Соната для флейты и альта




Марина Юрьевна Мартынова

Соната для флейты и альта

 

 

Марина Мартынова

Соната для флейты и альта

 

Мартынова Марина Юрьевна родилась в 1954 г. в городе Тобольске Тюменской области, живет в Краснодаре с 1965 года, окончила факультет романо–германской филологии Кубанского государственного университета, пишет и переводит стихи, прозу, драматические и публицистические произведения. В профессиональной сфере занимается техническим переводом, преподаванием английского языка, зарубежной литературы, отчасти журналистской и научной (литературоведческой и лингвистической) деятельностью.

На рубеже веков стала одним из создателей литературно‑театральной группы «Пункт Приема», соавтором произведений в разрабатываемом группой жанре концептуальных поэтических спектаклей и других акций, порой скандальных. По «странному» складу своей натуры иногда служит буфером между конфликтующими поколениями, т. к. формально (и во многом духовно) принадлежит к старшему, но по роду деятельности и по склонности к эксперименту и даже некоторому романтическому бунтарству, никак не может оторваться от молодежи. В настоящее время руководит также литературной студией и факультативом по журналистике в гимназии № 44.

Это первая книга ее стихов (не считая «самиздатовских» версий).

 

ПРЕЛЮДИЯ

 

И вот, наконец, я решилась выпустить свой первый сборник стихов. Слава Богу, уже полвека стукнула – пора, знаете ли…

Случалось ли вам биться над именем вашего первенца? Или – вспомните знаменитое:«Как вы судно назовете, так оно и поплывет…» Не ручаюсь за точность цитаты – впрочем, это и не важно. А важно то, что, перебрав строчки своих лучших стихов, я так ни на чем и не остановилась. Да к тому же, называть сборник стихотворной строчкой стало уже как‑то общепринято. Хотелось чего‑то такого, что сразу дало бы камертон и какую‑то общую концепцию что ли. Зацепившись за «камертон», вдруг вспомнила, как когда‑то интересовалась музыкальными формами, в частности, сонатной. Для тех, кто с этим не знаком, поясняю: это одна из самых совершенных музыкальных форм, основной принцип ее – чередование и противоборство главной и побочной партии, с повторением и развитием тем, мотивов, которые, перемежаясь, выстраивают музыкальную мысль. Вот я и подумала: то, что хорошо в музыке, вероятно, может быть неплохо и в поэзии, а? Почему бы не попробовать?

Так родилось не только название сборника, но и сам принцип его построения И хотя соната и сонатная форма (точнее, форма сонатного аллегро) – не одно и то же, но многие сонаты строятся по этому принципу. Флейта и альт пришли из моей песни, которой и открывается сборник. Хотя, конечно, есть смысл и в самом сочетании этих инструментов: высокий чистый голосок флейты – и проникновенно–мужественный тембр альта дают, по–моему, очень своеобразный и выразительный эффект.

Соната в музыке состоит, как правило, из четырех частей, разных по темпу, настроению и эмоциональному содержанию. Я попыталась следовать этому принципу, и поэтому стихи зрелого периода соседствуют здесь порой с совсем ранними, если что‑то в них перекликается.

Понимая, что не все читатели могут иметь музыкальное образование или знать итальянский язык, даю краткие пояснения названиям частей. Первое слово в каждом названии – традиционное обозначение музыкального темпа второе (как правило) – обозначение настроения, так сказать, эмоциональный клюя

Итак, первая часть – «Allegro, та поп troppo» – «Быстро, но не слишком». В эту часть я постаралась включить наиболее «энергичные» вещи и дать ощущение драматического начала.

Вторая часть – «Andante» – в музыке это один из самых медленных темпов. Здесь и мрачноватая философская лирика, и грустные воспоминания размышления Название третьей части – «Largo, amoroso» – говорит само за себя, поскольку «amoroso» по–итальянски значит «влюбленно». «Largo» – «широко»

– тоже один из наиболее медленных музыкальных темпов. Известно: любовь – дело нешуточное, чаше всего грустное, а порой и смертельно опасное. Хотя конечно, для кого как. Ну а чтобы читатель совсем уж не загрустил – последняя часть, по традиции, поживее: «scherzo» – значит «шутка», «vivace» – «оживленно». Здесь собраны самые оптимистичные и бодрые стихи, некоторые действительно шуточные, некоторые с долей здоровой самоиронии или с призывом к преодолению трудностей.

