Завершая эти короткие ремарки о диалектике заката, повторим, что процессы нелинейного заката капиталистической системы и, в особенности, реверсивные а -социальные процессы, ведущие к деструкции прежних прогрессивных достижений, неизбежно породили господство (особенно в кругах прогрессивной интеллигенции) методологии постмодернизма как теории деконструкции.
Видимостное фиаско диалектики прогресса и характерное для периода заката вообще, а для его реверсивных стадий в особенности, широчайшее распространение превращенных форм, – все это создало еще большие предпосылки для развития постмодернизма, создав атмосферу иррациональных смыслов и бессодержательностей (напомним: превращенные формы – это формы, не только «отрекающиеся» от своего содержания, но и создающие видимости другого, в действительности несуществующего содержания и смысла). Это объективное господство «бессодержательностей» не могло не породить философии «симулякров» и им подобных постмодернистских «концептов».
Для консервативной интеллигенции, позитивно воспринимающей реверсивное течение социального времени, наиболее типичной реакцией на указанные выше изменения становится философия анти-модернизма. В России она сопровождается ростом влияния консерватизма, религиозной философии, почвенничества, имперскости[64]. На Западе, и особенно в США, – философии либерал-консерватизма, доходящей так же до апологии «демократической империи».
Впрочем, исследование этих материй не входит в задачи данного текста.
Для нас интереснее обратиться к еще одной – едва ли не самой интересной проблеме ре-актиуализации диалектического метода – проблеме актуальности этой методологии для исследования тех новых реалий, которые в последнее время все чаще обозначают как «общество знаний» и которые автор этого текста связывает с гораздо более фундаментальной подвижкой – нелинейным прогрессом творческой деятельности Человека как глубинной основой начавшихся еще в прошлом веке глобальных трансформаций.
Диалектика со-творчества.
Замечу: ставя новые вопросы в области метода, мы, прежде всего, рассматриваем проблему универсальности самого диалектического метода. Последний, в противоположность приписываемых ему ныне недостатков, принципиально открыт. Прежде всего он открыт во времени, ибо утверждает историческое развитие и смену качественно разнородных систем.
Несколько отвлекаясь, замечу: этой открытости нет у большинства критиков диалектики социального развития. Ее нет у такого анти-диалектика как К. Поппер, чье «открытое общество» на самом деле оказывается абсолютно «закрыто» в историческом измерении[65]. Этого нет у всех либеральных и нео-либеральных адептов идеи «конца истории» a’la Ф. Фукуяма. Этого нет и у сторонников цивилизационного подхода и идей «столкновения» цивилизаций, ибо их методология сводится либо к рядоположенному «позитивному» описанию черт разных цивилизаций, либо к более или менее явной апологии одной из них (в случае с Хантингтоном – «западной»; в случае с российскими почвенниками – православной или евразийской).
Но еще более важно то, что диалектический метод открыт самокритике.
Поэтому ниже автор выдвигает гипотезу исторической ограниченности поля (пространства и времени) применения классической (гегелевско-марксовой) диалектики как адекватной par excellence для исследования именно эпохи отчуждения.
Для исследования новой, в историческом смысле только рождающейся реальности, необходим обновленный диалектический метод.
Некоторые уже сейчас эмпирически наблюдаемые черты этой новой реальности хорошо известны по работам и зарубежных, и отечественных авторов[66]. Я, однако, хотел бы сделать некоторые важные акценты, правомерность которых была обоснована в называвшихся выше книгах.
Начну с того, что рождающееся новое качество общественной жизни в своем исходном пункте связано, прежде всего, с возрастанием роли творческой деятельности вплоть до занятия ею в перспективе доминирующего положения. Разделяя и развивая деятельностный подход в философии социального развития, автор и при анализе нового общества исходит из тезиса о закономерности постепенного и нелинейного перехода от репродуктивного, разделенного труда человека к творческой деятельности-диалогу как «предельной абстракции» в изменении качества общественного развития. Соответственно эта новая рождающаяся общественная структура по своему содержанию будет креатосферой – сферы со-творчества Человека как родового существа (Маркс, Лукач), осуществляемого в мире культуры (в диалоге с природой как частью последней) и лежащего «по ту сторону собственно материального производства» (Маркс).
