Начались летние каникулы. С крыльца мужского лицея в Гавре выходили наружу ученики интерната с чемоданами в руках и с радостным свистом. Только Мехрдад держал в руках кепку и стоял с огорчением на лице, с горестным видом купца, у которого утонул корабль. Инспектор школы с лысоватой головой и выпирающим животом подошел к нему и спросил:
- Вы тоже уезжаете?
Мехрдад покраснел до кончиков ушей и уронил голову, а инспектор добавил:
- Мы очень сожалеем, что Вы не будете в нашей школе еще год. Честное слово, в отношении характера и поведения Вы были примером для наших учеников, но вот Вам от меня совет: избавляйтесь потихоньку от своей скромности, это недостаток для такого юноши, как Вы, будьте немного смелее, в жизни нужно обладать смелостью!
Мехрдад сказал в ответ:
- Мне тоже жаль, что я покидаю вашу школу!
Инспектор улыбнулся, хлопнул его по плечу, пожелал удачи, пожал ему руку и удалился. Привратник подхватил чемодан Мехрдада и поднес его к концу улицы Анатоля Франса, к стоянке такси. Мехрдад дал ему чаевых и попрощался. В течение девяти месяцев Мехрдад совершенствовал свой французский язык в школе в Гавре. Однажды он расстался со своими парижскими приятелями и, словно покорный ягненок, отправился в Гавр.
За манеры поведения и характер он пользовался похвалой инспектора и директора школы. Послушный, кроткий и молчаливый, в работе и занятиях аккуратный и неконфликтный, соблюдающий школьные правила. Однако он всегда был печальный и подавленный. Он ничего другого не знал, кроме выполнения заданий, зубрежки уроков и изнурительной работы. Казалось, он родился на свет для того, чтобы готовить уроки, и его мысли не выходили за пределы учебы и учебников. Лицо у него было обычное, бледного цвета, он был высок ростом и худ, с круглыми невыразительными глазами и черными ресницами, коротким носом и реденькой щетиной, которую он брил раз в три дня. Жизнь его была по-школьному упорядочена и однообразна: стандартная еда, стандартные уроки, стандартный сон и стандартный подъем, сама сущность его превратилась в стандарт. Только иногда Мехрдад за высокими закопченными стенами школы чувствовал себя одиноко, словно в тюрьме, среди учеников, которые не разделяли его мысли, с языком, который он не вполне понимал, с нравами и привычками, которые не были ему знакомы, с другой едой.
По воскресеньям на несколько часов он получал разрешение и уходил на прогулку, но, поскольку ни театр, ни кино ему не нравились, он долгими часами просиживал на скамейке в публичном парке напротив муниципалитета. Он наблюдал, как девушки и юноши фланировали то туда, то сюда, шествовали дамы, которые о чем-то сплетничали, прыгали воробьи, и голуби свободно и грациозно прогуливались по лужайке. Иногда, как и другие, он приносил с собой кусок хлеба и, раскрошив его, бросал воробьям, или же садился на пригорке, что возвышался подле маяка на берегу моря, и смотрел на волны или на панораму города, - он слышал, что Ламартин тоже делал так на берегу озера Бурже. Если погода была плохой, то он со своими уроками садился в кафе. Был он довольно угрюм, не пользовался расположением друзей и не знал других иранцев, с которыми бы поддерживал отношения.