Что касается содержательной стороны стихов – о ней я предоставляю право судить самим читателям, если таковые найдутся, не считая моих друзей, которые вдохновляли меня и принимали живое участие в создании этой книги. Спасибо поэту Любови Сироте, прозаику Елене Лобановой, и председателю краевого отделения Союза российских писателей Виктору Домбровскому. Все они уговаривали меня отложить на время заботу о своих соратниках – членах литературно–театральной группы «Пункт Приема» – и заняться, наконец, собой. Сами «пунктприемовцы» – Андрей Насонов, Игорь Онищенко и, само собой, наш неподражаемый «критик с косой» Анна Мамаенко тоже убеждены, что мне давно пора выйти на широкого читателя Анна сделала эскизы для оформления частей книги и ряд очень ценных критических замечаний по отдельным стихам, а Любовь Сирота внимательнейшим образом проанализировала рукопись, высказав свое мнение о ней в письме с подробным разбором, и я попыталась, что могла, исправить. Из далекого Кливленда меня подбадривал и консультировал старший товарищ по перу – замечательный поэт–сатирик и пародист Георгий Фрумкер. Низкий поклон всем, кто воодушевлял и поддерживал меня в этой работе.

Отдельная благодарность моему давнему и нежно любимому другу и учителю Станиславу Чумакову, великолепному (хотя и не в меру скромному) поэту и переводчику–полонисту, преподавателю античной литературы, известному в Кубанском университете под именем «Зевс», без него многие из вошедших сюда стихов просто не появились бы..

 

Часть первая. Allegro, ma non troppo

 

 

 

СОНАТА

 

Н. Агафонову

 

 

За мглистой пеленой

Растаял луч заката.

И темный водоем

Смеркается сильней.

Зеркальной глубиной

Рождается соната,

И бредим мы вдвоем,

Прислушиваясь к ней.

Из флейты и альта

Прозрачно и неспешно

Мелодия зовет

К слиянию глубин.

Неявна простота,

И радость безутешна,

И нас сбивает влет

Стремлений сладкий сплин.

Стремленье приникать

Бесстыдно и безгрешно

К источнику тепла

И тайне доброты.

Стремленье принимать

И то, что жизнь конечна,

И что всесилье зла ‑

Лишь маска пустоты.

Стремленье убежать

От детского доверья,

От пылкости своей,

Обманутой сто раз.

Стремленье удержать

Перед открытой дверью

Озябших голубей

Пугливо–нежных глаз.

А может, ты и я

Поверим не напрасно,

Таинственный мотив

Переплавляя в явь,

И сумрак бытия,

Назло его гримасам,

Мы в отклик на призыв

Преодолеем вплавь…

 

1998

 

* * *

 

Здравствуй, Вечность! Сегодня друзья мы опять ‑

На часок – на другой, может статься:

Ты научишь меня жизнь и смерть презирать,

Я тебя – умирать и рождаться.

 

Конец 70–х

 

* * *

 

… И снова жить. И снова из глубин

Смотреть на солнце и к нему стремиться.

Тебе, годов унылых вереница,

Прощаю все за правды миг один.

Тот миг. Мой миг. Мерило всех мерил.

К нему ползла я по скале отвесной.

Срывалась в пропасть. Он меня манил.

Он стал моим оплотом, силой крестной.

Вновь, как Сизиф, отброшенная вспять,

Стремлюсь я вверх, к тебе, мое мгновенье.

Устала бесконечно оживать

И умирать с мечтой о воскресенье.

Мне все трудней. Но выбора другого

Нет у меня, пока тот миг живет.

Мне дорог и в падении полет

Среди руин и пепла я готова

На солнечном луче качаться между

Двумя мирами, как в глуби колодца.

Ловить впотьмах бегущую надежду

И смутно верить, что она вернется…

… И снова жить…

 

Середина 70–х

 

* * *

 

Перевернутый мир дробился,

Погружаясь в рябые лужи.

И пупырчатой коркой покрылся

Самый воздух, ежась от стужи.

И на утлом земном ковчеге,

Потеряв и руль, и ветрила,

Забывая о Человеке,

Человечество в гибель плыло.

Не достигнуть спасительной суши.

Не уйти из смертного крута.

И никто не спасет наши души ‑

Если мы не прижмемся друг к другу…

 

Начало 80–х

 

«МУЗЫКАЛЬНЫЕ СТУЛЬЯ»

 

 

«Музыкальные стулья».

Игра продолжается ‑

кон за коном.

Из баяна течет

незатейливый бодрый мотив…

Стоп! И сел, кто успел.

Лишь один, повинуясь законам,

Выбывая, ушел, свой непойманный стул прихватив.

Нужно только успеть, оттеснив неудачника,

Изловчиться и плюхнуться.

А потом, продолжая бег,

Жаться ближе к сиденьям,

семеня по–собачьи,

Оказаться еще и еще раз

не хуже всех…

Ладан лип веселит

обитателей летнего улья.

Вылетаю со всеми,

вроде, общий делю интерес…

Только вот почему–то

в игре «Музыкальные стулья»

Вечно первою стул на себе уношу,

будто крест.