По этому поводу автором было написано немало текстов, в том числе социо-философского характера[67], поэтому здесь мы можем остановиться на вопросе собственно метода, кратко аргументировав гипотезу: как таковой классический диалектический метод требует своего снятия для исследования процессов, лежащих в поле «царства свободы» [68].
Начну с того, что методология исследования генезиса «царства свободы» – это не вопрос праздных рассуждений о далеком будущем, а актуальная проблема настоящего. «Закат» постмодернизма уже сейчас ставит вызов: или возврат к пост плюралистическому господству государственных идеологий (фундаментализм и его alter ego в лице имперских идеологий защиты цивилизации от терроризма), или обновленная диалектика диалога, или диа -логика (логика диалога или полифонирования), предвестниками которой стали работы ряда советских ученых второй половины ХХ века[69].
Главным аргументом в пользу возможности развития новой логики диалога, («полифонирования» – Г.Батищев) является переход к исследованию принципиально новой реальности – креатосферы, мира со-творчества, где открытый диалог субъектов, и их субъект-субъектные отношения становятся главным полем общественных отношений и, следовательно, главным предметом социального исследования. Более того, в этом мире сами социальные отношения (=деятельность) становятся полем диалога равноправных субъектов.
Здесь возникает важнейший вопрос: насколько принципиально новый объект исследования требует модификации метода? Требуется ли здесь поиск нового метода исследования этой реальности – метода, снимающего и тем самым развивающего традиционную диалектическую логику?
Для того, чтобы ответить на этот вопрос, посмотрим на то, как может «работать» диалектика в креатосфере на примере исследования противоречий творческой деятельности[70].
Естественно, автор отнюдь не претендует на то, чтобы на нескольких страницах развить теорию творчества; да в этом и нет необходимости: он может воспользоваться уже имеющимися разработками своих учителей (прежде всего, выросшего из марксизма Г.Батищева и уже упоминавшихся его коллег[71]) и отослать читателя к ряду своих предшествующих работ. Но в данном тексте я постараюсь показать определенную диалектическую систему противоречий творчества как деятельности-отношения ( чего я не встречал у своих учителей)и на этой основе вывести некоторые возможные направления развития диалектики в мире креатосферы.
При ближайшем рассмотрении творческая деятельность оказывается двойственна.
С одной стороны, это процесс создания нового, дотоле неизвестного феномена культуры (креатосферы) – статуи Венеры или конструкции и первого опытного образца станка ДиП, «Гамлета» или макаренковской коммуны. (В скобках заметим, что каждый из этих феноменов в мире творческой деятельности выступает как идеальное – в ильенковском смысле этой категории, – будучи в то же самое время и материальным объектом: статуя есть обработанный кусок мрамора, станок – средство производства, коммуна – материальное общественное отношение).
Как таковая творческая деятельность всегда не просто конкретна, но индивидуальна (связана с одним-единственным, неповторимым персонализированным видом деятельности). Это не конкретный вид (отрасль) труда, осуществляемый в рамках общественного разделения труда, это всегда уникально-индивидуальная деятельность (хотя она, естественно, может принадлежать и зачастую принадлежит к некоторому классу общественной деятельности или даже – в мире отчуждения – к некоторой отрасли общественного производства – науке, искусству и т.п.).