Мехрдад был мальчиком с закрытыми глазами и ушами, и у себя на родине в семье вошел в поговорку тем, что, заслышав женское имя, краснел ото лба до мочек ушей. Ученики-французы подшучивали над ним, и всякий раз, когда они рассказывали о девушках, танцах, развлечениях, спорте, своих любовных похождениях, Мехрдад уважительно поддакивал, потому что не мог ничего добавить из своей жизни к их романтическим приключениям, потому что казался маменькиным сынком, трусом и печальной личностью. Он до сих пор словом не перемолвился ни с одной посторонней женщиной, а мать с отцом по мере возможностей набили его мозг советами и наставлениями из прошлых тысячелетий. Вдобавок, чтобы их чадо не сбилось с пути истинного, они помолвили его с кузиной Дерахшанде, дочкой брата отца. Это была последняя ступень самопожертвования и большого чувства долга, которые они попытались заложить в голову своему мальчику, и, по их собственным словам, он получился целомудренным, с чистым взором и помыслами, монументом воспитания души, возведенным опытом двух тысяч лет. Мехрдаду было двадцать четыре, но выглядел он как четырнадцатилетний французский подросток, несмелый, неопытный, неловкий и несметливый. Он был всегда угрюм и мрачен, как будто ожидал, что кто-то вместо него полезет в пекло, а он за него поплачет. Его любовные воспоминания ограничивались тем днем, когда Дерахшанде пришла провожать его в Тегеране со следами слез на глазах. Но Мехрдад и словом не обмолвился о своих к ней чувствах. Ну, то есть, смущение помешало, потому как всегда, с тех пор, как он играл с кузиной в детские игры в их большом доме и до тех пор, когда теплоход «Красин» отчалил из порта Бандар-Пехлеви, взбороздив морскую гладь, а зеленый и дождливый иранский берег медленно скрылся в темнеющей дымке, - всегда он помнил о Дерахшанде. Несколько первых месяцев во Франции он только о ней и думал, но со временем потихоньку забыл. Во время обучения у Мехрдада несколько раз были каникулы, но все каникулы он проводил в школе и учил уроки, и всякий раз давал себе обещание, что возьмет за это реванш во время трехмесячных летних каникул.
Сейчас же, когда он с похвальной грамотой вышел за ворота на улицу Анатоля Франса, он в последний раз бросил взгляд на закопченное здание школы, мысленно с ним попрощался и направился прямиком в пансион, который приметил заранее. Он снял комнату и в первый же вечер, поскольку слышал названия Гран Таверн, Казино и Дансинг Руаяль1 и так далее в рассказах о любовных приключениях и развлечениях соучеников, отложил семьсот франков своих сбережений и тысячу восемьсот франков стипендии себе на удовольствия, и решил, что для начала он пойдет в казино. Ближе к вечеру он сбрил свою щетину, съел ужин, и перед тем, как идти в казино, поскольку еще было рано, пошел прогуляться на улицу Париж. Это была многолюдная и шумная улица в Гавре, она заканчивалась в порту. Мехрдад шел неспеша и забавы ради глядел по сторонам, разглядывал витрины магазинов. У него были деньги, он был свободен, у него впереди было три месяца времени, и сегодня вечером он хотел использовать свою свободу на поход в казино. Это было красивое здание, мимо которого он не раз проходил, и в которое никогда не осмеливался войти. Сегодня он туда пойдет, и кто знает, сколько сердец он разобьёт у девушек с черными глазами и бровями!
Тем временем от нечего делать он стоял и глазел на витрину большого магазина. Его взгляд упал на манекен девушки-блондинки, которая наклонила голову и улыбалась. У нее были длинные ресницы, большие глаза и белая шея, одна рука на талии, платье фисташкового цвета в лучах прожектора казалось лазоревым, а сам манекен в освещении имел удивительный вид. Где он бесцельно стоял, там и застыл в восхищении. Это был не манекен, это была женщина, нет, лучше, чем женщина, это был ангел, и он ему улыбался. У нее были темно-синие глаза и спокойная кокетливая улыбка, которую он и представить себе не мог, изящная стройная фигура с тонкой талией, все это было для него сверхъестественным воплощением привлекательности и красоты. К тому же эта девушка с ним не разговаривала, он не был вынужден хитростью и обманом получать знаки симпатии и привязанности, не был вынужден суетиться перед ней, вытирать слезы ревности, она всегда молчала, всегда была в хорошем настроении, - это же всё о чем он думал и мечтал! Она не хотела есть, ей не нужна была одежда, ей не нужен был дом, она не болела, и на нее не надо было тратить деньги. Всегда довольна, всегда улыбается, но важнее всего этого – она не говорила, не выражала мнение, и он не боялся, что они не сойдутся характерами. Между прочим, у нее никогда не будет морщин. Она не выйдет из себя. У нее не вырастет живот, она никогда не потеряет форму. Внутри даже похолодело от всех этих мыслей. Возможно ли было получить ее, понюхать, полизать, опрыскать ее духами и больше не испытывать смущения перед другими женщинами? Она не выдаст, и ничего особенного рядом с ней не надо делать, да и он всегда останется тем же целомудренным Мехрдадом, с чистым взором и помыслами. Но куда же он денет этот манекен?