Жарь, седой баянист – неусыпное Время!

Не спешу и не жду,

когда оборвется мотив.

И давно уже я не по кругу бегу ‑

растекаюсь по древу ‑

Всё куда‑то туда, наугад ‑

стул ненужный с собой прихватив…

 

2001

 

* * *

 

Циркачка в ящике! Спокойна ты

В мельканье лезвий иллюзиониста.

В тебе ни страха нет, ни суеты ‑

Работаешь на удивленье чисто.

Твой маг–партнер тебя тренировал,

Любовно и неистово неволя.

Ты знаешь, где и как пройдет кинжал.

И страх забыт. И в кулаке вся воля.

До совершенства номер доведен.

Из ящика ты выйдешь невредима…

Но если бы ножи со всех сторон

И в жизни так же проносились мимо!

Когда бы знать, где лезвие пройдет,

Как нужно стать, чтоб избежать увечий!

Отрепетировать все наперед ‑

Паденья, взлеты, проводы и встречи…

Но жизнь – смертельный номер цирковой.

И нет суровей иллюзиониста.

И платят изувеченной судьбой

За страх, мешающий работать чисто…

 

1979

 

ПЕРЕЧИТЫВАЯ АЗБУКУ

 

 

Всё возвращаюсь к азбуке. И вновь ‑

Вопросы, и ответы, и веленья ‑

Которых мы не слышим. И любовь

Нелюбопытством глушится и ленью.

И вопрошает предок: «Како, люди,

Мыслете?» – и кричит: «Он наш – покой!»

Предвидел будто всё, что с нами будет,

И передал письмо в наш век стальной.

«Глаголь добро, – велит, – Рцы слово твердо!»…

Но в азбуке нам только «хер» знаком.

И пляшут на могилах злые смерды,

Бряцая грязным, праздным языком…

 

1998

 

ЗАБИТЫЙ ИСТОЧНИК

 

 

Земля скорлупой облупилась.

Здесь в колокол бил источник.

И гладкими были камни,

Истоптанные причастниками,

На тропке, теперь поросшей

Выцветшим сухостоем.

 

Теперь, поди, бесполезно

К земной приникать утробе,

В надежде услышать биенье…

Ключей бесплодные поиски ‑

Хожденье по ленте Мёбиуса:

Отыщешь ли где начало

Гиблых путей твоих?

 

А может, еще не поздно

По–курьи разрыть ворох

Ветоши и лузги,

Отыскивая жемчужину

Ключа, что давно ты забросил,

Забыл, заблудившись в буднях,

Как грудь забывает младенец,

Когда подрастет и научится

Питаться искусственной смесью,

А после – супом со вкусом

Курицы, «идентичным

Натуральному» – гласит надпись

На выброшенной упаковке…

 

Упаковки копятся тоннами,

И свалок курганы курятся,

Как памятники цыплятам,

Разбросавшим свои скорлупки

В виде культурного слоя,

Забившего те источники

И гладкие камни тропок,

Где прячутся от причастников

Затерянные ключи…

 

Май–июнь 2003

 

РАНО УШЕДШИМ ПОЭТАМ

 

(Памяти Марины Цветаевой)

 

 

От сумы ли, от тюрьмы ‑

Или просто от удушья ‑

От людского равнодушья

В мир теней уходим мы?

Нет, не мы, но каждый тот,

При рожденье кто отмечен

И отличен тем, что вечен.

Вечной болью чей уход…

От тюрьмы ли, от сумы,

Как сумели, защитили?

Уберечь пытались – или

Подтолкнули в царство тьмы?

А потом, бия себя

В грудь, витийствуя лукаво

И отмаливая право

Жить, спокойствие любя,

Жили как? Неужто червь

Не точил тихонько печень

Тех, кто тем лишь был отмечен,

Что задел болящий нерв?

Что ж виной – тюрьма ль, сума ‑

Или просто безысходность ‑

Суть исхода? Душ несродность?

Стынь, сводящая с ума?

Стынь, пустыня, плащ и посох ‑

Всех пророков рок. А нам,

Устремленным по пятам ‑

След ступней незримых в росах.

 

1998

 

СЕСТРЕ МОЕЙ, КАЗИМЕРЕ

 

Черный дым сердца тревожит,

мрачный дым…

К. Иллакович, 1938 г. (перевод С. Чумакова) [1]

 

 

Смерть. И кровь. Легко ли, родная.

Быть сестрою и Маткой Боской

Всякому, кто, умирая,

Целованья последнего просит?

И, огонь засветив в палате,

Подаешь ты жаждущим воду ‑

Ангел светлый в чепце и халате.