Далее. В той мере, в какой творческая деятельность является уникально-индивидуальной, она оказывается неразделимо сращена с ее субъектом, субъектна по своей субстанции. Последнее не значит, что иной творец не может вновь воспроизвести некоторые феномены культуры; в науке, например, это возможно; но всякий раз это будет именно и вновь субъектно-определенная деятельность. Точно так же субъектность и индивидуальность уникальной творческой деятельности не отрицает того, что ее могут осуществлять широкие ассоциации индивидов, более того, ниже будет показано, что вторая сторона диалектического противоречия творчества состоит в том, что так или иначе ее всегда осуществляют именно такие открытые, «разомкнутые» ассоциации. Субъектность и персонифицированность творческой деятельности становится основой ее (1) неотчуждаемости (по своей природе творчество таково, что его параметры нельзя задать извне, эту деятельность невозможно подчинить внешним социальным нормам; и хотя можно подчинить, превратив в раба или крепостного, ее субъекта, это не изменит того, что процесс деятельности творца как таковой будет свободен в той мере, в какой он будет творчеством, а не принудительно-репродуктивным трудом) и (2) самомотивации (в той мере, в какой деятельность творца является творчеством он как таковой реализует свою родовую человеческую сущность – процесс свободного саморазвития своей личности, что и есть высший мотив подлинно человеческой деятельности; другое дело, что в мире отчуждения всякий творец всегда является и социальным субъектом и потому рабом денег, власти и т.п. внешних мотивов труда). Тем самым мы обосновываем два принципиально важных для последующего тезиса: творческая деятельность предполагает господство неотчужденных общественных отношений и свободное развитие личности как свой второй (наряду с феноменами культуры) результат.
С другой стороны, творчество есть (как показали теоретики субъект-субъектных отношений, от М.Бахтина до Г.Батищева) непосредственно, в своей субстанции и своем процессировании как деятельности общественное отношение, а именно: диалог [многих] субъектов. В этом процессе деятельность и отношение непосредственно совпадают, ибо самое творчество определяется как со-творчество.
Так перед нами встает проблема определения нового понятия – диалога или (в категориальном пространстве Бахтина, Батищева, Библера) субъект-субъектных отношений. В этом взаимодействии Человек рассматривает любую окружающую его реальность (природу, других людей) не как мертвый объект, подлежащий производительному или личному потреблению, а как самостоятельную культурную ценность [72]. Если это феномен природы, то творец стремится найти в нем красоту или законы его жизни и эволюции, если это человек, то он рассматривается не как носитель некой данной социальной роли – царь или раб, миллионер или бомж, – а как потенциальный субъект иной [творческой] деятельности. И именно (и только) как такой субъект природа и человек могут быть интересны для творца, ибо только так они могут стать “соучастниками” его деятельности.
Отношение индивидов друг к другу как субъектов и рождает диалог, когда Вы “снимаете” свое “я”, погружаясь в другого, принимая его логику, ценности, образ и цели действий и отрицая свои качества, в то время как Ваш партнер по диалогу также снимает свое “я” и “оживляет” Ваше. И именно в этом диалоге Вы неотчужденно встречаетесь с другим человеком как особенной личностью, рождая дружбу и любовь, товарищество и солидарность. Но вместе с этим рождая и мощные противоречия (они и являются импульсом творчества), ибо в диалоге могут участвовать неповторимые, своеобразные, отрицающие друг друга личности (в противном случае они будут творчески безразличны друг к другу). Этот диалог принципиально не ограничен и не может быть ограничен двумя участниками. В пределе в таком “полифонировании” (термин Батищева) может участвовать бесконечный (в пространстве и во времени) круг лиц – все те, кому “интересен” (для кого творчески продуктивен) этот процесс. В какой-то момент этот круг стабилизируется, становясь импульсом Вашей деятельности, и Вы (в вечном диалоге со всей культурой) кричите “эврика”, найдя то новое, что и составляет тайну творчества.