Нет, ни одна женщина из тех, что он до сих пор видел, не стоит и ступни этой девушки-манекена. Разве можно столько стоить? Ее улыбка и выражение глаз странным образом очень подходили его врожденной отстраненной сути. Все эти стили, цвета и пропорции, которые можно допустить в понятии красоты, для него наилучшим образом воплотились в этом манекене. Еще большее удивление вызывало то, что, в общем и целом, лицо ее было не без сходства с лицом Дерахшанде. Только вот глаза у Дерахшанде были светло-коричневые, а у манекена – темно-коричневые. Но Дерахшанде всегда была вялой и грустной, в то время как улыбка манекена вызывала радость и возбуждала у Мехрдада тысячу чувств.
У ног манекена лежал картонный ценник, на нем было написано «350 франков». Возможно ли было, что он мог получить этот манекен за триста пятьдесят франков? Он был готов отдать все, что у него имелось, отдать одежду хозяину магазина, а манекен забрать себе. Тут он дерзко поднял взгляд, и ему вдруг пришло на ум, что над ним, возможно, будут смеяться. Но он не мог отказаться от своей идеи, выпустить ее из рук. Он полностью отказался от мысли идти в казино, и ему стало казаться, что без этого манекена его жизнь напрасна, и только этот манекен олицетворял результат и смысл его жизни. Ах, если бы этот манекен был его, если бы этот манекен был его, если бы он всегда мог на него смотреть! Тут он заметил, что в витрине выставлена только женская одежда, и стоять ему тут не совсем удобно, и люди вокруг обращают внимание, но войти в магазин и совершить сделку не хватало смелости. Если бы было возможно, что кто-то тайком пришел бы и продал бы ему манекен и взял бы с него деньги, и не пришлось бы ему все это делать на глазах у людей. Он бы тогда целовал руки этому человеку, и пока жив, был бы ему обязан. Через витрину он заметил, как в магазин вошли две женщины, которые беседовали друг с дружкой, и одна из них показала рукой на него. Всё лицо Мехрдада покраснело, как помидор; он поднял взгляд, прочитал вывеску: «Магазин Зигеров №102» и не торопясь отошел в сторону на несколько шагов.
Он нехотя пошел дальше, сердце колотилось, он ничего не видел перед собой. Девушка-манекен с ее чарующей улыбкой преследовала его, и он боялся, что, не дай Боже, кто-нибудь его опередит и ее купит. Для него было удивительно, почему другие люди смотрят на эту девушку равнодушно. Должно быть потому, что его хотели обмануть. Он сам знал, что это ненормальная наклонность. Ему вспомнилось, что всю жизнь он провел в тени и мраке, свою суженую Дерахшанде он не любил. Только из необходимости, из смущения перед матерью он изображал к ней симпатию. С французскими девушками он также знал, что не так легко найти и завязать отношения, так как он избегал всего того, что было для этого необходимо – танцев, разговоров, вечеринок, суеты, покупок шикарной одежды, лести. Кроме того, мешало смущение, он не обнаруживал в себе сообразительности. А эта девушка-манекен словно была светом, осветившим всю его жизнь, – словно тот самый маяк, возле которого он сидел у воды, и который бросал на воду дугу своего света. Неужели он настолько наивен и не знает, что это его желание противоречит общественному вкусу, и из него сделают посмешище? Неужели он не знает, что этот манекен, сделанный из картона, фарфора, красок и искусственных волос, словно кукла, которую дают в руки детям. Ни говорить она не умеет, нет у нее теплоты тела, и лицо не меняется? Но ведь именно за эти качества Мехрдад и влюбился в манекен. Живых людей он боялся, людей, которые говорили, у которых было теплое тело, которые хорошо или плохо относились к его склонностям, которые будили в нем зависть. Нет, эта девушка-манекен была необходима в его жизни, без нее жизнь не могла продолжаться. Неужели возможно получить все это за триста пятьдесят франков?