Милость к падшим, к пленным свободу

Призываешь. Побагровели

Руки девичьи по запястья

От воды холоднее метели,

От бинтов… Но войны, по счастью,

Вечными не бывают…

Хотя женихов – убивают…

И приходят медные трубы.

Что в них проку? В небесные дали

Устремляется дух. А губы

Все молитвы уже отшептали.

Но остались последние силы ‑

Душу рвать на бинты для сирых…

 

 

МЕНЯЯ КОЖУ

 

 

Стрясаю стресс,

как пепел сигареты.

Стрясаю струпья старых ран.

Из кожи вон ‑

туда, где заждались секреты

Неведомых еще

страстей,

и струн,

и стран.

Из старой кожи – прочь! Грядет эпоха

Познанья потаенных сил.

Итожь, старуха–ночь,

оскалов мертвых похоть,

Пока свой новый зуб

день злобный не вонзил

Сквозь папиросную бумагу новой кожи.

Оставив след,

на сигаретный огонек похожий.

 

Весна 2000

 

* * *

 

Знак радикала надо мною козырьком.

Я – козырем. Старуха. Дама пик.

И в положенье пиковом таком

Злокозненным источником интриг

Слыву. Чем заслужила эту славу?

Не тем ли, что не сыщете угла вы

В моем дому, где чей‑то лоб горячий

Плеча бы не искал. А это значит ‑

Живи навзрыд, а может быть, на взрыв.

Туши пожары взрывами терпенья.

И в корень зри, покуда, почву взрыв,

Рок–радикал несется в наступленье.

И, набекрень сбивая козырек,

Исполнен злобы к тем, кто непокорен,

Он из меня почти уже извлек

Мой неуживчивый, квадратный корень…

 

2002

 

СТАНСЫ

 

 

На порог ступила без спроса,

Растеряла со старта прыть…

Жизнь моя! Черновой набросок

Того, как могло все быть.

 

Был бы путь беззаботен, но мне ведь

Приходилось, дружище, там

Не своей его болью мерить

Да платить по чужим счетам.

 

Продырявлен алмазной крошкой,

Рассеваемой по судьбе,

Мой пустеет карман понемножку

В такт небрежной летучей ходьбе.

 

Земляных червей камарилья ‑

Им летанье не по нутру ‑

Ежедневно мне режет крылья,

Но они отрастают к утру.

 

Я в земной тараканьей кухне ‑

Будто ящерки скинутый хвост.

Распростерт в поднебесье дух мой

И утыкан гвоздями звезд.

 

По нему бы перебелила

Все нелепости в черновике.

Только мне и ошибки милы,

И помарки в каждой строке.

 

Весна 2000

 

ПОВОРОТЫСУДЬБЫ

 

 

Есть азарт в поворотах судьбы,

В сумасшедших ее виражах,

Есть усталость на взлете – и, взяв неожиданный крен,

До трусливой мольбы,

До тошнотного свиста в ушах,

Мы вцепляемся в поручни пережитых перемен.

Разогнав колымагу и вдруг

Спохватившись: куда мы летим? –

Осознав с полдороги, что нет никаких тормозов,

Что обрывы да скалы вокруг,

Мы, взамен направленья пути,

Различать начинаем обманный, погибельный зов

Черт ли мечет по шесть ‑

По три в ряд? И в его казино

Ты рулеточный шарик, но числишь себя игроком..

Чет ли, нечет? Где сесть?

А глядишь – и упал на «зеро».

Кто сочтет твои кости, коль выпал судьбы перелом?

Что орать да чудить

У глухих безответных дверей?

Не дождавшись приема, вернешься в свой старый подъезд.

Кто сказал, что ходить

Там опасно, где нет фонарей?

Я все больше страшусь хорошо освещенных мест.

Я не множу потерь,

Поминутно скорбя о былом,

Но заветных тропинок ищу меж расхожих дорог.

Каждым шагом, поверь,

Я пытаю судьбу на излом,

Направленье по звездам держа – на родимый порог.

 

Ноябрь 2002

 

 

Часть вторая. Andante

 

 

 

СВЕТ ОСЕННЕГО ХРАМА

 

 

Что за свет по земле? Иль затеплила свечи трава?

Или в зеркальца луж загляделся Господь с высоты?

Это осень горит на ресницах твоих, синева.

Это сердце печет Серафим у могильной плиты.

 

Это вечную память творит облетающий лист,

Обещая забвение боли ушедшим от нас.

Свет осеннего храма, как радость пасхальная, чист

И страданье в любовь обращает, как пепел в алмаз.

 

Я причастье приму, отрясая прошедшего прах,

Всем древесным нутром ощутив обнаженья озноб,

И, себя распиная на пересеченных ветрах,

Их елею подставлю пылающий памятью лоб.

