Впрочем, по поводу судьбы эдиакарской фауны есть и иные мнения. Помимо двух противоположных позиций — “австралийской школы” и Зейлахера — есть и “компромиссная”. Ее сторонники считают, что в составе эдиакарской фауны, помимо собственно вендобионтов, уникальных по своей организации и свойственных только этому времени (а также, возможно, и реликтов каких-то довендских фаун), имеются и отдаленные предки некоторых фанерозойских групп.
В этой связи, как ни странно, поминают хордовых — группу, венчающую “древо жизни”. Вспомним характерную для вендобионтов (и совершенно нетипичную для современных животных) симметрию скользящего отражения: элементы такой симметрии есть именно в строении примитивнейшего из хордовых — ланцетника. При этом один из эдиакарских организмов - ярнемния — с ее мешковидным телом и двумя “сифонами” очень напоминает близкого родственника хордовых — асцидию; к тому же оказалось, что отпечатки этого организма сильно обогащены ванадием, тем самым металлом, что служит основой дыхательного пигмента асцидий. Так что некоторые исследователи не исключают, что мы с вами (как представители хордовых) ведем свой род прямиком от древнейших на Земле многоклеточных — вендобионтов.
Это, впрочем, еще не самая экзотическая гипотеза относительно природы и родственных связей вендоби-онтов. Кем только их не объявляли, даже гигантскими морскими лишайниками! Например, А.Ю. Журавлев предложил весьма остроумную гипотезу относительно родства некоторых эдиакарских организмов с гигантскими (до 20 сантиметров в диаметре) глубоководными многоядерными амебами-ксенофиофорами.
Подобный разнобой в гипотезах может произвести на стороннего наблюдателя удручающее впечатление, однако “в оправдание” ученых, изучающих докембрийские организмы, необходимо сказать следующее. Решаемая ими задача является, возможно, самой сложной во всей палеонтологии, ибо актуалистический метод реконструкций (по аналогиям с современностью) явно работает здесь на самом пределе своей разрешающей способности. Палеонтологи фактически находятся в положении космонавтов, столкнувшихся с фауной чужой планеты, с тем лишь уточнением, что они вынуждены иметь дело не с самими инопланетными существами, а с созданным ими “театром теней”.
Эдиакарская биота:
“Не с нас началось, не нами кончится”
Недавно выяснилось, что эдиакарская попытка создания многоклеточных животных была не первой по счету, а в лучшем случае второй. В 1986 году Сун Вей-го обнаружил в докембрийских отложениях Китая (местечко Хайнань в провинции Аньхой) с возрастом 840-740 миллионов лет назад богатую фауну макроскопических бесскелетных животных. Ее по традиции назвали хайнаньской биотой. Почти одновременно сходная фауна была найдена М.Б. Гниловской в России, на Тиманском кряже. К сожалению, изучена она пока недостаточно. Известно лишь, что составляющие ее организмы уступают по размеру эдиакарским и являются не лентовидными, а червеобразными, причем иногда
кажутся членистыми. Многие из них строят из органики сегментированные трубки бокаловидной формы.
Очень важно то, что среди этих организмов нет ни медузоидов (как в Эдиакаре), ни каких-либо форм, близких к губкам (примитивнейшим из современных групп животных); судя по всему, довендская хайнаньская биота не может считаться предковой ни для эдиакарской, ни для современной (фанерозойской). Из этого, правда, не следует, что все представители хайнаньской биоты должны были вымереть до эдиакарской попытки: возможно, именно этим червеобразным формам принадлежит часть следов рытья в вендских осадках. Однако в целом хайнаньский эксперимент явно оказался столь же малоуспешным, как и эдиакарский.
Итак, мучивший Дарвина вопрос о появлении животных в начале кембрия — “всех и сразу” — вроде бы начал проясняться. Преподавателям теории эволюции на первый взгляд стало легче: как-никак этот рубеж сильно отодвинулся вглубь времен (с 540 до 840 миллионов лет назад), а первые животные оказались действительно сильно не похожими на тех, что существуют, начиная с кембрия. Однако это только на первый взгляд: ведь новооткрытые фауны оказались непреемственными между собой! Они всякий раз появляются, как чертик из коробочки, и туда же исчезают. Ситуация, если вдуматься, складывается еще более скандальная, чем во времена Дарвина: тот имел дело с одним “актом творения” — кембрийским, а мы — как минимум с тремя. М.Б. Бурзин дал эдиакарской и хайнаньской попыткам остроумное определение: “черновики Господа Бога”. Создается впечатление, будто эти “черновики” были некими неудавшимися экспериментами...