Мехрдад стоял среди людской суеты в беспорядочных мыслях, он никого не видел, ни на что не обращал внимания. Словно картонный человек, словно бездушный манекен он безвольно шел дальше, будто дьявол овладел его душой. По пути он увидел женщину с зелеными бретельками, которая была поглощена наведением красоты на лице, бесцельно и безвольно он последовал за ней. Возле церкви она свернула на улицу Сен-Жак; это была темная, узкая и зловещая улочка с закопченными зданиями. Женщина зашла в дом, из окон которого доносились звуки фокстрота с граммофонной пластинки, который время от времени разбавлялся грустными английскими песнями. Он стоял, пока кончилась пластинка, но ничего не пришлось ему по вкусу. Кто была эта женщина и почему она туда зашла? Почему он ее преследовал? Он снова пошел дальше. Красные огни таверн низкого пошиба, люди, похожие на контрабандистов, странные и чужие лица, маленькие тайные кофейни, которые так подходили этим лицам, одна за другой появлялись перед глазами.
Перед портом задул влажный прохладный ветер, который был наполнен запахом дегтя, плавников и рыбьего жира. Разноцветные флажки на мачтах выплясывали на ветру. Среди людского шума и гама стояли большие и маленькие корабли, лодки и парусные шхуны, сновали одинакового вида грузчики, попадались воры, приставалы и гадалки всех мастей, и такие всемогущие воры, что соринку из глаза украдут. Мехрдад машинально расстегнул пуговицы на пиджаке и выпрямил грудь. Потом быстрыми шагами направился к шоссе Соединенных Штатов, которое шло вдоль дамбы. Большие корабли бросали якоря у берега и поодаль были видны шеренги их флажков. Эти корабли были как маленькие миры, как плавучие города, что волновали морскую гладь. С ними в порт прибывали одинаковые люди со странными и чужими душами, лицами и языком из далеких Штатов; они сходили в порт и понемногу рассасывались в толпе. Эти чужие люди с их странными жизнями один за другим проходили мимо; среди них он заметил прихорашивающихся женщин. Неужели это были те, что очаровывают и сводят с ума мужчин? Неужели любая из них не была во много раз ниже, чем та девушка-манекен в витрине магазина? Вся его жизнь представилась фальшивой, выдуманной и бессмысленной. В этот момент его руки и ноги были будто бы склеены из какой-то тяжелой субстанции, и он никак не мог выйти из этого состояния. Все в его глазах казалось насмешкой: вот те юноша и девушка, что сидели, обнявшись, у дамбы, тоже выглядели нелепо. Уроки, которые он учил, закопченное здание школы, теперь представлялись ему фальшивыми, надуманными забавами. Для Мехрдада существовала только одна истина – это девушка-манекен в витрине магазина.
Неожиданно он развернулся и размеренными шагами пошел среди людей, и, наконец, снова стоял перед магазином Зигеров. Еще раз взглянул на манекен и сделал движение головой, как будто в первый раз в жизни принимал решение. Вошел в магазин. Симпатичная девушка в черном платье и с белым передником фальшиво улыбнулась, подошла к нему и спросила:
- Что угодно господину?
Мехрдад показал рукой на витрину и сказал:
- Этот манекен.
- Хотите фисташковое платье? У нас есть и другие цвета. Вот, разрешите. Две минутки подождите, сейчас наш работник наденет на нее, посмотрите. Вы, наверное, для своей невесты хотите такой же фисташковый цвет?
- Извините, я хочу манекен.
- Манекен! Как манекен? Я не понимаю, что Вы хотите.
Мехдад понимал, что его просьба была нелепа, но он продолжал делать веселую мину при плохой игре; и вдруг его словно озарило:
- Да, манекен, целиком как он есть, с одеждой. Я иностранец, и у меня ателье, я хочу манекен, целиком как он есть.
- О, это проблема. Мне нужно спросить у хозяина магазина, - повернулась к другой женщине и сказала, - Эй, Сюзан, позови-ка месье Леона.