 

26–28.10.02

 

ЗНАК НАДЕЖДЫ

 

 

Был в начале жизненной повести

Перестук вагонных колес.

В полумраке ночного поезда ‑

Страх, растущий из детских слез,

Из фантазий: а вдруг на станции

Папа с мамой сойдут на перрон ‑

И отстанут, и там останутся,

А меня унесет вагон.

Непостижными жизни законами

Все свершилось, сбылось, стряслось…

Мимо мчащими эшелонами

Решетило судьбу насквозь.

Уходили вагоны радости,

Шли случайных удач поезда…

Но в каком‑то немыслимом ракурсе

Знак надежды чертила звезда…

 

1995

 

ДОЖДЬ И БЕЗЫСХОДНОСТЬ

 

 

Когда дождь барабанит по крышам и стеклам

и сплошною завесой отгораживает вас от мира,

вы сидите в своих уютных квартирках,

довольные тем, что никто не ждет вас там, под дождем.

Синеватый огонь тлеет в телеэкране,

тихо вьется дымок сигареты

и рассеивается, как ваши мысли

(всё об одном, но о чем?)

и снова растет, и взвивается, а потом

исчезает опять – Безысходность.

Безысходность царит в вашем доме

и раскладывает ваши пасьянсы

и читает молитвы о том,

чтобы хоть один промокший путник

постучался к вам, попросил ночлега,

оставил следы мокрых сапог

на вашем уютном ковре,

выключил назойливый телекамин,

наполнил комнату холодной сыростью

и теплыми слезами, но никто ‑

никто, кроме Безысходности ‑

не посетит ваш дом, и сигарета

(о когда же прекратится этот дождь!)

будет вашей единственной собеседницей.

Сигарета и Безысходность,

которая всё молчит,

бездумно разгоняя сигаретный дым – и настежь ‑

настежь готовы распахнуть вы двери,

выбежать, вырваться

в дождь с непокрытой головой, пробежаться

по холодным лужам с криком: «Воздуха!»…

Но мысль о простуде,

и о вашей солидности,

и о соседях, крутящих пальцем у виска ‑

останавливает вас, и вы улыбаетесь

кисло и тупо.

И, не отрывая глаз от телевизора,

раскладываете всё тот же пасьянс.

(«Пасьянс» – значит – «терпение» ‑

о, вы терпеливы!) Терпите же.

Терпите и знайте,

что дождь всё равно когда‑нибудь кончится.

Кончится раньше, чем вы решитесь на безумство.

… Но если бы с ним кончалось

всевластие Безысходности!

 

1978

 

ГАЛЕРНЫЙ РАБ

 

 

Спина уже привыкла, задубев,

К змеиным, обжигающим ударам.

Однажды бросят в океана зев

Меня – еще не старым.

Усталым сном сменился гром цепей

На краткий час – и вновь полуживого

Влекут к веслу – и возглас «Веселей!»

Плеть подкрепила снова.

Так день за днем по капле жизнь моя

Из тела тощего сочится в поры.

О, знаю, в неизвестные края

Уйду я скоро.

Но в тех краях чем буду я без вас ‑

Без плети, без весла и без цепей гремучих?

Так сросся с тем я, от чего угас.

Что бьет и мучит,

Что если избавленье там, в раю.

То намертво вцеплюсь я в цепь свою!

 

Декабрь 1999 – январь 2000

 

КАПЛЯ

 

 

Мир перевернутый сжат до предела

В капле дождя на окошке моем.

Вот бы душа отстранилась от тела:

Глянуть в нее, как в оконный проем!

Что я увижу? На загнанной кляче.

Неисправим, все вперед и вперед

Едет, затем, что не может иначе,

Едет за правдой сеньор Дон Кихот.

Криком «Распни!» исцеленный калека

Метит в соавторы новых Голгоф.

Пред человечностью у человека

Невозместимых все больше долгов…

Капля дождя на окошке набухла,

Слишком для тяжести этой мала,

И взорвалась хрупкой россыпью, будто

Выдержать больше не в силах была…

 

Конец 70–х

 

* * *

 

Переполненная чаша

Тихой струйкой изливалась,

И кроваво расползалось

По столешнице вино.

Перепуганное детство

Тихомолком в угол жалось,

И в глазищах расширялось

Темной немоты пятно.

 

Перепаханное поле

Жизни, смерти, драк, сомнений

Все сливалось в боль и жалость

Переломанных судеб.

Перемятое терпенье

Глухо в бунт перерождалось ‑

И, казалось, еще малость ‑

Лопнет небо в сотни неб…

 

Перерезанное горло

Больше страшным не казалось:

Что‑то вдруг со всеми сталось ‑

То ль привычка, то ль усталость

Мертвой хваткою сильна.