При этом было бы наивностью представлять себе этот диалог (полифонирование) в виде этакого круга беседующих философов. Он может носить и носит не обязательно форму актуального (“живого”) спора-общения, протекая во многих случаях как распредмечивание культурных ценностей, как бы “оживляющее” творцов (читая книгу или слушая музыку, Вы вступаете в заочный диалог с их авторами и когда Чайковский превращает пушкинскую “Пиковую даму” в оперу, а Эйнштейн подвергает критике законы Ньютона, они диалогизируют со своими со-творцами).
Здесь требуется некоторая пауза в нашем исследовании диалога. Давайте вспомним о поставленном несколькими страницами ранее вопросе: меняет ли новый объект (отношения со-творчества) самое существо диалектического метода или же предполагает всего лишь некоторые модификации?
С одной стороны, процесс со-творчества выше был описан в категориях «классической» диалектической логики (в частности, было использовано понятие диалектического противоречия) и автор показал, что они вполне «работают» применительно и к этому новому объекту. С другой стороны, выше мы вплотную подошли к интереснейшей проблеме, позволяющей по-новому взглянуть на диалектический метод – проблеме диалога не только субъектов-личностей, но и логик. В приведенном выше анализе противоречия творчества это были логики деятельности конкретных субъектов. А что если поставить проблему шире, как проблему равноправного диалога, своего рода «со-творчества» двух (многих) разных логик двух (многих) различных систем? Каким может быть диалог (полифонирование) логик разных систем как новый (?) метод исследования мультисистемных и мультисценарных процессов?
У автора пока нет готового ответа на этот вопрос, а имеющиеся гипотезы пока не имеют сколько-нибудь серьезной аргументации, поэтому в данном тексте я ограничусь всего лишь постановкой проблемы, которая, однако, на мой взгляд, может помочь найти ключ к одной из самых сложных и интересных проблем методологии (особенно – методологии исследования социальных систем в условиях мира креатосферы).
Постепенное движение к доминированию творческой деятельности в современной социо-философской и методологической литературе редко рассматривается как ключевая характеристика происходящих глобальных изменений. Гораздо чаще делаются другие акценты – на переходе к обществу знаний и сетевых структур. То, что современные авторы делают именно такой акцент далеко не случайно: в данном случае (как и во всех названных выше) они тяготеют к исследованию отчужденных форм общественного бытия. Эти формы ближе духу исследователя, некритически воспринимающего существующий мир как данность.
Диалектика в мире сетевых структур.
В то же время следует признать, что названные выше характеристики новых форм социальной организации, во-первых, отражают пусть не самые существенные, но реально происходящие изменения. Во-вторых, они подчеркивают именно те черты новой реальности, которые получают наибольшее развитие в условиях современного позднего капитализма – мира, где торжествуют превращенные формы и их симулякры.
Посему остановимся несколько подробнее на анализе этих реалий и проблемах их диалектического исследования.
Как мы уже мельком заметили в начале текста «информационная » реальность, создает некоторые вызовы для ее исследования при помощи аппарата «классической» материалистической диалектики, адекватной для работы со «старыми» материальными и идеальными объектами, для которых, как правило, была характерна адекватность содержания и форм, значения и знака. Все более широкое распространение новой реальности – живущих в информационной среде знаков и превращенных социальных форм – обусловливает проблему необходимости развертывания новых методологических подходов. Последние «разворачивают» известную нам материалистическую диалектику в сторону анализа кажущегося вне-пространственным и вне-временным бытия знаков. Эта видимость, однако, скрывает некую сущность, а именно то, что знаки могут исследоваться не только в своем отчужденном от реалий бытии (бытии ничего не обозначающих, но функционально взаимосвязанных «номад»), но и как некоторое отображение реально происходящих процессов – прежде всего, названных выше процессов опережающего развития мира культуры.