Мехрдад подошел к манекену. Месье Леон с седой бородкой, тучный и маленького роста, в черном сюртуке и с золотой цепочкой от часов, поговорив с продавщицей, подошел к Мехрдаду и выдал:
- Господин, вы хотите манекен? Поскольку мы с Вами коллеги, для Вас вместе с одеждой я уступлю за две тысячи двести франков, это со скидкой в девятьсот франков. Для нас самих этот манекен обошелся в две тысячи семьсот пятьдесят франков. Одежда тоже стоит триста пятьдесят франков. Это же самый красивый манекен, подлинная китайская работа, - я Вас поздравляю, мне ясно, что Вы знаток в этом деле! Он от известных дизайнеров RUKRU. Поскольку мы хотим завезти новые манекены, этот мы продаем себе в убыток, но знайте, что это в порядке исключения, потому что обычно магазинный инвентарь мы не продаем покупателям. Вдобавок я хочу Вам предложить упаковать его в футляр.
Мехрдад покраснел, он не знал, что ответить на такую обстоятельную и добросердечную речь хозяина магазина. Вместо ответа он удовлетворенно взмахнул руками, вручил хозяину магазина две тысячефранковые купюры и пятьсот франков и получил сдачу в триста франков. Мог ли он прожить целый месяц на триста франков? Какое это имело значение, когда он достиг наивысшего предмета своих желаний!
Прошло пять лет после этого события, и Мехрдад с тремя чемоданами, один из которых был очень большой и напоминал гроб, прибыл в Тегеран. Однако не его чемоданы вызвали удивление у домашних, - Мехрдад очень официально встретился со своей нареченной невестой Дерахшанде и даже подарка ей никакого не привез. На третий день его позвала мать и отчитала его. Она особенно напомнила то, что Дерахшанде уже шесть лет сидит дома в надежде на него, отказала нескольким женихам, и, наконец, он должен был взять Дерахшанде замуж. Слова эти, однако, Мехрдад слушал бесстрастно, и холодным душем прозвучал его ответ, что он вернулся с убеждением и принял решение никогда не жениться. Мать его расстроилась и поняла, что сын ее Мехрдад больше не тот застенчивый и покорный мальчик. Это изменение в характере она отнесла на счет общения его с безбожниками-неверными и нерешительностью в мыслях и убеждениях. Однако, позже в его характере, поступках и поведении стали замечать кое-что, что в его творческую натуру не закладывали, раньше не видели и не понимали, откуда эти дурные привычки взялись. Он был тот же Мехрдад, по-прежнему угрюмый и трусливый, изменился только его образ мыслей; несколько человек домашних внимательно наблюдали за его поведением, но никакого вывода о его любовных отношениях они сделать не могли.
Но более всего подозрительно для домашних было то, что Мехрдад за порогом своей личной комнаты держал манекен девушки в фисташковом платье, одна рука на талии, другая отставлена в сторону, с улыбкой на губах. Перед ней висела каламкаровая занавеска, и вечерами, когда Мехрдад возвращался домой, он закрывал двери, ставил граммофонную пластинку, пил вино и отдергивал занавеску; а потом долгими часами сидел на скамье напротив и растворялся в ее красоте. Иногда, когда он пьянел, он вставал, подходил к ней и ласкал ее локоны и грудь. Вся его любовная жизнь этим ограничивалась, и девушка-манекен была для него воплощением любви, вожделения и мечты.