Перекошенной личиной

Дно угрюмо издевалось,

Мертвой зыбью продолжалась

Гробовая тишина.

 

Переполненная чаша

Вдруг пустою оказалась

В перевернутом пространстве

Неразгаданных миров.

И в обратной съемке струйка

Тонкой змейкой извивалась,

Легким дымом удалялась,

Высветляя в воду кровь.

 

1997

 

* * *

 

Н. Авербух

 

 

О боль и трепет каждого заката,

Когда с тревогой глупой смотришь вдаль:

Не навсегда ли свет ушел куда‑то?

Не навсегда ль?

О боль и трепет каждого рассвета,

Когда с тревогою – взойдет иль нет? –

В каемку неба глядя, ждешь ответа:

Не брезжит свет?

О смерть отчаянья, спокойного и злого,

Прыжок в пучину с черного моста ‑

Тот страх во сне: вдруг не проснешься снова?

Вдруг позади – черта?..

 

 

МАЛЬЧИК ДЛЯ БИТЬЯ

 

Анне Мамаенко

 

 

У конюшни, в навозной луже,

Только мухам зеленым нужен,

Бьется, корчится человечек ‑

За чужие грехи ответчик.

Тонет, желтую жижу пьет…

Лишь ленивый его не пнет.

Лишь ленивый не кинет камень,

Не разжижит лужу плевками…

Мальчик, мальчик – в чем виноват он?

Что на свет родился когда‑то?

За кого он несет ответ

В той игре, где ответа нет?

Он не знает – он только терпит,

Сердца птичий смиряя трепет.

Чистый–чистый в луже лежит:

Он слезами своими омыт.

 

Май 2002

 

СОН ГЕНИЕВ РОЖДАЕТ ЗЛОДЕЕВ

 

Анне Мамаенко

 

«Ты заснешь

надолго, Моцарт!»

А. Пушкин

 

 

Моцарт, Моцарт! Зачем ты уснул так рано?

Там, в зеркальном проёме ждал тебя Он ‑

Черный твой Человек – иль не знал ты – странно ‑

Что злодеев рождает гениев сон?

И что в недрах твоих зародилось твое созданье ‑

Твой Сальери, тебя отравивший вдруг

Жаждой почестей здешних? Твое призванье

Погибает, раздавленное признаньем…

Сын ли, пасынок ты Гармонии?.. Гаснет звук…

 

Моцарт, Моцарт, зачем ты уснул безмятежно?

Так безгрешно доверчив, так светел, что глух и слеп:

Пожирает тебя изнутри так легко и нежно

Червь, рожденный в тебе – и ты теперь просто склеп…

 

Моцарт, Моцарт! Зачем ты уснул однажды,

Не окончив свой Реквием?.. Да не ты ли

Сам себе заказал его? Смерти жажда ‑

С жаждой жизни в обнимку в одной могиле.

И когда сочинял ты первые такты,

По пятам за тобой брела твоя слава ‑

Иль бежала она впереди? Разве не так ты

Обращал вино свое в уксус – в отраву,

Много лет хранимую для особого случая,

Когда вырастет новый хозяин львиного прайда,

Когда Моцарт бездарно уснет – или лучше:

Доктор Джекиль выпустит своего Хайда ‑

Того, кто допишет тебе за тебя твой Реквием,

Поверяя алгеброй такты последние – звуки посмертные

Те, в которых сольются в одно семейство

Гений твой и твое – твое! – Злодейство!

 

Август 2002

 

МОСТ

 

 

На кладбище солнечном, сонном, спелом

Плодами прозрений земных,

Бреду, эфемерным касаясь телом

Тугой травяной волны.

Бреду, аки посуху, морем травным ‑

И поступь моя легка…

Бреду к бестелесным, как равная к равным

Лишь на свиданье – пока.

И чую, что бьюсь не своею волей

Над мелочной злобой дня,

Заранее из него уволена,

Но там зачем‑то хранят

Мои устаревшие фотографии ‑

Мусорный, пыльный архив,

К миллионам судеб других, уравненных,

Фактуру мою приобщив.

Свиданье окончено. Возвращаться

К вокзалу здешних сует ‑

Надо. К прежним своим несчастьям.

Сама за собою вслед,

Плыву, сохраняя остатки легкости,

Утратив вектор пути.

Иду, теряя чувство полетности ‑

Просто чтобы идти.

Сутулясь под плетью дня–экзекутора,

Вползаю на виадук.