Взятая в своем культурном контексте информация приобретает вполне адекватный для диа-логики вид неких фиксаций (в виде феноменов культуры) результатов творческой деятельности. Эти феномены культуры (теория как «продукт» научной деятельности, симфония как «продукт» деятельности композитора, новые личностные качества человека как «продукт» деятельности-диалога учителя и ученика, сами эти деятельности и обогащающиеся в этом процессе их субъекты как феномены…) имеют гносеологический смысл только в контексте со-творчества, опредмечивания творческой деятельности и распредмечёивания ее результатов. Вне этого контекста они не существуют. Вне него существуют только информация и знаки как ее неспосредственное бытие. Последние могут быть использованы только как одна из предметных форм общественно-деятельного бытия человека. Как таковые они по своему содержанию могут быть сравнены с деталями, из которых собирают, скажем, автомобиль. Работа со знаками как таковыми становится одной из разновидностей стандартного репродуктивного технологического процесса, аналогичного тому, что осуществляется, например, в рамках индустриального производства. Вводящий, считывающий и перерабатывающий в рамках стандартных процедур компьютерную информацию специалист в этом смысле мало отличается от рабочего, заворачивающего гайки на конвейере. Играющий в компьютерную «стрелялку» подросток так же далек от креатосферы как и игравший в лапту деревенский мальчишка позапрошлого века.
Если же процедура становится нестандартной, если требуется созидание новых культурных смыслов (хотя бы новых компьютерных программ), то мы возвращаемся в логику сотворчества и претензии на абсолютную особость мира «номад» вновь оказываются мало обоснованными.
Другое дело, что отчужденный от культурного содержания знак, живущий «в себе и для себя», может быть превращен философом в фетиш в случае, если этот философ «забывает» о существовании творческой деятельности, культуры и родовых качествах человека.
Эта фетишизация, приводящая к подмене творчества профессиональным функционализмом, неслучайна и небезопасна. Она проистекает из отказа такого философа от творческой деятельности, что он делает незаметно для самого себя, как бы «забывая» об этом феномене. Его личностные качества творца постепенно отмирают, усыпленные мельтешением превращенных форм и симулякров, в мир которых он незаметно для себя все более погружается как реальный социальный «актор». Он погружается в этот мир как марионетка стандартов «общества пресыщения» и как потребитель продуктов масс-культуры, как раб масс-медийных знаков (не смыслов) и служащий университета, превращенного в супермакет по продаже симулирующих творческие результаты «информационных продуктов»...[73]
Для такого «актора» отказ от решения проблемы места и роли информации в бытии человека неслучаен. В любых философских школах, рассматривающих ее как самодостаточную, данная проблема просто не может существовать. В некотором смысле это тавтология: если реальность деконструирована и исследователь живет исключительно в мире номад, то ничего кроме них для него не существует. Теряя тем самым свою родовую сущность (в силу ее отчуждения от человека в «царстве необходимости»), такой интеллектуал не может не уйти в мир симулякров творчества, в мир знаков – этих теней культуры.
Используя образы известной сказки Шварца мы можем сказать, что материалистическая диалектика приходит в мир знаков и информационных продуктов для того, что бы сказать: «Тень, знай свое место!». Тем самым диалектика решает ряд принципиально неразрешимых в рамках иных логик проблем на пути исследования человеческого со-творчества.
Другое дело, что диалектика этого процесса, неслучайно получившая первые импульсы своего развития уже в 60-е годы ХХ века – период бурного расцвета в нашей стране и научного, и художественного, и социального творчества – в последние десятилетия оказалась в загоне и почти не развивалась. Последнее то же неслучайно – объективное бытие эпохи глобальной гегемонии капитала характеризуется все большим развитием превращенных форм творчества – финансовых спекуляций, масс-культурного производства и т.п. Тем благороднее и важнее задача ученого, способного не крутится в водовороте мутного омута превращенных форм, а суметь вырваться из него, продолжив исследование новых реалий мира культуры, со-творчества.