Разгадка фокуса “кролик из шляпы”
Как же объяснить “кембрийскую революцию” — внезапное и одновременное, словно по мановению волшебной палочки, появление практически всех современных типов животных? Вот как описывал его один из ведущих специалистов по кембрию А.Ю. Розанов: “Двигаясь вверх по разрезу от докембрийских пород к кембрийским, мы вдруг обнаруживаем в какой-то момент, что порода насыщена многочисленными и разнообразными остатками организмов, облик которых уже более или менее привычен для нас. Здесь начинают встречаться обычные для всего фанерозоя остатки губок, моллюсков, брахиопод и других организмов. Непривычны только их размеры (первые миллиметры)”.
Можно, конечно, предположить, что животные и вправду появились в кембрии сразу и из ниоткуда, словно кролик из шляпы фокусника. Однако есть другое, причем куда более логичное объяснение. Скорее всего, в докембрии существовала богатая фауна мелких бесскелетных организмов (уровня простейших и коловраток). Ее представители периодически совершали “попытки” выйти в крупный размерный класс, но лишь последняя из этих попыток — кембрийская — оказалась вполне успешной. Шансов попасть в захоронение у таких существ не было, ведь они лишены скелета, целлюлозной оболочки или хотя бы слизистого чехла (как водоросли и бактерии). Отсюда их отсутствие в палеонтологической летописи. Последнее обстоятельство вроде бы делает данную гипотезу непроверяемой, а цена таких гипотез невелика... Однако, если не сохранились отпечатки самих организмов, нельзя ли попытаться обнаружить какие-нибудь следы жизнедеятельности или иные косвенные указания на их существование?
Такие следы есть. В осадках докембрия часто находят мелкие или мельчайшие гранулы, обогащенные органикой, трактуемые как фекальные пеллеты, то есть остатки пищи, прошедшей через организм неких существ. Этими существами, вероятно, и была искомая “мелочь”, подросшая в кембрии до более внушительных размеров. Есть еще косвенное свидетельство: в 1987 году М.Б. Бурзин путем расчетов показал, что только присутствием “незримых” (не оставивших иных следов, кроме пеллет) существ можно объяснить своеобразие эволюции древнего фитопланктона.
Выходит, что, изучая древнюю жизнь, мы отдали дань только крупным “солистам” из хайнаньской, эдиакарской и фанерозойской биоты, не замечая “кордебалет” из микроскопического зоопланктона. Именно в нем скорее всего и находились предки современных животных, которые еще в протерозое претерпели сложную эволюцию, прежде чем грянула “кембрийская скелетная революция”. Появление минеральных скелетов всего лишь “сняло с них шапку-невидимку”, сделав доступными для палеонтологии.
Тут, правда, возникает новый вопрос: а почему, собственно, именно тогда, 540 миллионов лет назад, вдруг начали строить скелеты самые разные группы животные — от губок до членистоногих и моллюсков, а также водоросли и многие простейшие? Может быть, произошла внезапная смена химизма океанской воды? Или?.. Впрочем, как говаривали Стругацкие, “это уже совсем другая история”.
Самыми крупными подразделениями геохронологической шкалы являются эоны: фанерозой (от греческого “фанерос” — видимый, явный, и “зоэ” -— жизнь; самый ранний период этого эона — кембрий) и криптозой (“криптон” — по-гречески “скрытый”), или докембрий. Фундаментальное разделение геохронологической шкалы на фанерозой, самым ранним периодом которого является кембрий (начавшийся 0,54 миллиарда лет назад) и докембрий (0,54 — 4,5 миллиарда лет), основано на наличии или отсутствии в соответствующих осадочных породах ископаемых останков организмов, имевших твердый скелет.