Отсюда виднее распутий спутанных

Кукан – на него мой дух

Неласковою судьбой нанизан,

Пойман, повязан, пленен,

Бьется и стелется – низом, низом

Гонимый ветром времен,

Обреченный вечно утраченный вектор

Искать в неизвестных местах…

Мятущийся, разнонаправленный ветер

Сдувает меня с моста…

 

19.05.02

 

ЧЕТВЕРТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ

 

 

Путь в четвертое измерение

Лежит через пучину познания,

Через пустыню жажды неутоленной,

Через собственное ничтожество

И всемогущество Высшей Власти,

Где Бог есть Любовь,

Обалдевшая от самой себя.

До полного изнурения

И до – по стенке – сползания

Пред чудотворной иконой ‑

В смерть. Из небытия и убожества.

Что за чушь – все наши земные страсти!

Но – прибоем – вновь, вновь

Накатывают, губя.

 

Путь в четвертое измерение ‑

Это прыжок в бездну.

В Зазеркалье, где Время

Тонет в Вечности и очертанья

Теряет, но хватка его сильней смерти.

Решаешься? Медлишь? Страшно?

Стоит подумать, ибо

Всякое откровение

Есть возможность вовсе исчезнуть.

Теряешь неведенья бремя…

В обмен на разочарованье.

В пламень из тверди.

Отведав этого брашна,

Сможешь ли – и кому – говорить «спасибо»?

 

И все же, решаясь, помни:

Предстоит еще путь обратный ‑

Без опознавательных знаков,

С бесчисленными тупиками,

Темными закоулками,

Где ты сам себе Ариадна,

Своего пути господин ‑

Один в ночи и в полдни ‑

И отзвук шагов многократный

Со всех сторон одинаков.

Кругом только голый камень.

Множатся звуки гулкие ‑

И вместо инстинкта стадного ‑

Гнет молчаливых льдин.

Но и это еще не главное.

Ибо мир, пока ты в нем не был,

Как и собственный твой дом в нем,

Уже стал «другой рекой».

Войдя в него, не узнаешь ты

Ни себя, ни мира, ни дома ‑

Если даже найдешь дорогу.

Но шансов на это немного.

Может, будет все по–другому:

Мир зацепит тебя самым краешком ‑

И как будто снова с тобой

Все, что любил ты и помнил

На земле. Но с тобой теперь небо ‑

И ты меж мирами в бессрочном плаванье…

 

Ведь пути из четвертого измерения,

Может быть, вовсе нет…

 

Май–июнь 2000

 

ЗАПОВЕДНИК ВОСПОМИНАНИЙ

 

 

Превращаешься с возрастом

в заповедник воспоминаний.

Вход по пропуску

Узнаваемо теплых глаз.

И все же, боясь браконьеров,

прячутся пугливые звери ‑

призраки неприкаянные

несостоявшихся встреч,

не спетых и не услышанных песен,

любви, заплеванной, как общественная уборная…

Неугасимой лампады

горит там напрасный свет ‑

на кладбище, где унавожена почва

убитыми влет мечтами.

Поливаемые обильно

настоем непролитых слез

многолетней выдержки,

произрастают там невероятные травы

и спрятанные в них цветы.

 

2002‑2004

 

«Noli tangere circulos meos!»

 

 

Ночь – сгущенье бесплотных и тайных структур.

Ночь – пора, когда разрешаются узы

Злобы дня.

У меня ‑

отпуск. Ретроспективный тур

В Сиракузы.

На крыльце своем сидя, чертит палкою на песке

Сероглазый старик: он в отпуск давно ушел ‑

Еще мальчиком. И гуляет вдали от стен

Осажденного города – любопытен и неискушен.

Этот мальчик бежит над обрывом петляющей тропкой

И вот–вот до заветного добежит ключа…

Тайн коснется рукой благоговейной и робкой…

Эх, в расчетах не ошибиться бы сгоряча…

Чья‑то тень нависает, чертеж заслонив от света.

Он отмахивается: отойди, мол, не засти…

Подымает взгляд – с занесенным мечом, в доспехах ‑

Белокурый юнец. Глаза хмельные от власти.

Отрок, отрок! Сам мальчишкою был давно ли?

По тропинке над пропастью не тебя ли влекла тогда смелость?

Нет! Не тронь… – чуть шевелятся губы: «Noli…»

Чертежи мои! «Noli tangere circulos meos!»

Там, в таинственном линий сплетенье – ключ…

Тот, заветный… И ты ведь бежал к нему – помнишь?

Немигающий взгляд из‑под шлема всё так же колюч.

Он не помнит. Не видит. Не знает. И мыслит о том лишь,

Что он первым во вражеский город ворвался проворно.

Что любой в этом городе – враг. И как доблестный воин…

Что там шепчет старик? Что он так заслоняет упорно,

Над каракулями на карачках? Не все равно ли!

Раз!.. И дальше помчался… Темнеет под телом песок,

Размываются формулы, катеты, гипотенузы…

Кончен отпуск. Мне утро стучится в висок.