Некоторое время спустя домашние, особенно Дерахшанде, которая была любопытна по этой части, поняли, что секрет заключается в манекене. Дерахшанде в насмешку называла манекен «куклой за занавеской». Мать Мехрдада в качестве проверки несколько раз поручала ему продать манекен или же подарить одежду с манекена Дерахшанде в качестве подарка. Однако Мехрдад всегда пропускал ее просьбы мимо ушей. С другой стороны, Дерахшанде, для того, чтобы завоевать сердце Мехрдада, переняла стиль и вкус у манекена. Волосы на голове завила в локоны, как у манекена, сшила фисташковое платье того же фасона, что и на манекене, даже достала себе модные туфли, как на манекене. Днем, когда Мехрдад уходил из дома, Дерахшанде занималась тем, что проникала в комнату Мехрдада и перед зеркалом копировала манекен. Одну руку клала себе на талию, наклоняла шею, как манекен, и улыбалась, и особенно выражение глаз, кокетливое выражение, и вроде бы она смотрит на человека, и в то же время в пустоту; она хотела скопировать самую суть манекена. Поскольку сходство с манекеном у нее было, это давалось ей довольно легко. Дерахшанде долгие часы сравнивала мельчайшие подробности своего тела с манекеном, и усилия дали свои плоды: она стала лучше и по стилю, и по настроению. Когда Мехрдад приходил домой, она самыми разнообразными способами и с особенной смекалкой показывала себя Мехрдаду. Поначалу ее труды пропадали зря, Мехрдад не обращал на нее внимания. Это невнимание ее только больше раззадоривало и воодушевляло, и таким образом она понемногу попала в поле интереса Мехрдада.
Это породило у него внутри душевный разлад. Мехрдад теперь думал, кому предложить руку. Упорство и надежда кузины вызывали чувство одобрения и желание ответить взаимностью. С одной стороны, девушка-манекен совершенно выцвела, ее платье полиняло; это было знаком того, что любовь и молодость уходят, и манекен стареет. Уже пять лет как он беспомощно обманывал себя, свои чувства и желания с помощью этого ненастоящего тела. С другой стороны, кузина, которая мучилась и терпела, сама стала образцом вкуса и стиля. От которой же из них он сможет отказаться? Однако он чувствовал, что так просто не может избавиться от девушки-манекена, которая была для него воплощением любви. Разве у нее нет особенной жизни и особенного, отдельного места в его сердце? Сколько раз он ее обманывал, сколько раз он в мыслях предавался удовольствиям и развлечениям, и в воображении его манекен был всего лишь горсткой праха и искусственных волос? Но он был живой человек, и от живых людей его истинная сущность. Разве можно было ее выбросить в мусор или отдать кому-нибудь другому? Чтобы она стояла в витрине магазина, а каждый чужак изучал с любопытством ее прелести и своим взглядом ласкал бы ее? Или ее разобьют, эти губы, которые он так целовал, эту шею, которую он так ласкал? Никогда, он должен ее уничтожить, убить ее, так же, как убивают живых людей. С этой целью Мехрдад купил себе маленький револьвер, но всякий раз, когда он хотел осуществить свою мысль, не решался на это.
Однажды вечером Мехрдад, позднее обычного и сильно пьяный, вошел в комнату и зажег свет. Затем по обычной своей программе отдернул занавеску, принес из шкафа бутылку вина. Завел граммофон, поставил пластинку и один за другим выпил два стакана вина. Потом пошел и сел на скамью напротив манекена и стал глядеть на него.
Временами Мехрдад смотрел в лицо девушке-манекену, но не видел его. Его мозг сам собой отключался. Он делал только то, что привык делать годами. Как только он сосредоточил взгляд, он медленно поднялся и подошел к манекену, протянул руку к локонам, потом положил ее на шею, потом на грудь, но вдруг как будто его руку обожгли раскаленным железом; он отдернул руку и попятился. Это обжигающее тепло, это правда, это возможно? Но сомнений не было. Не спал ли он, не кошмар ли все это? Не из-за вина ли? Он рукавом протер глаза и упал на скамейку, чтобы собраться с мыслями. Вдруг в этот момент девушка-манекен, держа руку на талии, улыбнулась и стала подходить неторопливыми шагами. Мехрдад, словно обезумев, попытался бежать, но тут в его голове промелькнула мысль; он машинально сунул руку в карман брюк, достал револьвер и три раза выстрелил в сторону манекена. Вдруг раздался вопль, и манекен упал на пол. Мехрдад в испуге поднял ей голову. Это был не манекен. В луже крови перед ним лежала Дерахшанде!
(1) Grand Tavern, Casino, Dancing Royal (прим. автора)
(с) Перевод с персидского языка В.Ю.Сковородников, 2016