Несколько в ином ключе может вестись поиск новых методологических разработок в сфере диалектики, связанных с развитием сетевых структур. Они открыты и подвижны, но это не означает отсутствия у них специфических качественных характеристик. И наоборот: они имеют свое системное качество, но это не делает их закрытыми. Все дело в данном случае в том, что их системное качество выступает не в виде внешней границы, видимого пространственно-временного барьера, своего рода «забора», огораживающего пространство-время бытия системы.
Их системное качество (как и у всяких иных диалектических систем) задается внутренней определенностью, противоречием в-себе-бытия и бытия-для-иного (вспомним «Науку Логики»), только это противоречие для сетевых образований может иметь несколько непривычный вид. В-себе-бытие сети задается не столько «одинаковостью», сколько внутренним сродством элементов, их способностью взаимодополнять друг друга вплоть до образования целостности, того конкретно-всеобщего, что и делает некую совокупность взаимодействующих феноменов данной особенной сетью. Системное качество сети лежит не столько во внешних свойствах элементов, сколько в способе их «сцепления»-взаимодействия, соединения в целостность. Изменение этого способа взаимодействия, принципов «взаимосцепления» приводит к распаду прежней сети и рождению новой – той, в которую, возможно, войдут и некоторые из прежних элементов, а так же какие-то новые – все те, для кого окажется внутренне «родным», адекватным данный способ взаимодействия. Как таковые сетевые структуры могут интегрировать любые образования, которые оказываются способны дополнить их функционирование, продолжить их развитие, что делает иным определение границ и пределов таких систем, их системного качества.
Примеры таких «сцеплений», «сродств» и их изменений хорошо известны: от подвижных и гибких структур временных творческих коллективов, работающих над определенной проблемой (в этом случае не принадлежность к некоей узкой профессиональной группе-корпорации, а именно проблема становится системным качеством, «притягивающим» одних субъектов ее решения и «отторгающим» других) до новых социальных движений, постоянно меняющих свою конфигурацию и способы взаимодействия в процессе решения проблем создания альтернатив нынешней модели капиталистической глобализации.
Впрочем, при поверхностном взгляде исследователя, привыкшего к миру четко очерченных атомизированных или иерархически-субординированных систем, сеть кажется абсолютно аморфной и потому без-системной, или еще точнее – вне-системной. Здесь срабатывает давно и хорошо известный гносеологический парадокс: столкнувшись с новым типом реальности не желающий (или не способный) осмыслить его исследователь объявляет данный мир либо не познаваемым, либо вообще не существующим. В нашем случае происходит то же самое: сталкиваясь с новым (сетевым) типом диалектических систем воспринимающий все в прежней сетке координат исследователь спешит объявить сеть вне-системным образованием и возвести не-системность в абсолют (типичный пример – постмодернистская «децентрация» и «де-терриализация» как универсумы новой не-реальности симулякров)
На наш взгляд, никаких особых оснований для столь же радикального, сколь и банального отказа от диалектики и системности в мире сетей нет. Просвещенный читатель легко заметит, что фундаментальные характеристики качества, количества, меры и т.д. любой системы, данные еще Гегелем, вполне применимы и к анализу сетей, посему мы выше неслучайно использовали ряд категорий «Науки Логики» для их описания.
Все сказанное выше позволяет если не доказать, то хотя бы показать, что сетевые образования, особенностями которых являются открытость, взаимодополнение как основной способ взаимодействия, гибкость и подвижность структур и новый тип «элементов» (ими, как правило, являются те же принципиально разомкнутые сети), «живут» не отрицая, но лишь несколько трансформируя привычные диалектические взаимодействия. Категориальный аппарат «классической» диалектической логики в основном остается применим и к этим объектам. Они так же познаваемы при помощи анализа системного качества и избирательного сродства, им так же присущи внутренние противоречия, в их «жизни» есть рождение и смерть, сущность и видимость…
Однако «наполнение» этих диалектических категорий при их использовании для исследования новой сетевой реальности будет несколько иным, нежели при исследовании прежних структур.
Сеть, конечно же, будет иметь системное качество, но оно, скорее всего, будет представлено не неким отдельным ее элементом (наподобие желудя или товара как «клеточки» капитализма), пусть и играющим роль генетически всеобщего элемента, а, возможно, принципом ее формирования, проблемой, объединяющей врастающих в сеть субъектов диалога и полифонирования. Точно так же и граница сети будет не внешним барьером (его-то как раз у принципиально открытой сети скорее всего быть не должно), а некими параметрами того диалога, который соединяет субъектов сети…
Немалые проблемы и новые аспекты откроет вопрос о правомерности традиционного двухполюсного видения реальности, характерного для «классической диалектики». Уже сейчас понятно, что у сетевых структур, скорее всего, нет двух ярко выраженных противоположных объектных сторон (типа двух товаров в акте обмена или двух классов в социальной борьбе). Однако автор склонен предположить, что две противоположных определенности сети, отрицающие и взаимопорождающие друг друга, обусловливающие развитие этого феномена, есть и в случае исследования названных новых образований.
Еще более сложными станут базовые проблемы диалектики социальных сетевых структур. Здесь принципиально изменится понятие субъективных и объективных параметров развития. Скорее всего, они будут сняты в субъектных параметрах, особое «сродство» которых будет определять закономерности эволюции сети.
Не менее сложным окажется вопрос генезиса, заката, взаимоперехода открытых социальных сетей, образуемых полифонично-связанными субъектами со-творчества…
Все сказанное пока остается не более чем анонсом будущих разработок, но анонсом, для которого есть некоторые основания. Так, продолжающиеся пока только шесть лет исследования новых социальных движений и сетей, все более активно проявляющих себя в современном мире, проводимые автором и его коллегами, показывают, что основные из названных выше аспектов использования обновленного диалектического метода очень продуктивно «работают» при изучении этого объекта. Так что все сказанное выше, с одной стороны, – еще не до конца проверенные и разработанные гипотезы, но с другой – не умозрительные предположения.
Впрочем, автору в этом тексте было важно не столько дать готовую картину новых параметров новой диалектики как продолжения и снятия диалектики «классической», сколько указать (хотя бы указать!) на возможность и важность такого продвижения в рамках не-позитивсткой и не-постмодернисткой методологии.
* * *
Таковы первые краткие наброски автора, посвященные проблемам анализа некоторых возможных путей развития диалектического метода в условиях генезиса нового мира – мира «заката» старых социальных систем, мира генезиса со-творчества и сетевых структур. Однако эти новые процессы лишь рождаются, а господствующими пока что остаются «старые» проблемы исследования социума. И здесь остается актуальной даже «старая» классическая диалектическая методология, на задачи ре-актуализации и развития которой я и хотел указать в этом тексте.
2.2. Диалектика как адекватный метод исследования сложных социальных систем: к критике позитивизма и прагматизма[74]
Наступившая на нас эпоха постмодерна с его акцентированным безразличием к «большим нарративам» и остракизмом по отношению к диалектике все еще господствует, но постепенно уходит в прошлое. После феномена «9.11», войн в Югославии и Ираке социальная жизнь все чаще говорит о зарождении новых, прото-имперских реалий, для которых все более необходимым окажется не интеллигентски-безразличный скептицизм, возведенный в абсолют, а старый добрый прагматизм. Автору об этом не раз уже приходилось писать, в том числе в первой из серии статей, посвященных апологии диалектического метода, поэтому, не останавливаясь на предисловиях, перейду к сути дела
Задавшись целью написать серию статей, посвященных апологии диалектического метода, автор в первом тексте, посвященном критике постмодернизма и поиску возможных путей развития диалектики в новую эпоху творчества и сетевых структур, выдвинул весьма жесткий тезис, который остался без сколько-нибудь подробного комментария: если мы ставим перед собой проблему исследования законов рождения, развития и заката «больших» систем, мы неизбежно встаем перед необходимостью использования системного диалектического метода.