Сиракузы…

 

Осень 2001

 

НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ

 

 

Школяры на вакациях ‑

Где вы, братья–ваганты?

Меж стручками в акациях ‑

Меж вас мое место вакантно.

Вариации вальса

Ностальгируют вечно.

Я, врастая в быт пальцами,

Потенциально беспечна.

Если что мне судьбина

И обеспечила ‑

Это те три аршина,

Что и каждому встречному.

Вокруг них все мы вертимся

По орбитам ионным…

В нас несбывшейся версией

Дремлют наши Вийоны…

 

19.11.01

 

ВЕЧЕР (фантазия–ретро)

 

 

Вечереет. Вечер реет

Белым флагом. День сдается.

Золотым червонцем рдеет,

Западая в запад, солнце.

Безначальная дорога

Там теряется, где небо

Плату спрашивает строго

За день, прожитый нелепо.

По дороге – пни да ямы.

И усталая старушка

Семенит, крепясь упрямо

Вслед за отроком тщедушным.

Пожалеть никак не хочет

Бедолагу путник резвый.

Там, где круче, путь короче.

Так и ищет, где бы срезать.

А старуха в странной гонке,

Чуть живая от одышки,

Будто нитка от иголки,

Не отстанет от мальчишки.

Меж землей и небом прорезь

Ежедневно по червонцу

Принимает и за совесть,

И за страх не встретить солнца.

Там, где их ночлег оплачен,

Пыль дороги ляжет пухом.

Не оглядывайся, мальчик!

Поспевай за ним, старуха!

И пока старуха тенью

Мчит за мальчиком беспечным ‑

Пусть в архив сдается день мой,

Но еще не гаснет вечер…

 

Июнь 2003

 

 

Часть третья. Largo, amoroso

 

 

 

ДУША ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ

 

 

Отправлена Бог весть когда, нагая,

В заброшенном почтовом отделенье,

Куда сто лет не ходит адресат,

Лежит душа. Пылится под ногами.

И все еще надеяться не лень ей,

Что он придет, найдет, что будет рад…

Дистанция «рождение–погибель» ‑

У каждого своя. Но тело – это

Лишь тень души, незримо льющей свет…

В почтовом отделенье, на отшибе,

Душа чуть дышит, истекая светом.

А тень ее во тьме бредет сто лет…

 

Конец 70–х

 

РЕТРО–БЛЮЗ НА ТЕМУ «ВОРОНА»

 

Quoth the Raven, «Nevermore!»

Е. А. Рое

 

 

И опять не сплю ночей я:

Час плачевного кочевья.

За окном скрипят деревья,

Словно мачты корабля.

Снова прежняя бездомность,

Слов никчёмность, чувств бездонность.

Холод боли. Обреченность.

И качается земля.

 

Стыну. Вяну. И обману

С сладострастием гурмана

Сдамся поздно или рано ‑

Мне наскучила борьба.

Это просто старых бредней

Всплеск безмолвный, всплеск последний ‑

Снов бесследней, слёз безвредней:

Это просто – Не–Судьба…

 

1998

 

СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ ПОЛОНЕЗ

 

До утра (а по–польски – do rana)

целовал я прекрасную грудь.

Zeby Ciebie nie tracic, Kochana,

я готов и на крестный путь!

(С. Чумаков. 1993)

 

 

Брат мой, брат мой! Открылось небо.

И разверзлась у ног земля.

Nic mi, nic mi od ciebie nie trzeba! –

Так, ветвями чуть шевеля.

Повторяет весенний ветер

Заклинанье, которым живу:

Ничего мне не надо на свете

От тебя… Превращусь в траву,

Или в воздух, которым дышишь,

В тень желанную или свет…

Может быть, ты тогда услышишь

Мой безмолвный привет?

Но, вкусив всех мучений адских,

Мне предписанных по судьбе.

Брат мой, брат мой! Совсем не по–братски

Я б хотела прижаться к тебе!

И тогда, растворяясь в небе

Зыбким облачком поутру,

Брат мой! «Nic mi nie trzeba od ciebie!» ‑

Вновь шепну тебе. И – умру.

 

1999

 

ВЧЕРАШНИЙ ДЕНЬ

 

 

День прополз, как по льду тюлень.

Половица скрипит под ногой.

– Что ты ищешь?

– Вчерашний день.

– Что ты шепчешь?

– Побудь со мной…

Под ногой шевельнулась тень.

Ей неймется на склоне дня.

– Что ты ищешь?

– Вчерашний день.

– Что ты шепчешь?

– Оставь меня…

Зимних сумерек вянет сирень.

В доме пусто. Мрачно. Мертво.

Что ищу я? Вчерашний день.

Что шепчу я? Так, ничего…

 

<



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2023-02-04 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: