равнине Вигридр. Óдин сразится в битве с Фенриром и будет им убит, но сын Одина Видар тут же разорвёт пасть волка (или пронзит его мечом). Тор будет биться со змеем Ёрмунгандом и убьёт его, но и сам падёт от его яда. Бог Фрейр сразится с Суртом и, отдав свой меч слуге Скирниру, погибнет; Хеймдалль — с Локи; Тюр — с псом Гармом. Видя, что ни зло, ни добро не могут победить, великан Сурт соберёт всю убийственную мощь подвластного ему огня и обрушит её на землю, закончив таким образом битву Тьмы и Света.
Но за гибелью мира последует его возрождение: выживут и поселятся на месте, где раньше была долина Идаволл (в центре Асгарда) сыновья Одина — Видар и Вали, и сыновья Тора — Магни иМоди, которые унаследуют молот Мьёльнир. Возвратятся из царства мёртвых и примирятся между собой Бальдр и его невольный убийца — слепой бог Хёд. Выживут, укрывшись в роще Ходдмимир, два человека — Лив и Ливтрасир, которые вновь дадут начало новому человеческому роду [Из Википедии].
Как мы видим, в древнескандинавском эсхатологическом мифе имеется и «моральный хаос» (грехопадение), и «вышедшее из берегов море» (всемирный потоп), и последняя борьба Света и Тьмы, и прибытие мертвецов (на корабле Нагльфар), и возвращение из мертвых (воскрешение). Но главное – это последующее возрождение человеческого рода, чего нет, скажем, в христианстве.
Описывая эсхатологическую систему скандинавской мифологии никоим образом нельзя опустить рассмотрение индивидуальной эсхатологии. Ключевым понятием здесь является «Вальхалла». Вальхалла в германо-скандинавской мифологии – небесный чертог в Асгарде (обиталище богов-асов) для павших в бою, рай для доблестных воинов. Благодаря тиражированию Вальхаллы в масс-медиа, многие наверняка знают, что для настоящего викинга героически пасть в бою – это истинная ценность, поскольку только так он сможет доказать верховному богу Одину, что достоин отправиться в Вальхаллу.
По легендам, Вальхалла представляет собой гигантский зал с крышей из позолоченных щитов, которые подпираются копьями. У этого зала 540 дверей и через каждую выйдут 800 воинов по зову бога Хеймдалля во время последней битвы — Рагнарёка. Воины, обитающие в Вальхалле, зовутся эйнхерии. Каждый день с утра они облачаются в доспехи и сражаются насмерть, а после воскресают и садятся за общий стол пировать. Едят они мясо вепря Сехримнира, которого забивают каждый день и каждый день он воскресает. Пьют же эйнхерии мёд, которым доится коза Хейдрун, стоящая в Вальхалле и жующая листья Мирового Древа Иггдрасиль. А ночью приходят прекрасные девы и ублажают воинов до утра [из Википедии].
Таким образом, древние скандинавы компенсировали экзистенциальное отчаяние весьма интересным способом – они сакрализировали саму смерть и придали ей наивысший смысл. Главным для викинга было не просто умереть, а умереть достойно, в бою. После чего он попадает в чертог верховного бога Одина, где со своими товарищами, предаваясь гуляниям и дракам, будет дожидаться последней эсхатологической битвы Рагнарека.
Мифология Древней Греции. Началом существования античной греческой цивилизации принято считать конец III тысячелетия до н.э. Пожалуй, нет необходимости тратить время на подробное описание того культурного наследия, которое оставили после себя древние греки. Пожалуй, перечислим лишь три основных направления, в которых греки, безусловно, преуспели: философия, искусство и… конечно же, греческий салат. Причем, философия – это ключевой момент, который демонстрирует нам переход от эпохи мифологической к религиозной. Более того, демифологизация античного мира посредством развития философского понимания мироустройства способствовала формированию и развитию религиозных систем, а вместе с религиозностью укреплялись и эсхатологические воззрения, которые впоследствие, легитимизируясь, стали существенной частью конкретных религиозных систем. Но об этом чуть позже, а сейчас давайте рассмотрим, что из себя представляла эсхатология в эпоху древнегреческой цивилизации.
В греческих эсхатологических мифах Космос – вместилище жизни и упорядоченности – рушится. Все погл